Слишком прекрасны

— Ці слова для тебе схожі на жарт? (Эти слова для тебя похожи на шутку?) — огорчился Армия: ко глазам подступали слезы. — Я навіть не знаю, що сказати. Ти для мене не більш ніж людина, яка виховала мене. І навіть якщо я люблю тебе, то тільки тією любов’ю, якою дитина любить матір. (Я даже не знаю, что сказать. Ты для меня не больше, чем человек, который воспитал меня. И даже если я люблю тебя, то только той любовью, которой ребёнок любит мать.) — растерянно пробормотала украинка. С одной стороны, она не собиралась задеть УПА, но с другой… Вдруг парень уйдет, откажи она ему? Украина вздохнула, взвесила все «за» и «против» и взглянула на повстанца, после чего окончательно высказалась: — Пробач, але я кажу «Ні». Я не можу відповісти тобі взаємністю. (Прости, но я говорю «Нет». Я не могу ответить тебе взаимностью.) По комнате разлилась неловкая пауза — у неё имелись все шансы, чтобы продолжиться, если бы не появившийся кот, который принял ленточки на венке украинки за идеальную игрушку. Заметив его безобразие, хохлушка резво вскочила с кровати и высвободила свою вещь. Оскорблённый кот предпочел поспать. Украина скрылась на кухне, пора собираться на работу, как никак. УПА же неподвижно застыл на прежнем стуле: взгляд, направленный вниз, грустно потупился. Ворох опасений раздирал голову. Огонь любви и раньше порой обжигал сердце, но теперь то что поделаешь? Он многое понимал и дальше подбирался к верной гибели. По всей видимости, наступило то время — парню лучше пропасть и снова обратиться тенью, готовой в ответственный момент уберечь украинку от напастей. Хотя, уже зависит от решения самой Сальной Республики. Разнервничавшаяся украинка старалась как можно скорее собраться и покинуть дом, ибо обстановка создалась не из приятных. Она умылась, позавтракала и с одеждой вернулась в комнату: — Ти тут довго ще будеш сидіти? Мені потрібно переодягнутися. (Ты тут долго ещё будешь сидеть? Мне нужно переодеться.) — случайно бросила Укропинка с какой-то ноткой грубости — она не хотела так. — Я вже йду, вибач. (Я уже ухожу, извини.) — извинился УПА и оставил её. Он поплелся в собственную комнату, не забыв удариться об стенку, и сразу раскинулся по постели. Повстанец потянулся к тумбочке со спрятанным внутри фотоальбомом. Запечатленных в нём мгновений мало — столько же возможностей предоставлялось УПА находиться с украинкой, хоть и подобного для него вполне достаточно, чтобы влюбиться. Не об этом. Не успел он раскрыть альбом, как услышал следующее: «Я ушла, буду поздно». Украина попрощалась на русском языке — значит, вряд ли спешила куда-либо. А если судить и по скорости покидания квартиры, так ещё и явно разозлена, учитывая силу хлопка дверью — вдобавок ко всему напугана. УПА замечательно разбирался в поведении девушки, ведь знал о ней практически любую информацию. Полячка уже издалека приметила, что с венком Украины неполадки. Да, несмотря на спасение от кота, она забыла его поправить. Как только они поравнялись, Польша отвесила ей комплимент: — Вау! Какой красивый венок. Новый дизайн? — тот, на самом деле, выглядел отстойно, но из-за своей подлости девушка нарочно прельстила. — Правда? Спасибо. — смутилась украинка и едва улыбнулась. От Польши не улизнул столь «помятый» вид подруги. — Что-то случилось? Выглядишь устало. — Рано проснулась, да и утро провела не так, как остальные. — А что случилось? Я тебе могу помочь? Тебя обижает этот говнюк? Если хочешь, поживешь у меня. — предложила Польша. «Говнюком» она называла УПА, ведь отношения между ними оставались натянутыми. — Нет, просто… Давай я тебе позже расскажу. После работы. Заодно заскочим в кафе. — приободрилась Украина. Спустя длинный рабочий день им удалось выбраться в кафе и поговорить по душам. — Так что произошло? — насторожилась полячка. — Понимаешь, УПА… УПА, он признался мне в любви! Из-за внезапного заявления Польша подавилась мирно отпитым кофе. Какого?! Её манила цель — разрушение жизни такой швали, как Украина. Она слишком близка! «Она погрязнет в проблемах, как итог: впутается в долги, распродаст гектары своих земель, начнет ныть и помрёт!» — девушка застряла в «прекрасных» мыслях и вырвалась из транса только благодаря голосу мнимой подруги. — Ау! Земля требует Польшу, как слышно? — Ой, прости. Я задумалась, повторишь? — Ох, ладно. Короче, утром он излился мне о глубоких чувствах. Я ответила, что не люблю его. Пусть даже и люблю, но тогда только как опекуна. Он ощутимо взгрустнул, и… Я переживаю за него и его здоровье. Что думаешь? — Зайка моя, таких, как он, надо гнать в шею. — категорично отрезала Польша. — Но почему? Он не пакостил мне. Даже наоборот! — Пойми, это — токсичность. Родись он нормальным парнем, то не заставил бы тебя чувствовать подобное. А так — гони его к каждому на тебя напавшему. — аргументировала Польша придуманной минутами ранее позицией. — Но он, похоже, добр со мной… Вдруг как-то навредит себе? — Дорогуша моя. Навреди он, то исключительно ради показухи. Не обращай внимания. И вообще, ты видела, как он ослеплен независимостью? — надавила девушка, стрельнув глазами по чуть ли не плачущей украинке. — Но ему хочется как лучше для меня… — возразила Украина. Со стороны это походило на противостояние двух кардинально разных личностей. Не вытерпев и нескольких идентичных реплик, украинка пролепетала нечто похожее на «Спасибо» и унеслась домой. Полячка подтолкнула её к выбору: либо она, либо он. Ещё бы, укропинка ужасно расстроилась, отчего силой воли сдерживала слезы. Повстанец оживленно поприветствовал её, нырнувшую вовнутрь прихожей. — Привіт, ти сьогодні набагато раніше, ніж зазвичай! (Привет, ты сегодня гораздо раньше, чем обычно!) — радостно выкрикнул УПА, разводя руки — приглашение в объятия, проигнорированное украинкой. Уголок губ дёрнулся в улыбке; и, тем не менее, девушка двинулась мимо него. — Щось сталось? (Что-то случилось?) — Я дуже втомилася. (Я очень устала.) — объяснилась Украина и разбито вздохнула. — Втомилася? Ти виглядаєш більш сумною, ніж втомленою. Все добре? (Устала? Ты больше выглядишь грустной, нежели усталой. Всё хорошо?) — обеспокоенно засуетился УПА и последовал в комнату за укропинкой. — Я ж дала зрозуміти, що я в порядку! Відчепись! Навіть якщо щось і сталося, то це не твоя справа! (Я же дала понять, что я в порядке! Отстань! Даже если что-то и случилось, то это не твоё дело!) — рассердилась от неизбежности хохлушка, не без досады с яростью заскрипев зубами перед парнем. Армия вцепился в стену с единственным чувством, сияющим в глазах — жалостью. Украина в порыве в край не вспылить решила уединиться на кровати; она не отводила взгляда от повстанца, надеясь, что тот примет посыл и удалится. Несообразительный УПА подступил и устроился на корточках. — Ти завжди можеш розділити зі мною перешкоди, які тебе турбують. Ми впораємося. (Ты всегда можешь разделить со мной преграды, которые тебя беспокоят. Мы справимся.) — успокоил он и подался вверх — всего то приобнять Украину. Сломленная, она как с цепи сорвалась: — Ні, не впораємося! Ти засліплений своєю незалежністю! Ти ніколи не думав про мене! Чого хочу я? Це все через тебе! Не хочу, щоб ти існував! Зникни! Зникни! Зникни! Правильно батько робив, коли вбивав тебе! Даремно я дозволила тобі людську подобу! Щезни! (Нет, не справимся! Ты ослеплен своей независимостью! Ты никогда не думал обо мне! Чего хочу я? Это всё из-за тебя! Не хочу, чтобы ты существовал! Исчезни! Исчезни! Исчезни! Правильно отец делал, когда убивал тебя! Зря я позволила тебе человеческий облик! Исчезни!) — закричала украинка. УПА отстранился с пониманием единственного — сейчас он и вправду испарится. Он вымученно, наигранно улыбнулся и сквозь боль обнял вырывавшуюся девушку, хрипящую осиплым голосом, как же он задолбал. Последним, что въелось в подсознание, осталась Украина, которая замерла в крике. У кого-то в квартире разворачивалась неподражаемая драма, кто-то, как США, рысачил в поисках Аляски, а кто-то, словно Польша, хватается за живот от смеха. Союз же подобным не страдал и, распластавшись в домашней одежде, под бубнёж телевизора запихивался бутербродами. И ничего в жизни ему не мешало, как тут — закончились эти самые бутерброды! СССР вскочил и поковылял на кухню, приготовить ещё. По пути он напевал под нос невероятно интересную песню с недоступно-глубоким смыслом: «Билли Джин насрал в кувшин! Ау, ау, ау!». Даже погода не предвещала беды; до тех пор, пока Совок не приметил голубя. Обычного, среднестатистического голубя — для нескольких суток преследования его оказалось достаточно один раз покормить батоном в парке. Впредь птица не курлыкала и не клевала форточки, но ведь учение подвластно любому? — Курлык-курлык! (Впусти меня!) — издал следующий, характерный для голубей звук Голубь и заклацал клювиком по стеклу. Союз подкрался и принял птицу в помещение. — Поживешь у меня как домашний питомец. Назову-ка я тебя Голубем! В честь твоей голубиности! — воскликнул он с неким восхищением и гордо покрутился перед зеркалом, будто в одиночку изобрел гениальное устройство. — Курлык-курлык-курлык! (Я, вообще-то, Геннадий!) — злобно возмутился Голубь. — Я рад, что тебе понравилось имя! — ликовал СССР.