Здравствуй. <
Сергей положил телефон на стол, отправился наливать себе чай. Почти сразу гаджет на столе завибрировал, возвещая о новом сообщении. > Ой, извините, я вам помешал? Даже сообщение выглядит растерянно и немного стыдливо. Либо Сергей слишком уж хорошо знает Вершинина, чтобы прекрасно себе представлять, с какими эмоциями тот вёл бы этот же диалог вживую.Нет, вовсе нет. Ты по поводу завтра? <
Костенко достал картошку из микроволновки, сел за стол, секунду помедлил, как бы задумавшись, а затем вовсе выключил висящую тусклую лампу. Теперь свет излучал только голубоватый экран телефона, и Сергея это, в принципе, вполне устраивало. Он принялся за ужин. > Да. У вас будет время? Если нет, то я не настаиваюБудет. <
После этого сообщения воцарилось некоторое молчание. Сергей задумчиво ел, поглядывал на часы на телефоне и прикидывал, не ушёл ли Паша спать или ещё чего. Хотя, даже если и так, то это не его, Сергея, проблема. > А во сколько вы будете свободны? Костенко с полминуты подумал, пытаясь прикинуть, но, в итоге, ответил несколько размыто.Утром и днём. <
Паша снова некоторое время молчал. Сергей подумал, что это выходит как-то закономерно. > А во сколько вам самому будет удобно? Просто я свободен весь день, не хочу вас привязывать ко времени, которое выберу Костенко поджал губы в улыбке. Даже между строк читалось, как Паша в свойственной ему манере всей своей наружностью с потрохами выдаёт, что ему неловко это всё писать — боится, что навязывается. Всё-таки, получается, Сергей его слишком хорошо изучил. Самому странно даже. Надо ли говорить, что Пашка сейчас и впрямь валялся на своей кровати и периодически утыкал лицо в подушку или одеяло, думая, что он полный дурак и всё делает не так. А ещё он, конечно же, раз десять писал «вам самому», потом стирал и заменял на «самим», затем вновь заменял, и так снова и снова.В два тебя устроит? <
> ВполнеТогда адрес позже скину. <
Вершинин ничего больше не ответил. Еда в тарелке уже закончилась, и Сергей с минуту-другую задумчиво без дела сидел на кухне, не столько из вежливости ожидая, вдруг юноша напишет, скорее, просто ждал от нечего делать. Затем поднялся, включил обратно маленькую лампу, быстро вымыл посуду. Новых сообщений не было. Костенко отправился в ванную умываться. Новых сообщений не было. Сергей с чистой совестью лёг спать — всё-таки, если Паша хотел бы что-то ещё спросить и постеснялся, то это не Костенко проблемы. Адрес он, как и обещал, написал. На следующий день Вершинин на место встречи слегка припоздал. На улице шёл дождь, — причём уже не моросил, а по-октябрьски холодно и сильно лил — поэтому Сергей остался ждать в машине. Посидел, поразглядывал людей за окном, которые совершенно смешно и нелепо бегали по улице, пытаясь поскорее убраться от неприятной влаги. Паша прибежал такой же смешной — и ведь действительно бежал: Костенко из машины видел, как юноша поспешными, широченными шагами перескакивал через лужи и замедлился лишь тогда, когда подходил к углу здания. Откуда ж ему было знать, что Сергей видел его и за углом, поскольку сидел в машине? Остановился, запыхавшийся, почти совершенно промокший. Привычки носить зонт за ним никогда не водилось. Мужчина мучить его, разумеется, не стал, сразу вышел — Паша и так за опоздание был наказан судьбой и дождём, щедро ею ниспосланным. — Здрасте, — улыбнулся Вершинин, радостно приветствуя Сергея, но делая это с каким-то почти виноватым видом. Поразительный. Костенко его, как открытую книгу, может читать. Что-то было не так, и мужчина это видел. — Привет, — вежливо кивнул Сергей в ответ юноше. Как бы к слову заложил руки в карманы и глянул куда-то наверх, будто бы дождь начался очень внезапно. — Думаю, на улице в такую погоду делать нечего. Посидим где-нибудь? — Он перевёл взгляд на Пашу. — Или у тебя свои планы на меня? Костенко усмехнулся, хотя и тут же постарался стереть ухмылку со своего лица. Юноша неловким жестом взъерошил мокрые волосы и помотал головой. — Нет. — Хорошо. Сергей огляделся и вместе с Пашей сходу отправился к входу в какое-то кафе, находившееся метрах в десяти. Мужчина знал, что рядом с местом встречи есть, где посидеть. Он всегда выбирал места для любых встреч в людных местах и с возможностью куда-то зайти, перекусить или, как сейчас, просто укрыться от непогоды. Такое местечко тоже должно было быть по возможности людным. Привычка — вторая натура. Неважно, деловая ли встреча или как в этот раз. Паша почему-то был молчалив. Конечно, он и в прошлый раз разговорчивостью не очень-то отличался, но тогда по нему было видно, что ему что-то хотелось спросить, сказать, а сейчас он молчал, будто его что-то тревожило или даже пугало. Костенко не мог не поинтересоваться. — Паш, всё нормально? — Ага, — коротко отозвался юноша и постарался улыбнуться в ответ, видимо, чтобы немного разрядить обстановку, но улыбка тоже вышла какая-то неказистая. Сергей по этому поводу больше спрашивать не стал, по крайней мере, пока. Зашли в кафе. Костенко подумал, что слегка просчитался по поводу «людных мест», поскольку в такую не очень-то благоприятную погоду народу внутри было даже слишком много. Впрочем, после короткого поиска места всё же нашлись. Быстро взяли по кофе, Паша ещё прихватил какую-то булочку. Всё делали в полнейшем молчании, только Вершинин, видимо, припоминая прошлый раз, всё же обозначил, что за себя сам заплатит, и коротко посмеялся. Костенко ни в коем разе не настаивал. Сам задумался, в какой момент времени в привычку едва ли не всего человечества вошло «встретиться, попить кофе». Или «зайти на чай». Ответа не нашёл. Нарушили короткое молчание, лишь садясь за столик — Костенко к Пашиному непониманию почему-то попросил поменяться местами, когда Вершинин уже хотел усесться. Юноша только пожал плечами и согласился, мол, ему не принципиально, хотя и сам задумался, в чём причина такой просьбы. Ответа не нашёл. Ему и в голову не пришло, что изначально он сам попытался сесть лицом к двери, а уж Сергей к дверям спиной сидеть не терпит — привычка — вторая натура. Уже сидя за столиком, мужчина пытливым взглядом бурил Пашу, который старательно не поднимал глаза и занимал себя тем, что усердно размешивал сахар в своём и без того-то напичканном сиропом кофе. Что-то его всё же мучило, и из-за этого то же самое «что-то» мучило и Костенко. — Паш, давай начистоту, — заговорил он, глядя на Вершинина в упор. — Ты сегодня сам не свой. Скажи, что не так. Если это, конечно, не сугубо личное, — Костенко тут же поднял руки в защитном жесте, как бы желая показать, что ни на что не претендует и на юношу не давит. Вершинин на это словами не ответил, но отрицательно покачал головой. — Если тебя что-то беспокоит, и ты не в состоянии или просто не хочешь сегодня общаться, так и скажи, не стесняйся, я не обижусь. Встретимся в другой день, если ты всё ещё пожелаешь. Я не хочу держать тебя тут насильно. И мне бы хотелось, чтобы мы были друг с другом честны в той степени, в которой это возможно, иначе у нас вряд ли получится найти взаимопонимание. Паша понимающе кивнул, но ещё несколько секунд потратил на задумчивое молчание, а затем осторожно спросил: — А вам часто приходится переписываться, ну, по смс-кам или в чатах? Сергей вопросу несколько удивился, но виду не подал. Уж Паше явно виднее, что спрашивать, дабы прояснить обстоятельства. — Вообще-то не очень, — отозвался Костенко. Вершинин, кажется, немного приободрился. — А, понимаю, — протянул он. — А вы вчера немного не в настроении были? Сергей на секунду задумался, затем пожал плечами: — Да не то чтобы. — Завидев, что юноша несколько колеблется, он сам его подтолкнул: — К чему ты клонишь? — Просто, знаете, — неуверенно начал Паша, — сейчас в переписке точки в конце последнего предложения считаются показателем того, что человек злится. Вы ничего не подумайте, просто я не знал, насколько вы вообще приближены к перепискам и всё такое, а сам, ну, понимаете, и так-то чувствую, что вам навязываюсь, поэтому вчера решил, что вы, может быть, на меня злитесь. Сергей сначала рассмеялся про себя, но к концу Пашиного объяснения не выдержал, и его смех выбрался наружу. — Это многое объясняет, — пытаясь сдерживать усмешку, проговорил мужчина. — Прости, я не над тобой смеюсь, — тут же пояснил он, видя растерянный Пашкин взгляд. — Над ситуацией в целом. — Переведя остатки смеха в лёгкое прокашливание, Сергей добавил: — Про точки не знал. Но, хорошо, обещаю тебе, что больше в переписке с тобой их ставить не буду. Вершинин тоже пару раз усмехнулся, причём с некоторым облегчением, затем благодарно улыбнулся Костенко. Мужчина буквально физически ощутил, насколько стало проще, причём обоим. Пашка перестал терзать свой кофе ложечкой, на несколько секунд присосался к стаканчику и лишь затем заговорил, причём уже заметно довольнее. — А мне вчера сон приснился, — начал он. — Я после нашей встречи как-то задумался, как мы вообще собирались поехать в Чернобыль. — Паша коротко усмехнулся, но будто бы с неким облегчением и лёгкой радостью. — А сны, видимо, наконец-то стали работать мне на руку. — Он запнулся и поспешил исправиться, точно боялся разгневать Вселенную, Судьбу или ещё чего. — Вернее, они и так помогают, просто теперь будто бы стали какие-то, ну, я не знаю, ручные что ли. К ним подход нужно найти. Сергей смотрел на юношу почти изумлённо — его поразила такая странноватая метафора, но, в целом, он счёл её довольно подходящей. Паша вдруг смущённо улыбнулся, точно сморозил глупость. — Не смотрите на меня так, — с усмешкой попросил он. Костенко подавил смешок и вежливо отвёл глаза, делая вид, что невероятно заинтересован своим кофе. — Но я не об этом, — поспешил вернуться к теме Вершинин. — В общем, во сне я плюс-минус впервые смог разглядеть машину, на которой мы ехали. Белая такая. В марках плохо разбираюсь, пришлось в интернете поискать. «Волга», в общем, старенькая. Порасспрашивал ребят. Ну, ребят, — добавил Паша, невольно кивая головой чуть в сторону, как бы показывая этим жестом, что он имеет в виду «ребят» конкретных, а именно тех, кто ездил с ним в Чернобыль. Костенко это, в целом, и без уточнения понял. — Оказалось, у Гошиного деда такая есть. Я подумал, наверное, поэтому Гоша с нами поехал — вряд ли бы он нас одних на, считай, своей машине отпустил. — Резонно, — согласился Сергей. — Другой вопрос, как вы его уговорили на это. Гоша не очень-то кажется готовым к таким авантюрам. Паша поджал губы и покачал головой, принимаясь барабанить пальцами по своему стаканчику. — Хороший вопрос. Ответ на него ко мне пока не снизошёл. Юноша хихикнул и потянулся к булочке. Сергей пригубил кофе, неотрывно глядя на Пашу. С интересом. С любопытством. Изучая. Вершинин явно расслабился, разговорился. Стал рассказывать, что ему ещё снилось. Костенко в контексте припоминал и некоторые свои сны, озвучивал. Так они смогли немного восстановить часть событийного ряда — по крайней мере, дошли до того, как Паша со своими друзьями собрался и поехал, на чём поехал, куда поехал. Почти сразу были какие-то проблемы, из этого Вершинин смог вспомнить только ощущение погони и какие-то другие машины, а с помощью Сергея и какую-то странную женщину, образ которой рисовался юноше как-то уж больно смутно, и разглядеть его никак не удавалось. Костенко и сам припоминал некую такую особу, но тоже пока что конкретики дать не смог. Некоторое время беззлобно спорили, пытаясь понять, что было раньше: подобие погони или странная женщина. В итоге, так ни к чему и не пришли — информации было маловато, ключевых элементов из снов тоже. Паша пожалел, что сны не снятся в каком-никаком хронологическом порядке, это бы многое упростило. В общем, после споров решили отложить этот вопрос на потом и вернуться к нему, когда приснится что-то поясняющее. Вспоминали, естественно, в общих чертах — детали вспомнить было трудно, да и в целом-то сложно ярко и красочно найти в памяти то, чего в ней в действительности никогда не было запечатлено. Разве что вывели одну вещь: размышляя о женщине, которую видели оба, непроизвольно подумали, что могут быть и события, которые видел только кто-то один, ведь Сергей всё же не в открытую собирался следовать за Пашей, где-то мог и отлучаться. Факт того, что не всё видимое одним могло быть увидено вторым, был крайне прост и логичен, но мысль о его истинности, да и вообще существовании пришла только сейчас, и потому он оказался несколько поразительным. Кофе был давно выпит, Пашина булочка закончилась ещё раньше, теперь юноша просто от нечего делать теребил пустой стаканчик с подсохшими остатками кофейной пенки. Впрочем, по нему было видно, что руки он пытается занять не от нервов — всё-таки в этот раз Вершинин, видимо, наконец свыкся со своим знакомством и был спокоен. — Кстати, — вспомнил вдруг Сергей, едва они завершили обсуждение пути в несуществующей вселенной, и потянулся во внутренний карман своей куртки, снятой в тепле помещения и отложенной на свободную часть диванчика рядом с мужчиной. — Я обещал принести. Он выудил из куртки и протянул юноше несколько старых фотографий. Одна из них была совсем слегка надорвана с краю. Паша решил, что та пострадала при хранении или транспортировке. Затем припомнил слова Сергея про то, что он хотел подбросить обрывок одного из фото Ане, и подумал, что Костенко, видимо, обо всём передумывал в самый последний момент. Принялся рассматривать. На всех фотографиях были изображены либо мужчина, либо женщина, либо они вдвоём, и вместе с ними неизменно был ребёнок. На том фото, что было слегка надорвано, Паша сзади обнаружил надпись: «Спасибо маме и папе за нашу семью». — Тут, соответственно, Анины родители, сестра, — на всякий случай пояснил Сергей. — Фотографий несколько, потому что решил перестраховаться, мало ли понадобится не раз подбрасывать или ещё чего. — Понимаю, — зачем-то брякнул Паша, кивая головой и убирая фотографии. — Спасибо. Костенко только отмахнулся, он явно не испытывал никакого интереса к изображениям, да и энтузиазма по поводу их возвращения Ане не испытывал. Мужчина только задумчиво побарабанил пальцами по столу и снова заговорил: — Знаешь, я ещё вот что хотел спросить. Паша при этих словах оживился, приготовился слушать, вперил свой пытливый взгляд в Сергея. — Я вспоминаю некоторые обрывки снов о том, как пытался, — мужчина запнулся, подбирая слова, — так скажем, вести с вами переговоры, чтобы вы отдали мне прибор. Всё смутно, конечно, но отчётливо знаю итог — вы наотрез отказались. Не помнишь, почему? Костенко и сам с усердием глядел на Пашу. Отчего-то подумал, что тот похож на птичку. На какую-нибудь там ласточку. Островатый весь, будто из ломаных линий составлен, но поёжится, нахохлится, соберётся в кучку и уже вылитый комочек, разве что не из перьев. А, когда внимательно слушает, голову иногда чуть набок склоняет. Забавно. И впрямь как птичка. Да и вообще пышет он какой-то лаской, чем-то тёплым и родным — ласточки у Костенко такие же ассоциации вызывали: сразу вспоминался дом, материнская забота и беспечное, но, увы, безвозвратно утраченное детство. Вершинин и сейчас, задумавшись, склонил голову. — Честно говоря, — отозвался он после некоторого размышления, — без понятия. Я пока что вообще такого во снах не видел, не помню. Мужчина в ответ только молча кивнул, мол, ясно, так и думал. Паша вдруг впервые за весь разговор с момента просьбы касательно сообщений несколько смутился и, явно желая что-то сказать, некоторое время медлил. — Можно вопрос? — заговорил, наконец, он. — Личный. — Задавай, — отозвался Сергей с некоторым интересом. — У вас есть кто-нибудь? Ну, в смысле женщина там, всё такое. — Паша немного нервно усмехнулся и поспешил добавить: — Вы ничего не подумайте, просто интересно. Вы вроде такой мужчина, я бы сказал, солидный. Костенко несколько удивлённый этим вопросом коротко усмехнулся и слегка склонился вперёд над столом. Вершинин от этого действия почему-то замер, как застигнутый врасплох кролик. — Паш, ты был в моей квартире, — заговорил Сергей. — Разве она похожа на ту, в которой живёт женщина? Юноша честно покачал головой в отрицательном жесте, а затем добавил: — Не, ну, не обязательно же жить вместе. — Тут он запнулся и смущённо потёр лицо ладонью, склоняя голову. — Извините. Сам не знаю, куда лезу. Костенко в ответ успокаивающе и ободрительно ему улыбнулся. — Ничего. Меня это никак не задевает, будь спокоен. — Он немного помолчал, а после, угадывая ход мыслей юноши, добавил: — Если тебе интересно, почему у меня никого нет, всё очень просто: не сложилось. Бывает так в жизни, знаешь ли. В молодости-то я, конечно, крутил романы, за девушками бегал, особенно в студенчестве. А потом, как сам понимаешь, не до этого стало. После отсидки, когда дела вести стал, пытался завести отношения, но там, знаешь ли, в тех кругах и контингент соответствующий. Не то это всё. А потом и рукой махнул — к чёрту. Так оно даже спокойнее как-то, не надо ни за кого волноваться, только за себя отвечаешь. — И, что, совсем не хотели бы ещё раз попробовать? — спросил Паша, сам не зная, зачем, ему-то и дела в действительности до подробностей чужой жизни не было, просто интерес проснулся. Сергей коротко рассмеялся. — Да ну его, Паш. Я уже не в том возрасте. — Любви, знаете, все возрасты покорны. Костенко пожал плечами в неопределённом жесте: — Может, ты и прав. Ты молодой, тебе виднее, что там с любовью делать. Паша отвёл взгляд и не нашёлся, что ответить. Не то чтобы он стремился переспорить Сергея в вопросе любви, просто выразил своё мнение. — Можно ещё вопрос? — Тоже личный? — В какой-то степени. — Валяй. — Почему вы мне помогаете? Пашу этот вопрос мучил, и сам для себя он внятного ответа найти не смог, поэтому и решил спросить прямо. — Понимаешь, Паш, — задумчиво начал Сергей, — одно дело, когда ты мне снишься. Я тебя видел в прошлом, хоть тогда для меня лично оно прошлым и не было, я за тобой наблюдал по жизни. Я тебя в лицо знаю. Но почему я снюсь тебе? Это меня интересует. Знаешь, считается, что человеческий мозг не способен представить лицо, которое не видел. Если этому верить, ты должен был меня видеть прежде, но тогда вопрос, где. Паша счёл аргумент резонным и задумался над последними словами Сергея. — Может, мой мозг просто считал и подставил во сны ваше лицо, как случайного незнакомца? Сами же говорили, мы с вами виделись. В метро, например. Или когда-то в детстве я вас мог увидеть, может, вы однажды были неосторожны, либо просто оказались где-то близко? — Вряд ли, — отозвался Костенко, — я максимально старался тебе на глаза не попадаться. Да даже если и так, то почему среди сотен тысяч лиц твой мозг выбрал моё — лицо человека, который видел тебя в прошлом?— Сергей сделал паузу и, рассмеявшись, добавил: — И, так скажем, преследовал в будущем. Паша тоже рассмеялся, но вопрос счёл вполне закономерным. Была и другая причина, которую Костенко озвучивать не стал. Конечно, он будет тратить время и силы на странные расследования снов с первым встречным пацаном. Потому что, кроме Паши, у него ничего нет. Паша и есть его жизнь последние двадцать семь лет. Только ему об этом знать совершенно не обязательно. — Здесь что-то другое, — уже серьёзнее завершил свою мысль мужчина. — Думаю, вы правы, — согласился юноша. — Мне бы хотелось это «что-то» выяснить. Вместе с вами. Он невольно улыбнулся Костенко, и эта улыбка вышла невероятно мягкой и такой доверчивой, что у Сергея что-то ёкнуло внутри от одного взгляда на такого Пашку. Мужчина почувствовал, как наполняется каким-то почти нежным теплом от этого спокойного и, пожалуй, доверительного разговора с юношей. Ощутил, как ему не хватало простого человеческого общения: не по работе, не с деловыми партнёрами. Просто разговоров, пусть даже и о дико звучащих путешествиях во времени, хотя гораздо больше — просто о жизненном. От этого ощущения захотелось остаться с Вершининым на подольше, но Сергей видел, что юноша уже заметно устал от общения, да и сам себя одёрнул — привязываться к мальчишке в планы Костенко не входило. Привязываться к людям в принципе не входило в планы Сергея последние лет двадцать, как минимум. Да и вообще дико как-то получается: мужчина решительно не понимал, отчего же испытывает столько тепла к Паше, будто тот ему самый родной. И впрямь привязался, что ли, за все эти годы? Да ещё и крепко так — вот это номер, самому смешно и страшно, всё-таки Костенко к эмоциональным привязкам не приучен, опасается, как бы это в слабость не вылилось. Надо бы быть с мальчишкой попрохладнее. Хотя бы как в тот первый вечер их встречи. Впрочем, тогда Сергей тоже выпал, растерялся. Старый дурак. Хотя и обычно ко всему готовый дурак. Действительно, всего от жизни ждать может, но тогда смешной, смущённый и несколько неуверенный Пашка оказался по-спортивному сильным ударом под дых. — Ну что, — начал мужчина после довольно продолжительного, крайне задумчивого молчания и автоматически, будто бы подкрепляя свои слова, посмотрел на наручные часы, — на сегодня закругляемся? Паша неумело подавил улыбку, его радовало «на сегодня» — пока он всё ещё не мог открепить от себя привычку думать, что любая их с Костенко встреча — последняя. — Да, — согласился он, кивая. — Давайте насчёт следующего раза спишемся. Это удобно. Юноша всеми силами подавил в себе желание сказать: «Если вы, конечно, захотите встретиться». Если бы Сергей не хотел, он бы чётко и ясно дал это понять, всё-таки Костенко не из тех, кто будет стеснительно намекать и ходить вокруг да около. Пора бы к этому привыкнуть. Пора Паше смириться с тем, что мужчина тоже в некоторой мере заинтересован в их «расследовании», и что Вершинин не навязывается. — Да, — отозвался Сергей, поднимаясь из-за стола, и усмехнулся: — Про точки помню. Паша хихикнул, глядя на Костенко, и по его примеру тоже встал. Накинули верхнюю одежду, направились к двери. На улице всё ещё лил дождь. Выйдя наружу и с критическим видом останавливаясь под вытянутым козырьком всё того же кафе, оба недовольно смотрели на то, как крупные капли воды беспощадно дробят лужи. — Тебя подвезти? — спросил Костенко таким тоном, будто бы это был даже не вопрос, а утверждение. — Не стоит по такому дождю тащиться. — Если бы подвезли, было бы неплохо, — неловко отозвался Вершинин. Мужчина без лишних разговоров качнул головой в сторону своей машины и поспешно, чтобы поменьше промокнуть, направился к ней, на ходу вытаскивая из кармана ключи. Пашка послушно потрусил за ним. Усевшись на пассажирское сидение и невольным жестом то ли пригладив, то ли ещё сильнее взъерошив увлажнившиеся волосы, юноша снова задумчиво замолчал, хотя и постоянно поглядывал на Сергея, заводящего машину и выезжающего с парковки, как бы с желанием поговорить о чём-нибудь ещё. Болтливый, открытый. Мужчина вовсе не против. — А вы не хотели бы куда-нибудь сходить просто так? — неуверенно заговорил вдруг юноша. — Ну, в смысле, чтобы не только сидеть и говорить? Я, конечно, и насчёт этого не против, но мало ли. Он на секунду запнулся, заметно вдыхая поглубже, словно ребёнок, который очень ответственно хочет открыть кому-то сокровенную тайну. Сергей воспользовался этой паузой, чтобы на мгновение отвлечься от дороги и глянуть на Пашу как можно более вовлечённо и будто бы с мыслью, мол: «Внимаю, продолжай». — Ну, я в том плане, — принялся разъяснять дальше юноша, — что, если вы не против, мы могли бы сходить куда-нибудь, типа… — Он снова запнулся, пытаясь подобрать подходящие варианты. Судя по сложному выражению лица, сделать это пока не удавалось. — В кино, например? — Робко и неуверенно предложил наконец он. — Но это только пример. Вы не подумайте ничего, что я, там, подмазываюсь или ещё чего. Просто как… — Досуг, — закончил мысль за Пашу мужчина. — Да, — с некоторым облегчением выдохнул уже залившийся краской Вершинин, который в это своё «да» явно вложил недюжую благодарность за спасение из его бедственного положения. — Я просто подумал, что мы могли бы общаться не только, так скажем «по теме», но и так просто. Немного узнать друг друга. Вдруг это поможет что-то лучше понимать. Или, по крайней мере, поспособствует сотрудничеству. Паша как бы с надеждой улыбнулся. Сергей, не отрывая взгляда от дороги, преспокойно кивнул и отозвался: — Резонно. Паша постарался подавить очередную улыбку, на этот раз выражающую некое облегчение, и отвёл взгляд. Замолчал. Видимо, думал, куда им вдвоём можно выбраться. Костенко на него покосился, как бы решая что-то для себя. В нём с новой силой всколыхнулось это диковатое, странное, непривычное желание побыть с Пашей — который теперь виделся будто бы каким-то живым, настоящим человечком в кукольном мире, — просто немножко побыть, пообщаться. Сергей задумался и понял, что ни с кем не говорил по душам или хотя бы на тему, не связанную ни с чьей работой, уже очень давно, наверное, годы. Костенко наконец понял, почему в нём было столько какой-то необычайной мягкости, почти чувствительности к Паше — Вершинин был совершенно другим, отличным от любого человека из окружения Сергея, и оттого казался таким хрупким, непостоянным, неуловимым, как утренний туман. Его хотелось оберегать и держать ближе к сердцу. Потому что с ним абсолютно иная, особенная связь, которую Костенко себе ни с кем позволить не мог. Он и так-то за все эти дни личного общения с Пашей проявил эмоций, пожалуй, больше, чем за последние лет пять вместе взятые. Впрочем, это всё совершенно не значило, что мальчишку можно подпускать к себе вплотную — это просто объясняло диковинные чувства, клубившиеся внутри Сергея густым, едким смогом. — Слушай, — заговорил, наконец, Сергей, — если хочешь куда-то выбраться, у меня есть предложение. Он, даже не поворачиваясь, заметил, как оживился Вершинин и привычным жестом, подобно оленёнку, вытянул голову вперёд, будто изучая и готовясь внимать. — Я сегодня на мероприятие иду, ничего особенного, так, можно сказать, светский вечер, — Костенко с неким недовольством коротко усмехнулся. — У меня в пригласительном «+1». Если хочешь… Он не договорил, только кивнул головой вбок и немного вперёд, как бы завершая этим жестом свою мысль. Паша и без того понял, но на его лице всё равно маячила некая нерешительность. — А это, ну, ничего? В том смысле, что разве «+1» не предполагает даму или типа того? Сергей только хмыкнул и покачал головой: — Я бы не сказал. Знаешь, ты должен быть в курсе: там, так или иначе, люди, которые в девяностые, да и попозже тоже, сколачивали себе бизнесы. Думаю, ты понимаешь. Хотя и контингент интеллигентный. Имей это в виду, когда будешь думать, соглашаться или нет. — Мужчина сделал небольшую многозначительную паузу. — Так вот в таком обществе есть, конечно, те, кто приходит с дамами, но бо́льшая часть притаскивает с собой помощников, подручных, телохранителей, которых никто даже не силится запоминать. Здесь никаких проблем. — А телохранители зачем? — Настораживает? — усмехнулся Сергей. — В основном, к такому прибегают всякие старые маразматики. Все заматерели, обессилели, обленились, никто уже давно ни на кого кидаться не собирается, но привычка — вторая натура. Или так ещё делают очень уж одинокие. Костенко замолчал, ожидая новых вопросов, но Вершинин и сам не спешил говорить. Хотя по нему было видно, что он, скорее, делает вид, что думает, а сам на деле уже, вероятно, всё решил. — Честно говоря, — начал он, — я не прочь к вам присоединиться. Паша отозвался всё-таки в некоторой нерешительности. Он допускал возможность того, что Костенко предлагал такой «культурный поход» не по-настоящему, а чтобы проверить Вершинина, так сказать, на наивность. Хотя Паша «проверку на наивность», вероятно, завалил ещё тогда, когда сходу согласился идти в квартиру к, можно сказать, незнакомому человеку. Впрочем, Сергей, видимо, в своём предложении был искренен. — Уверен? — для достоверности переспросил он весьма серьёзно. — Помнишь моё уточнение про криминал? Паша уверенно кивнул. Затем спросил: — А что-то надо? Ну, там, взнос, например, какой-нибудь платить? — Нет, — отозвался мужчина, отмахиваясь. — Только там дресс-код. Официальный костюм, белая рубашка. — Как обычно у важных дядек-тётек, — хихикнул юноша. Сергей не мог с улыбкой не согласиться. — Ну, это добро у меня имеется, — добавил Паша, возвращаясь к теме костюма. — А во сколько надо ехать? — К восьми. Я за тобой заеду. Если, конечно, ты не хочешь принципиально ехать своим ходом. — Было бы хорошо, если бы вы заехали, — с некоторым смущением отозвался Паша. — К половине восьмого тебя устроит? Ехать, собственно, около получаса. — Вполне устроит. Вершинин замолчал, притом крайне задумчиво. Сергей окинул его взглядом и некоторое время тоже ничего не говорил. Затем всё-таки добавил: — Будут вопросы, задавай, не стесняйся. Паша только издал понятливое мычание и кивнул. Костенко больше приставать не стал — вероятно, Вершинин уже размышлял о грядущем вечере. До Пашиного дома оставалось немного, поэтому доехали в тишине. Тут уже юноша оживился, видно, понял, что ушёл в себя глубже, чем следовало, и теперь надо бы быть поучтивее. Напоследок улыбнулся Сергею, отчего-то глядя на него слишком долго. — Спасибо. До встречи? — До встречи, Паш. Юноша выбрался из машины и поспешно потрусил за угол своего дома. Костенко какое-то время глядел ему вслед, затем вздохнул и стал выезжать со двора. Отчего мальчишка такой? Такой открытый, так сильно тянется к Сергею, просто поразительно. Мужчина решительно не понимал, как кого-то в нём самом вообще может что-то интересовать. И это почему-то непривычно тёплое отношение Паши становилось ещё одним из важных и смутных вопросов, которые Сергей планировал решить в связи с их с Вершининым «расследованием». Костенко собрался быстро. Больше времени просто сидел дома, ничего не делая. Может, и нашлась бы пара-тройка занятий, да хоть бы и бытовых, но Паша до болезненной привычности упорно не шёл из головы. Вопросы о Вершинине, его заинтересованности, отношении были почему-то слишком запутаны, сложны, едва ли не мистически, и ответы на них совершенно не находились. Конечно, всплывали иногда версии, но они мужчине казались ещё более нелогичными, чем вопросы. Никаких результатов. Сергей вдруг невероятно чётко ощутил, что впервые за много лет вязнет в неком болоте собственной «запутанности» и уже слишком близок к тому, чтобы в нём совсем потонуть. Он путался в себе, потому что уже очень давно не выходил из привычного ритма жизни и не менее привычных мироощущений без всяких там юношей со щенячьими глазками, путался в понимании происходящего наяву и где-то во снах, путался в своих собственных чувствах и том, как и к чему он должен относиться. Впервые за долгое-долгое, ощущающееся почти бесконечным, время Костенко почувствовал себя беспомощным. В половине седьмого машина Сергея исправно стояла в уже привычном и практически условленном месте неподалёку от Пашкиного дома. Довольно противный и холодный дождь всё так же неприятно накрапывал. Почти вовремя появившийся Вершинин крайне забавно спешил к автомобилю, прикрываясь руками и воротом пальто от настырной влаги. — Ещё раз здравствуйте, — улыбнулся он, садясь в машину. — Привет. Костенко повернул ключ, опустил ручник и принялся выезжать со двора. — Я тут подумал, — заговорил Паша, протягивая через свою грудь ремень безопасности, — вы же там не в первый раз, да? Расскажите хоть, к чему готовиться. Юноша хихикнул. Сергей некоторое время задумчиво молчал, глядя на дорогу, затем пожал плечами. — Даже не знаю. Много, как ты сегодня сказал, важных дядек-тётек. Все в основном общаются и хвастаются, кто больше денег заграбастал за ближайшее энное количество времени. Кстати, — он бегло глянул на Пашу, — полагаю, и тебе разговоров не избежать. Лучше будет, если ты не станешь называть своё настоящее имя. Ну, так, на всякий случай. Юноша понимающе кивнул. Несколько секунд думал, затем поинтересовался: — Как вам «Никита»? Сергей коротко усмехнулся. — Хочешь, так пусть будет Никита. — А с фамилией заморачиваться надо? — Можешь не заморачиваться. Хватит и имени, если придётся представляться. Паша расслабленно откинулся на спинку сидения, но немного полубоком, так, чтоб можно было с удобством смотреть на Сергея. — А вы там тоже под «псевдонимом»? На слове «псевдоним» он изобразил пальцами жест кавычек. Костенко рассмеялся. — Нет. Я там такой, какой есть. Паша мягко улыбнулся, не сводя глаз с мужчины. Помолчали. Юноша с интересом разглядывал сосредоточенное лицо Сергея, черты которого резко выхватывались из лёгкого полумрака болезненно-жёлтыми полосами фонарного света, бьющего в окна. Паша изучал: каждую мелочь, каждый сантиметр чужого лица, каждую морщинку. Вершинину было интересно думать о том, сколько всего на свете повидало это лицо, сколько испытало, сколько эмоций на нём отражалось. На нём — таком спокойном и серьёзном, зачастую хмуром и суровом, а в последнее время почему-то ему, Пашке, улыбающемся. От всех этих мыслей у юноши внутри, где-то между животом и грудью, что-то трепетно и щекотно ёкнуло, поспешно забиваясь под защиту рёбер. От ощущения этого «чего-то» захотелось по-детски рассмеяться — искристо, от чистой радости — уткнуться носом во что-то мягкое и тёплое. Родное. Но Вершинин позволил себе лишь смущённую улыбку и, сделав вид, что чешет нос, спрятал её остатки в своём запястье. — А есть какие-то темы для разговоров, которые я должен уметь поддержать? Или вопросы, на которые должен знать ответы? Остаток дороги Паша с Сергеем разговаривали о предстоящем вечере. В основном, Костенко отвечал на вопросы юноши, а сам Вершинин внимательно слушал, но в своей голове уже невольно представлял, будто едет на серьёзный и опасный светский вечер готэмского преступного бомонда. С одной стороны, это его забавляло, с другой — заставляло чувствовать себя важной шишкой. Выехали на почему-то довольно пустынную дорогу вдоль набережной. Когда уже подъезжали к назначенному месту, Сергей спросил: — Встанем у самого ресторана или немного прогуляемся? — А какая разница? — поинтересовался в ответ Вершинин. — Особо никакой. Просто лично я предпочитаю парковаться подальше от всего этого сборища. Паша понимающе хмыкнул и, оценив, что дождь поутих, отозвался: — Можно и прогуляться. Асфальт всё ещё был мокрый, но на стёкла давно уже не капало. Хоть и было прохладно, погода располагала к прогулке. Сергей припарковал машину. Пашка выбрался первым и, дожидаясь, пока мужчина заглушит автомобиль, заберёт ключи и прочие нужные вещи, жадно вдыхал влажный, прохладный, практически свежий, несмотря на всю свою московскую нечистоту, воздух. Юноша почему-то невольно прокручивал в голове последние слова Костенко: «Подальше от всего этого сборища». Сергей явно не обожал тех людей, с которыми сейчас должен был встретиться, всем сердцем. Вершинин вдруг подумал, что мужчина пригласил его с собой, потому что ему с Пашей было привычнее, спокойнее и комфортнее, чем со всеми, кого он там назвал «сборищем». Юноше это польстило, и он не смог сдержать довольную кошачью улыбку. Откровенно говоря, в своих догадках Паша не был неправ. Когда Костенко закончил разбираться с машиной, он вместе с Пашей направился к небольшому зданию метрах в ста пятидесяти от места их парковки. Даже отсюда хорошо было видно количество дорогих автомобилей перед ним и тёплое освещение. Вершинин же с упоением глядел на ночную реку, в которой вода беззвучно плескалась и заходилась бархатной на вид рябью. Захотелось подойти поближе и коснуться маленьких волночек рукой, но от края каменного бортика, ограждавшего набережную, до воды было метра два, не меньше, поэтому дотянуться не представлялось никакой возможности. Уже перед входом Костенко порекомендовал: — Жвачку хоть выплюни. Вершинин спохватился и выкинул свою жвачку в ближайшую мусорку. Ему показалось, что Сергей обратил на это внимание с некоторым недовольством, хотя в достоверности этих своих наблюдений Паша уверенности не имел. Он, в целом, уже замечал, что Костенко, возможно, не всегда нравится эта постоянная Пашина привычка жевать жвачку, но, по крайней мере, он сам ничего про это юноше не говорил, потому-то Вершинин и не мог понять, чудится ему чужой претензионный взгляд или он есть на самом деле. В помещении Пашу с Сергеем встретил швейцар, чему юноша был крайне удивлён. Тот забрал у них верхнюю одежду, и Вершинин, проводив работника изумлённым взглядом, прибился к Костенко чуть поближе, держась всего в полушаге слегка позади него, будто ребёнок, которого мать привела в поликлинику. Сергей, украдкой поглядел на юношу, когда тот неловко стягивал с себя пальто и отдавал его швейцару. Такой Пашка, конечно, деловой: в костюме, прямо-таки с иголочки. Кажется, в нём же Вершинин был на своём выпускном почти полгода назад. Сейчас, глядя на юношу, Костенко невольно вспомнил свои сегодняшние мысли о ласточке и удостоверился, что в таком строгом сочетании чёрного и белого Паша на ласточку похож ещё больше. Они прошли в следующее помещение. Там было ещё больше света и всяких прибамбасов, как их про себя назвал юноша. Под потолком висели здоровенные люстры, небось, хрустальные, все стены с отделкой под мрамор и золото. Паше подумалось, что он действительно попал либо на посиделки высшего света Готэма, либо в девятнадцатый век. Судя по людям, здесь обитавшим, всё-таки первое. Вот уж действительно, как Паша изначально выразился, важные дядьки и тётьки: строгие костюмы, вечерние платья, всё как полагается. Юноша бросил взгляд на лицо Сергея, пытаясь считать его реакцию. Тот был совершенно спокоен — явно видел всё это не в первый раз, однако удовольствия от этого зрелища определённо не получал, скорее, даже наоборот. В дальнем углу играли человек пять-шесть музыкантов. Стояли столы, стулья, люди переговаривались, где-то негромко смеялись. Туда-сюда сновали официанты с подносами, полными закусок и бокалов. Паша, проследив за одним из таких официантов взглядом, неловко спросил у Сергея: — А за еду тут платить надо? Тот обернулся, глядя на Пашку немного через плечо, и усмехнулся: — Нет. Всё для людей. Они прошли чуть поглубже в зал. Вершинин старался вести себя представительно, но не мог не вертеть головой в полнейшем любопытстве, хоть и пытался делать это максимально украдкой. И всё же он успел немного оглядеть помещение, да и самих гостей. Какой-то мужчина крайне зажиточной наружности, разговаривая с дамой, засмеялся и вскинул руки, активно жестикулируя. От этого пола его пиджака задралась, и Пашка успел увидеть пистолет за поясом. — Тут люди с оружием? — спросил он скорее не с боязнью, а с неподдельным любопытством. — Да, этого у них не отнять. Большинство из местных всё никак своё отбояться не может, но на моей памяти перестрелки последний раз были лет девять-десять назад, не меньше. Все бояться не ленятся, зато разговаривать друг с другом, а не сразу морды бить, научились на старости лет-то. — Сергей хмыкнул и тут же посерьёзнел. — Но на всякий случай: если что, падай на пол, желательно, за какой-нибудь стол, голову прикрой и не поднимайся, даже если тихо станет. Очень сомневаюсь, конечно, что это тебе пригодится, но мало ли. Паша безукоризненно с пониманием кивнул. — И ещё, — поспешил добавить Сергей, — придумай какой-нибудь жест, на случай если мы разойдёмся, а тебе вдруг понадобится помощь. Не хочу тебя оставлять один на один… Ну ты понял. Вершинин на секунду задумался, а затем выдал: — Я могу шею потереть. Вот так. Он продемонстрировал ненавязчивый, неброский жест, который со стороны мог бы считаться, как стеснение. Сергей одобрительно кивнул. Паша подавил довольную улыбку: все эти заговорщические тона, секретные жесты, возможность опасности вселяли в него какой-то почти мальчишеский восторг и ощущение, будто бы он в каком-нибудь весьма эпичном боевике. Хотя умом Вершинин, в общем-то, прекрасно понимал, что всё серьёзно. — Сейчас надо будет поздороваться. Придётся потерпеть, — хмыкнул вдруг Костенко и усмехнулся. Паша ничего не ответил, только послушно потрусил вслед за Сергеем. Они подошли к стоящей немного в стороне группке из трёх человек: женщина и пара совершенно округлившихся от своего, по всей видимости, достатка мужчин. Вершинин догадался, что либо все они, либо кто-то своего рода хозяин сегодняшнего вечера. Правда, кто именно, определить так и не удалось: Костенко со всеми общался учтиво, а Пашка только вежливо поздоровался, представился Никитой и непричастно молчал. Всё из той же вежливости старался не слушать чужой разговор, хотя сделать это было трудновато, впрочем, всё равно было непонятно, о чём идёт речь — уж больно витиевато «важные дядьки» говорили о каких-то там делах и всём сопутствующем. Было скучновато, но Пашка украдкой стянул бокал с подноса проходящего мимо официанта, и жить стало легче. Когда надоело разглядывать помещение, его убранство и гостей, Вершинин больше внимания уделил Костенко. С любопытством отметил про себя, что мужчина замечательно смотрится в костюме, и эта мысль отозвалась чем-то уже привычно-знакомым где-то на границе сознания. Паша погнался за этим сплетением мысли и ощущения, но так и не смог его уловить. Сергей, к великому Пашкиному и, видимо, своему счастью, закончил нудный разговор довольно быстро. Вершинин к этому моменту, правда, вылакивал уже второй бокал шампанского, но это у него ритм жизни такой — побыстрее. И привычка со всяких там тусовок, бери, пока дают. Он, поразглядывав всё это «мероприятие», уже успел подумать, что оно тоже в некотором роде похоже на тусовку, только старческую. Они с Сергеем наконец отошли немного в сторону, неспешно принялись лавировать между практически беспорядочно, зато свободно расставленными столиками и так же бесцельно бродящих гостей. — Музыка хорошая, — заговорил вдруг Паша. Мужчина взял с подноса проходящего мимо официанта канапе на шпажке и кивнул. — Что, танцевать хочется? — тут же спросил он и отправил содержимое шпажки в рот. Вершинин покачал головой и пожал плечами. — Не, под такое, скорее, петь надо, а не плясать. Они остановились немного в стороне от маленького оркестра и некоторое время наблюдали за музыкантами, слушая музыку. Красиво, мелодично, но уж больно размеренно, будто бы что-то с закосом под классику, но ею не являющееся. Хотя Паша не особо разбирался. Он задумчиво вслушивался, покручивая в руке бокал и наблюдая за тем, как по его стенкам плещется пузыристое шампанское. Заметив, что юноша заскучал, Сергей предложил: — Хочешь, пойдём в другой зал? Там народу поменьше, и, говорят, выставка какая-то. Паша удивлённо вскинул бровь. Затем с охотой кивнул. Они направились в соседний зал. Людей в нём не было. Помещение оказалось совсем небольшим, но в нём действительно под стеклянными куполами стояли на светлых тумбах некие экспонаты: в основном, сравнительно маленькие картины и статуэтки, хотя была и прочая мелочёвка — вазы, судя по всему, японские, элементы декора явно с драгоценностями. Вершинин изумлённо хмыкнул. «Старческая тусовка» да ещё и в музее, любопытно. Юноша коротко усмехнулся, но пришёл к выводу, что такой подход очень даже неплох — можно прийти и поразвлекаться, и попросвещаться. Паша подошёл поближе к одному из куполов, некоторое время разглядывал красующуюся под ним картину, а затем перевёл взгляд на табличку. Помимо названия и имени художника на ней довольно крупными буквами значилась надпись: «Из частной коллекции Е. М. Зарецкого». На табличке соседнего экспоната было написано то же самое. — Кто такой Зарецкий? — поинтересовался Паша. — Егор Зарецкий, хозяин сегодняшнего вечера, — отозвался Сергей, мерными, неспешными шагами следуя за юношей и тоже рассматривая экспонаты под куполами. — Мы с ним разговаривали сегодня. — Мужчина слегка понизил голос. — Дядька такой упитанный в бордовом пиджаке. — А-а, — с пониманием протянул Вершинин, вычленяя, наконец, в своей памяти из тех людей, среди которых он сегодня пытался найти хозяина, пока ждал Сергея, этого самого Зарецкого. — Говорят, в конце вечера аукцион должен быть, — пожал плечами Костенко, — но, полагаю, это будет ещё нуднее и тоскливее, чем всё вот это. В довершение своих слов он небрежно обвёл рукой часть зала, явно в большей степени подразумевая основную часть мероприятия в соседнем помещении. Паша перевёл взгляд на мужчину и заметил, как тот неосознанным жестом с неким дискомфортом попытался оттянуться пальцами ворот своей рубашки. — Не привыкли к костюмам? — спросил Вершинин. — Скорее, отвык. В молодости они мне казались удобными, да и по регламенту полагалось. Сейчас в простых штанах и водолазках удобнее. Сергей коротко усмехнулся. Паша при его словах снова почувствовал что-то ранее не уловленное, какую-то знакомую мысль про Костенко и костюмы, и сейчас она показалась даже ближе, но снова ускользнула. — Вам идёт, — улыбнулся юноша. — Спасибо. Ты тоже отлично выглядишь. — Спасибо. Я на самом-то деле тоже к костюмам не привык, — отозвался Пашка. — И почему только их во всяких там шпионских фильмах носят? Неудобно ведь. — На этих словах Сергей мягко улыбнулся, но юноша не заметил и продолжал: — Я последний раз, наверное, на выпускном своём костюм надевал. Паша опрокинул себе в рот бокал с остатками шампанского, а потом вдруг хихикнул: — Или вы и это про меня знаете? Костенко шагнул к следующей тумбе и, вздохнув, даже не глядя на юношу, преспокойно ответил: — Знаю. — Откуда? — Паша уже привык к тому, что Сергей всё про него знает, но сейчас всё равно почему-то удивился. Или решил, что мужчина подыгрывает ему. Костенко же поднял глаза на Вершинина и, пожав плечами, с тем же невозмутимым видом отозвался: — Был на твоём выпускном. Вот так. Легко и просто. Теперь Пашка удивился по-настоящему. Видимо, это изумление отразилось на его лице слишком явно, потому что Костенко усмехнулся, глядя на него. — Почему? — коротко спросил юноша и тут же прочистил горло, потому что голос подвёл и прозвучал довольно сипло. Мужчина пожал плечами и с новым интересом принялся разглядывать очередной экспонат под куполом. — Да я и сам не знаю толком. Просто так к тебе привык, можно сказать, прикипел, что мне показалось неуважительным не увидеть тебя в такой важный день. — И вы, правда, пришли? — Пришёл. На школьном дворе было столько народу, никто не спрашивал, кто я и чей родитель. Издалека на тебя поглядел. Ты был в том же костюме, взрослый такой. Счастливый донельзя, прямо-таки светился от радости. — Ага, — усмехнулся Паша, — а кто несчастлив, покидая школу? Вершинин ответил расслабленно, даже весело. Ему бы, конечно, в пору напрячься, что какой-то на тот момент незнакомый человек приходил к нему на выпускной, чтобы просто, ну, прийти, но, хоть Сергей и пытался говорить со спокойствием и непроницаемостью, всё же в его словах сквозила уловимая теплота, и Паше было приятно от ощущения этого. Ему, можно сказать, льстило такое внимание Костенко, поскольку оно означало, что Вершинин не был для него беспомощным и почти безынтересным объектом, жертвой, будто ничего не подозревающий кролик перед оголодавшим хладнокровным волком, а всё-таки что-то да значил. Сергей на его реплику только усмехнулся и добавил: — Сейчас-то с учёбой как дела? Расскажи хоть, а то теперь я не в курсе. Следующие минут двадцать, а то и полчаса, сопровождаемые исключительно медленным брожением среди экспонатов, Паша с энтузиазмом рассказывал про мучительное поступление и предшествующее ему ещё более мучительное ЕГЭ, про начало обучения и про то, как всё весьма неплохо идёт сейчас, и даже про парочку весьма бесячих и довольно злобных преподавателей. Сергей слушал с интересом, иногда спрашивал что-то мельком, причём явно искренне, а не чтобы задать вопрос ради вопроса и ради того, чтобы показать, что слушает. Впрочем, Паша был гораздо больше увлечён своим рассказом сам, поскольку ещё свежий осадочек от всей этой кутерьмы с учёбой вызывал в юноше мощный эмоциональный резонанс. Когда Пашка закончил, они с Сергеем неспешно вернулись в основной зал. Там снова обзавелись небольшим количеством провизии с подносов, а Вершинин утянул очередной бокал. Костенко, может, тоже бы выпил, но он был за рулём. — О, там ещё есть, — обратил внимание юноша, указывая на отдалённый угол помещения. Там ютились ещё экспонаты, порядка семи штук, немного некрасиво сгрудившиеся чуть ли не в кучу. Неизвестно, было ли это художественным решением или же они просто не вместились в малый зал. Паша с Сергеем направились к ним. Пока они пересекали помещение, Костенко кто-то окликнул. Мужчина обернулся, нашёл глазами звавшего — Вершинин проследил взглядом и не сразу, но заприметил машущего рукой для привлечения внимания седовласого представительного мужчину. — Ты иди пока, — обратился Сергей к Паше, — я скоро догоню. Они разошлись. Юноша дошёл до тумб со стеклянными куполами, под которыми стояли небольшие экспонаты, только пару раз оглянулся на Костенко, чтобы хотя бы держать его в поле зрения. Сейчас он впервые за весь вечер почувствовал себя неловко и как будто бы не к месту в этом зале и в этом обществе. С Сергеем было как-то проще и комфортнее. Паша поразглядывал пару очередных ваз в японском стиле, которых здесь было почему-то даже больше, чем в предыдущем зале, и остановился перед картиной, которая по сравнению со всеми остальными малявками была гораздо более внушительных размеров. Вся в розовых тонах, на ней было изображена странная комната и дерево с тенью. Вершинин стоял и разглядывал изображённое, как заворожённый. — Хироси Сугито, «Два дерева»¹, — раздался где-то совсем близко насыщенный женский голос. Юноша обернулся и увидел рядом с собой женщину лет тридцати, выглядящую прямо-таки по-кокетски, так, как выглядят самые независимые в мире женщины, способные кого угодно подмять под себя. Паша хотел было переспросить, что она сказала, но та продолжила. — Интересно, не правда ли? Два дерева, а выглядят так, будто есть одно и есть его тень, но, сколько бы ни было света, они этим самым светом навсегда неразрывно связаны. И у каждого по ветке, ни светлой, ни тёмной, а глубинно-средней, совершенно одинаковой. Почти воплощение исходного космогенеза, правда, китайского. — Она усмехнулась. Паша проследил за взглядом женщины и тоже принялся рассматривать картину. Собеседница вдруг вытянула руку вперёд и указала на края полотна: — Видишь здесь занавески? Это характерная черта Сугито. Он часто их использует. Очень странное чувство возникает от взгляда на них. Вершинин старательно всмотрелся в края и различил на них полупрозрачные занавески. Странно, сначала он их даже не заметил. — У Сугито вообще много лейтмотивных образов и полупрозрачных элементов. Это такую необычайную лёгкость придаёт. Хотя, казалось бы, поп-культура в слиянии с искусством. — Женщина мечтательно вздохнула. Потом резко обернулась к юноше. — Интересуешься или так просто? Паша сначала не понял, о чём она, но через пару секунд сообразил, что речь, видимо, об этом самом Сугито. — Так просто, — неловко пожал плечами Вершинин. Ему, конечно, отчасти было интересно, но настойчивость собеседницы слегка напрягала. Да ещё и это прямолинейное «ты». Женщина хмыкнула, потом всё-таки соизволила представиться: — Маргарита. Можно просто Марго. А ты Никита, да? — Откуда вы знаете? — слегка опешил Вершинин. — Я всё про всех знаю. Паша едва сдержался, чтобы не расплыться в ухмылке — да уж, много знает, фальшивое имя. Впрочем, тот факт, что Вершинин тут едва ли час и практически ни с кем не разговаривал, а кто-то его уже знает, настораживал. От этого вкупе с чужой настойчивостью стало ещё дискомфортнее. Паша бросил жалобный взгляд на Сергея, который, к великому Пашкиному сожалению, на него в этот момент не смотрел. — Захочешь просвещаться в искусстве, знаешь к кому обратиться, — невозмутимо и бойко продолжала Марго. — Дай-ка, кстати, свой номер. — Что? — переспросил Вершинин, переводя взгляд на собеседницу. — Зачем? — Люблю коллекционировать контакты, — отозвалась та таким тоном, что не было понятно, сарказм это или нет. — Давай-давай. Она достала свой телефон, готовясь записывать. — А я по памяти плохо помню, — неловко соврал Паша. — Не проблема, — отозвалась женщина. — Запишешь мой и наберёшь. Пиши. Она начала диктовать. Вершинин бросил жалобный взгляд в сторону Костенко и на этот раз поймал чужой серьёзный и внимательный взор, неотрывно прикованный к юноше. Паша тут же ненавязчивым, но весьма показательным для Сергея жестом потёр шею ладонью. — Почему не пишешь? — прервалась Марго. — Да-да, секунду, — торопливо отозвался Вершинин, выуживая из кармана свой телефон. — Вот сейчас запишешь и сразу набирай, чтоб номер сохранился. Она снова принялась диктовать. Паше пришлось записывать. Когда Марго снова собралась что-то сказать, рядом с юношей поравнялся Костенко. — Прошу прощения, я украду вашего кавалера всего на пару минут, — сходу твёрдо заявил он Маргарите и, мягко взяв Пашу под локоть, отвёл его в сторону. Женщина только хмыкнула и понимающе качнула головой, а затем, чтобы не скучать, повернулась к картине, вновь принявшись её разглядывать. Паша, отходящий с Костенко всё дальше, вздохнул с облегчением. — Что случилось? — спросил Сергей, пока всё ещё не останавливаясь. — Да не знаю, она как прилипла ко мне. Номер мой просила. Я решил, что это лишнее, поэтому давать не стал, но она настырная такая. Костенко серьёзно ответил, наконец, останавливаясь: — Правильно сделал. Тут лучше никому свои контакты не давать. — Он немного смягчился, махнув рукой в сторону женщины, разговаривавшей с Пашей, и рассмеялся: — А это Марго. Она по жизни такая. Ей палец в рот не клади, откусит по самый локоть. — Он тут же посерьёзнел. — На самом деле лучше с ней не связываться. Паша только сейчас заметил, что Сергей выглядит довольно утомлённым, да и сам почувствовал, что слегка устал. Хотя куда больше его пугала перспектива вновь оказаться один на один с Марго. — Мы ещё не можем уйти? — А ты уже хочешь? — А вы? Обоим стало понятно, что никто из них больше тут задерживаться не желает. Оба оглянулись на своих бывших собеседников, чтобы не сбегать из зала у них на глазах, после чего Сергей коротко заявил: — Пошли. И, забрав из чужих рук пустой бокал, поставил его на одиноко стоящий столик, а затем направился к выходу из зала. Паша торопливо потрусил за ним. — А прощаться разве не надо? — спросил он. — Это не обязательно. Тут много кто по-английски уходит, что с мероприятий, что по жизни. Здесь все привыкли. Исчерпывающе. Паша и Сергей забрали верхнюю одежду и, к собственному великому удовлетворению, вышли на улицу никем не замеченные, а если и замеченные, то, по крайней мере, не окликнутые. Несколько секунд помедлили на крыльце, вдыхая заметно охладевший воздух — пока им не дышали, даже не осознавали, как внутри было душно. Ставший непривычным воздух колючей волной прокатился по лёгким. Приятно. Затем направились к машине. Вершинин даже пальто застёгивать не стал, подставил грудь несильному, но холодному ветру. Костенко поглядел на это с небольшим неодобрением, но промолчал. Снова пошли по тротуару вдоль по набережной. Людей почему-то не было, хотя вовсе не поздний час. Паша про это ничего спрашивать не стал, только про себя подумал, что, наверное, это какой-то закрытый район или типа того. Разве что одна машина тихо прошелестела колёсами по мокрому асфальту и быстро скрылась. Где-то в отдалении послышалась музыка, только на этот раз немного джазовая. Пашке показалось, что выпитое им шампанское попало прямо в кровь и теперь там забавно и подначивающе щекотало чувствительные вены маленькими пузырьками, и он ощутил неимоверный прилив энергии, такой, какую испытываешь от крайнего восхищения, невероятного погружения в атмосферу, чувствуя которую, понимаешь, что, возможно, не ощутишь её больше никогда. И, с одной стороны, становится опустошительно грустно, а с другой — ты всё никак не можешь унять необъятную, почти детскую радость от восхитительного момента. Вот и Вершинину захотелось просто и самозабвенно отдаться радостям жизни. Он покосился на широкий бортик набережной, потом вдруг шагнул к нему, опёрся руками и лёгким прыжком вскочил на бортик. Костенко резко дёрнулся к Паше, но, завидев, что тот нечаянно падать или нарочно прыгать не собирается, замедлился и вновь принял невозмутимое выражение лица. — Куда полез-то? — Давно мечтал сюда забраться и так пройтись, — признался Паша, не в силах подавить вылезающую на лице улыбку. Он принялся осторожными, но как бы игривыми шагами ступать по бортику. Костенко покачал головой. — Руку дай. Прозвучало почти строго. Он вскинул свою открытую ладонь. Вершинин покосился на мужчину хитрым взглядом. Он уже успел заметить, что Костенко по жизни устанавливать телесный контакт не спешил, и такой заботливый жест был сейчас крайне приятен. Паша послушно вложил свою кисть в широкую и тёплую ладонь Сергея, тут же почувствовав, как крепко сжимаются чужие пальцы, словно боятся отпустить. — А то ухнешь в реку, а мне тебя потом вылавливать? — коротко усмехнулся Костенко, стараясь немного разрядить обстановку. — Как карасика? — улыбнулся в ответ Паша, продолживший вышагивать по бортику. Мужчина шёл рядом по тротуару. — Ну почему же сразу, как карасика? Ты больше на окушка похож. На это Вершинин искренне рассмеялся, но спрашивать, почему похож, не стал. Они прошли ещё чуть дальше. Паша всё так же игриво, будто бы породистый жеребчик на смотре, вышагивал по бортику нарочито широкими шагами. Сергей всё так же уверенно держал его за руку.Держи мою руку, Сожми её крепче, И на этих равнинах Вырастет сад. Что же так быстро Закончился вечер? Видно, устал Старый закат. Влажные звуки Твоей тихой речи, Мутные воды В сонных глазах. Я буду ждать тебя здесь, В обрывках этого сна — Вновь услышать тебя.²
— Спасибо, что скрасил этот вечер, — вдруг заговорил мужчина. Вершинин улыбнулся и мягко отозвался: — Вам спасибо, что пригласили. До места, где был припаркован автомобиль Костенко, оставалось немного, поэтому Паша замедлился, а потом и вовсе остановился, но с бортика не слез, лишь, опираясь о чужую руку, сначала опустился на корточки, а потом уселся на каменный край. Только теперь Сергей всё ещё с некоторой опаской, которую, разумеется, всеми силами старался скрыть за своей привычной непроницаемостью, отпустил Пашину ладонь. — Наше горло отпустит молчание, наша слабость растает как тень. — После короткого молчания вдруг заговорил Вершинин крайне задумчивым тоном. — И наградой за ночи отчаянья будет вечный полярный день. Север, воля, надежда. Страна без границ. Снег без грязи — как долгая жизнь без вранья. Вороньё нам не выклюет глаз из глазниц, потому что не водится здесь воронья. Кто не верил в дурные пророчества, в снег не лёг ни на миг отдохнуть, тем наградою за одиночество должен встретиться кто-нибудь.³ Паша замолчал. Повисла вязкая тишина, гулко пульсирующая в такт отголоскам стиха. Где-то внизу едва слышно плескалась вода. Вершинин, читавший стихотворение как бы куда-то в пространство, перевёл теперь взгляд на Сергея. Тот стоял прямо перед Пашей и задумчиво молчал, глядя на юношу. — Высоцкий? — тихо спросил, наконец, он чуть сипловатым голосом. Вершинин кивнул. Он чуть склонился вперёд, слегка болтая ногами. — В школе учили. Тогда не нравилось, и зубрёжка вся эта бесила, а теперь всплывает в голове и даже как-то приятно где-то в душе становится. Сергей задумчиво кивнул. На секунду он задумался о том, что внутри закопошилось что-то, полное непонимания. В голове не укладывалось, что можно вот так взять и что-то свободное сделать, по бортику набережной походить, стихи на улице почитать, без страха осуждения — это внутри советские отголоски ворочаются, трудно их перебарывать, но Сергей всё время пытается, мир-то теперь другой. Хотя и он в молодости чего только не делал, и ничего, не колыхало его всякое там осуждение. Снова повисло густое молчание, но от него не возникало неловкости. Паша был занят тем, что рассматривал лицо Костенко — прежде мужчина так близко не стоял и не сидел. Света здесь, конечно, было крайне мало, но юноше и этого хватало. Сергей же, смотря на Пашу, чувствовал, как внутри что-то сворачивается в тугой комок и упорно лезет под рёбра, задевая диафрагму так, что весь воздух из лёгких вышибает. Поразительно. Он-то думал, что внутри у него вместо души разодранная пустотой червоточина, но, глядя на такого искристого, умиротворённого Пашку, он ощутил, как где-то в глубине нечто отозвалось едва уловимым теплом. Значит, всё не так плохо. Значит, ещё не умер. Сергей таким Пашку ещё никогда не видел, вернее, никогда так на него не смотрел — глаза в глаза. Разве что в восемьдесят шестом. Но восемьдесят шестой был так непозволительно давно, что для Костенко он уже — «никогда». Потому-то теперь и было совсем уж странно видеть Вершинина перед собой. Конечно, он-то для Сергея, словно из другого мира, не с этой планеты, откуда-то, где всё легко и просто, так, как у Костенко не было уже почти тридцать лет. Так, как не было уже «никогда». Повисшая тишина затянулась, и Сергей прервал её первый. — Не сиди на холодном. — В довершение он легонько шлёпнул Пашу по бедру сбоку, чуть выше колена. — Пойдём. Он сделал пару шагов назад, давая юноше пространство для спуска. Вершинин легко спрыгнул с бортика и бодро зашагал рядом с Сергеем по направлению к машине. Довольно скоро выехали на дорогу. У Паши на душе было легко и весело, ему захотелось попросить у Костенко включить музыку, но он постеснялся. Хотелось поговорить, однако теперь он не знал, с чего начать, о чём спросить, поэтому промолчал и стал смотреть в окно на проносящиеся мимо городские огни. Тепло машины и некое однообразие пейзажа за окном потянули его в сон, и Вершинин вновь невольно задремал, сползя головой на натянутый ремень безопасности. Костенко только окинул его изучающим взглядом и продолжил вести машину. Некоторое время ехали спокойно. Потом Паша вдруг заёрзал и что-то тихо пробормотал. Сергей хотел было сначала переспросить, но потом понял, что Вершинин спит. Не придал этому особого значения, однако юноша забормотал беспокойнее, завозился активнее и внезапно перешёл на короткий сбивчивый стон, тихий, но такой болезненный и почти душераздирающий, что у Костенко внутри что-то ёкнуло. В довершение к этому Паша вдруг дёрнулся, с внушительной силой задев коленкой бардачок, но сам от этого не проснулся. Сергея это заставило забеспокоиться. Он резко остановил машину прямо посреди проезжей части и включил аварийку. Сзади тут же послышался недовольный гудок другого автомобиля, но Костенко не обратил на него внимания. Он придвинулся ближе к Паше, мягко взял его лицо в свои руки и одной ладонью слегка похлопал его по щеке. — Паш. Паш, проснись, — настойчиво, почти повелевающим тоном пророкотал он. Другую руку он переместил на чужое плечо и с лёгкой грубостью потряс юношу. Вершинин вдруг распахнул глаза, изумлённым и непонимающим взором сталкиваясь с Костенко. Он слегка зашуганно огляделся, а Сергей поспешил убрать от него свои руки, так, будто и вовсе только что Пашу не касался. Он вернулся к рулю, выключил аварийку и повёл машину дальше, периодически поглядывая на Вершинина, который всё с тем же смятением во взгляде устало потёр лицо ладонями, а затем приподнялся в кресле, поскольку успел сползти слегка вниз, пока возился. — По ночам не спишь что ли? — поинтересовался Костенко, припоминая прошлый раз, когда Паша уснул у него в машине. — Сплю, — сипловато отозвался юноша и тут же прочистил горло. Сергею захотелось немного провокационно спросить, мол, или это Паша таким образом доверие выказывает, но такие вопросы мужчина затолкал куда поглубже. — Ты бы поаккуратнее. А то так всю машину мне разнесёшь. Вершинин сначала не понял, но затем догадался, что, вероятно, брыкался во сне. — Извините, — тихо отозвался он растерянным тоном. Костенко только отмахнулся, мол, ничего страшного, а затем поинтересовался: — Что снилось-то хоть? Паша задумчиво почесал нос, беспорядочно и растерянно бегая сонным взглядом по салону. — Не очень запомнил. Только страшно было. Очень. С кем-то от кого-то убегал. Пистолеты какие-то. Жуть, короче. Сергей коротко хмыкнул. Перед его внутренним взором сразу явились его собственные сны про убийство Пашкиной компании, которую он собственноручно затащил в Чернобыль. Говорить он об этом не стал. Для себя нашёл оправдание, что Паше для достоверности нужно самому вспомнить, действительно ли такое было где-то там, хотя в глубине души Сергей понимал, что сейчас, вероятно, ему не хотелось об этом говорить, просто потому что где-то в подкорке сидело желание, чтобы Паша никогда этого всего не узнал. — Действительно жутковато, — только и ответил он. Больше не разговаривали. Вершинину теперь не хотелось — было слегка стыдно за то, что он в машине вот так вот разбуянился, можно сказать. Поэтому, когда Сергей подвёз его к дому, Паша ещё раз наскоро, но искренне поблагодарил мужчину за приглашение на вечер, извинился за свою дремоту в машине и поспешно ретировался, стараясь скрыть свои зардевшиеся щёки. Впрочем, Костенко на него ни капли не злился, а сам Вершинин в душе чувствовал что-то тёплое и приятное от мысли, что Сергей, возможно, за него поволновался. Костенко проводил поспешно уходящего юношу взглядом, затем принялся выруливать со двора. Невольно усмехнулся себе под нос — конечно, как же, нейтрально он к людям относится. К Пашке невозможно относиться нейтрально, когда он такой. Невозможно относиться нейтрально, когда он — ласточка.