Ревность

Он собирался проспать как минимум до обеда, но женские голоса, зовущие его по имени, беспардонно вторглись в сладкие утренние сны. Ральф сел на кровати, прислушиваясь. Не показалось. В его кабинете громко разговаривали, и, как он сумел определить, это были представительницы бухгалтерии. Спешно натянув штаны, футболку и перчатку, Ральф вывалился из спальни. Дамы, обронив «доброе утро», казалось, не обратили на него никакого внимания, прохаживаясь по комнате и сверяя номера на мебели с записями в своих бумагах. Инвентаризация. Он уже собрался возмутиться и напомнить, что сегодня выходной день, но его схватили за локоть и выволокли в прихожую. — Иди умойся, причешись, — Мормышка пихала его по направлению к ванной. — Я тебя побью, — мычал Ральф сквозь зубы, ибо пивное амбре грозило выжечь глаза подруге детства. — У меня выходной! — Щенок, — фыркнула Мормышка, тыкая Ральфу в бок остреньким кулачком, напоминая, что старше его на целых пять месяцев. — Сопляк и зелёнка! Ральф от дружеских тычков чуть не описался, да и извечная утренняя мужская проблема мешала разумно мыслить и продолжить беседу в тесном коридорчике. Он заскочил в ванную и вслед ему весело посоветовали переодеть штаны. — Пупырышка на ножках, — сиплым шепотом рявкнул Ральф в щелочку закрывающейся двери. — Почему не в понедельник?! Ну твою мать! Он еще и наизнанку оделся, бухгалтерскому серпентарию будет что обсудить за рюмкой чая. Как-то это унизительно и неуютно журчать в унитаз, когда за тонкой перегородкой в твоем кабинете, в личном и неприкосновенном логове, куда не допускается никто посторонний, нахально хозяйничают чужие. Ральф включил воду посильнее. А ему такой сон снился под утро. Он не помнил всех деталей, но там во сне тоже было утро, тёплый рассвет и шум моря, который очень мешал по понятным причинам, но он старался не отвлекаться. У него было важное занятие: расчесать спутанные, золотистые волосы. Волосы были длинные, почти до пояса своего костлявого владельца, который сидел от чего-то голый на стуле посреди морской пены. Занятие Ральфу нравилось: пропускать мягкие льняные пряди через пальцы, разбирать колтуны (и где так можно сваляться?) волосок за волоском, проводить гребешком от корней до самых кончиков, придерживая их рукой. Смотреть, как дорожки, оставленные зубцами расчёски, сливаются в единый поток волос. Во сне, предаваясь этому вполне невинному занятию, он был близок к весьма острому удовольствию. Ральф яростно драил зубы разлохмаченной щеткой и, смотря в глаза своему отражению, говорил себе не самые приятные слова. Что он себе пообещал вчера? Где результат? Бритьё и прочую красоту пришлось отложить на потом. Вернувшись в кабинет, он обнаружил женщин, ползающих вокруг его стола, они искали инвентарный номер. Одна из них уже заглядывала под крышку, другая осматривала боковые панели, Мормышка сидела на его рабочем месте и открывала ящики, проверяя наличие номера на боковых стенках. Ральф прирос к полу. Если она сейчас откроет нижний ящик, а там у него помимо бутылки коньяка, но это мелочи жизни, там у него картинки. Весьма такие непедагогические картинки за авторством некого под литерой «Р», и он собирался вчера их порвать и выкинуть, да только опять рука не поднялась. Мормышка взялась за ручку среднего ящика, сердце Ральфа подскочило к горлу, а желудок куда-то утащило к коленям, но тут главбуховская Кобра нашла заветные девять цифр. Сердце, как с горки, скатилось на место, желудок заползал из колен медленно и неохотно. «Нервы ни к черту!» — с облегчением подумал Ральф, и чуть не пропустил пристальный взгляд Мормышки, указывающий ему на спальню. О черт, они же и там будут казенную мебель с ведомостью сверять! Пришлось метнуться кабанчиком, сгрести одеяло с подушкой, запихав постельное в шкаф. Открыть форточку, задвинуть полудохлую герань за гардину, вытряхнуть пепельницу в окно и даже залезть под кровать, чтобы добыть из пыльных недр несколько носков. Комиссия вплыла в его келью и занялась учетом и переучётом. — Скромно живешь, по спартански, — Мормышка прислонилась к косяку рядом с бледным Р Первым.— С такой кроватью на романтику не разбежишься. — Я выбираю партнеров потоньше, — огрызнулся Ральф. — За вами числится этажерка, — прервала их диалог серьёзная дама в очках. — Где она? — Без понятия, — буркнул Ральф. — В наших списках за вами числится этажерка, торшер и два кресла, а у вас только одно. Если мы не найдем это в других кабинетах, будем разбираться с вами отдельно. После этих слов бухгалтерия покинула его холостяцкую обитель с поджатыми губами и грозным сверканием очков. — Ну? — Мормышка уселась на стол и, покачивая полуснятой туфелькой, с интересом смотрела на него. — Чего «ну»? Кофе будешь? — Буду. Не томи, рассказывай. Мой мальчик не вышел сегодня, а ты рычишь, весь из себя загадочный. Опухший и сердитый. Было? Ох уж это женское любопытство, все-то им надо знать в подробностях. — Не было, — буркнул Ральф, разливая кипяток. — Пива перепили и разошлись по домам. — Ой крутишь ты чего-то, Бродяга. Давай, говори правду. Небось подпоил моего кудряшку, гнусно надругался над беспомощным телом и бросил одного. Ральф покопался на полках в поисках чего-нибудь, что могло бы облагородить кирпичную крошку под названием «Кофе растворимый сублимированный». Нашлись пряники, в состоянии, в котором можно гвоздь забить, и одинокая шоколадная конфетка с нарядной Красной Шапочкой на фантике. — Что вы предпочитаете, миледи, — обратился Ральф к Мормышке, которая опять уселась на его место, — прекрасные мятные пряники полувековой давности или абсолютно безвкусную конфету с непослушной девочкой на этикетке? — И то, и другое. Мне, знаете ли, надо блюсти линию, — женщина огладила себя ладонью по боку, — держать форму. Не юли, рассказывай. И Ральф вынужден был признаться, что он плесень, мох, стафилококк золотистый и чайный гриб. Что прошли те годы безалаберных легких связей, когда лишь бы шевелилось и было согласно, что теперь он стал разборчивым и привередливым, капризным, брезгливым и абы с кем не хочет, а точнее вот ни с кем не хочет, кроме… — Я смотрю ты совсем завял, цветок ты мой душистых прерий, — Мормышка вынула пряник из кружки и попыталась откусить. Ральф, желая сменить тему, спросил, почему она работает в выходной день, и когда ему нужно обозначить занесение денег главному аудитору, а то Акула нервничает и теребит его вопросами. — А вот сегодня и занесёшь. Топай в магазин за вином и закусью. Я сегодня у тебя переночую на твоем ложе скорби, — Мормышка состроила такую гримасу настоятельницы ордена монашек-кармелиток, что Ральфу тут же захотелось потаскать её за волосы, как в старые добрые времена. — Хочу поработать эти дни, а то боюсь, как бы некоторые документы не пропали тут за выходные, — пояснила ему Мормышка перед уходом. Этим вечером его ждал задушевный разговор и, честно сказать, эта инвентаризация его чувств была ему очень нужна.