Мятная жвачка или «Уж лучше бы я его выдумал»

      — Спасибо. До свидания. Очень рад, что пообщались.       Паша невольно закусил губы, развернулся к входной двери, распахнул её, напоследок мягко, совершенно очаровательно улыбнулся и выскользнул из чужой квартиры. Он поспешил вниз по лестнице, не оборачиваясь на захлопнувшуюся дверь. Однако, миновав всего один пролёт, юноша остановился, устало привалился к стене полуспиной-полубоком и прикрыл глаза, совершенно глупо улыбаясь. В голове всё мешалось, путалось, мысли безжалостно кусались, да и вообще отказывались сотрудничать с мозгом. Паше на несколько мгновений показалось, что он сошёл с ума, что его разум ему больше не подвластен. Это неплохо так напугало юношу, и вдоль по его позвоночнику пробежал ядовитый холодок, проскользнувший в нутро и улёгшийся где-то под диафрагмой, как задремавший дикий зверь. Впрочем, Вершинин тут же подумал, что если бы и впрямь сошёл с ума, то, пожалуй, вряд ли бы это заметил. Нужно просто держаться за реальность и все мысли, даже самые безумные, связывать с ней, тогда всё станет логичнее, практичнее, проще. Осознать произошедшее было трудно, но, едва Паша попытался это сделать, на него тут же вновь нахлынула оглушительная волна невероятного эмоционального возбуждения от мысли о том, что он ведь действительно наконец-то нашёл Сергея. Эта мысль вселяла такую недюжую уверенность, веру в то, что теперь всё совершенно точно наладится, всё будет понято, «всё» перестанет терзать по ночам, что Вершинин почувствовал, как где-то в груди копошится нечто стойкое, крепкое, непоколебимое, отчего хотелось воспрянуть духом и больше не опускать рук.       Паша пару раз шумно вдохнул и выдохнул, потёр лицо ладонью, с силой надавливая чуть выше бровей, как бы пытаясь облегчить головную боль, и открыл глаза. Нахлынувшие эмоции снова заставили пальцы рук дрожать, а сознание — затуманиваться, и потому трезво, спокойно поразмыслить обо всём сейчас не представлялось никакой возможности. Да и стоять тут в подъезде было странно — а вдруг Костенко сейчас соберётся выйти? Он ведь изначально по каким-то делам собирался. А тут, видите ли, Паша. Настолько примагниченный к квартире мужчины, что за уши не оттащить, вот смеху-то. Вершинин тут же подумал, что не особо понял, в какую сторону в квартире Сергея выходят окна, ведь если они с видом на шикарный арт-объект под названием «типичный российский подъезд», то Костенко наверняка уже метнулся от входной двери к окну, высматривая юношу, контролируя, как он уходит. А Паша-то всё ещё здесь, внутри дома. Вершинин фыркнул, явно не довольный собой и своей растерянностью, и поспешил дальше вниз по лестнице.       Выйдя из подъезда, он поёжился от лёгкого холода опустившегося вечера, посильнее укутался в пальто, сунул руки в карманы. Напоследок обернулся на дверь, высматривая табличку, гласящую о том, с какой по какую квартиры в подъезде. Затем отправился по тротуару двора, параллельно выуживая телефон и записывая в заметках номер квартиры Костенко, высчитанный сообразно надписи на табличке и подсчитанным этажам. Расправившись с этим, Паша потянулся в карман, вынимая наушники и включая музыку, надеясь, что она поможет ему слегка отвлечься, как минимум, от головной боли, да и мысли без вмешательства вдумчивого сознания немного придут в норму, и их будет проще организовать, чем юноша собирался заняться по прибытии домой. Теперь на смену всё ещё колотящейся пульсом в ушах мысли о том, что Паша всё-таки сумел найти Костенко, пришло желание рассказать едва ли не всему миру — или хотя бы друзьям — о том, что произошло, что Вершинин узнал. Впрочем, это всё настолько неимоверно странно, что юноша тут же усомнился в разумности намерений рассказать обо всём — он и так-то в последнее время со своими дурацкими поисками адекватностью в глазах друзей не блистал, а тут ситуация ещё и усложнилась в плане специфичности информации. Задумчивое выражение на лице Паши сменила невольная улыбка, когда он вдруг подумал, что Лёха наверняка будет рвать и метать, когда узнает, что Вершинин сунулся к Костенко один. И не будет неправ, разумеется, но Паша всё ещё твёрдо уверен, что сделал всё, как надо было.       Домой юноша добрался довольно быстро, но ужасно устал. Впрочем, отдых он не мог себе позволить, поскольку его ждали, как минимум, некоторые дела по учёбе, разбираться с которыми не было совсем никакого настроения, но необходимость это сделать, имелась. Да и родителям внезапно приспичило пообщаться — Паша всего лишь заглянул на кухню, чтобы быстренько перехватить что-нибудь на ужин, и застрял на полтора часа, разговаривая об учёбе, о друзьях, кто, что, где, как, почему. Не то чтобы ему не нравилось общаться с родителями, вовсе нет, просто настроение было не то, да и столько всего ещё нужно было сделать. Приятного было мало. В конечном итоге, юноша сослался на задания, которые требовали выполнения, и удалился в свою комнату. Голова просто раскалывалась, что-то остро пульсировало в висках, вызывая лишь желание закрыть глаза и прислониться к чему-нибудь холодному. Тело не слушалось, от усталости клонило в сон, но Паша всё равно уселся за дела. Правда, хватило его крайне ненадолго, тяжесть боли и желания отдохнуть брал верх, поэтому Вершинин резонно расценил, что часть задания можно сделать в другой день, часть вроде как бы и не к спеху, на часть, может, вообще можно забить, и прочее, прочее, прочее. Свобода от заданий такими темпами пришла быстро.       Паша рухнул на кровать. Подушка была прохладной и пахла городом — юноша решил оставить открытым окно, пока отправился умываться перед сном, и не прогадал. Теперь с жадностью вжимался разгорячённым болящим лбом в мягкую ткань, приносящую спасительную прохладу, которая удручающе быстро заражалась его собственным пылким жаром. Вершинин понял, что сил на осознание всего услышанного сегодня вечером и тем более на запись этого, у него нет, поэтому решил дать себе заслуженный отдых. И только тогда, когда он наконец расслабился, с нетерпением ожидая, когда уснёт, Паша понял, что не может. Усталость осталась и тягуче-медленно пульсировала во всём теле, но сон, как рукой сняло. Всё ещё было больно и жарко, поэтому Вершинин лениво поднялся с кровати и устроился на подоконнике, прислоняясь лбом к прохладному стеклу. За окном царила приятная темнота, только болезненным, но всё же тёплым жёлтым светом ближайший к окну фонарь заливал доступную ему часть двора. Иногда по асфальтированной дороге шуршали чьи-то шаги, но они довольно быстро удалялись. Паша поднял лицо выше к открытой форточке и смежил веки. В голове всё путалось, визжало беспокойным комом, требуя быть упорядоченным. Вершинин невольно потянулся к привычной пачке жвачки — почему-то ему верилось, что знакомый вкус, плотно связавшийся с Костенко рядом ассоциаций, как-то поможет в организации мыслей, сплетённых всё с тем же мужчиной. Из окна тянуло почти обжигающим холодом, Паша чувствовал, как кожа по всему телу покрывалась мурашками, как требовала тепла, скрыться под одеялом или хотя бы накинуть его на плечи, но всё равно не возвращался в кровать — на подоконнике было как-то спокойнее, да и от прохлады меньше болела голова. Вершинин снова и снова прокручивал в голове образы, чужие слова, всё то, что сегодня видел и слышал. В сознании пробуждались новые и новые вопросы, ответы на которые Паша не знал, но был уверен, что получит в скором времени. Собрать информацию в более или менее единое целое оказалось чуть проще, чем чудилось изначально, вот только поверить во всё выявленное получалось с трудом. Впрочем, Вершинин достаточно себя подготовил к странным открытиям, пока искал Сергея, хотя перемещения во времени всё-таки были слишком даже для него и его необъятной веры. Август — Костенко — Игорь — деньги — Припять — прибор — прошлое — станция — взрыв — задержание — возвращение в настоящее —… — отмена. Такую логическую, если её можно было назвать логической, цепочку Паша построил у себя в голове на основе того, что узнал от Сергея. Задача была не из лёгких, но юноша справился, хотя теперь его гораздо больше волновало то, что было между пунктами «возвращение в настоящее» и «отмена».       Даже если они с Костенко находились в разных вселенных или чём-то таком, Вершинин совершенно чётко ощущал, что между ними что-то было, и это «что-то» явно немаленькое, а глобальное, почти пугающее нечто. Это, с одной стороны, ужасало, особенно своими масштабами, а с другой — подстёгивало интересом, азартом, интригой, до дрожи в кистях и вдоль позвоночника хотелось узнать, что же прячется в этом глубоком, мутном омуте, сквозь воды которого так плохо получалось разглядеть что-либо, во всяком случае, пока что.       Паша размышлял долго, даже слишком. Несмотря на интерес к тому, что б всё в своей голове упорядочить, он так и не смог найти в себе силы ещё и записать это, но почеркушками решил заняться в другой раз, и так день выдался трудный. Когда на юношу, наконец, снова неспешно и плавно наплыла такая долгожданная сонливость, позволившая отправиться в постель, предварительно прикрыв окно в и без того уже промороженной комнате, Паша с огорчением обнаружил, что спать оставалось не более трёх часов. В любом случае, три часа были лучше, чем ничего. С этой мыслью он всё-таки смог умостить щёку на заманчиво мягкой подушке и заснул почти сразу, вымотанный донельзя, до ломоты в мышцах и где-то в неосязаемом нутре.       Утро после полубессонной ночи, естественно, выдалось тяжёлым. Вершинин умудрился проспать первые несколько будильников, — всегда ставил не один, поскольку прекрасно знал, что с первого нормально не проснётся — а затем собирался и завтракал в спешке. Потом задремал в метро и чуть не проехал свою станцию, пулей успел вылететь из дверей в последний момент, довольно грубо растолкав пару и без того весьма недовольных тёток. Зато мысли о вчерашнем и о скором будущем возвращали желанную бодрость. Чем больше Паша думал о том, что сегодня снова увидит Сергея, снова поговорит с ним, тем больше внутри подогревался какой-то живой, жгучий интерес, хотелось всё делать быстрее, прямо сейчас сорваться с места и бежать, бежать, бежать, лишь бы не стоять без дела или еле-еле тащиться на занятия, которые сейчас казались ужасно дурацкими и бесполезными. Лишь бы навстречу. В кровь выбрасывался адреналин, догадывался Пашка, тут же решая, что это очень даже полезная вещь сегодня, поскольку Вершинин, может, хоть благодаря этому не уснёт.       И всё же на парах клевал носом. Почти не слушал, отвлечённо рисовал каракули на полях, в общем и целом, витал в облаках, больше думая о грядущей встрече и тщетно пытаясь сформулировать из постоянно ускользающих мыслей более или менее целостные вопросы. Удавалось, честно говоря, так себе.       Немного оживился, встретив Аню в коридоре. Тут же подлетел к ней, интересуясь, есть ли у девушки минутка, чтоб поговорить. Где-то в районе диафрагмы вновь закопошилось, лениво потягиваясь, что-то тёплое и сладкое, прорастающее из воспоминаний о вчерашнем успехе. Антонова, естественно, согласилась поболтать, и они отошли немного в сторону, останавливаясь у подоконника.       — Ну говори уже, — нетерпеливо, но без претензии, с интересом поторопила Аня, которая с того момента, как Паша к ней подошёл, прося поговорить, не могла сдержать улыбку. — Ты весь прямо светишься, — добавила она с самым тёплым из всех возможных взглядом.       Вершинину её интерес, объективно, был приятен. Не к себе, разумеется, а к информации. Равно так же было приятно знание, что его всё ещё терпят, несмотря на дурацкие заскоки, и даже интересуются этими самыми заскоками. Юноша почти смущённо отвёл взгляд и поджал губы, безуспешно пытаясь скрыть улыбку.       — Я его нашёл.       Выражение предвкушения на лице девушки сменилось изумлением, смешанным с искренней радостью. Её большие ясные глаза, казалось, расширились ещё больше, так, что зрачки в голубых дрожащих озерцах радужек сузились от избытка яркого света со стороны окна.       — Да ладно, — всплеснула руками Антонова. Она на секунду замялась, явно пытаясь решить, а чём именно хочет спросить в первую очередь, но, в итоге, видимо, решила предоставить Паше возможность говорить, что и как: — Рассказывай всё по порядку.       Юноша, постаравшись быть максимально кратким, посвятил подругу в события прошедшего дня. Конечно, попытался избегать конкретики о разговоре — ему не очень-то хотелось грузить Аню всеми подробностями обсуждений, тем более, что он сам ещё не привёл свои мысли в порядок, да и узнанная информация оставляла больше вопросов, чем ответов, поэтому целесообразнее было меньше об этом распространяться, особенно учитывая, что детальный рассказ занял бы много времени, которого ни у Паши, ни у Ани в перерыве не было. Юноша был так взволнован, так захлёстнут эмоциями, что в разговоре сбивался с мысли, невольно брал подругу за руки, тараторил, и у него даже начинала кружиться голова. Изнутри дрожью начинали пробиваться, проколачиваться эмоции, и Паша едва ли не забывал дышать во время своего рассказа. Аня слушала внимательно и притом, кажется, даже радостно, с мягкой улыбкой вслушиваясь в каждое слово и не сводя глаз с товарища.       — Вот. И сегодня я договорился с ним ещё раз встретиться, — завершил Паша своё повествование. Он тут же усмехнулся: — Лёха меня прикончит, когда узнает.       Аня коротко хихикнула: — Что правда, то правда. Он тебя явно за такое по головке не погладит.       Она обратила внимание, что Паша немного потух, почти подозрительно глядя на неё, и поспешила по-дружески подбить Вершинина под локоть: — Не расстраивайся, перебесится и успокоится. Это, конечно, может, и впрямь с твоей стороны было слегка опрометчиво, но ты молодец, целеустремлённый, бесстрашный.       Аня не сдержалась и, поддавшись порыву, обняла Пашку. Он прижал её к себе, глупо улыбаясь. В коридоре без конца болтающие компании молодых людей понемногу начали рассасываться. Через пару секунд девушка отпрянула и поглядела другу в глаза уже чуть более серьёзно и как-то даже почти наставительно: — Но ты всё равно будь аккуратнее.       — Буду, — пообещал юноша, кивая.       Антонова так ему улыбнулась, что Паша по её улыбке понял — не верит. Не верит, просто просит быть аккуратным. Аня несколько секунд задумчиво молчала, затем вздохнула: — Я уверена, что ты мне рассказал не всё, что узнал, — она ехидно подмигнула товарищу, и тот хмыкнул, поджимая губы, — но даже по тому, что я теперь знаю, я могу сказать, что история, конечно, дикая.       — Да не то слово, — согласно вздохнул юноша, ероша свои волосы.       — Ладно, — спокойно и поддерживающе улыбнулась ему Аня, — я уверена, ты во всём сможешь разобраться. Тем более что теперь ты не один.       Паша ей благодарно кивнул. Он действительно был искренне благодарен подруге за то, что она не просто его терпит, но и радушно поддерживает. Антонова глянула на почти опустевший коридор, затем поспешила покоситься на экран телефона и констатировала: — Пора бежать. Ты мне только потом обязательно напиши, как всё прошло, — с нескрываемым интересом добавила она, поправляя на плече лямку рюкзака и отступая на пару шагов в сторону, намереваясь уйти.       — Если будут силы, напишу, — снова кивнул Паша и на прощание махнул девушке рукой, направляясь по коридору в другом направлении.       А спустя час-другой уже спешил по этому же коридору прочь из университета, нервно поправляя рюкзак на плече и параллельно выуживая из него неизменные наушники. На часах — самое начало третьего. Дорога по Пашиным прикидкам должна была занять час, вряд ли больше, но он решил, что всякое бывает, особенно с транспортом, а потому спешил — уж что-что, а опаздывать ему не хотелось от слова «совсем». Опоздать будет как-то невежливо, да и вообще Вершинин и так-то понимал, что несколько наглеет в отношении практически незнакомого ему человека. К тому же, юноша совсем не знал, как Сергей относится к опозданиям — а вдруг рвёт и мечет? Конечно, Паше хотелось есть, притом с учётом того, что спал он очень нервно и крайне мало, так, что проще было бы сказать, что не спал вовсе, голод довольно сильно отражался на его состоянии: сонливость и слабость предательски пытались взять верх, и Паша, конечно, совладал с ними, но только пока и только с усилиями. Однако юноша, хоть и имел время на то, чтоб успеть забежать в какую-нибудь кафешку и перехватить себе что-то на перекус, решил этого не делать, зато пораньше отправиться на место встречи. К тому же, денег у него было не густо — Паша не работал, так что вне дома ел и в целом тратил с карманных, а сейчас их оставалось мало, ещё и за пополнение социальной карточки для проезда надо было платить. Одним словом, сейчас заскакивать куда-то, чтобы просто поесть, было вообще не вариант.       И всё же Вершинин несколько просчитался: дорога заняла у него даже меньше часа, и ему пришлось примерно столько же куковать у метро. Благо хоть погода всё ещё не успела испортиться — впрочем, уже на завтра прогноз обещал, как минимум, пасмурность и возможные осадки вкупе с похолоданием, — можно было радоваться последним тёплым денькам. Мог, конечно, и сбегать куда-нибудь, но твёрдо решил остаться и ждать, по крайней мере, из-за ограниченности финансов и из-за тревоги. Паша вполне рассматривал вариант, что Сергей может приехать чуть раньше, и этого очень хотелось бы. Юноша, даже зная, что он сам явился очень рано, к тому же, допускал возможность, что Костенко вполне мог и опоздать по причине или без, всё равно волновался: видимо, его подстёгивала многомесячная тревога по поводу того, что Сергея он мог не найти.

«А вдруг он не придёт? Вдруг у него появятся дела, или он просто не захочет приезжать? А вдруг что-то случилось? А вдруг я всё-таки правда его выдумал? И вчера всё тоже выдумал, да и вообще с ума сошёл по полной катушке?».

      Как юноша ни старался, отогнать от себя мрачные мысли не получалось, а тревога, вымостившая себе ими дорожку в Пашин разум, бесцеремонно упивалась жалкими остатками его сил: бессонная ночь, напоминающий о своей пустоте требовательный желудок, долгое, утомительное ожидание заставляли Пашино приличие засыпать, а желание растянуться хоть бы и прямо на асфальте и подремать минут пять — просыпаться. И изматывающая тревога только давила на больное и титановым обручем болезненно стискивала Пашины виски до цветных пятен перед глазами.       Впрочем, любое мучительное ожидание должно вознаграждаться. Ровно в четыре, как по до армейского жёсткому расписанию, явился Сергей. Вышел он, правда, не из метро, а откуда-то сбоку, и юноша успел подумать, что, видимо, тот приехал или на такси, или на своей машине, а, может, и добрался пешком откуда-то, кто его знает. Впрочем, это было не столь важно, главное, что он пришёл. Невыдуманный, честный — обещал явиться и явился. Надо ли говорить, что при одном только взгляде на него усталость с Вершинина как рукой сняло. Он сразу воспрянул духом, а в животе заскреблось что-то волнительное и до лёгкого тяжёлое, жгучее, как крапива, но притом долгожданно-приятное. Паша при всех своих усилиях не смог сдержать улыбку и направился навстречу мужчине. От того приятно и терпко пахло всё тем же одеколоном, и юноша невольно подумал, что ему этот запах очень даже нравится и что он уже успел ассоциативно закрепиться с Костенко — видимо, Пашу настолько впечатлила их первая встреча, что он её запомнил в мельчайших деталях. Пожалуй, теперь по запаху этого одеколона мужчину даже с завязанными глазами узнает.       — Здрасте, — довольно фыркнул юноша, оказавшись перед Сергеем.       — Здравствуй, — спокойно отозвался Костенко, тоже улыбнувшись Вершинину, и у того от этой мягкой улыбки, аж сердце встрепенулось и ухнуло куда-то вниз, в нутро.       Что говорить дальше, Паша не придумал и сейчас вдруг очень об этом пожалел — у него были почти сутки, а в голове роились десятки и сотни вопросов, зато сейчас, кроме сбивчивого: «Здрасте», он ничего не мог из себя выдавить. На несколько секунд повисло молчание.       — Куда пойдём? — всё так же спокойно и серьёзно поинтересовался Костенко, видимо, решивший спасать положение от повисшей тишины.       Паша, конечно, был ему благодарен за этот вопрос, но ответа на него он не знал и снова укорил себя за то, что ничего не предусмотрел наперёд. Юноша замялся.       — Прямо? — нерешительно отозвался он, и эта фраза была больше похожа на вопрос, нежели на ответ.       Однако Сергея это, по всей видимости, устроило, и он первым зашагал по тротуару, а Вершинин с облегчением к нему присоединился, семеня рядом. Они направились в сторону главных ворот, и юноша уже приготовился вертеть головой во все стороны — ему здесь нравилось, но бывал он тут довольно редко, поэтому, казалось, старался насмотреться наперёд. Впрочем, сегодня главным объектом его внимания было вовсе не окружение.       — Позволь поинтересоваться, — начал Костенко и сделал многозначительную паузу, как будто и впрямь ожидая разрешения задать вопрос. Паша невольно кивнул, не зная, требуется ли от него это, и мужчина продолжил: — Почему именно здесь?       Вершинин пожал плечами и честно ответил: — Не знаю. Мне тут нравится. Красиво. И, знаете, чувство какое-то, — он замялся, пытаясь подобрать более подходящие слова, и невольно коснулся пальцами своего солнечного сплетения, — спокойствия что ли. Всё пропитано воспоминаниями о старине какой-то. Ну, лично у меня, по крайней мере. — Паша окинул взглядом что-то, что приковало его взгляд где-то впереди. — Тёплое что-то. И с вами почему-то ассоциируется.       На самом деле Вершинин догадывался, что причиной тому было какое-то ностальгическое чувство по советскому времени, по эпохе, в которой никогда не жил, а Сергей вызывал примерно похожие чувства. Но озвучивать эту мысль Паша не стал, вдруг Костенко ещё обидится, что он его с Советским Союзом сравнивает, мол, старый. Паша же так не считает.       — Вот я и подумал, что, может, ну, какие-то воспоминания будут лучше навеваться здесь, — завершил свою мысль Вершинин.       — Логично, — автоматически слегка кивнул головой Сергей, соглашаясь.       Костенко был спокоен, довольно открыт — насколько может быть открытым человек, с которым вы лично знакомы едва ли сутки — к общению, даже улыбался Паше, но тот никак не мог отделаться от навязчивого ощущения какой-то неловкости, и это чувство вызывало в нём лёгкий стыд, накрепко сплетённый с вопросом: «Что я делаю?». Юноше казалось, что он зря всё это затеял, что он всё только портит, и периодически хотелось провалиться сквозь землю. Но у Вершинина уже было время на то, чтобы себя убедить: узнать, что происходит, важнее, и ради этого можно немного потерпеть стыд.       — Вам ничего больше не снилось? — неловко пискнул Пашка, не придумав лучшего способа начать разговор.       — Ты сегодня снился, — усмехнулся Сергей, и юноша на секунду растерялся, не зная даже, шутит ли мужчина с подтекстом: «Ты настолько ко мне прилип, пацан, что уже снишься», или говорит чистую правду. Эту Пашину растерянность Костенко развеял, продолжая мысль: — Правда, плохо помню, что именно снилось.       Вершинин невольно закутался поплотнее в ворот пальто — солнце светило вовсю и даже ещё грело, но на дворе всё-таки не май месяц, да и ветер был уж больно промозглым.       — Я подумал, — начал юноша, — может, мы сможем восстановить события, которые случились или должны были случиться, — тут он запнулся, явно смущаясь, и совсем растерянно добавил, — или которые вообще никогда не существовали, основываясь на наших снах?       Паша почувствовал, как заалели его щёки. Глупости ведь говорит — как можно восстановить события, которых никогда не было или не будет? Юноша несмело глянул на Сергея исподлобья. Тот выглядел серьёзным, но смотрел на Вершинина как-то странно, точно с немым вопросом: «А зачем?». Паша и сам не знал ответа. Где-то внутри предательски скреблось, напрашивалось утверждение — чтобы успокоить себя же. Чтобы не мучиться снами, чтобы не задаваться тревожащими вопросами без ответов, чтобы просто утолить свой интерес. Но это всё только для себя. Паше стало стыдно — он почувствовал, что просто тратит чужое время, чтобы ублажить своё любопытство, и вполне возможно приносит дискомфорт мужчине, который, вероятно, находится здесь и сейчас лишь из вежливости, не зная, как отвязаться от пацана. Может быть, Костенко тоже мучили все эти сны, но каков был шанс того, что взрослый состоятельный мужчина, у которого есть собственная жизнь, будет тратить время, силы, эмоциональные ресурсы на какого-то первого встречного пацана с его глупостями, просто чтобы избавиться от навязчивых снов?       Сергей задумчиво глядел перед собой, а затем спокойно, коротко кивнул: — Хорошо. Есть мысли, с чего начать?       Будет. Будет тратить на это время и силы. Паша поразился его терпению и спокойствию, а сам совершенно наивно просиял.       — Какой у вас точный план был? — с неким облегчением спросил Вершинин. — Ну, в смысле, вот Игорь бы укатил в Чернобыль, а дальше?       Костенко усмехнулся: — Чистейшая надежда на твоё безрассудство, Паша.       Юноша невольно округлил глаза в изумлении, даже не зная, смеяться ему или обижаться.       — Ты мог пойти в полицию, — при этих словах Вершинин подумал, что так бы и сделал, — но что-то мне подсказывает, что ты бы решил, мол, успеешь перехватить Игоря, всё забрать, чтобы не подставиться перед родителями, да и к ментам не лезть.       Вершинин закусил губу, хмурясь и с усердием впиваясь зубами в тягучую жвачку. Звучало действительно безрассудно, но почему-то логично.       — Я намеревался вас сопровождать, — продолжил Сергей, пожимая плечами. — Сам понимаешь, Игорь мог напортачить, а вы — не доехать.       — А зачем такие сложности? — поинтересовался Паша, тут же думая, что стоило бы уточнить, что под этим он имел в виду следование за Игорем и всем сбродом, несущемся за ним. Однако Сергей, видимо, и сам всё прекрасно понял.       — Прибор. Я не знал, в какой момент вы его получите.       — И вам нужно было довести нас до цели, чтобы просто получить прибор? — почти удивлённо вскинул брови юноша.       Костенко коротко кивнул, почти не глядя на собеседника.       — Это было резонно, и я всё мог держать под контролем, — отозвался он.       Вершинин не мог не согласиться. Правда, вслух он только сдавленно хмыкнул. Тут же лениво вскинул руки, вытащенные из карманов, чтобы поправить сбитый резким, сильным порывом ветра воротник. Механически проследив взором за появившимся движением, Вершинин посмотрел на взвившийся плащ Костенко, невольно подумав, что мужчина, несмотря на не самую тёплую погоду, даже не ёжится, а затем перевёл взгляд в синее, хоть и местами усеянное мелкими облачками небо. Порассматривал позолоту строений, к которым они с Сергеем уже успели приблизиться, и у него где-то внутри что-то ласковое свернулось тёплым комом ностальгии. Снова обратил внимание на вновь взвившийся плащ мужчины.       — Вам не холодно? — почему-то вдруг спросил юноша.       — Было бы холодно, оделся бы теплее, — прохладно отозвался Костенко.       Вершинин счёт этот ответ весьма логичным и резонным. Подумал, что глупо было спрашивать такое. На некоторое время замолчал.       — А сколько нас было? — спросил вдруг Паша после недолгого молчания, внезапно поняв, что всё ещё не знает точного числа участников этого крайне сомнительного мероприятия.       — Пятеро, не считая Игоря, — ответил мужчина.       — Пятеро? — зачем-то переспросил Вершинин, хотя снились ему, в целом, как раз четверо человек, если не считать его самого.       — Ты, Алексей, Настя, Аня, Гоша, — терпеливо перечислил Костенко, подтверждая тем самым догадки юноши.       — Странно, — протянул Паша, — я ведь Аню до этого лета и не знал, да и из ребят никто тоже не был с ней знаком.       — Я в курсе, — почему-то усмехнулся Сергей. Не дожидаясь чужого вопроса, он пояснил: — Ты ведь с ней встретился у того подъезда, где нашёл Игоря, и вы наверняка это уже обсудили. Аня была проблемой, которую было сложно решить, поскольку в прошлом она была, а вот в твоей жизни — нет. Ни единой грани соприкосновений. Игоря я подговорил ей написать, пригласить и запереть у себя, чтобы вы могли её найти.       — И вы думаете, что она бы просто так отправилась с нами, четырьмя неизвестными ей людьми, в Чернобыль за каким-то сомнительным грабителем? — спросил Паша, и это прозвучало даже более скептично, чем он планировал.       — Ну конечно нет, — покачал головой Сергей. Мужчина на некоторое время замялся и поглядел куда-то вдаль. — Знаешь, я без понятия, рассказывала ли она тебе то, что я сейчас скажу, но в случае чего — я тебе этого не говорил.       Это не звучало, как вопрос — скорее, как повеление. Паша послушно и понятливо кивнул, не сводя взгляд внимательных глаз с Сергея. Параллельно заложил руки в карманы, чтобы было теплее.       — Анины родители из Чернобыля, — начал Костенко. — Она сама родилась уже в Москве. Отец был инженером, мать — парикмахершей. До Ани у них была дочь, которая, насколько я знаю, пропала без вести.       Вершинин напрягся, пытаясь вспомнить, говорила ли Антонова с ним об этом, но ответа для себя найти на этот вопрос не смог — ему казалось, что Аня ни разу об этом не зарекалась, даже когда юноша на первых порах своей повёрнутости на поисках Сергея тиранил её в числе прочих друзей вопросами о Чернобыле, однако у Вершинина было стойкое, смутное чувство, что Костенко сейчас ничего нового для него не открыл, что Паша и без него откуда-то знал эту информацию. И всё же источник этого знания он не мог сейчас ни найти, ни вспомнить.       — Пришлось наведаться в их старую квартиру, позаимствовать пару фотографий. Обрывок одной из них я планировал подкинуть Ане, — сознался Сергей, — но, поскольку передумал осуществлять вообще весь план, то она этого, естественно, не получила.       Паша вскинул брови и изогнул уголки губ вниз, как бы демонстрируя, что он впечатлён довольно находчивым планом мужчины. Потом вдруг задумался, как бы отреагировала Аня, увидев эти фотографии. Костенко на мгновение бросил на Пашу внимательный взгляд, а потом, будто бы уловив чужие мысли, предложил: — Если хочешь, могу их тебе отдать, передашь Ане. Мне они без надобности, делайте с ними, что хотите.       Вершинин, подстёгиваемый новообразовавшимся интересом, просиял.       — Да, было бы, наверное, неплохо.       Сергей кивнул, скорее, самому себе, нежели Паше, немного оглядываясь в сторону: — Договорились. В следующий раз отдам.       У юноши внутри потеплело: Костенко готов с ним встретиться ещё. Неизвестно, правда, планировал ли он сам собраться снова или же просто понимал, что Паша от него так просто не отвяжется и захочет увидеться вновь, причём принимал этот факт, но юношу, в любом случае, радовали оба варианта. Вершинин был благодарен Сергею за терпение и готовность хотя бы попытаться помочь. Разве что при осознании этого Паша чувствовал, что не имеет ни малейшего понятия, чем можно отплатить мужчине. Он — просто мальчишка с навязчивыми идеями, самонадеянный и настойчивый. Что он мог бы дать Сергею взамен? Вряд ли найдётся нечто подходящее.       Они вдвоём неспешно прошли под аркой главных ворот. Паша бегло окинул открывшееся пространство взглядом и вздохнул несколько легче — приятно было видеть привычное, глубоко полюбившееся пространство. Здесь даже будто бы было теплее, правда, вполне возможно, за теплоту было ответственны худо-бедно загораживающее от ветра приличное количество построек всех сортов и размеров и слегка прогревающее осеннее солнце, но Паше куда больше нравилось думать, что мягкое, трепетное тепло появилось, благодаря местному эмоциональному фону. Вершинин повертел головой, осмотрелся вокруг, окидывая взором уже наполовину облетевшие, но ещё пёстрые деревья, небольшие сгустки цветов на клумбах, слепящие блики позолоты зданий, монументально возвышающихся со всех сторон, фасады, соединяющие в себе изящность и социалистическую твёрдость. Светило солнце. Вокруг людей было не очень много, но порядочно. Паша на ходу рассматривал и их, разглядывая в основном весёлые или беспечные лица, и от этого чувствовал себя ещё легче. Откуда-то негромко лилась музыка с явно уловимым советским мотивом, однако Вершинин узнать её не смог. Было хорошо. Юноша на несколько мгновений почувствовал себя спокойно, будто бы он — снова ребёнок, которого родители привели сюда прогуляться в воскресный день. Ребёнок, у которого нет запар с учёбой, нет навязчивых мыслей, нет тревожных снов, у которого не было конфликтов с людьми, у которого самая большая проблема — факт, что ему не купили заводную игрушку за тридцать рублей в ларьке рядом с домом, хоть и пришлось ради этого закатить тщетную истерику. У Вершинина внутри что-то почти болезненно сжалось от таких знакомых, но давно забытых воспоминаний.       Костенко, видимо, заметив, что Паша засмотрелся вокруг, замолчал, не мешая юноше и дожидаясь, когда Вершинин будет готов продолжить разговор. Паша этого не заметил. Его внезапно заняли мысли о том, что он скажет Ане, когда будет передавать фотографии, которые почти тридцать лет назад оставила её семья в Чернобыле. Видимо, придётся сказать правду, но тогда это всё будет ещё страннее. Впрочем, Аня понимающая и относится ко всем этим Пашиным заскокам, а, соответственно, и ко всей истории с Костенко довольно спокойно. Или делает вид, что относится спокойно, чтобы не обидеть Вершинина. Тогда интересно, где порог этого её спокойствия. Паше очень хотелось узнать это чисто в «научных» целях, но проверять границы Аниного спокойствия он, естественно, не планировал.       Мысль о фотографиях сменило смутное воспоминание — чувство дежавю, возникшее во время разговора про полицию. В голове фантомно всплыли обрывочные воспоминания, если их таковыми можно назвать, о том, как Паша действительно обратился в правоохранительные органы. Но причина, по которой он ушёл оттуда, ускользала, улетучивалась — гнусное прескевю. Вершинина это загрузило ещё сильнее, и титановый обруч боли на голове стиснулся плотнее.       — Кстати, ты хорошо выбрал место, — вдруг усмехнулся Костенко. — Здесь людно. Паша, так внезапно выдернутый из собственных мыслей, удивлённо на него посмотрел. — Предосторожность, Паша, — проговорил Сергей серьёзно, но с толикой смешливости, — вот чего тебе иногда не хватает, но сейчас ты меня радуешь. Было бы глупо звать почти незнакомого тебе человека туда, где, как минимум, мало людей.       Первым, что почувствовал Вершинин, было желание сказать, что он чувствует, будто бы Сергей ему не мало знакомый, а тот, кого Паша помнит, знает уже очень давно. Вторым — лёгкая тень обиды: юноша невольно подумал, что Сергей такими словами намекает на безрассудство, которое Вершинин проявил вчера, заявившись один на один в квартиру к, считай, первому встречному. Третьим — стыд. Паша ощутил укол совести за то, что выдернул человека, а теперь витает в облаках, совершенно забыв про своего собеседника. Быть может, этой фразой про место, Сергей как раз-таки хотел напомнить о своём присутствии.       — Извините, — поспешил пролепетать Паша.       Костенко снабдил его нечитаемым взглядом и вскинул бровь — то ли удивился внезапным извинениям, то ли оценил то, как юноша считал едва уловимую логическую цепочку.       — То есть, мы впятером поехали в Чернобыль? — продолжил юноша. — А зачем нас столько было-то?       Сергей рассмеялся и ответил: — Без понятия. Это у тебя надо спросить. Ну, кроме Ани, про неё понятно.       — Ну, — задумчиво хмыкнул Паша, — про меня тоже понятно. Лёха, в целом, меня бы не бросил, чисто по-братски, поехал бы со мной. Настя, соответственно, наверное, не бросила бы Лёху, и это, в целом, логично. Откуда Гоша? Он бы ни за что с нами не поехал.       Как бы в довершение своих слов Вершинин покачал головой и поднял полный непонимания взгляд на Сергея. Тот в ответ пожал плечами.       — Не знаю, Паш. Гоша с вами в прошлом был. Я его лично никак подначивать не собирался. Значит, он по умолчанию ехал с вами.       Юноша поджал губы и на несколько секунд замолчал, задумавшись. Шумно заурчал живот, и Вершинин автоматически поспешил прикрыть его руками, постаравшись сделать этот жест максимально естественным.       — Ну, не знаю, может, вам нужны были какие-то его навыки или что-то вроде того? — предположил Сергей. — Ты говоришь, Гоша бы не поехал. Личной мотивации у него вроде нет. Может, вы сами его надоумили зачем-то? — Мужчина задумчиво сделал паузу. — Или, может, он какой-нибудь там гик, на Чернобыле повёрнут? А то видал я и таких чудиков.       — Нет, — замотал головой Паша, — я, когда сны появились, со всеми ребятами про Чернобыль говорил, Гоша никакого интереса не проявлял, скорее, наоборот.       — Тогда не знаю, — вновь пожал плечами Сергей.       Они на несколько секунд замолчали, ритмично шагаю по тротуару.       — А что потом? — спросил вдруг Паша. — Вот мы бы поехали, а дальше что?       — Больше ничего не помню, — сознался Сергей. — Помню только вас в восемьдесят шестом. А, согласно моему плану, я собирался довести вас до той точки, где вы получите прибор, может, даже испытаете его, а затем уже его изъять, и отправить вас на все четыре стороны. Причём, — серьёзно добавил он, будто предвосхищая чужие возможные вопросы, — изъять я планировал прибор какими угодно средствами, вплоть до применения силы.       — На все четыре стороны, — зачем-то повторил Паша, тут же усмехаясь. — А сами? В прошлое?       Мужчина утвердительно кивнул.       — А в прошлом что? Ну, в смысле, для чего конкретно вам прибор?       — Исправить, — отозвался Сергей, серьёзно глядя куда-то в сторону, и его голос отчего-то прозвучал сипло. Мужчина прокашлялся и продолжил: — Всё, что можно, исправить.       — А что можно исправить? — спросил Паша, не подумав, и уже через секунду почувствовал, что задал дурацкий вопрос. Юноша был уставшим, голодным, поэтому голова соображала плохо, энергия, которая появилась при виде Сергея, уже успела иссякнуть, и теперь Вершинин вновь ощущал слабость.       — Предотвратить аварию, — спокойно ответил Костенко. — Во-первых, спасти станцию и, соответственно, город, людей от взрыва. А во-вторых, сохранить свою карьеру, жизнь. Честное имя.       Он вздохнул, на мгновение тупя взгляд в одну точку, но потом вдруг, точно спохватившись, резво обернулся к Паше с предостерегающим видом: — Только ты, Паш, не думай, что я из себя героя строю. Я на деле человек, мягко говоря, не очень хороший, а эти две цели стали для меня примерно равными. — Он вздохнул. — Честно говоря, может, какая-то из них и была для меня первостепеннее, а в чём-то я убедил себя годами осмыслений. Уже и не вспомнить.       Юноша с понимающим видом кивнул, хотя и успел уже до этого уточнения впустить в свою голову мысли о Сергее, который героически спасает целый город. Тут вдруг Пашу смутила сомнительная мысль.       — А как вы в одиночку хотели спасти станцию от взрыва?       Сергей окинул юношу таким взглядом, будто по достоинству оценил эту его мысль, и усмехнулся.       — Поддельные документы, — ответил он. — Паспорт, удостоверение полковника КГБ. Там же всё после вашего исчезновения на уши было поднято. А тут высокопоставленное начальство — да передо мной бы все двери были открыты.       Паша задумчиво, но согласно кивнул. Затем снова поинтересовался: — А дальше?       — Ну знаешь ли, госбезопасность, это тебе не детский сад. Там оружия навалом. Уж в детали я тебя посвящать не буду, но с помощью наиболее подходящего, так сказать, подпортить станцию. Ремонт вместо взрыва.       Паша удивлённо вскинул брови: — То есть, диверсия?       — Получается, что диверсия, — пожал плечами Сергей.       Вершинин оценил решительность и собранность Костенко, которому, раз он работал в КГБ и поэтому, вероятно, был довольно законопослушным гражданином, наверняка было бы невероятно трудно пойти против закона, хотя кто его знает, особенно после тюрьмы-то. И всё же Паша неуютно поёжился. В его голове подобного рода план казался невыполнимым, но нечто внутри подсказывало, что такое могло быть. У Паши вновь случилось дежавю, но всего на долю секунды, такое неуловимое и непознанное, что Вершинин не сумел никак идентифицировать ни его суть, ни навеянное ощущение.       Они с Сергеем обогнули один из фонтанов, довольно внушительных размеров. Паша окинул взглядом безжизненное изящество украшения на нём, ему стало жалко, что сейчас осень, и фонтаны уже не включают. Он всё равно невольно замедлил шаг, разглядывая декоративную позолоту. Костенко, заметив, что Вершинин чуть отстал и пропал из его поля зрения, тоже притормозил, довольно резко оборачиваясь к Паше, и, если бы юноша вдруг решил обернуться к нему, то совершенно точно поймал бы на себе неотрывный, изучающий взгляд. Где-то вдалеке неприятно, ритмично стучал отбойный молоток — ремонт, реставрация, переоборудование. Скоро здесь всё должно преобразиться. Паша невольно поморщился от неприятного звука — красота, конечно, требует жертв, но с больной головой слушать раздражающий стук не хотелось. Вершинин слегка попытался изменить маршрут, как бы невзначай направляясь в немного другую сторону. Сергей спокойно следовал рядом. У Пашки вновь заурчал живот. Юноша снова с виноватым видом попытался заслонить его руками, чтобы заглушить звук. Внутри всё неприятно скрутило голодом, будто бы образовался вакуум, тягучий и кусачий. Вершинин на секунду поморщился от этого почти болезненного ощущения.       — Есть хочешь? — поинтересовался Сергей, то ли к слову, а то ли всё услышав и всё заметив.       Паша неопределённо качнул головой, не давая этим жестом никакого точного ответа.       — Хочешь, так, свернём куда-нибудь перекусить? — предложил Костенко.       У Паши засосало под ложечкой. И причём на этот раз не от голода, а от щемящего чувства внутри: Сергей пытался держаться несколько холодным или, по крайней мере, серьёзным, но почему-то к Паше обращался с явно уловимой теплотой, и это юноше, как минимум, нравилось. Конкретную причину, почему так, он не знал, но про себя предположил, что если Сергей и впрямь всю жизнь за ним наблюдал, то наверняка хоть немного, но прикипел. От осознания этого возникало очень странное чувство — наверное, юношу это всё должно было смущать и, возможно, даже пугать, но получалось с точностью да наоборот.       — У меня денег нет, — честно отозвался Паша, припоминая жалкие пожитки, оставшиеся от того, что называлось его скромным «бюджетом», а именно карманными деньгами. — Вернее, — спохватился он, — есть, но мне ещё за социалку платить и…       — Разве я спросил, есть ли у тебя деньги? — прервал его мужчина.       Вопрос почему-то застал Пашу врасплох. Юноша изумлённо поглядел на Костенко и даже не сразу решился ответить.       — Нет.       — Тогда пойдём.       Сергей свернул на какую-то дорожку, и Паша послушно последовал за ним. Почти сразу они вышли к почти беспорядочно раскиданным лавкам, во многих из которых продавалась всякая лабуда, сувениры, безделушки, в других — еда.       И юноша, и мужчина сошлись во мнениях по поводу того, что поесть, выпендриваться не стали, взяли по скромной булке с кофе. Вернее, Вершинин взял какао — кофе пил редко, разве что по утрам, иногда в кафе, но прямо-таки любителем не был. А вот к какао у него было особое отношение — оно на вкус было как что-то до детского беззаботное, и юноше это нравилось. Да и, когда они стояли перед табличкой, на которой был написан ассортимент, Костенко, будто бы прочитав чужие мысли, спросил: — Какао?       — Да, — отозвался Паша почти удивлённо. — А как вы, — начал было он, потом осёкся, поджал губы в улыбке и кивнул. — А, ну да.       Сергей, не задавая никаких вопросов и ничего не говоря, всё оплатил.       — Я потом верну, — смущённо пискнул Пашка, наблюдая за эти действом.       — Можешь не возвращать, — отмахнулся Костенко.       Паша несколько секунд молча наблюдал за мужчиной. Ему вдруг это всё показалось очень знакомым. В голову как бы сам по себе пришёл вчерашний разговор-воспоминание о первой встрече, о квасе. Вершинина словно осенило, он вдруг ярко, красочно вспомнил, как стоял под жарким апрельским солнцем и пытался наскрести местных денег на кружку кваса. И как Сергей за него заплатил. Паша невольно поджал губы в улыбке.       — Я вам и так за квас должен, — выпалил он. Тут же усмехнулся: — Если вы за меня так каждый раз платить будете, я, как минимум, оборзею.       Костенко поглядел на него лучезарно и почти удивлённо на словах о квасе — его явно поразил тот факт, что Паша это помнит.       — Дело твоё, — пожал он плечами, — но за этот раз всё равно не возвращай.       Паша послушно кивнул и подумал, что, быть может, Сергей на самом деле просто таким образом пытается «искупить» свою вину за всю эту историю с Припятью. Вершинин невольно усмехнулся этим мыслям — было бы что искупать, Паша ведь на него не в обиде. Трудно быть в обиде на человека за то, чего никогда не случалось.       Они с Сергеем сели на скамейку в отдалении от лавочек. Паша с аппетитом принялся уплетать булку, а потом вдруг спросил: — Можно нескромный вопрос?       — Задавай.       — Вот вы про КГБ рассказывали, — юноша понизил голос, — про тюрьму. А чем вы сейчас занимаетесь?       — Частное охранное предприятие в Харькове, — отозвался Костенко, отпивая кофе. — Ну, и здесь некоторые дела веду.       — Бандитничаете что ли? — смущённо, тихо уточнил Паша.       Сергей коротко улыбнулся, отвёл взгляд и покачал головой так, будто этим жестом пытался выразить: «Ну да, есть немного». Паша понятливо кивнул и почти пристыжённо замолчал, хотя ему явно можно было не стесняться, поскольку мужчину этот вопрос и собственное признание ничуть не задели.       Замолчали. Паша ел и украдкой посматривал на Сергея, хотя больше старался глядеть вокруг или, по крайней мере, создавать вид, что глядит вокруг. Из всех местных достопримечательностей, витиеватых зданий с позолотой, экспонатов Сергей всё равно интересовал Пашу больше всего. Юноша, косясь, разглядывал его, изучал, причём так пристально, будто бы боялся, что видел мужчину в последний раз. Впрочем, по сути, такой страх где-то внутри у него был — он никак не мог знать наверняка, что новая встреча совершенно точно состоится, хотя и надеялся на это всем сердцем. А ещё Вершинин вдруг осознал, — и это его даже насмешило, отчего он несдержанно фыркнул — почему его осенью так вдруг потянуло носить водолазки. Да потому что Сергей сам был в водолазках, по крайней мере, в те разы, когда юноша его видел. И где-то в воспоминаниях тоже смутно роились образы вот такого Костенко. Забавно. Паша настолько пытался к нему приблизиться, пока искал, что подсознательно делал это даже таким способом.       Юноша барабанил кончиками озябших пальцев по ещё тёплому стакану с какао. Подумал, что стоило всё-таки взять кофе, может, оно бы помогло избавиться от сонливости. Глядя на свои постукивания, Паша вдруг вспомнил, что его терзало со вчерашнего вечера, но о чём он так и не спросил.       — СергйЛександрыч, — начал юноша, но тут же поспешил прокашляться, поскольку сладость слиплась где-то в горле, и голос засипел, — можно спросить?       — Ты можешь не спрашивать разрешения задать вопрос, Паш, — отозвался Костенко, опустошая свой стаканчик до конца. Он перевёл взгляд на юношу: — И давай просто «Сергей», договорились? А то мне, знаешь ли, непривычно, всё-таки обычно ко мне по имени-отчеству не при таких обстоятельствах обращаются.       Он коротко усмехнулся. Паша понятливо хмыкнул и кивнул: — Договорились.       Он на секунду в нерешительности замолчал, но Костенко поинтересовался сам: — Ну так, что ты хотел?       Юноша немного смутился и поступил взгляд. Сергей подавил усмешку, глядя на него — ну, щеночек, честное слово.       — Вопрос немного странный, — заговорил Вершинин. Тут же усмехнулся: — Хотя, в наших разговорах, наверное, все такие. — Он бегло поднял глаза на мужчину, снова смутился, стирая со своего лица усмешку. — Но вы же тоже почувствовали вчера? Ну, прикосновение. Вернее, — Паша начал думать, что говорит какую-то глупость, и заговорил торопливее, сбивчивее, — когда мы с вами друг друга коснулись, ну, случайно, было что-то такое. Просто у меня было, и я подумал, что у вас… Вы только не подумайте ничего плохого, не поймите неправильно…       Сергей с лёгкой тенью улыбки наблюдал за растерянным, тараторящим и стремительно краснеющим Вершининым. И всё-таки поспешил его прервать, чтобы юноша не мучился.       — Паш, Паш, спокойнее, — мерным тоном проговорил он. — Я ничего плохого о тебе не думаю, успокойся.       Смятенный, слегка беспомощный юноша внимательно поглядел на него большими блестящими глазами, судорожно вдохнул и выдохнул. Пару раз распахнул рот, чтобы что-то сказать, но взял себя в руки и не нарушил эту секундную паузу.       — Было что-то, Паш, — согласился, наконец, Сергей. — Было. — Он побарабанил пальцами по пустому стаканчику и, прицелившись, бросил его в стоящую в паре метрах урну. Затем обернулся к Вершинину. — Я тогда почему-то нашу первую встречу вспомнил.       Юноша оживился: — Ту, в восемьдесят шестом?       Сергей согласно кивнул.       — Я тоже, — тихо прошелестел Паша. — Я, правда, в тот момент ещё не особо осознавал, что это наша первая встреча. Потом, когда вы уже рассказали, у меня картинка в голове сложилась. — Юноша неловко улыбнулся, не заметив, как, глядя на эту его эмоцию, Сергей изучающе склонил голову набок. После посерьёзнел и уклончиво пробормотал: — Я подумал, может, ну, касания как-то способствуют вспоминанию?       Паше очень хотелось сказать «способствуют нашей связи», но себя удержал — и без того, по его мнению, много лишнего наговорил. Он пытался подбирать слова очень осторожно, однако всё равно решил, что ляпнул не то. Сергей же спокойно приподнял одну руку ладонью вверх, как бы призывая Пашу его коснуться, мол: «А ты возьми и проверь». Поразительный и замечательный, Вершинин белой завистью завидовал его непоколебимому спокойствию и рациональности. Юноша почти удивлённо поглядел на чужую руку. Усталость брала своё, и соображалка уже плоховато работала. Перевёл взгляд на Сергея, как бы спрашивая разрешения и удостоверяясь, что можно его коснуться — а ну как неправильно понял этот жест? Неловко получится. Но мужчина спокойно, коротко кивнул ему на свою ладонь. Паша подавил радостную улыбку, оставил почти опустевший стаканчик с какао на скамейку рядом с собой и нерешительно занёс свою руку над чужой. Мягко, осторожно опустил, касаясь пальцами чужой кожи. Почти зажмурился, боясь, что сейчас будет, как вчера, — дёрнет, будто током. Параллельно хихикнул в своей голове, подумав, как, наверное, странновато они выглядят со стороны. Впрочем, это его максимум веселило, но вовсе не беспокоило.       Ладонь Сергея была сухой и горячей. Но в этот раз никакой реакции не следовало: ни «тока», ни череды картинок из снов или воспоминаний. Ничего. Паша с мгновение помедлил, желая удостовериться, а затем скользнул своей рукой по чужой ладони, убирая пальцы. Вздохнул и, потупив взгляд, поспешно выпалил: — Извините.       — Всё нормально, — отозвался Костенко почти удивлённо — он явно не понял, за что Паша должен извиняться.       Юноша отвернул от него своё лицо и зажмурился, потирая лоб — голова болела просто ужасно. Вершинин упорно пытался понять, что не так, почему вчера всё сработало, а сегодня нет?       Параллельно в его голове роились и прочие вопросы, некоторые из которых в принципе не покидали его разум, а некоторые — появились только сегодня. Паша пытался осмыслить всё сразу, пытался понять по частям, но никаким образом осознать хотя бы крупицу ему не удавалось, мысли путались, сбивались в единый ком, который юноша пытался распутать, но раз за разом терял нить.       — Устал? — спросил Костенко, и этот вопрос прозвучал так, что больше походил на утверждение.       — Честно говоря, да, — виновато сознался Паша.       Сергей усмехнулся: — Может, мне тебя не мучить? По домам?       — Вовсе вы меня не мучаете, — поспешил заверить его Вершинин. Он явно хотел возразить что-то ещё, но замолчал и, взвесив все доводы, отозвался: — Да, наверное, стоит по домам.       Он поспешно запихал в рот оставшийся кусок булки, запил остатками какао, и, наскоро прожевав, вместе с Сергеем поднялся со скамейки. Выкинул мусор, и они с мужчиной зашагали в обратную сторону.       — Извините, что я сегодня такой расхлябанный, — вновь заговорил Паша. — Трудно всё вот это осознавать.       — Тебе не за что извиняться, — спокойно отозвался Костенко. — Понимаю, осмыслить тяжело. Если бы я не был сам, так скажем, участником событий, я бы ни за что не поверил и тем более бы не стал пытаться понять. А уж по крупицам собирать полную картину — что-то из ряда вон.       Паша согласно кивнул. Замолчали. Вершинину очень хотелось продолжить разговор, хотя тишина почему-то не была неловкой. Но юноша просто не мог собрать свои мысли в кучу, не знал, что сказать, с чего начать. Сергей тоже молчал, видимо, потому, что видел — Пашка говорить сейчас не очень настроен.       В какой-то момент у Вершинина зазвонил телефон. Юноша поспешно выудил гаджет из кармана, на экране обнаружил надпись: «Лёха», и, посомневавшись секунду, сбросил. Он исподлобья глянул на Сергея. Почему-то вдруг подумал о том, как сегодня сделал вывод, что взрослый, вроде состоятельный человек будет копаться во всех этих странностях, подумал о том, что Костенко без просьб, без каких-либо притязаний, по свое инициативе подал ему руку, когда Паша заговорил про касания. В голове появился закономерный вопрос: почему? С Вершинина спрос не велик — мальчишка молодой, горячий, ему всё интересно, до всего есть дело, нужно чем-то глушить своё любопытство, тем более что тут происходят просто дикие странности, иначе их не назовёшь. Да и держаться-то ему в жизни пока ещё не за что. Но какой резон Сергею во всём разбираться? У него такой бэкграунд, такой жизненный опыт, сейчас есть, что терять, а он в какие-то «глупости» лезет, ещё и сам к ним тянется. Паша этого решительно не понимал, но подумал, что наверняка у Костенко есть какие-то собственные причины во всём разобраться. Другое дело, что Пашу они в таком случае крайне интересовали, однако спрашивать он, конечно, не станет. По крайней мере, пока. Всё одно — юноша при любом наличии или отсутствии причин был мужчине благодарен за то, что тот ему содействует.       Вершинин, задумавшись, заплёлся в ногах, споткнулся обо что-то и вполне рисковал растянуться на асфальте. Сергей мягко придержал его за локоть, хотя это было необязательно, потому что Паша к этому моменту уже успел вернуть себе равновесие. На секунду перед глазами мелькнуло что-то неуловимое, очередное чувство дежавю молниеносно пронеслось и по-кошачьи свернулось тёплым клубочком где-то в нижней части живота. Что-то такое уже было.       — Спасибо, — пискнул Вершинин в смятении. Смущённо улыбнулся: — Извините, а вы, — начал он, но вдруг прервался и замолчал, явно решив, что говорить не стоит.       — Что? — спросил Костенко.       — Да нет-нет ничего, — отмахнулся Паша.       Сергей только пожал плечами и ничего не сказал, но ещё с секунду пытливо посмотрел на юношу. Вершинина это явно подтолкнуло к разрешению сомнений.       — Просто, — смущённо начал он, — мне опять показалось, что что-то такое уже было.       Паше стало стыдно, и он невольно, совершенно по-детски закрыл лицо руками.       — Ничего, забудьте. — Юноша убрал ладони и с виноватой улыбкой поглядел на Сергея. — Мне кажется, я уже с ума схожу, простите.       Мужчина спокойно, сдержанно покачал головой.       — Было, Паш. — Он усмехнулся. — Только не в прошлом, и гораздо прозаичнее. Паша с непониманием, подозрением поглядел на Сергея.       — Ты, знаешь ли, любишь иногда не смотреть под ноги или пренебрегать другими, так скажем, методами предосторожности, — пояснил Костенко. — Это то ли весной, то ли в начале лета было. Кое-кто, — мужчина окинул юношу пристальным, ехидным взглядом, — рухнул на меня в метро.       Паша почти виновато поглядел на Сергея, но, видя, что тот коротко улыбнулся, тоже поджал губы в смущённой улыбке.       — Не то чтобы я уж настолько наблюдал за тобой, — тут же серьёзно отметил Костенко, — просто так вышло, что ехать пришлось не на машине. Честно говоря, я тебя даже не заметил, пока ты на меня не свалился, — Сергей усмехнулся, — а всё потому, что кое-кто не любит держаться за поручни, так?       Юноша покачал головой, глядя на мужчину исподлобья, и заложил руки в карманы, ёжась от смущения и сильного порыва холодного ветра.       — Уж не знаю, куда ты ехал, но был с Алексеем и Настей, — уточнил Костенко. Потом вскинул руку и беглым жестом махнул в сторону юноши. — И так же тогда краснел. Паша усмехнулся. Он вспомнил, как действительно ехал с друзьями в метро и неловко пошатнулся, когда поезд резко затормозил. Не удержался и свалился куда-то, пытаясь уцепиться хоть за что-нибудь. Его тогда поддержали чужие крепкие руки, и Паша, бормоча извинения и слова благодарности, поскорее попытался отпрянуть от чужой груди. Было стыдно. Он тогда даже особо не посмотрел на того, кто его поддержал. Сейчас от осознания этого где-то внутри, в груди что-то заскреблось тянущей обидой — он встретил Сергея ещё тогда, но даже не знал об этом, а сейчас убил несколько месяцев на его поиски. С другой стороны, он тогда даже не представлял, кто такой Костенко, не чувствовал, что он с ним связан, не видел странных снов. И всё же было обидно.       Сергей, вероятно, решил, что чем-то слегка задел Пашу, поэтому перевёл тему: — Сегодня ты и впрямь какой-то растерянный. Тяжёлый день?       Юноша пожал плечами.       — Есть такое. Хотя, скорее, ночь. — Он глянул на Костенко и тут же спохватился: — Ну, не в смысле, бурная, всё такое. Просто спал плохо. После вчерашнего нашего разговора трудно было остановить мыслительный процесс, мозг упорно пытался укомплектовать всё в кучу. — Паша усмехнулся, жестикулируя параллельно своей речи, как бы иллюстрируя наглядно «укомплектовывание мыслей». — В общем, сумасшествие. На парах чуть не уснул.       Сергей понимающе кивнул.       — Может, тебя подвезти? — предложил он, глядя на юношу почти с сочувствием.       Вершинин сначала хотел воспротивиться, но потом только лишь представил, как ему ещё придётся тащиться по метро, и нерешительно согласился: — Было бы неплохо. Если вам не сложно, конечно.       — Хорошо, — снова кивнул Сергей и отвёл взгляд.       Они уже минули большие ворота главного входа и встали на светофоре. Паша покосился на мужчину. Ему захотелось спросить, как прошёл день у Сергея, но он никак не мог понять, насколько это уместно. Вроде как будто и в тему. Да и потом, если Костенко не захочет отвечать, то это его дело, ведь так? Ничего страшного.       — А ваш день как прошёл? — пискнул Вершинин.       Загорелся зелёный. Паша на мгновение обернулся назад, напоследок впитывая тёплые отблески позолоты, а затем вновь перевёл взор на Сергея, шагнув вместе с ним на переход.       — Безынтересно, — уклончиво отозвался Костенко.       Не захочет. Паша почувствовал себя немного неловко, но, с другой-то стороны, Сергей ведь и не обязан отвечать. Вершинин почувствовал, что больше не может поддерживать разговоры, по крайней мере, пока — слишком уж устал. Поэтому даже не пытался ничего спрашивать. До стоянки дошли молча. Костенко снял машину с сигнализации, кивнул Паше на пассажирское сидение. Сели в автомобиль. Юноша сразу послушно пристегнулся, закинул свой рюкзак себе на колени и, глядя, как Сергей заводит машину, пискнул: — А, куда ехать… — начал было он, но тут же спохватился: — А, ну, хотя вы, наверное, знаете?       — Знаю, Паш, — усмехнулся мужчина.       Юноша поджал губы и понимающе кивнул. Вновь зазвонил телефон, на экране снова высветилось: «Лёха». Паша опять сбросил входящий вызов, но на этот раз решительнее. Отвернулся к окну, глядя на улицу, пока Сергей выезжал на дорогу. Вершинин немного успел подзамёрзнуть, пока таскался на ветру, а потому сейчас несколько съёжился, вжимаясь в сидение. Костенко своим внимательным взглядом это заметил, и включил обогрев. Юноша обратил на это внимание, сопроводив чужое действие взглядом, и благодарно отозвался: — Спасибо.       Сергей кивнул, как бы выражая: «Не стоит», не отводя глаз от дороги. Паша снова уставился в окно, лениво глядя на проносящиеся дома и улицы. Усталость и окутывавшее тепло салона понемногу его разморили и, как бы юноша ни старался противиться своей сонливости, задремал, прислонившись лбом к стеклу. Ему бы впору сидеть, не смыкая глаз — всё-таки в машине у почти незнакомого человека, тут надо быть начеку. Однако юноша почему-то чувствовал себя в полной безопасности.       Сергей иногда на него бегло поглядывал, пару раз мягко усмехаясь — нет, ну всё-таки Паша самый настоящий щенок: любопытный, глядит своими большими блестящими глазёнками, смешной такой, замечательный, а теперь «набегался» и уснул, где попало. Забавный.       Въезжая во дворы, Сергей притормозил и осторожно потрепал юношу за плечо. — Паш, — спокойно позвал он, — подъём.       Вершинин распахнул веки, заёрзал, беспокойно и непонимающе оглядываясь. Почти удивлённо посмотрел на мужчину, потом сел ровнее, сонно потирая глаза.       — Тебя у подъезда высадить или чуть раньше? — спросил Костенко.       Он явно рассматривал вариант, что Паша может не захотеть выходить из чужой машины у подъезда — а ну как в окно кто-то из родителей посмотрит? Потом вопросы будут. Вершинин мысленно поблагодарил Сергея за его предусмотрительность и отозвался: — Не, у подъезда не надо. Можете хоть прям здесь высадить.       Костенко всё же проехал ещё немного по дворам. Пока он вёл машину, юноша сидел, нахмурившись, и что-то усердно обдумывал.       — Знаете, — начал вдруг он, — извините, конечно, что я тут уснул, но мы вот сегодня про полицию говорили и про моё безрассудство. — Паша виновато улыбнулся, глядя на Костенко, а тот вновь изучающе склонил голову слегка набок. — Мне сейчас снилось что-то из того дня, когда деньги украли. Когда Игорь украл, — поспешил исправиться он, вероятно, подумав, что «украли» Сергей мог воспринять, как обвинение в свой адрес. Конечно, это он подначивал Игоря на ограбление, но ведь оно всё же не состоялось. — Я, кажется, понял, почему поехал сам, а не с ментами, — Паша запнулся и вновь поспешил исправиться, — в смысле, с полицией решил разбираться. Мы с Аней вдвоём в отделении сидели, писали заявление на Игоря: Аня потому, что он её запер, а я потому, что украл деньги, соответственно. — Юноша недовольно фыркнул и привалился плотнее к спинке сидения. — Над Аней они посмеялись, мол, ну, запер и запер, с кем не бывает, ничего ведь противоправного не делал.       Костенко при этих словах цокнул языком и покачал головой — видимо, отнёсся к такому безответственному выполнению обязанностей предосудительно.       — А у меня почему-то возникло стойкое чувство, что придётся отстёгивать на лапу, если заведут дело. Поэтому сказал сумму значительно меньше, чем та, что была украдена. В итоге, решили, что они никого искать не будут.       — Пожадничал, значит? — усмехнулся Костенко.       — Да не в этом дело, — недовольно отозвался Паша. — Это ж не мои деньги, родительские.       — Да я шучу-шучу, — поспешил угомонить его Сергей.       — А, — протянул Вершинин и вновь почувствовал себя немного неловко, сильнее вжимаясь в кресло и радуясь тому, что они почти приехали.       Наконец, машина остановилась несколько в стороне от дома Паши.       — Спасибо, — отозвался юноша, подхватывая свой рюкзак, который за время его сна успел сползти с его колен на пол. Вершинин взялся за ручку двери, но замер и спросил: — А мы ещё увидимся?       — Если ты хочешь, — утвердительно кивнул Костенко.       — А когда? — нерешительно поинтересовался Паша, смущённо перебирая пальцами ткань рюкзака, явно боясь, что слишком сильно навязывается Сергею.       — Не знаю, — пожал плечами тот. — Завтра у меня есть кое-какие дела. На выходных? — Он задумчиво вздохнул, как бы пытаясь прикинуть что-то в голове. — Конкретно сказать пока не могу. Напиши мне ближе к выходным, если будешь свободен и всё ещё захочешь встретиться.       Паша в усмешке фыркнул — как это он может не захотеть встретиться с Костенко?       — Хорошо, — тут же улыбнулся он, сияя. — Тогда до встречи?       — До встречи, Паш, — отозвался Сергей, пытаясь сдержать улыбку, которая невольно и очень упорно пыталась проявиться на его лице от одного только взгляда на юношу.       Вершинин через окно оглядел двор, будто бы опасаясь, как бы его кто-нибудь неподходящий не заметил, затем открыл дверь и выбрался наружу.       — Ещё раз спасибо, — добавил он, напоследок заглянув в салон.       Юноша сам толком не знал, за что благодарит: за уделённое время или за то, что Сергей его подвёз, но, в итоге решил, что за всё сразу. Костенко в ответ поднял ладонь, как бы одновременно выражая этим жестом: «Не стоит» и «Пока». Паша аккуратно захлопнул дверь машины и отправился в свой двор, напоследок оглянувшись на отъезжающий автомобиль, но всё равно ничего сквозь затонированные стёкла не увидел.       По приходе домой Вершинин, едва переоделся в домашнее и вымыл руки, после чего безотлагательно без сил завалился в кровать. Спать пока не собирался, ему просто невыносимо хотелось лечь. Кажется, на завтра нужно было доделать что-то из заданий, но Паша радостно и легко забил на это болт — даже если бы были внутренние ресурсы что-то там делать по учёбе, желания этим заниматься всё равно не было. Вершинин лишь сподвигнулся встать, чтобы выпить таблетку от головной боли, а затем завалился обратно, просто подобрал под себя одеяло и уткнулся в него носом, вздыхая. Только сейчас на него накатила волна привычных эмоций и чувств восхищения от того, что всё-таки Сергей настоящий, да к тому же готов Паше помочь. Осадок от мучительного, долгого время поисков за пару дней личного знакомства с Костенко ещё, разумеется, не сошёл на нет, поэтому Вершинина периодически колбасило с того, что старания оказались не напрасны.       Вновь зазвонил телефон. На экране высветилось уже привычное: «Лёха». Паша вздохнул и потянулся к гаджету — уж теперь ему точно надо ответить.       — Алло? — проговорил он в трубку.       — Здорово, Пашенский, — раздался задорный голос Горелова. — Чё трубку не брал?       — Занят был, — уклончиво пробормотал Вершинин.       — Ясно. Слушай, у меня завтра время свободное есть, можем сгонять к этому твоему ненаглядному, поболтать, или чего ты там от него хочешь.       Паша стыдливо прикрыл лицо свободной рукой, переворачиваясь на спину. Тут уже даже не увильнуть, нужно говорить правду. Только как?       — Слушай, Лёх, давай не завтра, а? — почему-то выпалил юноша и тут же подумал, что закапывает себя ещё глубже.       — Это почему это? — настороженно поинтересовался Горелов. — Ты ж так рвался к этому своему Костенко, или как там его? За уши не оттащить. А со вторника от тебя ни слуху, ни духу. Я-то думал, ты мне тут каждый час будешь трезвонить, мол, пошли да пошли к нему. — Голос Горелова звучал всё с большим подозрением. Лёша сделал паузу. — Паша, — вдруг настороженно продолжил он, — не говори, что ты к нему уже сунулся.       Его собеседник не ответил. Молчание вышло очень красноречивым.       — Вершинин, блять, — раздражённо зазвучало в трубке, — ты там охуел совсем?       — Да не ори ты, не кипишуй, — фыркнул Паша.       — В смысле «не кипишуй»? А, если б тебя пристрелили там или ещё чего? — не унимался Горелов.       — Ага, — усмехнулся Паша, — в лес увезли, закопали, я тебе из-под земли звоню, только-только связь поймал.       — Завали, а? — сердито и грубо огрызнулся Лёха. — Я ж за тебя радею, ты вообще какой-то, — он запнулся, чтобы подобрать слово, — невменяемый, короче, стал. Как взбесился, Паш, честное слово.       Вершинин устало сел на кровати, опираясь спиной о стену, упёрся локтем в колено и ткнулся лбом в свою ладонь, прикрывая глаза.       — А вообще-то ты мне обещал, что туда не сунешься, — напомнил Горелов.       — Ну, — протянул Паша, — вообще-то чисто технически я ответил, что не сунусь туда на твоё утверждение о том, что я поеду к Костенко в тот же день.       Лёша что-то недовольно пробормотал в трубку и сделал паузу.       — Я помочь хочу, а ты брыкаешься, как ослёнок какой-то. Есть вообще такое слово? — почти задумчиво прервался Горелов, но затем продолжил: — Короче, всё, иди ты, Паша, — недовольно фыркнул он и бросил трубку.       — И тебе пока, — проговорил Паша, откидывая телефон в сторону и закатывая глаза.       Он подумал, что с Лёхой, наверное, всё-таки некрасиво получилось. С другой стороны, Паше хотелось поговорить с Костенко наедине, а от Горелова никак не получилось бы отвязаться, кроме как, разумеется, не позвав его. Да и потом, честно говоря, Вершинин не очень-то знал, на сто ли процентов Лёша хотел помочь ему или всё-таки отчасти просто сам сгорал от любопытства и желания хотя бы одним глазком взглянуть на «того-самого» Сергея, о котором в Пашиных кругах уже скоро, видимо, начнут ходить легенды. Ничего, Горелов перетопчется. Паша, в итоге, решил, что поступил правильно, хотя и не очень, так сказать, безопасно. А с Лёхой ничего страшного — и впрямь перебесится, да успокоится.       Вершинин вздохнул несколько спокойно — по крайней мере, теперь где-то на фоне не маячило перманентное осознание того, что ещё придётся разговаривать с Лёхой по поводу уже состоявшегося визита к Костенко.       В какой-то момент юноша подумал, что дело движется как-то медленно, что они с Сергеем всё рассусоливают донельзя неспешно. Впрочем, немного над этим поразмышляв, пришёл к выводу, что всё идёт так, как должно идти, а с Костенко они обсуждают всё при возможности более детально, да и в целом-то вспоминать такие вещи бывает трудновато. Слегка поругал себя за типично юношеское желание получить всё и сразу.       Паша решил ещё немного полежать, позалипать в интернете, чтобы слегка отдохнуть и дождаться, пока таблетка от головной боли окончательно подействует, а потом сесть и записать, наконец, всё, что выяснил за эти два дня, поскольку считал целесообразным упорядочить эти и будущие знания. Но, в итоге, минут через пять так и уснул с телефоном в руках, хотя на часах не было даже девяти вечера.