Глава 4: Ночной кошмар первого дня
28 августа 2020 г. в 18:46
До начала учебы оставалась ещё неделя, и Паша решил, что Лёхин совет действительно хорош. Поэтому юноша целиком и полностью отдался желаниям: почти совершенно забил на свои странные маленькие исследования снов, Припяти, ЧАЭС и всего тому подобного, практически постоянно гулял, много времени проводил с друзьями, на вечеринках, в кино, даже за городом, при этом полнился ощущением, будто живет последнюю неделю жизни. Сны ему продолжали сниться, но Вершинин изо всех сил постарался от них абстрагироваться — даже почти не записывал, вносил лишь то, что казалось чрезвычайно важным.
В общем, Вершинин максимально старался отдохнуть и очиститься от неподобающих мыслей перед началом учёбы. Вступление в новый коллектив, смена обстановки, абсолютно другие люди, предметы, атмосфера — всё это было очень волнительным и, разумеется, отчасти пугало юношу, а потому он старался не переживать лишний раз по другим, причём весьма маловажным поводам.
Однако и здесь жизнь поставила капкан. Неделя пронеслась быстро, и Паша уже буквально стоял на пороге первого дня в университете. Конечно, предстояло скорее некое знакомство, введение в курс дела, нежели начало серьёзной работы, что называется, с места в карьер, но все же Вершинину было совершенно не по себе. Правда, успокаивало его то, что он не один — мало того, что и все остальные первокурсники находятся в такой же стрессовой ситуации, так ещё и Аня будет с Пашей: они не планировали поступать в один вуз, однако уже после знакомства выявили, что девушка, как оказалось, подала документы в несколько мест, в том числе и в университет, куда поступил Вершинин, и её тоже приняли. Наличие подруги рядом как-то смягчало ужас первой встречи с неизведанным миром учёбы, смешанной с взрослой жизнью. Кроме того, юношу радовал и тот факт, что беспокоящие его сны немного утихомирились в последнее время и не так сильно докучали Паше, забивая ему голову пустыми раздумьями над туманными загадками.
Вершинин даже не представлял, насколько он ошибся с выводами, расслабившись раньше времени. Ночью перед первым походом в университет юноше приснился очередной сон — он определённо был самым тревожным, если уж не из всех снов, то, как минимум, из явившихся в последнее время.
Павел плохо его запомнил: в голове спутанным комком зафиксировалась темнота; странная прохлада, походящая на ту, что настигает человека ночью на отдыхе в какой-нибудь южной стране — вроде лёгкая и приятная, а вроде и заставляющая содрогаться всем телом; животный страх, будто от погони или крышесносной авантюры; уже знакомый мягкий голос, который пугал, но все же был ласков, наставлял, вёл куда-то за собой. Паша помнил смутный образ ЧАЭС — он уже вдоволь насмотрелся на станцию на фотографиях в интернете, а потому узнавал её с лёгкостью, но в его сне она была какая-то целая, будто бы совсем нетронутая, точно живая. Быть может, это всего лишь богатое воображение дорисовало разрушенную станцию, неожиданно выставляя её невредимой — этого Вершинин не знал.
Однако больше всего юношу настораживало не его воображение, а последнее, что он видел во сне, или, по крайней мере, последнее, что помнил. Его словно волнами накрывала смесь немыслимого страха и чудовищного одиночества. Он, казалось, всё время ощущал чужое присутствие, жар, тепло уже привычной Страшной Звезды, однако теперь в один миг что-то прогремело, слившись с короткой, мгновенной, но невыносимо яркой вспышкой, точно был взрыв или выстрел, и всё вдруг опустело. Паше показалось, что вокруг не было ничего. На деле же что-то было — всё было, все образы, предметы, эмоции, нескончаемый страх, но всего за долю секунды стало до ужаса одиноко. Паша вдруг понял, что больше не ощущает чьего-то тепла и холода, чьих-то эмоций и безразличия, не ощущает чужого присутствия — света своей ненавистной Страшной Звезды. Странное чувство, будто бы противоречащее реальности, было таким едким, так больно прогрызалось куда-то под кожу, что хотелось кричать, но Вершинин все так же упорно молчал, чувствуя чудовищное смятение от пожирающего его непонимания.
Вместе с ужасом одиночества Паша ощутил и странное расслабляющее чувство свободы, точно неожиданно бесследно пропала какая-то ужасающая угроза, прежде сжимавшая горло крепкой хваткой. Однако необычная огромная, будто бы вселенская, печаль, застилающая сознание, была настолько великой, что своей мощью упорно подавляла пробивающееся, словно росток через асфальт, ощущение свободы.
Юноша вздрогнул и беспокойно сел на кровати в холодном поту от ужаса. Ему было невыносимо больно и страшно от мысли, что он мог остаться совсем один. Поистине одинокий, вероятно, крохотный по сравнению с невыносимо огромной мощью непонимания и смятения, кроющейся во снах.
Паша бросил рассеянный взгляд на часы — самое начало пятого. Юноша фыркнул и рухнул обратно на кровать, силясь все забыть и заснуть, однако эти попытки не спешили венчаться успехом. То ли от общей тревожности, то ли от адреналина, выброшенного в кровь благодаря нескончаемому страху во сне, Вершинин заснуть не мог. Он изо всех сил пытался очистить свое сознание от ненужных мыслей, и все же его с чудовищной силой распирала, раздирала изнутри невыносимая тревога. В один момент Паша едва не заплакал от обиды — это ж надо так, всю неделю снились почти безынтересные сны, зато теперь, перед важным событием, всплывает очередной кошмар, заставляющий без конца прокручивать его в голове, осмыслить, не позволяющий уснуть. Юношу морозом до самых костей пробирала пугающая мысль, подло закравшаяся в его голову. «А что, если эти сны вещие или показывают то, что происходит прямо сейчас, и я только что видел его смерть?», — думал Вершинин, не в силах отбиться от этой навязчивой теории. Факт того, что, быть может, он погиб, и Паша никогда с ним не встретится даже заставляли молодого человека чувствовать вину — а что, если он просто плохо искал, и все это время вполне мог спасти того человека из своих снов, но не спас? Эта гадкая мысль проедала юношу насквозь, заставляя его себя безжалостно корить.
Впрочем, основной испытываемой эмоцией была не вина, а вновь страх, только уже другой — страх одиночества. Паша действительно боялся, что теперь остался один на один со всеми непонятными тайнами из снов. Вершинин без конца думал о том, что, быть может, кроме того человека его никто никогда не поймёт — все так и будут думать, что он с ума сошёл, и потом махнут рукой, мол, такому дураку уже не поможешь, — а теперь этого человека, возможно, не стало, и вот он — Паша, уставший и запутавшийся, вероятно, оставшийся один против всего мира. Так больно и страшно было ощущать это снедающее, кошмарное одиночество, что Вершинин вновь едва не заплакал. Он просто желал, чтобы всё закончилось, чтобы в его жизни не появлялись эти дурацкие сны, чтобы он никогда не знал того человека. Паша уже готов был самолично взорвать ту глупую станцию, лишь бы это всё не являлось к нему во снах.
Юноша вдруг ощутил острую нехватку касаний. Ему до дрожи захотелось, чтобы кто-нибудь, тот, кому Паша мог бы довериться, прикоснулся бы к нему, утешил, обнял бы крепко-крепко, осторожно поглаживая по голове, и никогда бы не отпускал. А Вершинин бы всем своим существом ощущал бы бархатное тепло чужого тела, ласковые касания, мягкое спокойствие, приходящее вместе с ними. У юноши даже голова закружилась, стоило ему подумать обо всем этом. Паше правда хотелось ощутить такую тёплую нежность в свой адрес, причём хотелось до ломоты в теле. Теперь он лежал, забившись в угол кровати и уткнувшись в одеяло, пытаясь представить чьи-нибудь ласковые фантомные касания, и отчего-то чувствовал себя жалким.
Вершинин некоторое время все ещё не бросал свои попытки заснуть, хотя скоро ему пришлось сдаться, потому что сон к нему совершенно не шёл. Молодой человек устало сел на кровати, глядя в тёмную пустоту комнаты. Хотелось спать. Тощее тело била дрожь, то ли от шалящих нервишек, то ли от холода — ночи уже были довольно прохладными, а закрывать форточку на ночь Паша даже не собирался, — то ли от всего сразу. Юноша не знал, чем себя занять: за телефон браться не хотел — всё ещё лелеял надежду уснуть, которую бесконечное копание в интернете совершенно точно убило бы, — да и в принципе не хотел ни на что отвлекаться, что могло бы помешать ему уснуть, если вдруг захочется. А потому Вершинин так и продолжал то сидеть, то лежать на постели, закутавшись в одеяло и изо всех сил стараясь пересилить полчища неприятно копошащихся в голове мыслей всех родов и размеров.
Так он провел почти три часа. Жутко клонило в сон, однако уснуть так и не удалось. Ощущающий гаденькую тревожность, смешанную с какими-то неизвестными и ужасно неприятными чувствами, молодой человек заставил уставшего и даже как будто немного вымотанного себя подняться, отправиться в ванную, на кухню, собираться. Позвонила Аня, хотела удостовериться, проснулся ли Паша — он сам просил её это сделать. Собрался юноша быстро. Ещё часа пол сидел без дела у окна, жуя жвачку и глядя на улицу. У него не было сил чем-либо заниматься, а выходить раньше времени он не планировал.
Наконец Вершинин, захватив рюкзак, который зачем-то постоянно таскал собой, хоть и обычно ничего в нем не носил, вышел из дома, направляясь к ближайшему метро. Конечно, молодой человек мог бы и прогуляться, выйдя чуть раньше, или добраться до нужного места и другим способом, но именно на метро он ездил, когда чувствовал себя как-то не очень, подавлено или не в своей тарелке. Там Паша ощущал какое-то странное спокойствие, навеянное привычным характерным запахом, красотой станций, мерными покачиваниями вагонов, музыкой, которой часто сопровождал свои поездки. Даже окружающими его людьми — все такие занятые, уникальные, незнакомые, совмещающие столько разных эмоций. Вершинин любил рассматривать людей, его это как-то умиротворяло, заставляло отвлечься от своих мыслей и переключиться на совершенно другое. Вот взволнованный и немного растерянный молодой человек, сжимающий в руках чуть потрепанный, но все же красивый букет, нетерпеливо переминается с ноги на ногу и поспешно кидается в его открывшиеся двери, усердно глядя куда-то поверх толпы. Наверняка, выискивает там свою девушку или спешит к месту встречи с ней, такой взбудораженный — интересно, быть может, они в ссоре? Вот сидит мужчина, одетый в деловой костюм и держащий на коленях дипломат, нервно барабаня по его блестящему черному боку кончиками пальцев. Вероятно, он едет на собеседование по устройству на работу, которое наверняка перевернёт всю его жизнь. А вот женщина, заметно уставшая, необычно одетая, читающая небольшую, но толстую книжку — кто знает, может, она направляется на какую-нибудь выставку или в галерею, где будет много часов с интересом рассматривать многочисленные картины и элегантно попивать кофе из картонного стаканчика.
Паша отвлёкся и немного успокоился. Его даже снова потянуло в сон, и юноша съежился на сидении, однако спать теперь сам себе не позволял — ехать было совсем недолго, а нужную станцию просыпать не хотелось.
Минут через десять он уже спешил к выходу из метро, поднимаясь наверх, на улицу. Снаружи было уже заметно теплее, чем когда Вершинин выходил из дома. Август выдался не по-летнему холодным и пасмурным, однако сегодняшний день был, на удивление, солнечным и даже немного жарким. Оказавшись наверху, юноша глубоко вдохнул тёплый воздух, который был не такой сухой и пыльный, как в метро, а очень даже свежий, пропахший чем-то сладким, зеленью, едой из многочисленных кафе и ресторанов, ютившихся там и тут. Яркий диапазон запахов и показавшаяся новой свежесть Пашу немного взбодрили, и он наконец перестал клевать носом.
Молодой человек, бегло глянув на время, поспешил к университету, дорога до которого заняла у него не больше пяти минут. Значительно больше времени юноша потратил на поиски Ани — огромная, хоть и немного рассредоточенная, толпа молодых людей распростерлась перед ним, не успел он дойти до места назначения. Она гудела разговорами, плескалась, точно морская волна, и всё вокруг неё, казалось, было насквозь пропитано волнением и ажиотажем.
Пашу захлестнуло что-то вроде стадного инстинкта, и он, сам того не желая, начал наполняться витающими в воздухе эмоциями, полными предвкушения и некой боязни. От этого Вершинин снова почувствовал себя не в своей тарелке и остро ощутил, как где-то в животе недовольно и болезненно скрутилось беспокойство, грубо кусающееся изнутри. Юноша пожалел, что не подумал встретиться с Аней заранее и прийти сюда вместе, однако теперь уже было поздно что-то менять, и он ещё немало времени потратил на то, чтоб найти свою подругу.
Антонова радостно его поприветствовала, дружелюбно обняв при встрече — она явно была полна предвкушения и очень взволнована. Паша, глядя на ее счастливое лицо, подумал, что должен все силы потратить на то, чтоб расслабиться — скоро учеба, и ему будет не до отдыха, тем более, такой знаменательный день вряд ли еще когда-нибудь повторится в его жизни. Однако почти тут же Вершинин поймал себя на мысли: а что здесь такого знаменательного и особенного? Конечно, сегодня, по сути, день, равноценный первому сентября в первом классе, но что здесь такого необычного? Знакомство с университетом? Паше сюда еще несколько следующих лет почти каждый день являться. Праздник? Похожих праздников в жизни будет еще много. Стало быть, юноша должен веселиться, потому что веселятся другие? Не должен их огорчать своей печалью? Вершинин окончательно запутался в том, что он должен чувствовать и делать.
Вероятно, замешательство молодого человека ясно отразилось на его лице, и потому он вскоре поймал на себе взволнованный взгляд подруги, тут же постаравшись принять обыденный вид и улыбнуться. Видимо, вышло не очень.
— Все нормально? — поинтересовалась Аня. — Ты какой-то уставший.
Паша снова не нашелся: играть ли ему дальше счастливого пацана, соврать подруге или все-таки сказать правду. Вероятно, сомневался он долго.
— Это из-за снов, да? — спросила Антонова, не дождавшись ответа. — Опять не спал?
Это уже давно стало обыденностью, а потому юношу совершенно не удивляла проницательность девушки касаемо причин его усталости. Вершинин, потупив взгляд, молчал. Аня положила руку ему на плечо.
— Паш, по-моему, ты слишком много позволяешь своим сновидениям, — продолжала она. — Я имею в виду, ты очень подвержен их влиянию, слишком много они заставляют тебя переживать. Ты не думал все-таки относиться к этому хоть чуточку проще?
Юноша все так же молчал, но теперь выглядел так, будто даже чувствовал вину перед Аней. Девушка немного смягчилась:
— Очень трудно сегодня было? Что-то совсем кошмарное? — Она помолчала, дожидаясь ответа. — Ну не молчи, скажи уже хоть что-нибудь.
— Трудно было, — наконец согласился Павел. — Полночи не спал. Мне снилось… Я не знаю точно, что мне снилось. — Он как-то разочарованно и устало выдохнул. — Мне кажется, я видел его смерть.
Антонова нахмурилась, всем своим видом выражая глубочайшую серьёзность.
— Почему ты так думаешь, если говоришь, не знаешь, что видел?
Паша задумчиво хмыкнул:
— По-моему, был выстрел. Или взрыв, я не знаю. А потом, — он поёжился, — потом стало так пусто что ли. Одиноко очень. Страшно.
— Ну это же просто сон, — попыталась утешить его Антонова, заглядывая в лицо юноши. — Тебе не кажется, что ты слишком много доверяешь своим сновидениям? Почему ты так уверен, что они всегда показывают тебе правду?
Вершинин нахмурился. Он много об этом думал и здраво понимал, что все то, что ему снится, не обязательно является правдой, однако пересилить себя не мог и продолжал слепо верить в то, что видел по ночам.
— Ты же знаешь, что для меня это не просто сны, — огорченно фыркнул Павел. — Я не знаю, что они мне показывают. Может, будущее, может, какой-нибудь параллельный мир — черт их разберет.
— Но если это будущее, то ты будешь знать об этом и сможешь что-то изменить, — задумчиво пробормотала Аня. — А если это параллельный мир, то тут ты совершенно бессилен, даже не стоит себя терзать по этому поводу.
— А если это какое-нибудь настоящее? — устало возразил Павел. — Что, если мне отводилось время найти его и как-то повлиять на исход? Спасти? Что, если эта смерть — моя вина?
— Ну, — замялась Антонова, — не спеши с выводами. Может, никто не умер, ты же не уверен. Подожди некоторое время: если ты кого-то не спас, то с этим уже все равно ничего не поделаешь, а если все живы-здоровы, то твои сны тебе обязательно об этом расскажут, разве нет?
Паша задумался и хотел было согласиться, но тут же над толпой громко разнеслось объявление о начале мероприятия, и Вершинину пришлось соглашаться по дороге ко входу в здание. Мероприятие действительно оказалось по большей степени праздничным — причем тут юноша обманулся, потому что было довольно феерично. Под конец он даже втянулся и практически совсем забыл о гложущих его томительных мыслях и странных угрызениях совести. Однако по окончании, когда Аня и многие другие молодые люди, которых ему теперь приходилось считать одногруппниками собрались продолжить веселье где-нибудь еще, юноша учтиво, но настойчиво отказался. Антонова в свою очередь поинтересовалась, не нужна ли Вершинину помощь, и предложила поехать с ним, если он хочет. Однако юноша поспешил уверить ее, что все нормально, и он просто отправится домой на, пожалуй, заслуженный отдых, да и к тому же не хочет, чтобы девушка из-за него пропускала веселье. Усталость, вызванная бессонной ночью и бесцельными самотерзаниями, давала о себе знать, а потому часов в семь вечера Паша, полностью вымотанный, уже был дома.
Однако Вершинин упорно не ложился спать, пытаясь хоть чем-то заниматься, пока не отрубится. Откровенно говоря, после всех мыслей, анализов, самокопаний, которые он устроил себе за день, ему было страшно засыпать — Паша теперь ужасно боялся, что не увидит снов, что значило бы оправдание его опасений. Юношу это отчасти даже смешило — иронично, еще пару дней назад — да даже сегодня утром — он мучился тем, что сны никак не проходят и все время донимают его в любое время суток, даже днем, заставляя думать о себе, а теперь, стоило им пропасть, Паша искренне боится их больше не увидеть.
А еще его весь вечер снова, в точности как утром, ни с того ни с сего ломало — ему ужасно хотелось чувствовать касания. Их мягкость, тепло, запах человека, который бы дарил эти самые прикосновения. Вершинин в принципе ценил касания — для него это был способ познания и мира в целом, и людей в отдельности, а также способ проявления, выражения своих эмоций, чувств и получения, понимания их же от других людей. И этим вечером — что, вероятно, было вызвано мыслями о возможной смерти человека из снов юноши — Вершинин ощутил острое желание тактильно почувствовать его. Если утром ему было абсолютно все равно, чьи прикосновения и вместе с ними утешение ощущать, то теперь хотел чувствовать и через это познавать, понимать только его. Ведь других людей, в том числе и близких, в касаниях которых Паша так нуждается, он может ощутить практически в любой момент, а прикосновения того самого человека, которого, быть может, и не существует или даже никогда не существовало — нет. Это катастрофически угнетало юношу, потому что, пожалуй, впервые в жизни он не мог выразить свою духовную близость с человеком через касания, а, возможно, никогда больше и не сможет. Это оказалось такой простой, но не менее неприятной и даже ужасающей истиной, что буквально пугало Пашу, а потому он усердно старался отвлечься и от этого.
Наконец, усталость взяла верх и кое-как угомонила Вершинина, который ей упорно сопротивлялся, заставив его уснуть, не вспоминая во сне о касаниях или чувстве вины. Этой ночью сновидений Паша не видел.