Say my name

Хосок заходит в твою квартиру с опущенной головой и тут же падает в твои руки, а ты его в свои объятья ловишь, не произносишь ни слова, решая дождаться момента, когда он сам будет готов начать говорить. Все время, пока ты ждала его прихода, кошки скребли на душе, потому что голос босса по телефону был слишком уж подавленным, да и у тебя самой с самого утра было странное нехорошее предчувствие. Мужчина руками обвивает твою талию и сжимается весь, будто исчезнуть хочет, и ты стоишь неподвижно, позволяешь ему убедиться, что не оттолкнёшь и примешь его, что бы ни произошло. С того самого поцелуя в кабинете у тебя по отношению к начальнику чувства смешанные, но былая неприязнь будто сама по себе постепенно улетучилась, словно её и не было вовсе. Ты множество раз пыталась вспомнить, почему же так бурно реагировала на него в прошлом, чем же он заслужил к себе такое твоё отношение, но помимо его излишней строгости ничего в памяти не всплывает, да и она уже не кажется такой уж несправедливой. Чон — профессионал с большим опытом, через него за годы работы прошло огромное количество персонала, и не мудрено, что с такой текучкой он перестал всматриваться в каждого нового специалиста. Хосок впитывает в себя твоё тепло, наслаждается запахом шампуня и дома, от тебя так сильно уютом веет, что хочется с тобой под одеяло спрятаться, свернуться в клубочек и остаться в таком положении навсегда. Его радует, что ты не отталкиваешь и с вопросами не пристаёшь, хоть это на тебя и не похоже совсем, но если бы ты сейчас вела себя, как обычно, он бы не вынес, сорвался бы и распустил сопли прямо на твоих глазах. Ты всегда казалась ему странноватой, он относился к тебе сначала с недоверием и совершенно ничего от тебя не ждал, но в процессе работы ты для него раскрылась, показала, что пришла не ради должности с красивым названием и большой зарплаты, что действительно знаешь, что делаешь. Да, он поступал неправильно, заваливая тебя бесчисленным количеством документации, он видел прекрасно, что ты ещё не привыкла и не до конца во всём разобралась, что путаешься и от перегруза косячить начинаешь безбожно. Ему хотелось тебя проверить, выяснить, насколько тебя хватит, достаточно ли ты стрессоустойчива, но не ожидал никак, что доведёт тебя до откровенной ненависти. Когда ты заявила, что готова потерять место и вновь пройти через все круги ада, все эти бесчисленные собеседования и испытательные сроки, лишь бы с ним больше не работать ни дня, гордость Чона была действительно сильно задета. Но всё это померкло, стоило тебе только произнести его имя. Вы друг друга знали лишь в качестве начальника и подчинённого, ни один из вас не задумывался, каким может быть другой на самом деле. А теперь вы друг от друга оторваться не можете, между вами притяжение настолько мощное, что даже одни сутки в одиночестве кажутся невыносимыми. Ты всё ещё считаешь Хосока эгоистичным засранцем, а он тебя — упрямой грубиянкой, вам обоим не нравится быть к кому-то привязанными, раздражает сама идея этих родственных душ, ведь кто бы тебе ни попался, как бы вы друг друга ни ненавидели, по итогу всё равно жить друг без друга не сможете. Чем сильнее сопротивляешься судьбе, тем больнее она тебе делает в ответ на твоё неповиновение. — Т/И... Хриплый шёпот над чувствительным ушком, цепкие руки на талии и так быстро полюбившийся запах сводят с ума, ты стонешь от неожиданности, оседая на пол, и скручиваешься от накатившего возбуждения. Это подло — звать по имени вот так, без предупреждения и разрешения, и ты бы сейчас совершенно точно разозлилась, если бы у тебя на это хватило сил. — Ск-котина, — ты хотела бы выбрать словечко покрепче, но мозг начинает постепенно плавиться, лишая возможности здраво мыслить. Ты чувствуешь, как тебя на руки подхватывают, несут торопливо в спальню, а перед глазами появляются маслянистые разводы, всё окружение становится мутным и лишь лицо своего босса ты всё ещё видишь чётко. У него глаза красные, опухшие, будто он долго плакал перед тем, как к тебе прийти, и от выражения его лица у тебя внизу живота только больше скручивает, возбуждение мешается со страхом и непониманием, отравляя твой разум этим невероятным коктейлем из эмоций. Мужчина тяжело дышит, аккуратно укладывая тебя на широкую кровать, для него произносить твоё имя прямо тебе в лицо непривычно, но приятно до ужаса, что аж колени дрожат и пальцы будто каменеют, отказываясь подчиняться приказам мозга. Вы оба понимаете, к чему всё идёт, а тебе даже немного грустно становится, ведь с помощью твоего тела начальник собирается заполнить пустоту в груди, а не сблизиться. Вот только в чём причина такого отчаянного желания тебя себе присвоить, что такого могло произойти за один несчастный день? Вопросов в голове уйма, но задавать их Чону ты будешь потом, а сейчас ты его к себе прижимаешь, обхватывая всеми конечностями, и прочищаешь горло от скопившейся густой слюны. Одна ты мучиться от нестерпимого жара и боли в паху не собираешься. — Покажи мне, что ты чувствуешь, когда я зову тебя по имени, Хосок. Ты из последних сил стараешься сохранять уверенность в голосе, произносишь фразу с непривычным садистским удовольствием, но почти сразу жалеешь о содеянном, когда слышишь надрывный стон Хосока. Мужчина всем телом трястись начинает, вжимается против своей воли за несколько секунд затвердевшим членом в твой лобок и рычит утробно, стараясь не спустить позорно в свои рабочие брюки. От его голоса тебя прошибает пот и новая волна накатывает, а от ощущения прижатого к тебе ствола клитор начинает пульсировать так, будто ты вот-вот кончишь. Ощущения сильные почти до боли, а воздух в помещении внезапно становится густым, сухим и горячим, словно в бане, хочется поскорее раздеться, чтобы не было так жарко, потому что пот уже тонкими ручейками стекает по пылающей коже. Вы одежду срываете, как одичавшие, Чон матерится низким грубым голосом, разрывая рубашку на своей груди и не обращая внимания на звуки разлетающихся по всей комнате пуговиц, а ты стараешься скинуть с себя домашние потасканные вещи до того, как мужчина доберется и до них тоже. Хосок кусается до белеющих вмятин от зубов, которые почти сразу становятся алыми, саднят и чешутся безумно, а ты длинными ногтями полосуешь его грудь и плечи. Он членом трётся о твою киску без стеснения, ты вся соками истекаешь и пачкаешь его возбуждённую плоть, рот себе затыкаешь ладонью и жмуришься от стыда, слыша слишком отчётливо все эти пошлые хлюпающие звуки. — Такая мокрая, — у Чона глаза чернющие, безумные, а тебе его взгляд всё равно нравится до одури, — хочешь, чтобы я вошёл? Ты уже кончить готова лишь от стимуляции чувствительного клитора и от голоса начальника, но говорить об этом вслух ты не решаешься — слишком смущает. Хосок войти хочет настолько сильно, что сдохнуть готов ради этого, но боится, что не успеет погрузиться даже наполовину, зальёт тебя изнутри своим семенем. Презервативов у него нет, он совершенно не за этим к тебе ехал, всё произошло спонтанно и неожиданно даже для него, но ограничиться лишь петтингом — настоящее наказание. — Прости, не могу больше. Чон ещё пару раз двигает бёдрами, посильнее надавливая головкой на твой клитор, и сразу после проскальзывает внутрь, а тебя ломает тут же, ты кричишь во весь голос, кончая лишь от ощущения заполненности и разливающейся внутри горячей спермы. В голове не осталось ничего, кроме сумасшедшего желания чувствовать это снова и снова, и ты губу закусываешь, задыхаясь от собственных протяжных стонов, когда член внутри принимается двигаться, даже не опав после первого оргазма. Хосок трахает от души, резво, жёстко, шлепки от соприкосновения ваших тел даже оглушают немного, перебивают почти полностью влажное хлюпанье от заливающей твои ягодицы смазки. Ты слегка приподнимаешь бёдра и начинаешь подмахивать ими навстречу, рычишь гортанно и снова зовёшь Чона по имени, отчего тот кончает во второй раз, сам того не ожидая и до синяков сжимая твои ягодицы своими пальцами. — Т/И... — он почти задыхается, вгоняет свой член в тебя без остановки и тоже по имени зовёт, мстит, чтобы ты с ума сошла и кончала до тех пор, пока не потеряешь сознание. После третьего раза ты перестаёшь считать, забываешь, что такое стыд и сама принимаешься охотно скакать на мужских бёдрах. Вы целуетесь грубо, грязно, почти вгрызаетесь в губы друг друга, тела покрываете лиловыми отметинами, кровать под вами скрипит жалобно, не привыкшая к такому напору, а вам всё мало. Мало удовольствия, мало запаха и прикосновений, мало друг друга. Хосок успокаивается лишь спустя три часа, но трогать тебя всё равно не прекращает, пальцами скользит внутри тебя по своему же семени, смешанному с твоими соками, и нежно целует в шею, пока ты считаешь звёзды перед глазами и пытаешься вспомнить, как дышать. — Я куплю тебе таблетку, — мужчина произносит это быстро, виновато, жмётся ближе, шепча извинения на ушко каждые пять секунд, — но тебе всё равно нужно сходить в душ и смыть... Всё это. — Я сейчас даже встать не смогу, — у тебя язык едва шевелится, ты будто под наркозом и тела не чувствуешь от слова совсем, — так что сам меня туда неси. — Как прикажешь, — Чон смеётся тихо и радуется искренне, что после его срыва ты не пытаешься прогнать, наоборот, доверяешь даже немного больше. Расстраивает лишь тот факт, что стоит тебе до конца в себя прийти, и ты оторвёшь ему руки и ноги.