Появись! Кто ты? Тебя нет! В профиль назови имя и давай! По любви если — заходи после, Посидим вместе и прощай! ¹
Вершинин снова и снова задумчиво прослушивал играющую в наушниках песню. Мурашки пробегали по коже. Действительно было бы интересно, просто замечательно, если бы этот загадочный Костенко сейчас появился бы, имя бы назвал. Кто он? А вдруг его тоже нет? Страшно. Вот бы ещё помимо имени много чего рассказал, быть может, тогда огромное количество вопросов отпало бы. Правда, посидеть бы, побеседовать вместе. Хорошо. Жаль, что только в мечтах. А так строчки потрясающе ложатся на ситуацию, так ложатся, что и восторженно всё, и пугающе. Однако Паша в такие моменты всегда спешил себя успокоить, что это просто он сам себя накручивает, сплетая смысл, который увидел в песне, хотя его, может, там и нет, с собственными мыслями, коие сам же раздул и теперь с ними носится, как дурень со ступой. Может, всё не так уж и страшно. Паша предпринимал ещё несколько попыток уговорить Лёху обратиться к дяде, но Горелов устало наотрез отказал, доходчиво объяснив, что единственная «база данных», где можно кого-то посмотреть, это база судимых и тех, кто в розыске. Вершинин настоял, ссылаясь на то, что раз этот загадочный Костенко, вероятно, затевал ограбление, быть может, это далеко не первое его дело. Впрочем, Алексей резонно возразил, что для просмотра по такой базе нужен, как минимум, паспорт, после чего завершил разговор и попросил Пашу, пока тот не найдёт что-нибудь более веское, подобные просьбы не излагать. Вершинин некоторое время посердился на то, что в жизни всё, особенно система правоохранительных органов, устроено ужасно сложно, а вовсе не так хорошо и радостно, как в сотнях и тысячах фильмов, где заведомо любые поиски увенчаются успехом, а в финале все будут жить долго и счастливо, зная ответы на все мучившие их вопросы. Однако Паша постоянно напоминал себе, что злостью он ничего не добьётся, а только израсходует нервные клетки и ресурсы организма, которые в дальнейшем явно лишними не будут. Вершинин утешал себя тем, что в любом случае он уже как-никак смог добраться до пласта информации, который по сравнению с тем, что он знал тогда, когда ему приснился лишь самый первый сон, был весьма внушительным; причём докопался до того, что сейчас с горем пополам можно было бы назвать некой истиной, Паша сам. Кроме того, юношу беспрестанно мучил вопрос с деньгами. Сначала факт того, что должно было состояться ограбление вводил Пашу в ступор, злил и даже слегка пугал. Однако каждый раз, когда Вершинина брала ярость, он задумывался о Чернобыле, куда должен был поехать Игорь. Вряд ли этот Костенко достаточно глуп, чтобы поворачивать такую сложную схему ради одних только денег. У такой странной операции должна быть другая цель, да и потом Паша, как всегда, чувствовал, что не может быть тут всё так прозрачно, очевидно и глупо. Иногда юноше даже казалось, что он знает ответы на все вопросы об этой ситуации с деньгами, причём открыл их для себя из своих же снов, однако, как бы он ни пытался вспомнить хоть что-то, ничего не выходило. Незнание убивало, но сделать с ним по-прежнему ни черта не получалось. После сна в день поимки Игоря больше ничего не снилось. Паше казалось, что пару раз он всё-таки видел сновидения, но не запомнил, однако юноша постарался себя не обольщать лишний раз и не давать себе ложных надежд — и так уже близок к десяткам и сотням бесплодных фантазий и мыслей, неизвестно о чём. Вершинин пришёл к выводу, что теперь сны определённо решили являться реже, если уж не только в те дни, когда Паша будет находить что-то, способное помочь в его импровизированном расследовании. Вершинин не мог отказаться от размышлений о том, что делать дальше, они постоянно преследовали его, нет-нет, да и влезали в голову, но оттого юношу всё время мучал неоспоримый факт: Паша вновь не знает, какой шаг он должен предпринять дальше. Казалось бы, столько информации для себя откопал, но всего этого при детальном рассмотрении оказывалось недостаточно, даже зацепиться не за что. Вершинин снова и снова перечитывал электронное письмо Костенко, листал свой дневник снов, пытаясь связать что-либо из сновидений с новообнаруженными фактами, однако плодов это не приносило. Закрадывалась сладкая мысль побольше спать в надежде на новые сны, в которых, быть может, наконец, появится хоть какая-нибудь подсказка, однако спать побольше возможности не представлялось. Как минимум потому, что приближалась середина семестра, и по большинству предметов грянули модульные работы. Конечно, Паша знал достаточно, потому что старался учиться прилежно, но подготовка всё же требовалась, поэтому недели полторы-две обещали быть довольно напряжёнными. На Вершинина от подобного распорядка сразу нападали ещё свежие воспоминания о дурцаком ЕГЭ, которое он сдал меньше полугода назад, и от одной мысли о нём аж изнутри всё скручивалось, впрочем, радовало, что в институте было всё-таки как-то проще что-либо сдавать, хотя Паша думал, что он так будет мыслить только лишь до первой сессии. В любом случае приятного было мало, а вот учить или хотя бы повторять — много, и потому бо́льшую часть времени Вершинина занимала учёба в том или ином виде, причём утомляла страшно, так что размышлять о том, куда бы нагрянуть в поисках ответов в очередной раз, почти не представлялось возможным не только во время витания в облаках на парах, но даже перед сном или в любую другую свободную минутку — Паша так уставал, что старался ничем себе голову не забивать, а лишний раз отдохнуть и, например, едва ложась в кровать, почти сразу засыпал, хотя и силился уснуть побыстрее не только из соображений усталости и желания поспать дольше, но и с огромными надеждами на долгожданные сновидения. Помимо учёбы время нещадно съедала и социальная активность. Сейчас, конечно, Паша с радостью списывал свои отказы от прогулок, вечеринок, совместного досуга с друзьями на нехватку времени из-за подготовки к модульным работам, однако иногда его всё же вытаскивали в общество: то Аня звала прогуляться, чтобы, по её словам, «не киснуть в четырёх стенах, не всё же время учиться», то Лёха уговаривал наведаться в какой-нибудь клубешник — правда, это случилось всего один раз за весь период Пашиной подготовки и сдачи модулей, — то объявлялись старые друзья и знакомые, требующие внимания и, так сказать, аудиенции, то родители затевали поход к родственникам, или капитальный выезд по магазинам и другим делам, или ещё чего, и юноше приходилось тащиться с ними в большинстве случаев. В общем и целом, Вершинин ни на минуту не забывал о своём маленьком расследовании, постоянно мучился одними и теми же вопросами, однако не имел то времени, то сил, то иных ресурсов, чтобы продвинуться хоть на чуть-чуть. В основном, конечно, ему не хватало информации, хоть каких-то знаний, намёков, чего-то, что было способно подтолкнуть Пашу к пониманию того, что именно искать дальше. Оставалось надеяться только на сны и счастливую случайность, которая, к величайшей Пашиной радости, всё же произошла. Впрочем, случайностью это назвать крайне трудно, скорее это был «приступ» помощи извне, однако для Вершинина обозначение произошедшего было менее значимо, нежели непосредственно само произошедшее. Зачётная неделя подходила к концу. Оставался последний тест в пятницу, и можно было вздохнуть спокойно. Вершинин, в общем и целом, был весьма уверен в своих силах, поэтому вечер четверга юноша решил потратить на отдых и лишь перед сном бегло повторить материал, чтоб уж наверняка. Сразу после института отправился гулять в гордом одиночестве — он любил иногда так делать, потому что, кому как, а Вершинину прогулки наедине с собой, разве что порой с музыкой в наушниках, по маршруту «куда глаза глядят» помогали хорошенько прочистить мозги, да и погода была замечательная. Сначала юноша отправился в кафе неподалёку, с драматичным видом посидел за столиком, глядя в окно и попивая кофе с булкой, потом в приподнятом настроении пошёл дальше. Бродил по улочкам и тесным дворам, во все глаза любовался яркими падающими листьями, блестящими кое-где маленькими лужицами, домами, во время таких променадов казавшимися ему непривычными и совершенно по-новому красивыми, небом с бегущими по нему облаками и слепящим солнцем. Тихо напевал себе под нос песни, играющие в наушниках, дышал полной грудью и старался не думать ни о чём плохом, очистить разум и просто шагать, наслаждаясь этим днём, точно он рискует стать последним. Хотя, как бы Паша ни старался ни о чём не думать, его взгляд упорно цеплялся за лица прохожих, проскальзывал через лобовые стёкла автомобилей, пытался выхватить знакомые черты чужого человека. Вершинин старался не размышлять об этом, и у него даже получалось, но непослушные глаза то и дело норовили посмотреть, поискать, вгрызться в чужие образы. Юноша вернулся домой отчасти утомлённым и со слегка разболевшейся от автоматических поисков головой, однако был доволен. Немного побыл наедине с собой, напитался изнутри себя и теперь с новыми силами готов бросаться на поиски загадочного Костенко. Дома уже была мама, с которой юноша, впервые за несколько дней не загруженный учёбой, радушно разговорился, и они вместе сели ужинать. Когда Паша уже собирался выходить из-за стола, хлопнула входная дверь в квартиру, зазвенели ключи в прихожей, зашуршала одежда. — Всем привет, — донёсся из коридора голос отца. Получив ответные приветствия, мужчина тут же позвал: — Паша, иди-ка сюда. Юноша, только-только убравший свою тарелку в раковину, заметно напрягся — ему не нравилось, когда его так подзывали. Сразу попытался вспомнить все свои косяки, но ничего, как назло не приходило на ум, вроде бы был пай-мальчиком, что случилось-то. Вершинин поплёлся в коридор. Мужчина, уже успевший стянуть с себя верхнюю одежду, теперь разувался, опершись о стену. Завидев сына, он усмехнулся: — Танцуй, тебе письмо. Мужчина указал на полку, куда обычно все члены семьи кидали ключи, перчатки и прочую мелочь, заходя в квартиру. Там среди прочих бумажек, представлявших из себя газету, пару счетов и ещё несколько листов, которые Паша рассматривать не стал, юноша разглядел обычный белый конверт, разве что почему-то на нём не было марок. Вершинин с недоумением взял его в руки, окинул беглым взором и действительно углядел на конверте своё имя и фамилию. — Спасибо, — проговорил он почти задумчиво и поспешил в свою комнату. Прикрыв за собой дверь, Паша уселся за стол, принимаясь внимательнее изучать надписи на белом боку. Оказалось, отсутствовали не только марки, но и некоторые пометки, вроде индексов и отчества. Однако, вчитавшись в имя отправителя, Павел сразу всё понял — там значилось: «Игорь Матвеев». Видимо, молодой человек решил не растрачиваться на услуги почты и самолично кинуть письмо в почтовый ящик Вершинина. Паша почувствовал, как внутри разыгрывается жгучий интерес, и с нетерпением принялся распечатывать конверт. Из него юноша выудил самый обычный лист бумаги, на котором значилось: «Паша, это Игорь, я думаю, ты меня помнишь. Поискал информацию про этого Костенко и кое-что нашёл. Если быть честным, то я ещё и не совсем всё рассказал, но сейчас готов быть откровенным. Приходи на студию (туда, где в прошлый раз разговаривали, ну, с другом твоим) в любой день часов до 9 вечера». Вершинин был поражён. Письмо казалось ему крайне нелепым, очень странным, и это притом, что юноша в последнее время уже почти ничему в своей жизни не удивлялся. Почему Игорь написал бумажное письмо? Он ведь, если уж не хакер, то, как минимум, компьютерных дел мастер, ему куда проще было найти Пашу в соцсетях. Почему он, по его же словам, в прошлый раз не всё сказал, а сейчас решил разоткровенничаться? Почему встретиться надо именно на «его территории»? Письмо вызывало больше вопросов, чем могло дать ответов. Безусловно, Вершинина порадовала новость о том, что он может обзавестись новой, вероятно, полезной информацией, однако сам план его смущал, и, в конечном итоге, Паша даже пришёл к выводу, что это может быть какая-нибудь хитроумная ловушка, через которую Игорь, вполне возможно перепуганный их с Лёхой визитом, хочет сдать Вершинина ментам. Или самому Костенко, если он вдруг с ним работает, как окажется. Сомнительное мероприятие. Однако у Паши не было выбора, он не мог упустить возможность получить хоть гранулу информации, а потому решил, что пойдёт у Игоря на поводу, хотя и будет действовать как можно более осторожно. Стоило юноше юркнуть из комнаты, как родители тут же поспешили поинтересоваться, от кого это в двадцать первом веке подросткам нынче суждено получать письма, и не завёл ли себе Паша какую-нибудь там Джульеттку, чтоб обмениваться с ней любовными письмами уже довольно-таки устаревшим, и потому, видимо, романтичным способом. Юноша, как мог, сыграл лёгкое удивление и ненавязчивое «ха-ха, ага, конечно». Вдобавок, надеясь, что отец не читал имя отправителя на конверте, соврал первое, что пришло в голову, а именно, что это у них с Лёхой прикол такой. Придумалась, конечно, ещё отмазка странная, но чуть понадёжнее — мол, в группе институтской решили отметить какой-нибудь праздник и написать друг другу письма с хорошими словами, жеребьёвкой разделив, кто кому будет писать, чтоб адресату адресант известен не был, как на день святого Валентина или во время тайного Санты. Однако Паша, как назло, не смог вспомнить ни одного октябрьского праздника, который можно было бы отметить так, поэтому решил не распинаться. Что мать, что отец на его отговорку о Лёхе понимающе хмыкнули, но явно не поверили — видимо, остались при мнении, что всё-таки у сына какой-то интересный любовный роман, мол, кровь-то молодая, горячая, охочая до всяких необычных штук. Сам Вершинин решил, что пусть лучше родители думают так, нежели знают правду. Остаток вечера не мог перестать думать про письмо и про своё решение завтра наведаться к Игорю. Думал, как бы сократить риск оказаться в какой-нибудь неприятной ситуации или даже, действительно, западне. В идеале стоило бы кого-нибудь заслать «на разведку», но Лёху он позвать не мог — Горелов перед Игорем уже светился, тем более что у Матвеева была фотография, где они все втроём, так что он мог уже за милую душу показать её полицейским. Хотя вряд ли у него каждый день с такого-то по такое-то время могли ошиваться сотрудники правоохранительных органов, может, знакомые какие-нибудь, решалы, бандиты или ещё кто-либо в таком духе. В любом случае кто-то мог быть и этот или эти «кто-то» могли видеть фотографию, а друга Вершинин подставлять не хотел, поэтому если уж подставляться, то одному, самостоятельно. Паша подумал об Ане, ведь если кто-либо и сидит на пару с Игорем, в ожидании Вершинина, то девушку они вряд ли тронут, особенно если Антонова заглянет туда якобы по ошибке. Да и потом, кроме Лёхи и Ани у Паши больше не было достаточно близких друзей, которых можно было бы уговорить на такой поступок, чтобы при этом они не сочли юношу полным идиотом — уж кто-кто, а эти двое явно успели привыкнуть к Пашиным небольшим, но стабильным съездам кукухи и их последствиям. Вершинин обозначил для себя, что завтра переговорит с Антоновой, и даже примерно накинул идеи того, как организовать «проверку», если подруга согласится. Был уверен, что после этого слегка угомонится, однако оказалось, что теперь от странного письма было невозможно отвадить свои мысли, которые упорно к нему возвращались. Думать ни о чём другом Паша уже не мог, кое-как заставил себя повторить материал к завтрашнему зачёту, и то, сделал это бегло, почти поверхностно. Потом некоторое время помаялся без дела, затем смог отвлечь себя от назойливых мыслей только зависанием в интернете. Решил, что, раз всё равно дел больше нет, а день завтра предстоит, видимо, сложный, и потому стоит лечь пораньше, что, непосредственно, и сделал, однако сон к юноше не шёл — Паша, вероятно, не успел достаточно устать и захотел бы лечь спать только через час-другой, как минимум, да и письмо это мучило. Юноша не мог не размышлять о том, что в прошлый раз не сказал Игорь и где соврал. Может, он виделся с Костенко вживую? Или всё-таки работает на него? А, может, Костенко не отменял операцию по краже денег, но это решил сам Игорь? Да мало ли чего ещё, но любопытство теперь грызло Пашу до чёртиков. В конце концов, Вершинин почти с усилиями уснул в надежде, что, может, раз сегодня, возможно, произошёл маленький шажок в сторону обретения истины его поисков, то ночью приснятся сны, причём, если повезёт, с подсказками, однако этого не случилось, да и всю ночь юноша спал не очень хорошо, ещё и утром был расстроен отсутствием снов или тем, что, может, они и снились, но он их забыл. Так себе утречко. За завтраком Паша обдумывал, что сказать Ане, чтобы она не сочла его полным идиотом или трусом. На самом деле бытие ни тем, ни другим в глазах других юношу особо не пугало, но он понимал, что в последнее время и так-то иногда выкидывал всякие странные номера, совсем свихнувшись на своих снах, а подругу ему терять не хотелось. Поэтому поговорить следовало мягко, осторожно, а для этого необходимо было подобрать нужные слова, которые почему-то упорно не хотели лезть в голову. В итоге, Паша решил, что если до встречи с Аней ничего дельного не придумает, то скажет ей, как есть, может, она отнесётся снисходительно. Настрочил подруге сообщение о том с просьбой пересечься где-нибудь на большом перерыве, например. Всё расписывать сообщениями ему было западло, а по телефону разговаривать бессмысленно, когда есть возможность поговорить вживую. Антонова сразу согласилась, причём сделала это, вероятно, охотно, но наверняка настороженно. Паша решил забить утро ассоциациями. Ему на днях почему-то взбрела в голову мысль, что если он будет как-нибудь проецировать свои ассоциации, связанные с Костенко и со снами, когда приближается к истине, то есть, когда происходят или должны произойти события, которые его к ней приблизят, то это увеличит шансы на успех. Паша и сам понимал, что вряд ли это так работало, но надеялся, авось Вселенная смилостивится и пойдёт ему навстречу — помощь как подарок за находчивость. Поэтому Вершинин с самого утра зажевал мятную жвачку, а в дороге слушал в наушниках только те песни, которые ассоциативным рядом уже успел привязать к своим снам и событиям в них. Да и погода в этого день выдалась странной, как будто бы знакомой и притом тоже неразрывно переплетённой с тем, что уже почти два месяца мучило Пашу — было чуть прохладно, как-то серо, пасмурно, едва ли не дождило. Юноша подумал, что, быть может, такая погода и была в его снах, а оттого казалась столь странно знакомой и подходящей. Паша через эти ассоциации настраивал себя на поиск, будто тренировал полицейскую ищейку или настраивал компас. Убеждал себя в то, что это обязательно поможет, и свято верил в свои убеждения. Юноша так увлёкся настройкой, что едва не проехал свою станцию и выскочил из вагона в последний момент. Попытался привести встревоженные суматохой мысли в порядок и поплёлся вдоль платформы к эскалатору. Его вдруг кто-то несильно хлопнул по плечу, и, обернувшись, Вершинин увидел лучезарную Аню, глядящую на него с её привычной мягкой улыбкой. — Привет. — Привет, — Паша слегка улыбнулся в ответ и обнял подругу в знак приветствия. На душе отчего-то стало легче, видимо, юноша уже порядочно измучил себя непрерывными мозговыми штурмами и отсутствием должного общения. Они зашагали к эскалатору вместе. — Ну так, — заговорила Аня, — чего ты там хотел? Или это железно привязано к времени большого перерыва? — Да нет, — пожал плечами Паша, заодно поправив сползшие лямки рюкзака. Он подумал, что, действительно, стоит поговорить сейчас, пока есть возможность, да и всё равно надо же скоротать дорогу. — Тут такое дело: помнишь, я говорил, что позвал Лёху одного пацана пошпынять? Антонова со слегка недовольным видом скуксилась — видимо, ей не понравилась формулировка. — Помню. — А я тебе говорил, что этот хрен рассказал? — Так вы его всё-таки нашли? — вскинула бровь девушка. — А я не?.. — Паша замолчал на полуслове. Он только сейчас подумал, что со всеми своими тараканами в голове, видимо, забыл поведать подруге итог нескольких долгих вечеров, проведённых за поисками. — Я, правда, тебе не рассказал? — Юноша ступил на нижнюю ступень эскалатора и развернулся к подруге лицом. — Ну, вообще-то нет, — хмыкнула та, поднимаясь вслед за товарищем. — Я ещё думала спросить, мол, что там, да как, но не стала. Решила не спрашивать, а то вдруг на больное буду давить. — Девушка на несколько секунд задумалась. За это время эскалатор почти закончился, и Аня поправила рюкзак на плече, который едва не свалился из-за того, как урывками ехал поручень под ладонью девушки. — Да и потом, ты так погряз в учёбе, на всё с такой неохотой отзывался, что я решила тебя пока не трогать. Вершинин ничего не ответил, но выглядел задумчивым. Его отчего-то начала мучить совесть. Юноша ступил с эскалатора на каменную плитку вестибюля и молчал всё время, пока проходил с подругой через турникеты и двери, заговорив лишь тогда, когда оказался на улице: — Знаешь, там долгая история, поэтому сначала вопрос: ты занята сегодня после пар? Аня на пару секунд задумалась, а потом ответила: — Да вроде никаких планов нет. — Не хочешь мне помочь? — Смотря в чём. Паша замялся. Его больше волновал тот факт, что если Аня согласится, то удобнее будет спокойно и размеренно рассказать ей обо всём по пути к дому Игоря. Однако сначала-то надо спросить её, пойдёт ли она, а для этого нужно объяснить, куда придётся идти и что делать, но как это сделать, не объясняя предысторию — непонятно. — Так, — наконец выпалил Паша, не в силах совладать со своими мыслями в одиночку, — если ты согласишься, то я тебе всё, что мы с Лёхой узнали, расскажу вечером, так просто удобнее будет. А если нет, то в другой раз, да хоть сегодня вечером по телефону или даже в тот же большой перерыв. Так вот, если вкратце, от тебя потребуется спуститься к одной небольшой студии, не очень знаю, как это назвать, постучаться, заглянуть, нет ли ментов или бандитов каких. — Паша заметил, как взметнулись брови подруги в почти удивлённом жесте, и поспешил её заверить: — Ничего страшного не должно быть. Девушку же в любом случае не тронут, тем более что ты там будешь как будто бы по ошибке. — Вершинин вдруг слегка смутился и поступил взгляд в асфальт, проносящийся под ногами. — Ты не подумай, что я, даже не знаю, кто, и за женской юбкой тут прячусь, просто Лёха там уже светился, а никого другого я попросить не могу. Тем более я тебя уверяю, что даже если там кто-то и есть, с тобой ничего не сделают. Я за это на себя ответственность возьму. Паша подумал, что звучит совершенно по-идиотски. Он запнулся, устало потёр лицо руками и взъерошил волосы. Ощущение было такое, словно день не задался с самого начала и упорно рушится на глазах. — Извини, — уже тише проговорил юноша. Он отвёл глаза, обводя взглядом улицу, прохожих, машины, дома, уже показавшийся из-за деревьев краешек здания института. — Я понимаю, что многого прошу, просто я уже не знаю, что мне делать. — Ладно, — через пару секунд молчания спокойной отозвалась Аня. — Давай схожу, куда тебе там надо. — Серьёзно? — поднял на неё голову юноша. Девушка только согласно угукнула и снисходительно посмотрела на друга. Она всецело понимала, что, быть может, вся эта ерунда со снами невообразимо странная и, пожалуй, даже какая-то неправильная, но это важно для Паши. А раз это так важно, то Аня согласна в этом участвовать и оказать посильную помощь. — Но ты за это всё-всё мне расскажешь, — усмехнулась она и по-дружески пихнула Пашку в бок. Вершинин устало, но искренне и благодарно улыбнулся. — Расскажу. Вечером всё расскажу. У тебя сколько сегодня пар? — Четыре. — Блин, — недовольно фыркнул юноша, — у меня три. Но, я тебя подожду, мне не к спеху. Тогда после четвёртой пары встретимся у выхода? — Как скажешь, — согласилась девушка. В оставшиеся несколько минут они завели непринуждённый разговор о дурацких модульных работах, а после попрощались, едва зайдя в институт и намереваясь разойтись по соответствующим аудиториям. Вершинин почувствовал, что на сердце немного полегчало — юноша переживал, что ему придётся видеть закатанные от недовольства глаза Ани, слышать тяжкие вздохи и согласия через силу, ведь Паша и сам уже ощущал, что он порой слишком назойлив и эгоистичен, требуя безвозмездную частую помощь от друзей в своём совершенно безумном и, возможно, лишённом здравого смысла плане. А потому его не могли не радовать моменты, когда кто-либо соглашался ему помочь или хотя бы просто выслушивал. Паше важно знать, что он услышан, что он понят, что его не считают каким-нибудь там сумасшедшим. Хотя бы внешне. Внутри-то наверняка все уже не по одному разу задумались о душевном состоянии Вершинина, но пусть хоть снаружи этого не показывают, Паше и без того тошно — ему не нужна жалость, ему нужны ответы. Возможно, Антонову как человека и как друга Паша ценил как раз потому, что девушка довольно легка на подъём, всегда готова помочь и никогда не откажет в том, что бы выслушать. Вершинин боялся, что может свести своё общение с Аней, особенно с учётом собственных сдвигов по фазе в последнее время, к тому, что девушка будет едва ли не плакательной жилеткой, а он сам ничего ей не сможет дать. Впрочем, Антонова ничего и не требовала взамен, однако юноша всё равно чувствовал, что чем-то ей обязан, хотя в последнее время это чувство всё нарастало и относилось к всё большему количеству людей. На самом деле Паша много думал об Ане, особенно с учётом того, что они пробовали встречаться, но поняли, что это не то, ещё в самом начале отношений. Юноша всё больше понимал, что в Антоновой есть, пожалуй, нечто материнское — такое светлое, мудрое, открытое, доброе, бескорыстное и платоническое, за что лично Вершинин не может воспринимать Аню как романтический объект, она скорее больше похожа на старшую сестру — вроде и друг, а вроде и кто-то наподобие матери. Кроме того Паша неосознанно вернулся мыслями к ещё одной теме, будоражащей его время от времени и никогда не покидающей головы юноши: что если все его старания — Сизифов труд? Что если сны это просто сны, а какую-то связь, логику, странные события и этого неизвестного Костенко Паша просто сам выдумал? Вопросы о том, что реально, а что нет, где правда, видит ли юноша истину, и где он её видит, переворачивали всё с ног на голову, убивали тем скорее, чем больше предпринималось попыток в них разобраться, и вгоняли Вершинина в какую-то дичайшую апатию и состояние на грани с дереализацией. Мимолётная лёгкость на душе почти мгновенно сменилась тяжёлыми раздумьями, вопросами о том, что делать дальше, и присосавшимися к ним мыслями, причём тоже не самыми приятными. Паша вдруг впервые совершенно чётко осознал безысходность своего положения: ему нужна помощь. Он сам уже не вывозит, не может разобраться, ни капли не понимает, но при этом ничего не может сделать с навязчивыми мыслями, и то, что друзья пытаются его поддержать, конечно, заставляет Вершинина чувствовать себя чуть лучше, однако на деле это не так. Ему нужен человек, способный всё объяснить, и Паша уверен — или по крайней мере надеется, — что этот человек — Костенко, а потому его надо найти во что бы то ни стало. Катастрофически страшной и ужасающей была мысль, что Костенко может, подобно Пашиным друзьям, ничего не помнить, ничего не знать, не видеть никаких снов. Вершинин старался не думать об этом, чтобы лишний раз не вгонять себя в тревожное состояние — и без того не легко — однако в первую очередь его мучило другое: хоть бы он не выдумал Костенко. Конечно, просто было себя утешить тем, что Игорь про него что-то как минимум слышал, но, во-первых, он был таким себе информатором, впрочем, за неимением лучшего вполне годился, а во-вторых, Паша уж никак не мог с точностью утверждать, что тот, кто в письме Матвееву значился как «Костенко», это тот же человек, что является во снах Вершинину. Да и к тому же с поправкой на Пашин сон перед первым днём учёбы нельзя было утверждать, что если этот человек существует и он совершенно тот же самый, что и в сновидениях, то он обязательно жив. Осознание собственной беспомощности, впервые снизошедшее на юношу, едва его не раздавило. Конечно, подсознательно Вершинин всецело понимал всю бедственность собственного положения, однако открыто признать и понять смог лишь сейчас, и от этого приятного было мало, мягко говоря. Подсознательное понимание этого дало возможность принять это значительно более стойко, чем могло бы быть, поэтому Паша отделался лишь потерей концентрации и лёгкой апатией. Впрочем, и это успело сыграть с ним злую шутку, поскольку на занятиях он был рассеянным, а на зачёте, объективно, отчитался максимум на четыре, однако уставший и крайне серьёзный преподаватель, который, кажется, все силы тратил на грозное сведение бровей, постоянно сопровождал Вершинина, вероятно, даже выглядевшего утомлённо, взглядом и в итоге поставил «отлично», но авансом, сопроводив оценку парой наставительных предложений о том, что юноша — способный ученик, и мужчина надеется, Паша не будет таким расхлябанным на зимней сессии. Вершинин соврал, что приболел, и поспешил удалиться в себя. Впрочем, к концу учебного дня юноша всё-таки собрался с мыслями и силами, тем более что у него было целых полтора часа на осмысление и принятие, пока он ждал Аню. Ещё несколько месяцев назад он занял бы время ожидания чем угодно, чтением, заучиванием какого-нибудь материала, даже не факт, что нужного, поиграл бы на телефоне или ещё чего, однако сейчас всё его свободное время упорно и бестактно занимали мучительные мысли и вопросы без ответов. Паша злился сам на себя, думая, что надо избавиться от этой «привычки», но пока ничего с ней поделать, как всегда, не получалось. Юноша обратил внимание на то, что уже начался перерыв только тогда, когда сама Аня легонько ткнула его в плечо. Паша постарался ей улыбнуться, Антонова сделала то же самое, но Вершинину показалось, что она выдавила из себя улыбку через силу. Они обменялись парой дежурных фраз и поспешили покинуть институт. Ещё по дороге к метро Аня поспешила намекнуть Паше начинать свой рассказ, вероятно, отчасти и для того, чтоб заполнить тишину, рискующую повиснуть между друзьями, и Вершинин повиновался. — В общем, если вкратце, то мы того хмыря всё-таки догнали, хотя и убили неделю на поиски. Его к слову Игорь зовут. Он кстати Лёху тоже узнал, поэтому, походу, нас обоих испугался. Я его спросил про Чернобыль, и он мне сказал, что ему летом — что интересно, примерно перед тем периодом, когда мне начали сниться эти дурацкие сны — письмо на почту пришло письмо от некого Костенко. Он предложил Игорю сделку, мол, тот должен будет ограбить меня и свалить со всеми деньгами в Чернобыль. — Почему именно ты? — перебила Аня. — У тебя разве было, что грабить? — Мои родители тогда бабушкину квартиру продали, — пояснил юноша, — денег было порядочно. Дома в сейфе лежали, родители ещё в банк не успели положить, а сами на юг уехали. В письме как раз был написан код от сейфа, что странно, ведь кроме меня и родителей его никто не знал. — Погоди, — перебила вдруг Аня, — ты сказал, что письмо пришло перед тем, как тебе начали сниться сны, и всё такое. А не тогда ли он должен был тебя ограбить, когда у вас с ребятами продолжение тусовки было? — Когда мы с тобой-то познакомились и тоже на тусич позвали?* — уточнил Паша. Аня кивнула. — Именно тогда. — Опасненько, — протянула девушка. — И странно. Нас же объективно больше было. Или он не знал, что ты не один будешь? — Без понятия, — пожал плечами юноша. — Я у него не спрашивал. Ну да ладно. Кстати, деньги, — добавил Паша, возвращаясь к предыдущей своей мысли, — Игорь оставлял себе, от него требовалось только доехать до Чернобыля и видосы в дороге записывать о том, как проходит его, так скажем, турне. Но в последний момент пришло сообщение о том, что всё отменяется. А, — продолжил Вершинин после молчания в несколько секунд, — ещё Игорь показал фотографию, странную такую. На ней я, он и Лёха. Стоим, просто в камеру смотрим жутковато так. А мы ведь Игоря до этого даже не знали, подумали, может, фотошоп, но было бы трудно такую фотку сделать. Вроде всё, сказал, больше ничего не знает. Пока юноша вещал, они с Аней уже успели дойти до метро, спуститься и занять стоячие места в вагоне. Девушка некоторое время молчала, уставившись в стекло — видимо, переваривала информацию. Потом она громко, чтобы перекричать гул уже тронувшегося поезда, поинтересовалась, потянувшись ближе к Паше: — Действительно, странно. И это всё? Он даже имени «заказчика» не знает или, ну, внешность там описать не может? — Не-а, — недовольно отозвался Вершинин. — Там в письме только фамилия была написана — Костенко. Ну, я так решил, что это фамилия, похожа всё-таки. Правда, не факт, что она настоящая. — А сейчас-то мы куда едем? К Игорю этому? Паша кивнул. — А зачем, если он больше ничего не знает? Вершинин скинул одну лямку рюкзака, развернул к себе и принялся в нём копаться, параллельно отвечая: — Мне вчера письмо пришло, подписано от Игоря. Паша только сейчас вдруг подумал, что, может быть, письмо ему написал даже не Матвеев, а кто-нибудь от его имени, может, даже сам Костенко, причём, возможно, с далеко не самой позитивной в отношении юноши целью, а Паша, наивный мальчик, послушно сам идёт в чужие руки. Может, это западня такая. В голове Вершинина неожиданно промелькнула любопытная мысль: «А что, если в прошлый раз Костенко не нужны были деньги, и он хотел, чтобы я за ними поехал? Просто что-нибудь тогда пошло не так. И теперь он снова пытается меня приманить, потому что я ему нужен? Но зачем?». Задумавшись об этом, Паша слегка завис, но постарался собраться с мыслями и продолжить: — Там Игорь писал, что в прошлый раз что-то не договорил. Вот. Юноша выудил из рюкзака сложенный лист бумаги, коим являлось вчерашнее письмо, и протянул его подруге. Та развернула, быстро пробежала глазами. — Подозрительно, — недоверчиво фыркнула она, возвращая письмо. — И ты веришь? — Не особо, — честно признался Паша, убирая лист бумаги и возвращая рюкзак в прежнее положение. — На самом-то деле я не очень могу полагаться на всё, что говорит Игорь, но иного выхода у меня нет. Он — единственный мой «информатор», который хоть что-то знает. — А ты не думал, что это может быть, ну, — девушка на секунду замолчала, подбирая слова, — засада там какая-нибудь? — Думал. Поэтому тебя и позвал. — Чего? — не поняла Аня, но посмотрела на Пашу с лёгкой усмешкой, словно бы выражающей: «Ты обалдел?». — Ну я ж тебе уже утром рассказывал, — поспешил напомнить юноша. — Постучишься, заглянешь, мол, перепутала двери, и всё. — Вдруг там «менты или бандиты» или как ты там говорил? — припомнила Аня. — А, если там будет этот твой Костенко, но я его просто не узнаю? Паша изумлённо уставился на девушку и был откровенно поражён до глубины души. Некоторое время молчал, а потом растерянно пробормотал: — Об этом я, честно говоря, не подумал. — Он ещё на пару мгновений замялся, а потом проговорил: — Тогда в любом случае туда пойду, даже если там кто-то будет. В этом я уже почти не сомневаюсь. Я тут ещё подумал, что, может, это и не Игорь вовсе написал мне письмо, а кто-либо от его имени. Может, даже сам Костенко. Просто, — Паша помолчал, выдерживая паузу, будто бы он думает, как лучше сказать, чтобы не показаться полным идиотом, — вдруг ему в прошлый раз нужно было, чтобы я за деньгами поехал, и на деле ему нужен был я? Просто тогда что-то не получилось, а сейчас я всё ещё ему нужен? — И зачем же? — поинтересовалась Аня, а Вершинину показалось, что звучит она довольно скептически. — Не знаю, — честно ответил юноша. На минуту-другую повисла тишина, полная задумчивости, а потом Антонова вновь спросила: — Даже если этому твоему Костенко нужен именно ты, то почему он напрямую к тебе не обратился? Он же буквально знает, видимо, всё о тебе, даже код от сейфа в твоём доме. Ему бы явно не составило труда. — Этого я тоже не знаю, — отозвался Паша почти виновато. — Может, обстоятельства не позволяют? Аня тихо хмыкнула в ответ, почему-то покачала головой, но ничего не ответила. Дальше они ехали в тишине, а Вершинин отчего-то почувствовал себя неуютно, как будто между ним и подругой внезапно повисло некое напряжение, причём весьма неловкое. Только когда они вышли из метро — Паше всегда нравилось, как близко было идти от его дома до станции — и почти сразу свернули во дворы, юноша вновь заговорил: — Кстати ты помнишь день, когда мы познакомились? — Конечно. — Просто, знаешь, нам надо в тот же подъезд, у которого мы тогда встретились, — с некой неловкостью проговорил Вершинин. — Можно поинтересоваться, почему ты тогда была там? Антонова с серьёзным видом задумалась и некоторое время шагала молча, но потом, наконец, просияла: — А-а, — протянула она, — я поняла. Я вспомнила. Ты сказал, его зовут Игорь, да? — Получив кивок в знак согласия, Аня продолжила: — Он мне тогда во «Вконтакте» написал, сказал, там кастинг будет, я и пришла. Только ты меня тогда раньше перехватить успел. Повисло молчание. Тёплый ветер приятно шелестел листвой. Спокойно. Во дворах всегда спокойно, по-домашнему как-то, общая атмосфера жизни чувствуется. Почти ностальгически. — Слушай, — вдруг заговорил Паша, при ходьбе глядя под ноги, которыми ворочал уже опавшие листья, — а я у тебя, по-моему, так и не спросил. Ты ж пару раз говорила, что на кастинги иногда ходишь, а чё ты на актёрское не пошла? Антонова недовольно скуксилась и фыркнула: — Да я бы пошла, у меня и желание было. Родители только против. Сказали, мол, пусть я сначала «нормальное» образование получу, а потому уже за свои деньги куда угодно поступаю, «на ересь всякую». — Она грустно усмехнулась: — Они думают, что, будучи актрисой, я денег не заработаю, буду нищенствовать. Но мечта-то есть мечта, на кастинги всё равно втихаря гоняю. Аня улыбнулась, и Паша искренне улыбнулся ей в ответ. — Знаешь что? — заговорил Вершинин после короткой паузы. — А вдруг Игорь тебе написал тоже по наставлению Костенко? Может, ты тоже нужна была. И из ребят кто-нибудь. Лёха, допустим, тем более что он был на той фотографии. — Но-но, — отозвалась Аня, — ты нас-то сюда не приплетай. — А что? Ты же вот сейчас рандомно вспомнила, что Игорь тебе писал, да ещё и встреча, которая не состоялась, была назначена на тот день, когда меня должны были ограбить. Вдруг это как-то связано? — Паша даже не заметил, как начал почти тараторить, и вообще звучал странновато, едва ли не маниакально. — Ага, — не смогла сдержать усмешки Антонова, — а ещё вдруг Игорь и есть твой Костенко? — Нет, — сходу ответил Паша, почти на автомате, будто бы даже не слушал Аню, он явно пребывал в другой мысли, а о том, что озвучивала Антонова, видимо, уже думал прежде, — это не может быть он. Я это чувствую. А ещё я хоть и не помню внешность Костенко точно, но примерные черты я улавливал во снах, и на Игоря он совсем не похож. Да и потом, ты б Игоря видела, он и врать-то не умеет. — Видимо, умеет, раз сейчас в письме написал, мол, в прошлый раз что-то не договорил, — железным тоном проговорила Аня. Паша на секунду смутился, точно его загнали в тупик, а потом выпалил: — Ну, врать и недоговаривать, это же не одно и то же. — Он тут же продолжил, возвращаясь к предыдущей своей мысли: — Нет, ну, послушай, вдруг всё было подстроено? И мы все связаны чем-то ещё? Только я это помню или просто знаю, видя во снах, а вы почему-то нет? Он повернул лицо к подруге, но та выглядела вовсе не так воодушевлённо, как он сам. Вместо этого на её лице было написано некое смятение, почти усталость и странное беспокойство, походящее на разочарование. — Паш, — мягко заговорила она, — ты же не должен туда прийти к какому-то определённому времени? Вершинин выудил из кармана телефон, взглянул на разблокированный экран, проверяя, который час, и ответил: — Да нет, время ещё есть, а что? — Можем, задержаться на минутку? — так же мягко и осторожно спросила Аня. Она оглянулась и, вероятно, увидела у подъезда неподалёку лавочку. Поспешно указала на неё. — Давай присядем, я хочу тебе кое-что сказать. Паша удивлённо посмотрел на подругу, напрягся, потому что такое начало разговора ничего хорошего не предвещало, однако пожал плечами и согласился, тут же следуя за направившейся к лавочке Антоновой. Девушка уселась, дождалась, пока друг последует её примеру, на пару секунд отвела взгляд, а потом посмотрела на Пашу прямо, неотрывно, в глаза. Заговорила сразу, понимая, что нет смысла тянуть и разыгрывать какую-нибудь драму, потому что у них с Вершининым есть и другие дела. — Паш, — начала она мягко, но тоном, не терпящим возражений. — Ты же знаешь, я люблю тебя как друга, и я волнуюсь за тебя. Я прекрасно понимаю, что ты хочешь узнать ответы на мучающие тебя вопросы, и я всегда готова тебя выслушать и поддержать. Но, пойми меня правильно, — девушка сделала небольшую паузу, как бы подбирая слова, — ты не замечаешь, что иногда слегка переходишь грань? — В каком смысле? — решил уточнить Паша. Он уже успел понять, что Аня предложила присесть, чтобы лишить его мобильности и возможности уйти от разговора во время ходьбы, и чтобы ей удобнее было смотреть ему в лицо и на его реакцию. Ловко. — Ну, понимаешь, ты, мне кажется, ты иногда слишком много думаешь об этом, перенапрягаешься, плохо спишь, — пояснила Аня. — Ты очень осунулся в последнее время, вполне возможно, что твои переживания сказываются на твоём здоровье, может, пока незаметно, но это только «пока». — Антонова отчего-то вздохнула так тяжело, что Паше невольно стало её жалко. — Пойми, я очень за тебя переживаю. Ты себя изводишь и пытаешься лишний раз лезть на рожон, а это опаснее, чем ты думаешь. Я не в праве тебя от чего бы то ни было отговаривать, я просто прошу тебя хоть немного о себе позаботиться, поберечь себя. Хотя бы настолько, насколько это возможно. На несколько секунд повисла тишина. Паша чувствовал себя неуютно, словно бы снова оказался маленьким мальчиком, который без спроса сбежал со двора, а потом его нашла уставшая и перепуганная мама, принявшаяся читать нотации о том, как он её напугал. Однако, несмотря на этого играющего внутри юноши обиженного ребёнка, Вершинин прекрасно понимал, что Аня права. — Послушай, — снова заговорила Антонова. — Пообещай мне, что если вдруг твои поиски или что бы там ни было зайдут слишком далеко, ты обратишься за помощью. Паша не выдержал и отвернул лицо от подруги, недовольно фыркнув. — К родителям, к профессионалу, к кому-то ещё, да хотя бы на крайний случай ко мне, — продолжала Аня. — Слышишь? Она осторожно, но всё-таки резво ухватила юношу за руку, стискивая своими пальцами его ладонь. — Паша. Юноша, чувствуя себя ужасно виноватым от горькой правды, нехотя повернул голову обратно к Антоновой. — Пообещай, что попросишь помощи. — Ладно, — сдался Паша. — Обещаю. — Честно? — Честно. Аня устало и слабо улыбнулась, тут же потянувшись к Вершинину и крепко обнимая его за шею. — Будь, пожалуйста, аккуратнее, я тебя очень прошу, — тихо проговорила она. У Паши внутри что-то ёкнуло. Он обнял девушку в ответ и ткнулся носом в её плечо. В его голову упорно завертелась мысль о том, что, быть может, он, правда, понемногу-понемногу перегибает палку и делает плохо не только себе, но и близким ему людям. Страшно. — Спасибо, что ты есть, — тихо и взволнованно прошептал Паша. Девушка, как бы желая показать, что она действительно рядом, ласково погладила его по верхней части спины, чуть похлопывая. Так по-домашнему, по-матерински. Они посидели так ещё с полминуты, а потом Аня тихо спросила: — Ну что, идём дальше? — Пошли, — отозвался Вершинин, расцепляя руки и поднимаясь с лавочки. Оставшуюся часть дороги они шли молча, и, хотя тишина не была неловкой, юноша был рад, что идти было совсем недалеко. Молодые люди, наконец, добрели до нужного двора. Паша впервые со дня встречи с Антоновой вошёл в это пространство с Аней и теперь ощутил какой-то странный прилив ностальгии, причём отчего-то был уверен, что девушка тоже это почувствовала. Остановились на углу. — Вот тот подъезд? — спросила Антонова, указывая на дверь, возле которой, по её воспоминаниям, встретила Пашу. — Ага, — лаконично отозвался тот. Девушка несколько секунд помедлила, а потом поинтересовалась: — А, если он меня узнает? Он же мне писал тогда. Вершинин понял, что об этом не думал. Пожал плечами: — Не знаю. В любом случае не задерживайся там — просто мельком загляни и ретируйся. Может, даже если и помнит, как ты выглядишь, то не успеет сообразить. Ну и, если ты через пару минут не вернёшься, я сам пойду. Паша почувствовал, что краснеет до самых кончиков ушей. Ему стало стыдно до чёртиков. Он вдруг подумал, что это ужасно эгоистично и некрасиво с его стороны посылать на разведку вместо себя другого человека. Вернее, он думал об этом и прежде, но сейчас ощущение того, что он поступает катастрофически неправильно, кольнуло в подкорке гораздо острее. Если Пашу поджидает капкан неприятностей, то это сущее предательство посылать в него кого-то вместо себя. На юноше лежит ответственность за то, что он влез во всё это дело, и ни в коем разе нельзя переваливать эту ответственность на другого человека. Аня уже собралась идти, но Вершинин внезапно, неожиданно даже для себя схватил её за руку: — Погоди. Может, не надо? Лучше я пойду. — Чего это ты передумал? — прищурила глаза девушка. Паша врать не собирался, хотел сказать всё, как есть, но на мгновение замялся, пока формулировал мысль, и в это время Антонова уже успела поинтересоваться: — Думаешь, что неправильно посылать туда меня? Вершинин был ошарашен Аниной проницательностью — неужели у него всё на лице написано? Впрочем, потом подумал, что в данной ситуации он может прервать её ход только при своих сомнениях о правильности того, что делает. — Честно говоря, да, — отозвался он, наконец. — Я себя распоследним идиотом чувствую. Эгоистично посылать другого на такое, так скажем, сомнительное «мероприятие». Девушка, стоящая до этого полубоком, теперь развернулась к Паше лицом и успокаивающе улыбнулась: — Это же из соображений безопасности. — Моей безопасности, — недовольно уточнил Вершинин. — Слушай, я же эту всю кашу заварил, — почти тут же добавил он, — правильнее будет, если мне и воздастся за неё всё, что положено. Антонова некоторое время не отвечала — по ней было видно, что девушка сомневается, особенно учитывая её совсем недавние слова про то, что Паша лишний раз лезет на рожон. Потом она нерешительно взглянула в сторону подъезда, затем на товарища, потом опять на подъезд и спросила: — Точно не хочешь, чтобы я туда шла? — Точно. — Ну ладно, дело твоё, — согласилась, наконец, Аня, хотя и неохотно, видимо, она всё-таки уже настроилась идти. — Только будь осторожен. Я тебя тут подожду. Паша кивнул, секунду помедлил и отправился в сторону подъезда. — Стой, — донёсся из-за спины голос Ани. Юноша обернулся. — Если всё будет нормально, ты мне хоть смс-ку скинь, чтоб я поняла, что тебя спасать не нужно. — Ладно. Паша двинулся дальше и только сейчас подумал, что не предусмотрел ещё одну деталь — если ему придётся спасаться, причём не бегством, а, например, дракой никто не сможет ему помочь. С другой стороны, юноше некого было бы позвать, кроме Лёхи, а его Вершинин, пожалуй, уже и так достал с этими своими бесконечными тасканиями за Игорем. В любом случае теперь уже поздно что-то менять. Можно было бы, конечно, пересмотреть свой далеко не идеальный план и прийти другим вечером, но Паша твёрдо решил, что раз уж явился сюда сегодня, то нужно довести дело до конца. Почти дойдя до подъезда, юноша сообразил, что ещё и не знает код от домофона, и уже приготовился звонить в первую попавшуюся квартиру, врать, что это почта — обычно срабатывало, он часто так с друзьями зимой в подъездах грелся, — однако в этот момент на улицу вышла какая-то женщина, и Вершинин крайне удачно успел юркнуть в подъезд. Спустился вниз по уже привычному маршруту, нерешительно постучал в дверь и тут же поспешил принять серьёзный, почти угрожающий вид. Изнутри донеслись звуки возни, и через пару мгновений дверь открылась. На пороге стоял Игорь, рядом с ним или в комнате за его спиной, насколько хватало взгляда, никого не было. — О, — протянул Матвеев, — не знал, что ты так сразу. — Войти-то можно? — твёрдо и почти с нажимом поинтересовался Вершинин. — Да-да, конечно. — Игорь смутился и отскочил в сторону, пропуская юношу внутрь. Паша шагнул в помещение, мельком бросая свой взор за дверь и оглядывая саму комнату. Посторонних не было видно. Юноша неспешно, вальяжно прошёлся по помещению, точно старался показаться здесь хозяином, и вдобавок картинно-пафосно жевал привычную жвачку, как это обычно делают «крутые пацаны» в американских фильмах. В то время как Матвеев копошился у двери, Вершинин наскоро выудил из кармана телефон и украдкой отписался Ане, что пока всё в порядке и вроде бы никого, кроме Игоря здесь нет. — Ну, — процедил Вершинин, — полагаю, письмо написал ты? — Я, — согласился юноша. — И что же ты в прошлый раз нам не рассказал? — всё с тем же нажимом поинтересовался Паша. Матвеев замялся — то ли застыдился, то ли не знал, как сказать, а то ли просто разыгрывал сцену. — Пойми меня правильно, — начал, наконец, он, — вы, конечно, с другом своим приходили ко мне с пистолетом, все дела. И я вам много чего рассказал. — Игорь замялся и принялся заламывать руки. — Я боялся, что тот человек, ну, Костенко, или как его там, меня найдёт, и тогда мне мало не покажется. Ну, точнее, искать ему не надо, думаю, он знает, где я. — А сейчас почему решил рассказать? — Ну, — снова протянул Матвеев, — подумал, прошло уже достаточно времени, чтобы меня линчевать. Поэтому, он либо не знает, что я вам рассказывал, либо я ему просто не нужен. — Да ты сядь хоть, — чуть помягче проговорил Паша, который уже успел умоститься на стуле почти по-хозяйски, всё так же пафосно пожёвывая жвачку. Игорь сел, и Вершинин поинтересовался: — А если ты был так уверен, что рискуешь быть, так скажем, наказанным, то почему всё сразу не рассказал? Матвеев нервно постукивал пальцами по сведённым вместе коленям и слегка покачивался вперёд-назад, это сначала показалось странным, впрочем, явно входило в его привычку. — Просто я кое в чём соврал, — смущённо заговорил он. — Я виделся с Костенко вживую.** Но я вернусь к этому чуть позже, — торопливо забормотал юноша. — И на случай, если бы меня прижали к стенке, у меня было бы оправдание, что какой-то основной информации вроде внешности я не выдал. А теперь, раз за мной, видимо, не наблюдают или ещё чего, нет смысла скрывать. Игорь замолчал. Паша ещё с полминуты ничего не говорил, ожидая, вдруг Матвеев продолжит свою мысль, но тот не спешил заговаривать снова, поэтому Вершинин решил подтолкнуть его к продолжению разговора: — Ну так, и что же ты не соизволил до нас донести? Игорь неловко прокашлялся: — Как я уже сказал, я в прошлый раз немного соврал — никакого письма об отмене мне Костенко не присылал. До последнего момента всё шло по плану: я уже даже был у, ну, как бы твоего подъезда, — стыдливо сознался Матвеев. — Костенко меня остановил — перегородил дорогу на машине. Сказал, что всё отменяется. — А почему, он не сказал? — поинтересовался Вершинин. — Я спросил, почему, — продолжал юноша. — Но он начал городить сущую ересь. — Встретив вопросительный взгляд Паши, он пояснил: — Сказал, что «почувствовал», будто бы не надо так делать. Вершинин невольно вздрогнул от слова «почувствовал». В его голове возникла странная, почти безумная мысль: а что, если Костенко тоже чувствует что-то, как и Паша? Что если они вдвоём и правда связаны, и Костенко, действительно, тот, кто сможет дать юноше ответы на мучительные вопросы? От таких раздумий у Вершинина аж внутри что-то туго свернулось и засосало под ложечкой — неужели всё не зря? — «Почувствовал?» — серьёзно переспросил он и нахмурился. — А не врёшь? — Нет, что ты, — выпалил Игорь. — Зачем мне теперь врать? — Ты и в прошлый раз так говорил. — Сейчас у меня вообще никаких причин нет, — попытался убедить Пашу Матвеев. — Он, правда, пару каких-то странных вещей сказал, сейчас уже и не вспомню. Что-то ещё добавил про то, что свою жизнь как-то по-другому попробует починить, бредово, в общем, как-то звучало. Я его тогда ещё про деньги спросил, — Игорь чуть сжался под недовольным взором собеседника, — он ответил, что деньги я не получу, потому что, очевидно, всё отменилось — за что мне платить? И уехал. Так себе разговор вышел. — И это всё, что ты хотел мне сказать? — вскинул бровь Паша. — Ну, — замялся Игорь, — я могу ещё внешность описать. Мужчина такой, ростом метр шестьдесят где-то, может, метр шестьдесят пять, не знаю. Почти лысый, глаза светлые, серо-зелёные что ли. Сам во всём чёрном, только поверх — бежевый плащ. Вершинин едва ли не на каждое слово Игоря кивал, будто бы подтверждал, а сам понимал, что, кажется, действительно со всем согласен, словно бы сейчас образ загадочного Костенко начал, наконец, обретать в голове юноши целостность, восстанавливаться по частям по крайней мере в плане внешности. — Кроме внешности ещё что-то? — жёстким тоном поинтересовался он. Как на настоящем допросе. — Машину запомнил, — выпалил Игорь. — Ну, — тут же стушевался он, — точнее, примерно запомнил. Чёрная такая, на «Джип» похожа, но со значком «Шевроле»². — Матвеев заметил, что Паша почти обречённо закатил глаза, мол: «Чёрных «Шевроле» в городе вагон и маленькая тележка. Что мне это даст?», поэтому поспешно забормотал: — Я ещё номер запомнил. Точнее записал, вдруг понадобился бы. Юноша вскочил с места, подошёл к столу, сдёрнул с монитора, на рамке которого были наклеены небольшие стикеры со множеством записей, небольшую бумажку, вернулся и протянул находку Паше: — Видимо, понадобился. Вершинин взял бумажку, взглянул, на ней значилось: «АХ 0621 ВР»³. — Номера украинские, — пояснил Игорь, — там значок был слева. — Несколько мгновений он помедлил, а потом проговорил: — Вот. Вроде всё. Больше я, правда, ничего не знаю. — Точно больше ничего? — уточнил собеседник. — В письме писал, что какую-то информацию про него нарыл. — Честно? — пискнул Игорь. — Я, правда, попробовал что-нибудь найти, но ничего не обнаружил. В письме так написал, для привлечения внимания. — Ясно, — недовольно фыркнул Паша и поднялся на ноги. — И на том спасибо. Огромное, — добавил он чуть мягче. — Кстати, хотел спросить: почему ты мне встречу именно тут назначил, на твоей территории, так сказать? Игорь пожал плечами: — Я подумал, что будет глупо назначать тебе встречу в конкретном месте в конкретное время, вдруг тебе будет неудобно, и ты не придёшь, а я без толку проторчу где-нибудь без дела, тебя ожидаючи. Да и потом, тут ты всегда сможешь меня найти, тем более что я тебе довольно большой диапазон времени выделил. И к тому же, ты живёшь недалеко, проще дойти, чем куда-то тащиться. Мог бы, наверное, и по телефону поговорить, но лучше уж вживую, так безопаснее, а то вдруг кто-то прослушивает. — Разумно, — не смог не согласиться Вершинин. — Ну ладно, — продолжил он после секундной паузы, — спасибо за помощь. Я пойду. — Обращайся, — неловким жестом развёл руки в стороны Игорь и даже слегка улыбнулся. Паша направился к двери, но, дойдя до неё вдруг обернулся: — А, вот ещё что. — Да? — Откуда ты узнал, как меня зовут? — спросил Паша. — Костенко тебе не писал, да и я сам не говорил, а на конверте письма, которое ты мне прислал, моё имя. — Ну так я тебя во «Вконткте» нашёл, — отозвался Игорь. — Глупо было бы подкидывать безымянное письмо в ящик. Вдруг его прочёл бы кто-то ещё? — Да уж, так себе перспективка, — фыркнул Вершинин. — Ну, пока. Он лениво махнул рукой в знак прощания, развернулся обратно к двери и вышел в подъезд. В спину ему донеслось ответное: «До свидания». Поднявшись наверх, поспешил к Ане. Девушка терпеливо стояла за углом и, едва завидев друга, не сводила с него глаз в ожидании. — Ну? Как всё прошло? — сходу спросила она, как только Паша приблизился. — Очень даже неплохо. Паша, не останавливаясь, двинулся дальше, призывая Аню следовать за ним. — Полезное что-то рассказал? Вершинин усмехнулся: — Признался, что в прошлый раз соврал, будто бы Костенко ему письмо электронное прислал, где писал, что всё отменяется. А я ведь, кстати, дурак, даже не подумал попросить его показать мне это письмо. — Паша устало потёр лицо руками. — В общем, Костенко тогда его лично остановил, сказал, мол, всё отменяется, потому что он, видите ли, что-то почувствовал, будто бы не нужно так поступать. — «Почувствовал»? — изумлённо и недоверчиво вскинула брови Аня. — Именно. Я тут подумал: а вдруг он чувствует то же, что и я? У меня же постоянно предчувствие на предчувствии и предчувствием погоняет, — с некой тоской и иронией улыбнулся Паша. — Скорее всего, ты прав, — поспешила поддержать юношу Антонова. — Раз он тебе снится, то, логично, что вы должны быть связаны. — Больше всего меня радует, что я его не выдумал, — с искренним счастьем и радостью в голосе проговорил Паша, с улыбкой глядя на подругу. — Игорь ведь его видел, с ним взаимодействовал. Значит, он настоящий. — Кстати, это всё? Игорь только это тебе рассказал, про внешность? — А, — юноша вспомнил, что не завершил предыдущую свою мысль, — нет. Он ещё машину описал и номерной знак запомнил. Думаю, Лёху по-братски попрошу у дяди поинтересоваться, можно ли машину пробить. — Если можно, тогда ведь и его самого на раз-два найти получится, — воодушевлённого произнесла Аня. — Вот-вот, — отозвался Паша и вздохнул почти мечтательно. — Надеюсь, выгорит. Некоторое время они шли молча. Вершинин задумчиво глядел себе под ноги, а Антонова осматривалась вокруг. — Кстати, — выпалил вдруг Паша, — как насчёт небольшой компенсации потраченного времени в виде похода в какое-нибудь кафе? Кофе попьём, поедим чего-нибудь? За мой счёт, так сказать. Аня улыбнулась: — Я только за, но, ладно уж тебе, сама за себя заплачу. Не стоит так изгаляться, тем более что я не то чтобы много времени потратила, да и не была против. Неплохо прогулялись. — Как знаешь, — пожал плечами Паша. — Тогда к метро? Там ТЦ рядом есть. Девушка согласно кивнула, и они вдвоём направились назад по той же дороге, по которой и брели во дворы. Вечером Вершинин вернулся домой уставшим, но довольным. Впервые за последнюю пару недель он куда-то выбрался, ещё и в компании подруги, замечательно и беззаботно провёл время и, что самое главное, узнал кое-что весьма полезное. Лёхе звонить и писать уже не стал, решил отложить на завтра — и так-то устал, ещё, небось, придётся с Гореловым спорить. Перед сном к Паше вновь вернулись его привычные мысли о Костенко, которые в связи с сегодняшней маленькой победой были в кои-то веки не такими удручающими, как обычно. Юноша вдруг вспомнил об электронном письме, которое Костенко отправлял Игорю, и ему в голову вдруг взбрела чуть дикая, но довольно простая идея, поражающая тем, что Паша не додумался до неё раньше. Он отыскал фотографию письма, посмотрел на нём адрес электронной почты и решился написать. Долго думал над текстом сообщения, но в итоге черканул лаконичное: «Здравствуйте. Это Паша Вершинин, уверен, вы меня знаете. Я бы хотел с вами поговорить, если это возможно. Извините за беспокойство». Ничего лучше не придумал, поэтому отправил так, вроде и кратко, и вежливо, может, разве что слегка назойливо, ну а что ж делать, такие нынче времена. Хотелось бы, чтоб Костенко ответил скоро, желательно, прямо сейчас, но мечтать не вредно, да и потом — многие ли из нас часто проверяют электронную почту? Спать Вершинин лёг утомлённым, но всё ещё безгранично довольным. Мысли сейчас мучительными не были. Паша впервые за последнюю пару недель спал спокойно. Единственным, что крутилось в голове у юноши перед сном была уже привычная мысль — только бы найти его. Только бы поскорее его найти.Наугад по гребням пузырей Отмеряю два квартала И — домой наверняка. Знаешь, я останусь в сентябре У открытого портала В осень, а пока — пока. Вычисляю, где ты — Очень даже хорошо. Никаких запретов И ни грамма за душой. Если хочешь это — Значит, ты уже большой.²