***
Молодой человек не помнил, как ушел из библиотеки. Не помнил, встретились ли они с коллегой. Вокруг него был один лишь бурелом, когда он открыл глаза. В нос ударил сырой холодный воздух и запах опавшей листвы. Сам он ползал на коленях перед канавой, перебирая руками землю. Пайнс почувствовал на своих пальцах что-то липкое и гадко пахнущее; в этой же смердящей субстанции желтоватого оттенка был его медицинский халат и брюки. Он вытер край рта рукавом пальто и понял, что его, кажется, стошнило желчью. С трудом встав на ноги, Мейсон заглянул в канаву: целая куча мертвых белых крыс была на ее дне. Среди измученных телец он заметил использованные шприцы и вскрытые ампулы. Юношу вновь настиг приступ тошноты. В тот же момент по другую сторону канавы приземлилось несколько падальщиков и Мейсон бросился прочь в надежде вспомнить путь к лаборатории, спотыкаясь о коряги и собственные дрожащие ноги. В подвале Пайнс застал Билла за работой у стола. — Ты разобрался с крысами? — Они были в канаве... И падальщики прилетели... И меня, кажется, стошнило, — Мейсон, перевозбужденный, в недоумении взялся за голову. — Да, именно туда я и просил их выбросить. Падальщики удачно подоспели, — Сайфер не стал отвлекаться. — Ничего не понимаю. Я был в библиотеке... — И мою телегу, судя по всему, забыл там же, — повернувшись к коллеге, раздраженно заметил ученый. — Сам ведь решил взяться за это, пока я разбираюсь с кошкой. — Какой кошкой? — опешил Мейсон, опускаясь на порог. — Сколько же всего я пропустил... — Всего лишь мой очередной провал, — безучастно ответил Билл, присаживаясь рядом. — Н-да, выглядишь так, будто отобедал чем-то с университетской кухни. Проигнорировав «комплимент», Пайнс окинул взглядом их лабораторию. В ней царил настоящий хаос, будто по всему здесь прошелся смерч. Все бумаги, ранее висевшие на стене или пылящиеся на столах, теперь лежали на бетонном полу, некоторые из них были разорваны в клочки. Рассыпался янтарь из банки, среди кусков бумаги потерялись камни, веники сухих цветов и один череп, а от доброй части посуды осталось лишь битое стекло. Маленький холодильник почему-то был повернут дверцей к стене. — Почему все разбросано? — Здесь всегда так. — Сегодня здесь больший беспорядок, чем обычно. — Кот не ожил. А я погорячился, — Сайфер достал из внутреннего кармана флягу и предложил ее Мейсону. — Что это? — Настойка из рябины. — Ты всегда ее с собой таскаешь? — Мне под градусом лучше думается. Немного поразмыслив, Пайнс все же отпил из фляги, кривясь от горькости спирта, и отдал ее обратно. Так молодые люди просидели на ступенях минут двадцать, передавая друг другу настойку. — Дьявол, — рыкнул Билл. — Я не понимаю, почему ничего не работает. Мы перебрали столько формул, столько хлама стащили... Сыворотка просто не может не работать! Сайфер нашел в процессе их совместной работы необыкновенную страсть к препарированию. Это сложно было не заметить, ведь количество «распятых» Биллом крыс явно превышало пределы академического интереса. Это занятие глубоко увлекало его; с холодной сосредоточенностью он вводил иглу в их жилы, наблюдал, как они наполняются сияющей смесью жизни в надежде заметить хотя бы крошечное сокращение какой-нибудь мышцы. Увы, ничего никогда не происходило. — Возможно, требуется выждать больше времени до наступления эффекта? — Не знаю, Мейсон. Я впервые чего-то не знаю, и это откровенно мерзко осознавать, точно я стал каким-то примитивным одноклеточным. — Не говори так... — тянет Пайнс, между делом понимая, что он, кажется, опьянел. — Ты чертовски вдохновляющий, Сайфер. — А ты чертовски пьян, сучоныш, — ученый рассмеялся. — И все же я польщен. Отчего-то Мейсону тоже стало смешно. Он тихонько засмеялся, стыдливо прикрыв глаза ладонью. Щеки горели от смущения, а спирт вскружил голову. — Извини, я звучу нелепо. — Брось, — Сайфер улыбнулся по-доброму и допил содержимое фляги, давая коллеге понять, что он тоже пьян. — Знаешь, я бы коллекционировал людей, которым нравлюсь, как насекомых под стеклом, чтобы они всегда были на своем месте. Никогда не предадут и ни за что не оставят. Мейсон глупо хихикнул. Билл достал из наружного кармана халата мятую пачку сигарет, прикурил одну и после нескольких глубоких затяжек передал ее приятелю. Он знал, что Пайнс не курит, и ему было интересно посмотреть на реакцию пьяного парня. Тот бросил хмельной взгляд на Сайфера и расплылся в теплой, но хитрой улыбке, а затем сказал: — Сначала научи меня. — Как пожелаешь, — пожал плечами блондин и принялся объяснять нехитрый процесс курения. Спустя несколько неудавшихся попыток, Пайнс уже уверенно держал фильтр меж пальцев. Если у Билла алкоголь стимулировал мыслительную деятельность, то Мейсона он явно храбрил. И ему это нравилось. — Я слышал, что ты перевелся с другого факультета... Это правда? — Да, так и есть, — Билл слегка насторожился. — Почему, если не секрет? Сайфер не горел желанием отвечать, но еще больше не хотел показаться подозрительнее, чем обычно. Подозрительнее, чем Мейсон привык. — Потому что я заложник своей идеи. — То есть? — с лица Пайнса не сходила глупая улыбка. — Мне были необходимы дополнительные часы химии, а психиатров этому не обучают. — Так ты учился на психиатра? — изумился Мейсон. — Совершенно верно. — Моя сестра говорила, что тоже пошла бы на психиатра, учись она здесь. — К счастью, ее здесь нет, — съязвил Билл, но пьяный коллега, кажется, совсем не заметил его враждебности и продолжил расспрашивать. — Так, получается, пока наш факультет учат ставить уколы, вы проводите гипноз и прочие фрейдовские трюки? — Психология — это, кажется, наука, а не колдовство, мой дорогой Мейсон... И Фройд не особенно поддерживал гипноз, а я не особенно поддерживаю его взгляды. Стал бы ты придерживаться теорий автора, которой выдумывал клинические случаи? Признаться, Мейсон не воспринимал факультет психиатров всерьез и смутно понимал разницу между профессией психотерапевта и психолога. Лучше было продолжать жить в неведении относительно этого вопроса, чем задать его Сайферу и опозориться. В любом случае его мнение о первом факультете Билла изменилось, когда он узнал, что тот посвятил ему целый год обучения. Значит, нечто стоящее во всех этих тонкостях о сознательном и бессознательном действительно есть. — Я бы почувствовал себя опозоренным, если бы потратил целый год обучения не на той специальности... — Почему? — Мне кажется, это выглядело бы как нехватка ума и потенциала с моей стороны, что оказалось чревато пустой тратой времени. — Люди придумали время, чтобы усложнить себе жизнь. Не люблю людей, которые усложняют жизнь, — за них многое приходится решать самому. Пайнс не был уверен, что полностью понял смысл сказанного, но переспросить не отважился. — Ты бывал на операциях? — сменил тему юноша. — Бывал. — И как, страшно было? — Было страшно, что у меня встанет на происходящее, — ухмыльнулся Билл в своей гадкой манере. Мейсон, выдержав театральную паузу, саркастично произнес: — Не думаю, что кто-то бы заметил. Сайфер хотел было ответить какой-нибудь колкостью, но в тот самый момент в подвале раздался едва ли знакомый людскому восприятию звук, подобный мрачной какофонии из самых недр христианского ада, — это был одновременно и свист ветра, и урчание болота, и хруст костей, с которых стекало кровавое месиво, чвакая и смердя. Тот звук гудел лишь несколько секунд, но этого было достаточно, чтобы запомнить его до глубокой старости, содрогаясь по ночам от воспоминаний о нем. Молодые люди тут же поднялись на ноги и увидели, как на столе дрожал недавно мертвый кот, пытаясь откашлять, должно быть, комок шерсти, хрустевший у него в глотке. Стоило им подойти ближе, как животное вскочило на лапы и зашипело, свирепо таращась на своих убийц сияющими, словно от ртути, глазами. Пока пьяный Мейсон не мог поверить собственным глазам, Билл схватил кошку за шкирку и радостно, от всей души засмеялся. Животное билось в судорогах, а счастью Сайфера не было предела. Пайнс, кажется, никогда не видел коллегу в таких блаженных чувствах, хотя больше внимания, конечно, привлекала внезапно ожившая кошка, изо рта которой уже вовсю шла розовая пена, смешанная с клочками шерсти. Мейсон хотел бы разделить радость ученого вместе с ним, но вид дрожащего, неестественно изгибающегося зверя, заходящегося слюной и жалобным завыванием, внушал ему куда больше жалости, нежели восторга. В конце концов, для него это была всего лишь ни в чем неповинная кошка, для Билла же — безликий субъект, удачный эксперимент. Шокированный, Мейсон закрыл рот тыльной стороной ладони. Его глаза слезились от резкого, удушливого запаха сгнившей плоти, через которую пустили мощный химикат. Однако реанимированная жизнь несчастного зверя продлилась недолго. Одним резким движением Сайфер свернул кошке шею с леденящим сердце хрустом и обратился к Мейсону, как будто ничего не произошло: — Не подскажешь, сколько времени прошло после инъекции?***
Прошло уже несколько суток со дня, когда формула, наконец, показала себя в действии. Мейсон испытывал печаль, понимая, что больше не вернется к рутине расчетов и экспериментов, но куда больше его опечалил сам Билл. После рокового, в жизни их обоих, вечера он стал откровенно избегать того, кого ласково называл своим коллегой. Сайфер более не ждал Мейсона у Асклепия, его не было видно в библиотеке. Последний раз, когда Мейсон видел Билла в стенах университета и окликнул его, тот лишь испуганно оглянулся и убежал. В нем никогда не было страха, но тогда он показался Пайнсу весьма встревоженным чем-то. Пайнс привычно сидел в библиотеке за учебой, но впервые не мог сосредоточиться из-за того, что ему было до слез тоскливо и до тошноты скучно. Неужели его бросили? Будь это так, Сайфер, вероятно, сообщил бы ему об этом... Быть может, дело в ревности? Быть может, Билла приводит в ярость перспектива разделять славу вместе с кем-то? Эти ядовитые, горькие мысли и неоднозначные вопросы мириадами кишели в голове несчастного юноши, лишь глубже погружая его в уныние. Дабы не сойти с ума окончательно, Мейсон решил отвлечься на местный контингент. Поставив локоть на дополненное издание древнего анатомического атласа, он угрюмо осмотрел присутствующих, по привычке не выпуская из рук открытый флакон с ртутью (что, к слову, казалось ему неоправданно безобидным). Первыми, кто бросились Пайнсу в глаза, были молодые люди за столом напротив. Один из них, явно крашеный блондин со смуглой кожей, увлеченно объяснял что-то своему миниатюрному другу с крупными родинками на лице и такими же крупными, воздушными кудрями на лбу. Мейсон не был уверен, но, кажется, они флиртовали друг с другом, и выглядело это престранно. Не потому, что оба они юноши, а из-за их карикатурно подростковой внешности. Обилие украшений в ушах и виднеющаяся за шиворотом выцветшая татуировка у того парня, что был повыше, в своей гадости не могли сравниться с едким цветом его волос, который выглядел не лучше того, чем Мейсона накануне стошнило. Второй молодой человек, кудрявый шатен, выглядел еще смазливее, и Пайнс не стал продолжать испытывать себя на стойкость, поэтому более в сторону этих воркующих не смотрел. «Сущая безвкусица», — подумал он так, будто с недавних пор стал сведущ в вопросах красоты. Следующий стол, привлекший внимание медика, был весь заставлен стопками толстых книг, словно изучавший их студент неосознанно для себя возвел из учебников циклопическое сооружение и укрылся в нем. Среди томов Мейсон разглядел множество неизвестных ему фамилий: Блейлер, Ясперс, Бумке, Ломброзо... Книга с названием «Половая психопатия» некого Рихарда фон Крафт-Эбинга и вовсе его смутила, не говоря уже о «Социологическом этюде самоубийства» Э. Дюркгейма. Отдельно лежали издания в ярких, свежих переплетах, вероятно, современные, хотя и среди них Мейсон не узнал ни одного автора, заметил лишь, что женских имен на новых книгах стало в разы больше в сравнении со старыми. Наконец, за кипами старой и новой литературы Пайнсу удалось разглядеть крохотную фигуру, которая занималась ее изучением. Он знал этого человека — это был карлик, который помогал Биллу украсть посуду для лаборатории в начале семестра. «Его ни в коем случае нельзя упустить!» — тут же подумал молодой человек, надеясь, что старый знакомый Сайфера сможет объяснить загадочные причины поведения последнего. Быстрым шагом Мейсон направился к карлику, привлекая внимание всей библиотеки. — Привет... — неловко прошептал парень и добавил: — Мне нужна твоя помощь. В ответ карлик лишь недоуменно поднял брови, словно услышал вместо приветствия откровенный бред и крайне оскорбился, что его отвлекли. — Мы знакомы? — Я знаю, что тебя связывала дружба с Биллом. Карлик цинично ухмыльнулся, возвращая свой взгляд в книгу. — Ты даже не знаешь моего имени, но в тебе уже достаточно наглости, чтобы просить меня о помощи. — Послушай... — Я не хочу ничего слушать, — тут же прервал Мейсона маленький человек. — В мои интересы не входит провалить экзамен из-за того, что я помогал какому-то сайферовому дружку взломать дверь в женское общежитие. — Все совершенно не так, как ты думаешь... — парень почувствовал растерянность. — Мы работали с Биллом месяцами, но как только наша работа дала плоды, он стал избегать меня! — Молодой человек, Вы в библиотеке, — сделал замечание Пайнсу некто из присутствующих. — Да знаю я! — огрызнулся Мейсон. После этих слов лицо его собеседника изменилось в своем выражении со строгого на немного растерянное. Кажется, в нем появилось сочувствие. Разумеется, карлик был наслышан об экспериментах своего бывшего друга, но он никогда не думал, что тот действительно добьется результатов. Он также был удивлен, что Сайфер воспользовался в этом деле чужой помощью. — Что ж... — подал голос карлик. — Вижу, ты стал очередной жертвой гадкой натуры нашего общего знакомого. Тебе повезло, что ты все еще продолжаешь обучение здесь, в отличие от предыдущего его... А впрочем, это не важно. — Ты сможешь помочь мне разобраться? — с надеждой спросил юноша. — Приходи в «Каверну» сегодня вечером. Соответствующий указатель найдешь рядом со спуском на цокольный этаж. Договорились? — Договорились.***
Несмотря на невероятное упорство в стремлении добраться до истины, Мейсон Пайнс никак не мог отделаться от своей извечной спутницы — тревоги, которая в последнее время являлась все чаще и без особой на то причины. Собственно, как и тошнота со слабостью, а также оставшийся перечень общих симптомов, ничего конкретного не означавших. В данный момент, тем не менее, его страх был вполне оправдан: вход на цокольный этаж находился рядом с самым старым местом в здании академии, что было оцеплено желтой лентой, поскольку там якобы велись ремонтные работы. Каково было смятение Мейсона, когда он понял, что ему необходимо пройти за ленту, чтобы оказаться в «Каверне», ведь именно это слово было криво высечено на камне в стене, вместе с указателем налево в виде стрелки. Оцепленное место откровенно напоминало катакомбы, которые уже поздно реставрировать, и меньше всего Пайнсу хотелось оказаться заваленным грудой камней. Решившись поднять ленту, он наткнулся на следующий высеченным ножом указатель: средний проход по левую сторону. Пройдя немного по каменному каналу, молодой человек свернул в следующий проход, помеченный стрелкой, снова с левой стороны. Мейсон вышел в зал с высокими витражными окнами, которых, как он думал, в академии нет с тех времен, как она перестала быть местом для богослужения. В центре зала была небольшая сцена, окруженная несколькими рядами каменных сидений, что напоминало внутренний вид колизея (воронку, грубо говоря). Однако не только витражи пропускали сюда свет; в правой стене зала открывалась арка, откуда исходило теплое, мягкое свечение, по всей видимости, от огня. Мейсон вошел в зал, не спеша поднимаясь от сцены к арке, из которой доносилось эхо чужих разговоров и смеха. Дойдя, наконец, до источника шума, он застыл на месте от страха подать голос, тем самым обратив на себя внимание весьма эксцентричной компании, вместе с которой сидел уже знакомый ему карлик. Вокруг керосиновой лампы собралось шестеро студентов: пятеро молодых людей и одна девушка. О, что это была за девушка... Пайнс никогда не видел таких раньше. Кажется, она была не только заметно выше, но и больше всех присутствующих здесь парней. У нее был широкий рот, и она то и дело улыбалась, показывая свои острые клыки, словно ей было очень радостно и свободно, либо же это была одна сплошная насмешка над остальными по праву возвышения над ними. Цвета ее одежды были несочетаемы, вульгарны, но в другой одежде, пожалуй, она уже не была бы собой. Кто-то из присутствующих назвал ее «Вероника». «Вероника...» — вторил Мейсон у себя в голове, завороженно наблюдая за ее большими глазами, в которых отражались блики огня, добавляя ее взгляду безумной страсти. Она была похожа на ведьму своими рыжими волосами в короткой неровной стрижке, длинными черными ногтями, больше походящими на когти, и множеством колец буквально на каждом длинном пальце ее рук, казавшихся бронзовыми в огненном свете лампы. У Вероники были кривые зубы, рубцы на запястьях, прикрытые золотыми браслетами, и искусственная шуба с длинным ворсом в оттенке фуксии. Когда она обратила свой хищный взгляд на Мейсона, он почувствовал, как его сердце больно кольнуло. Вслед за Вероникой на юношу обратили внимание и остальные. В своей наружности они почти не уступали подруге: один парень был одет в ярко-фиолетовый костюм в клетку, другой носил котелок и все они поголовно имели особое влечение к необычный украшениям (например, в виде броши с мхом на лацкане), не говоря уже о присутствии здесь карлика с парнем, у которого передние зубы просто не помещались в рот. На языке животных внешность этой компании, вероятно, означала бы, что они крайне ядовиты. — Проходи, Мейсон, — позвал медика маленький человек, приглашая сесть между ним и Вероникой. В тени этого небольшого помещения Пайнс заметил приличную коллекцию пустых бутылок, по большей части от вина. Было здесь и несколько не до конца опустошенных пузырьков. — Он словно учуял, что у нас сегодня особенный вечер. — Чем он так особенен? — осторожно спросил Мейсон. — Сегодня мы пьем бурбон, — неизвестный молодой человек отпил огненной жидкости прямо с горла и передал бутылку другому. — Бывал когда-нибудь на кукурузных полях? — Что?.. — Быть может, этот бурбон сделали из кукурузы, которая росла на поле, где инопланетные расы оставляли свои следы в виде посланий человечеству. По крайней мере, вкус у него действительно космический. — Я тебя умоляю, — тяжело вздохнула Вероника и прошептала на ухо Пайнсу: — Он любое пойло таким называет. Она стискивала меж своих костлявых пальцев персиковый ликер. Ее дыхание было сладким до приторности, Мейсон не мог его выдержать и непроизвольно наклонил голову вниз. Однако дышать от этого легче не стало, потому что взгляд его встретился со стройными ногами Вероники, едва закрытыми короткой бордовой юбкой. — Я не пришел за тем, чтобы пить ваш бурбон... — тихо начал Пайнс. Ожидаемо, никто не услышал его, продолжая выпивать и вести разговоры на свои темы. Кто-то поджег несколько брусков дерева, лежавших на камне, от чего небольшой зал вскоре был весь окутан дурманящим запахом пало санто — одновременно пряным и бодрящим. Густой дым закрыл Мейсону лица сидящих напротив него парней, но он все еще мог видеть их руки, ловко закручивающие табак в специальную бумагу. Самокрутки складывались на отдельном камне. — Нам нужно поговорить о Билле Сайфере. Вы знаете его? — на этот раз молодой человек звучал увереннее и серьезнее. На пару мгновений имя старого друга привело каждого из странной компании в оцепенение. — Боже мой, бедняга... — Вероника прижала юношу к своей груди и принялась жадно оглаживать рукой его кудри. — Отпусти его, мегера. — Не волнуйся, я оставлю тебе кусочек, — прошептала Вероника. Если до этого Мейсон сомневался, действительно ли это знакомые Билла, то теперь все его сомнения напрочь исчезли. Оцепенение сменилось возбуждением; каждому не терпелось высказать свое мнение о названной особе. Должно быть, очевидно, что ничего хорошего в сторону Билла Сайфера Пайнс не услышал. Все сошлись на том, какой Сайфер эгоистичный маньяк и сочли обязательным высказать Мейсону сочувствие ввиду того, что тот связался с этим больным человеком. Увы, кроме осуждения и сплетен ему не удалось услышать чего-то еще. Никому из присутствующих не показалась удивительной история о том, как упорно он стал избегать Пайнса. Помимо прочего, имели место быть даже абсурдные предположения, что родители Билла давно зарыты им же на заднем дворе их дома под соснами. Абсурдными они были лишь потому, что никто не проверял это, а не по причине обратных доказательств. — Он всех бросает, Мейсон. Ему просто надоедает близость, если спросить мое мнение. — У Сайфера настолько раздутое эго, что он нисколько не способен подумать о ком-то, кроме себя. — Да, определенно не способен. Запущенный случай. — Ах, Билли... Вечный праздник и вечная проблема, — Вероника по-театральному всхлипнула. — Психопат, — подытожил карлик. Высказывания этих людей вскоре начали поминать медику откровенную профанацию: они так увлеклись унижением Билла, что совсем не стали упоминать его гениальность и потенциал. Казалось, этот бедлам в виде потока вольных рассуждений уже невозможно было остановить, но тут некто вспомнил то, чего Мейсон никогда не слышал прежде. — А помните, как он был одержим каким-то парнем на первом курсе? Так его извел, что тот ушел из академии. — Думаешь, Сайфер так просто дал ему уйти? — подал свой голос парень, сидевший все это время в тени, поодаль от остальных. — Что ты имеешь в виду? — Мейсон не мог оставить эту историю без продолжения. После этого вопроса вид и без того сурового парня (он единственный в компании был одет в обыкновенный серый костюм без пиджака) стал еще мрачнее, и все же он продолжил рассказ: — У него был один особенный друг, о котором он рассказал мне, когда я помогал ему обустраивать его лабораторию летом, в подвале, где ты наверняка работал с ним... Я даже видел их пару раз вместе, в академии, но ни за что не подумал бы, что между ними есть хоть сколько-нибудь теплые, дружеские отношения. Я знал Билла не первый месяц, поэтому понимал, какой он человек. — Ты случайно не о том большом парне, у которого был самый высокий средний балл в прошлом семестре? — Да, это был он. Кажется, его звали Стэнфорд. Так вот, все считали, что с концом первого курса Стэнфорд забрал документы из академии и уехал, но я не верю в это. У Сайфера в лаборатории висело два халата, при чем один совсем ему не по размеру, а в кармане того же халата я заметил очки. Билл никогда не носил очки, но его приятель был в них постоянно. Можете думать, что я несу бред... Только ты, Мейсон, не удивляйся потом, что я оказался прав. — Докажи, — потребовал Пайнс. — У него в подвале еще стоит маленький холодильник? — Стоит... — Там и найдешь свои доказательства.