Ревность

Чердак встречает меня пылинками, кружащимися в столбцах света, проникающего сквозь слуховые оконца. Остренький запашок голубиного помёта, писк мышей за стенами, куча хлама и мусора, что натащили сюда поколения серодомных жителей. Свечи в лужицах воска, окурки и тусклый блеск опустевших бутылок. Бреду подальше от входа в потайной чуланчик, в котором Слепой изводит пауков игрой на флейте. Вздумай он сыграть свои увертюры в четвёртой, первым, кто кинулся его бить, был бы Сфинкс. Мне надо побыть одному и поговорить с собой по душам. Вот и стул со сломанным сиденьем, а вот и несчастные слушатели благотворительных концертов Вожака. Ну, если они вынесли заунывные звуки флейты, вытерпят и часок моих откровений. Приступим. Даже не знаю, с чего и начать. Настойка, выпитая с Рыжим, естественно, не разрешила мои сомнения, но несколько приподняла царившее в душе упадническое настроение. Вот только… — Рыжий решил посвятить меня в тонкости интима, — сообщаю паукам и смотрю на их реакцию. Насекомые не дрогнули, поэтому продолжаю. — Что, прямо в рот? — Угу, — согласно кивает Рыжий и шарится в моих запасах. — Слушай, Птица, а нет ли напитка повеселее? — Подожди, — перебиваю Крысу, так как озабочен услышанным, — он мне или я ему? — Ну это как пойдет, — Рыжий приспустил очки на нос и ощупал меня глазами, как гробовщик клиента, — но если ты наденешь незабвенные портки, то, думаю, сначала он. — Вот честно сказать, сомневаюсь, — говорю большому пауку-крестовику у разбитого окошка. — Ральф не был мной замечен в симпатии к блестящим вещам. Не могу знать, почему он носит чёрное, но пристрастием к этому цвету мы с ним роднимся. — Ты считаешь это приятно? — картинки, что нарисовал мне Рыжий, несколько волнуют меня. — Поставь банку — это настой череды от прыщей. Возьми ту, на которой рябина нарисована. А зубы не мешают? — О, отлей нам, у моих крысяток прыщи везде, даже на жопах. Рексик, ты когда банан ешь, тебе же вкусно и зубы не мешают? — Я же его ем, а не вот это вот. И банан, знаешь ли, не принимает активного участия в своем поедании. Паучий угол заволновался. Наверное от того, что речь зашла о еде, но там где-то Тень просачивается меж щелей и должен нагнать им мушек и блошек. — Допустим, — соглашаюсь с вожаком Крыс, чтобы не пускаться в пустопорожние споры, — а что будет после? — Ты учти, что Р Первый-то не пацан уже, чтобы с тобой всю ночь куролесить и на люстре качаться. Ты тоже здоровьем не блещешь, так что после вы будете лежать смирненько и отходить от непомерных физических нагрузок. — Уууу вещь, Стервятник! — Рыжий отхлебнул моей рябиновки и прослезился. — Ещё есть? — Не съезжай с темы, Рыжий. Просто лежать и всё? — Не думаю, что с первого раза вы дойдёте до взламывания плотин, — продолжает Крыс, всё ещё лёжа на полу в спальном мешке. — Ральф, может, и заснёт, всё-таки возраст, а ты можешь пощупать его везде, где там тебе снилось или мечталось. — Вот тут мне захотелось пнуть наглое тело на полу, — говорю я своим молчаливым собеседникам, — уж слишком прозорлив был Рыжий. Только, боюсь, всё закончится гораздо раньше, чем думает Рыжик. Стоит мне представить, как я коснусь его обнажённого тела, проведу губами по слегка шершавой к вечеру щеке и всё. Не будем сейчас об этом. — Давай дальше, — говорю я Рыжему, стая уже спит, устав от наших эротических фантазий, — потрогал я его где хотел. — Можешь даже облизать, — широким жестом разрешает мне Рыжий. Такая возможность щекочет нервы мурашками. — И укусить? — Легко, — машет с пола Рыжий. — Но ты аккуратней там, зубы-то не распускай. Ральф, сам знаешь, может и звездануть. Я молчу, представляя горяченькие картинки. Я бы укусил Р Первого за спину чуть пониже лопаток, а потом за бедро, а если уж совсем расшалиться, то и за сосок. Вздыхаю. Можно, конечно, сказать Рыжему, что Ральф меня никогда не бил. Пара подзатыльников в щенячьем возрасте и дёрганье за волосы — не в счёт. Но в тот вечер это была не нужная информация. — Дальше, — прошу я собутыльника, чувствуя острое томление в груди и ниже. — Ну, думаю, ближе к утру вы повторите начало вечера. Возможно, поменяетесь ролями, и тогда уже он будет слюнить, кусать и мять твои мощи. Дать совет? — Давай, — перспективы кружат голову. — Не выпендривайся и слушайся. У него опыта больше. Скажет: на колени — вставай на колени, закрой глаза, открой рот — не спорь, а делай. А то знаю тебя, начнёшь изображать оскорбленную невинность, тут и у самых бодрых опадёт. От воспоминаний у меня опять зуд и жжение в причинных местах, и можно бы было поёрзать, только стул жёсткий, гвоздики торчат сквозь обивку. Паучки смотрят на меня внимательно и задумчиво. Похоже я их шокировал своими откровениями. Они уже смирились с нудятиной, которою ночами раз в квартал выдаёт им Слепой, пытаясь повторить творчество Горбача. И тут прихожу я и рассказываю им порнотриллер, онемеешь тут. — А утром что будет, Рыжик? — переворачиваюсь на живот, чтобы было полегче. — А утром будет финита ля комедия. Либо его накроет чувство стыда и вины, и он выпнет тебя из комнаты, строго-настрого запретив даже дышать в его сторону, либо тебя ждёт самый жёсткий и развратный секс, тоже прикрывающий чувство вины. — А без чувства вины нельзя? — Можно, — легко соглашается Рыжий, — тогда ты поймешь, что это всё не твоё, что ты монах и отшельник, и сбежишь, не поднимая глаз, сидеть на стремянке и обгладывать себе кости самобичеванием. — Ещё варианты есть? — что-то мне не нравятся предположения Большого Крыса. — Есть, — заплетающимся языком отвечает Рыжий, хлебая рябиновую как воду, — чуть живой ты притащишься в спальню, и тут я приду тебя утешить и зализать твои телесно-душевные раны. — Фу, Рыжий, — стряхиваю с себя веснушчатую руку, ощупывающую мою ягодицу, — твои слюни меня не заводят. — Правильно, потому, что они лечебные, а не просто так. Спроси кого хочешь, вот Мертвеца спроси, он подтвердит. Он еще что-то бормочет в пьяном рябиновом угаре и засыпает. Крестовики пялят на меня свои многочисленные глазки и трепещут серо-коричневыми брюшками. Мне пора. Благодарю членистоногих за терпение, мне полегчало. Надеюсь, они не вывалят мои постыдные желания перед Слепым в преддверии очередного выступления. Пойду. Надо ещё пайеток на штаны нашить, чтоб наверняка.