Равновесие

Даже до того, как покинуть пантеон богов, Жизнь было сложно назвать публичной персоной. Она всегда предпочитала уют своего сада дворцовым залам, а тихое уединение — праздным сборищам, что представляли из себя многочисленные собрания высшего света. Обитель правителя богов была весьма впечатляющим творением архитектуры, однако в его стенах Ториэль чувствовала себя оторванной от родного элемента, и не только в плане своей магии. Общество богов было… шумным. Как сущности, что были не просто наделены, но специально сотворены, чтобы быть воплощениями великих сил, боги вполне справедливо считали, что превосходят всех остальных. И это было бы нормально, будь это молчаливым признанием очевидного факта, но почему-то внутреннего знания об обладаемой ими мощи было недостаточно, и большинство богов были печально известны тем, что жаждали внешнего признания. Хотя Жизнь честно не знала, откуда это взялось. Поклонение других существ никогда не было обязательным для сохранения их сил, ибо оно не было их источником, не говоря уже о том, что самые первые боги пришли в этот мир задолго до того, как Ториэль населила его смертными. Поступок, который в свое время был назван импульсивной и безрассудной ошибкой молодости, потребовавший вмешательства в высшую материю и сотворения аж двух новых божеств, ныне воспринимался как данность, и многие юные боги едва ли могли представить существование без храма в свою честь и шепота своего имени у смертных на устах. Но даже до появления людей, что могли бы бесконечно восхвалять их, боги были склонны выставлять свою силу и влияние напоказ. Жизнь тоже не была лишена этой тяги, желания раскрыть истинный потенциал своей магии и сотворить с ней нечто грандиозное, изменить само мироздание своей волей… И один раз она уже изменила. В этом смысле тот ее порыв и правда был поспешным и во многом необдуманным, совершенно не учитывая мировой баланс, и Ториэль потребовалось много времени, чтобы осознать весь его вес. Но по крайней мере эту часть она могла понять. Когда столь многое находится в твоей власти, любопытство к собственным силам, и есть ли у них границы, легко объяснимо. Но чего Жизнь никогда не искала, это дифирамб в свою честь и многогласного признания толпы. Она никогда не использовала свою магию с целью покрасоваться перед другими или заслужить их уважение. Ей это было не нужно. Но почему-то именно это в какой-то момент стало визитной карточкой божественного круга. Во многом на это повлиял ее супруг, властитель неба, кому было предначертано направлять их, и кто первым ввел традицию регулярных общих сборов. Поначалу эти собрания должны были помочь ему отслеживать деятельность других божеств, но их слишком быстро заменили роскошные и откровенно безвкусные балы, что в своей сущности были не более чем фарсом. Способом укрепить собственную власть и подкормить эго всех приглашенных, давая им повод почувствовать себя еще более важными, чем они уже были. Казалось бы, богам не нужно было никому и ничего доказывать, но такие празднества быстро вошли в моду, и так как Ториэль тоже занимала трон, ее присутствие на подобных мероприятиях быстро перестало быть просто ожиданием и практически превратилось в обязанность. И если говорить без прикрас — Жизнь презирала каждую секунду этого. Конечно, это не значило, что ей недоставало манер — как верховная богиня, она прекрасно умела вести себя в обществе, и ей даже не приходилось притворяться, чтобы быть милой и приветливой с гостями. И все же с каждым новым приемом в честь все более размытой и неясной причины, она натыкалась на мысль, что этого было слишком много. Слишком много людей, слишком много звуков, слишком много едва знакомых лиц, что так настойчиво требовали ее внимания и благословения. Все ее окружение состояло из богов, но даже когда каждый встречный был высшей сущностью в собственном праве, Ториэль обнаружила, что ее возводят на пьедестал. Она была идеалом, на который равнялись остальные боги, и за ее расположение велась постоянная борьба, но платой за это безграничное восхищение были настолько же нескончаемые ожидания соответствовать этому навязанному статусу. Жизнь не могла показать слабости, не могла омрачить пантеон тревогой или злостью и не могла раскрыть даже собственному мужу, что несчастна. У богов должно было быть все время в мире, ибо они не были привязаны к нему, но Ториэль все равно обнаружила, что ей совершенно не хватает времени на себя. К счастью, ее работа позволяла ей извинить себя и хоть ненадолго вырваться из тесной хватки толпы, но этого быстро стало недостаточно. Она чувствовала, будто ее разрывали со всех сторон, и может, именно поэтому она не выдержала и поддалась собственной силе, стремясь найти утешение в творении. Хоть раз не думать ни о чем, кроме своего дара, своего предназначения — она была рождена созидать, а не ублажать чужую потребность в ее компании, и в тот день она погрузилась в это, как никогда раньше, даря свет своего пламени чему-то новому. Сознательным существам, что не были богами, но тогда еще не были названы смертными, ибо Смерти как концепта еще не существовало. Маленький просчет, который ее супруг быстро поспешил «исправить», и Жизнь до сих пор съеживалась от мысли, что в чем-то Асгор оказался прав. Стремясь забыться, она увлеклась и не заметила, как покачнула баланс. Но хотя позже Ториэль согласилась, что он должен был быть восстановлен, в тот момент она абсолютно ненавидела предложенный способ. Бог неба и бог магии, два верховных существа, к которым Жизнь когда-то питала любовь и уважение, объединили свои силы, чтобы привести в мир новое божество, чьим единственным предназначением было уничтожить то, что она сотворила. Все ее старания и страсть, все то, чего Ториэль действительно хотела от своего существования, должно было быть стерто, чтобы они могли вернуться к бессмысленным собраниям и балам и не отвлекаться на ее странные заскоки. Именно тогда Жизнь поняла, что с нее хватит. Она не могла этого вынести, ничего из этого. Ни шумную толпу, ни бесконечную тягость внимания, ни настолько оскорбительное игнорирование желаний ее сущности. Небесный дворец, что она веками считала домом, стал тесным и душным местом, в котором она была заперта как в клетке, и Ториэль просто не могла там больше оставаться. Она сбежала. Скрылась в бесконечно далеком слое реальности, запечатала его своей магией и только после этого впервые почувствовала себя свободной. В ее новой обители не было блистающих золотом статуй, бесконечно простирающихся мраморных залов или неизменно следующей за ней толпы, но именно поэтому ее Тайный Сад казался гораздо более привлекательным местом по всем параметрам. Тихий, укромный, только она наедине с природой, и где она могла посвятить свое безраздельное внимание тому, что ей действительно нравилось. Жизнь была действительно счастлива в своем новом положении и не чувствовала, что ей нужен кто-то еще, твердо вознамерившись отрезать себя от общества богов и больше никогда не видеть никого из них. Однако этому решению оказалось довольно сложно следовать, когда ее тайное убежище было раскрыто. Наверное, она должна была ожидать этого. И был смысл, что ее нашел именно он. В конце концов, мрачный жнец был сотворен как ее противоположность. Она покачнула мироздание и сама навлекла на себя эту связь, вторая чаша весов, что отныне уравновешивала ее, и от которой ей было не скрыться. Неважно, как далеко она сбежит, бог Смерти всегда сможет разыскать ее, и поначалу Ториэль искренне негодовала от этой мысли. Ей уже пришлось смириться с недолговечностью своих творений, но неужели общество богов создало Рипера еще и за тем, чтобы еще больше контролировать ее? Чтобы тот стал мрачной тенью за ее спиной и неподъемным грузом на другом конце цепи, что навсегда приковала бы ее к миру богов. Вечный преследователь, что не позволил бы ей вновь использовать свои силы так, как пантеон не одобрял, и всегда мог вернуть ее назад, стоит ей попробовать уйти. Перспектива была ужасающей и тошнотворной, но как оказалось, Рипера никто не посылал, и даже больше — он и сам не спешил возвращаться. И как только Жизнь отвлеклась от собственных страхов и выслушала жнеца, она поняла, что тот никогда не заслуживал ее ненависти. Ториэль просто была зла на ситуацию, на супруга, на навязанную связь — но никогда на него. Рипер не был виноват ни в чем из этого, и на самом деле, во многом он согласился с ней. Общество богов утомляло и его тоже, все эти бесконечные формальности, которых жнец не понимал и не признавал, и если быть совсем уж откровенным, ему просто не хотелось им следовать, ибо его присоединение к божественному кругу было встречено в лучшем случае холодно. Уход Жизни оставил уродливый шрам на пантеоне, и братьям-жнецам не повезло стать наглядным напоминанием об этом, не говоря уже о том, что богу магии пришлось пожертвовать собственной сущностью, чтобы привести их в этот мир. Два бога, которых все любили, ушли, и никто не хотел видеть Рипера и Грима как замену. И несмотря на то, что их сотворение было ответом на кризис, и они должны были стать решением проблемы, казалось, что правитель неба так и не потрудился объяснить это остальным. Так что когда поползли слухи, что на самом деле братья были причиной, почему Ториэль сбежала, никто не потрудился их поправить. И даже если отчасти это было правдой, Жизнь никогда не хотела, чтобы за ее поступки и решения винили или тем более презирали кого-то еще. И она лишь больше разочаровалась в своем прежнем обществе, поняв, как легко они нашли козла отпущения, лишь бы не признавать, что боги тоже не идеальны и способны на ошибки. Все это было сложно переварить, но узнав о тягостях чужого существования, Жизни не потребовалось много времени, чтобы проникнуться пониманием и сочувствием к мрачному богу, и вскоре их связь перестала ощущаться как бремя. В ее скромном доме впервые появился гость, и она была удивлена, осознав, что тоже тянется к чужому присутствию. Несмотря на грубый старт и ранние опасения, компания жнеца оказалась освежающе искренней. Ториэль не нужно было держать фасад идеала перед ним, и их разговоры никогда не воспринимались как обязанность. Бог Смерти действительно слушал и уважал ее, так, как собственный супруг и пантеон под его началом никогда не могли, и это много значило для нее. Но даже так, Рипер и изредка его брат стали единственными исключениями, и она никогда не думала, что пустит в свою священную обитель кого-то еще. Особенно после того, что случилось через пару десятилетий после их знакомства, и последствия той трагедии преследовали их мир до сих пор. В то время Рипер все еще был юным и едва оперившимся богом, и хотя Ториэль была той, кто создала смертных, на самом деле не она установила порядок круговорота душ. Это было заслугой верховного бога магии, но с его исчезновением, никто так и не смог объяснить Риперу или Жизни все тонкости, как этот новый баланс работал. Им пришлось разбираться по пути. И как это обычно бывает… путь не обошелся без пары ранних ошибок. Богу Смерти нельзя сомневаться, пожиная душу. Но об этом Рипер узнал лишь на тяжелом опыте, в результате чего одна особо буйная потерянная душа оказалась осквернена и вырвалась из круга перерождения. Но что хуже, беспокойный дух отважился напасть на жнеца и сумел забрать его косу. Косу, лезвие которой оказалось направлено на Ториэль, когда ее собственное творение вломилось в ее дом, отследив через заключенную в чужой магии связь, и положило конец ее божественному существованию. По крайней мере на время. Боги были не из тех, кто мог так просто умереть — в их мире Смерть была чем-то рукотворным, созданным как идея в момент присоединения Рипера и Грима к пантеону, но даже их сила не была спроектирована как оружие против других богов. За всю историю их вселенной, лишь два божества действительно расстались со своей сущностью, доказав, что это вообще возможно, но Жизни повезло, и она не стала третьей. Рипер спас ее, сохранив каплю ее магии в хрустальном цветке, и в некоторых аспектах это укрепило их отношения, но также неизбежно оставило шрамы на них обоих. Жнец еще очень долго корил себя за то, что позволил своей силе стать причиной ее боли, а сама Ториэль, пусть не осознавая этого, еще больше закрылась, обнеся свой сад даже более мощными печатями и замками. Она не могла поверить, что ее застали врасплох в ее собственном доме, и это плохо повлияло на ее и без того подорванную способность к доверию. Для бога Смерти двери все еще были открыты, но с того дня Жизнь еще сильнее укрепилась в мысли, что ей лучше не сближаться с другими. Все изменилось, когда Мультивселенная разверзлась перед ними. К ее силе воззвали, умножили, и в одно мгновение бесконечное множество реалмов оказались в ее власти, требуя ее помощи. Поначалу это было ошеломляюще, и Ториэль была откровенно перегружена, как и ее партнер по несчастью. Других богов это тоже затронуло, но в гораздо меньшем масштабе, и из того, что Жизнь поняла, прислушавшись к воле мироздания, она и Рипер были особенными. Что-то о том, что их родной мир не ценил их по достоинству, и потому их избрали быть новыми столпами Мультивселенского баланса. Большая честь, но еще большая ответственность, о которой они не просили, и там, где рутина других богов не слишком изменилась, Ториэль впервые со времен своего побега столкнулась с необходимостью покинуть свое убежище. К ее огромному облегчению, Создатели как будто знали, с чем ей будет комфортно, и места, которые нуждались в ней, были далеко не такими страшными, как она представляла. Их зов приводил Жизнь в незаконченные миры, где не было никого, кто мог бы на нее наброситься, и она могла спокойно отдаться своему самому любимому занятию — творению душ. Никаких отвлечений, никаких беспокойств, лишь она наедине со своей силой, которой богиня впервые могла дать столько воли, сколько хотела. Создатели были только рады дать ей простор фантазии и свободу в этом отношении, позволяя Ториэль вдыхать жизнь в персонажей, которые были не так важны для их идей, но чье существование предполагалось, чтобы заполнить мир. И самое главное, это было пространство, куда никто другой не мог попасть и потревожить ее. Что-то, чему Жизнь была искренне рада поначалу, пока не поняла, что чего-то не хватает. За ее работой больше никто не наблюдал, не надоедал глупыми шутками и не разбавлял рутину разговором… И Ториэль с удивлением осознала, что все эти века она никогда не была по-настоящему одна. Бог Смерти приходил к ней так часто, как только позволяла его собственная работа, и он стал неотъемлемой частью ее зоны комфорта. Но Рипер не мог следовать за ней в наброски, и хотя Жизнь все еще не хотела толпы, она обнаружила в себе отчетливое желание поговорить с кем-то. Один собеседник, что разбавил бы тишину. И Создатели вновь прислушались к ней. Это был ничем не примечательный мир на грани зарождения, с отличием лишь в том, что Ториэль проскользнула в него чуть раньше, чем обычно. И была поражена, когда наткнулась на еще одно потустороннее присутствие. Существо, в котором она не ощущала собственного пламени, и все же он каким-то образом был жив. Небольшой скелет в компании куда превосходящей его размеры кисти, зрачки которого вечно перескакивали через формы и цвета. Не бог ее мира, но еще один столп, что Создатели избрали для себя, и Жизнь вновь ощутила призрачную нить уже знакомой связи. Хотя там, где Рипер был ее противоположностью, Инк был скорее коллегой. Они оба были на стороне созидания, но отвечали за разные его части — художник был властен над миром материи, тогда как она вдыхала в эту материю жизнь. Факт, который ее новый знакомый был весьма восторжен обнаружить. Как хранитель объяснил, ему всегда было любопытно, что происходит с миром после того, как в его помощи перестанут нуждаться, но обычно он не решался это проверять, как будто что-то удерживало его от этого. Однако в тот раз это же странное чувство убедило его задержаться, и именно так они пересеклись. Инк никогда не заставал, как безжизненные наброски персонажей становились существами из магии, плоти и крови, точно так же, как сама Ториэль никогда не спрашивала себя, откуда берутся пейзажи, что она посещала, однако теперь занавес тайны наконец приоткрылся. В тот день они оба узнали, что не одни удерживают Мультивселенную на своих плечах, и это было одним из самых приятных открытий с тех пор, как Жизнь поняла, что Рипер не был ей врагом. Казалось бы, столько времени в изоляции должны были отбить Ториэль любое желание внешнего контакта, но с Инком было странно легко. Он понимал и разделял ее страсть к творению так, как мрачный жнец никогда не мог, и хотя художник был откровенно заворожен ее способностями, он никогда не указывал, как именно она должна их применять. Его работой было подбадривать Создателей и поощрять чужой потенциал, и Жизнь определенно чувствовала это в том, как хранитель всегда подначивал ее экспериментировать с магией и пробовать что-то новое, что-то, чего ей самой бы хотелось. У Инка всегда было так много идей и безумных историй, чтобы рассказать, но казалось, что никто кроме Ториэль не хотел слушать, и первое время художник был действительно удивлен, когда понимал, что его болтовню не пропускали мимо ушей. Он даже спросил, не заставляет ли Жизнь себя, но правда была в том, что ей искренне нравился его уникальный и хаотичный взгляд на мир. Хранитель был полной противоположностью того, что она ненавидела в пантеоне богов, и даже если иногда его энтузиазм мог зашкаливать, они не проводили так много времени вместе, чтобы это могло ее перегрузить. И так, прежде, чем она поняла, Ториэль обзавелась не просто коллегой и собеседником, но настоящим другом. Событие, что ознаменовало новую веху в ее истории, и не было преувеличением сказать, что именно это знакомство помогло ей вновь открыться миру. Пусть лишь немного и по шагу за раз, но со временем мысль о том, чтобы покидать свой дом, перестала быть такой страшащей, сменившись предвкушением новой встречи и любопытством, что же Инк учудит на этот раз. Поначалу Жизнь больше слушала, чем рассказывала о себе, но если она что-то и узнала о художнике за это время, это что тот руководствовался совершенно иными понятиями морали, а о понятиях приличий как будто и не слышал вовсе, и потому не имел привычки судить других. И зная это, Ториэль нашла в себе смелость ответить доверием на доверие. Раскрыть еще одному монстру свои чувства без прикрас и ожиданий и вновь насладиться этим сладким чувством свободы, зная, что кто-то принимает ее такой, какая она есть. И она сама старалась не отставать, так что когда Рипер пришел к ней и признался, что у него зародились чувства к кому-то еще, эта новая поддержка помогла ей побороть себя и навестить этого монстра. Жизнь никогда не была против мысли, что жнец найдет счастье с кем-то еще — в конце концов, она сама влюбилась минимум дважды, и она не хотела, чтобы отношения с ней были для Рипера такими же сковывающими, как ее брак с Асгором. Клятва, что отпечаталась обжигающим клеймом на ее сущности и до сих пор тихо шептала, что она принадлежит кому-то другому. Но хотя когда-то она сама позволила это, с тех пор у Ториэль было достаточно времени, чтобы осознать, что она никогда не была довольна концептом. Не свадьбы и брака как таковых, но этой идеи, что кто-то обладает исключительными правами на ее чувства. Так что она полностью поддерживала бога Смерти в установлении новых контактов, но общение с Инком помогло ей осознать, что возможно, ей тоже стоит выглянуть из зоны комфорта и хотя бы попробовать расширить свой круг общения. И надо сказать, что без этой перемены мнений и ее решимости встретиться с Гено лично, между ним и Рипером никогда ничего не вышло бы. Глюк был на редкость упертой личностью с твердыми принципами, и одним из таких принципов было нежелание быть чьей-то жалкой интрижкой. Он заботился о чувствах Жизни еще до того, как они официально познакомились, и Гено не просто потребовал ее одобрения, он хотел знать и видеть, что она действительно счастлива в такой расстановке, и что он абсолютно точно ничего у нее не отнимает. Что было крайне иронично, ведь если кто-то из них и имел «интрижку» в этой ситуации, то это была Ториэль. Будь ее воля, она бы низвергла клеймо чужой магии в мгновение ока, но увы, божественные клятвы имели это неприятное свойство быть вечными. Но конечно, Гено не мог этого знать, и его опасения о вторжении в чужие отношения в любом случае имели смысл. Возможно, в чем-то глюк перенервничал, но на деле он просто не был уверен, как вся эта динамика должна работать, и это было чем-то новым для них всех, так что неловкость на первых порах была вполне ожидаема. Но когда все отговорки кончились, а сомнения наконец улеглись, им не составило труда найти общий язык. Гено оказался интересным собеседником с уникальным взглядом на мир, так что Жизни даже не нужно было заставлять себя, чтобы вписать посещения Загрузочного Экрана в свою рутину. Они оба хотели узнать друг друга получше, и как оказалось, у них было куда больше общего, чем могло показаться на первый взгляд. Они разделяли увлечение готовкой, имели похожие мнения насчет отношений с другими, и абсолютно ненавидели, когда им указывали, что они должны делать со своей жизнью. Также, у Гено обнаружились весьма занятные мысли об изоляции, и это была тема, знакомая Ториэль даже слишком хорошо. Та ночь откровений стала важным моментом их сближения, и хотя из всех ее знакомств это было самым кратким, даже так оно зажгло что-то в ее сущности, что-то теплое, и с каждым днем Жизнь все лучше понимала, что же жнец нашел в маленьком смертном. Но в тот самый момент, когда она подумала, что может принять любовника Рипера как нечто большее, Гено пропал. Просто взял и испарился, оставив позади лишь пустую поляну неподвластной времени травы и ни следа своей души. Прошла вечность, прежде чем Ториэль поняла, что судьба и воля Мультивселенной вовсе не пытались их разлучить — напротив, разрушив оковы, что удерживали глюка в заточении, и сделав его равным с ними, перенеся на новый уровень существования. Но в тот момент они никак не могли знать об этом, и сердца двух богов были разбиты. Рипер был абсолютно потерян, отказываясь смириться с реальностью и медленно утопая в отчаянии. Жизнь была более сдержанной в выражении своих чувств, но она тоже скорбела об утрате, а также потерянном шансе сказать нечто крайне важное. И вновь Инк был с ней, утешая богиню в тяжелый час и помогая пережить настигшее их горе. Честно, художник не был подкован для такого, с его отсутствием чувства такта и крайне смутным пониманием столь сложных эмоций, но тем значимее был тот факт, что он действительно пытался. Даже если он не мог проникнуться важностью случившегося сам, это было важно для Ториэль, и это единственное, что Инку нужно было знать, терпеливо выслушивая, когда она хотела выговориться, и отвлекая, когда она желала забыться. Неоценимая поддержка, когда казалось, что весь мир обернулся против них, и единственный якорь, что удерживал Жизнь в относительной стабильности в столь нелегкое время. И пусть это был ужасный опыт, в какой-то момент это заставило Ториэль осознать, что Гено был не единственным, к кому у нее начали зарождаться чувства. Но рана была слишком свежа, и она просто не была готова к новой попытке встроить кого-то еще в их отношения. Особенно когда Рипер все еще бушевал, отказываясь принимать помощь брата и в своей скорби бросаясь на откровенные безрассудства. Его последнее «выступление» в пантеоне служило ярким примером, так что Жизнь отложила это свое откровение на потом, в первую очередь сосредоточившись на помощи возлюбленному. Медленно, но стало легче. На это ушли годы, но Жнец перегорел, и слепая ярость сменилась горьким смирением, прежде чем так же постепенно вернуться к подобию нормальности. Конечно, ничто уже не могло быть как прежде, но по крайней мере они были друг у друга, и как бы болезненна ни была эта утрата, ее было недостаточно, чтобы пошатнуть их закаленную веками связь. Они все еще могли смотреть в будущее и могли найти новое счастье для себя. У того же Инка получилось, с небольшими подсказками от Ториэль поняв, что относительно недавно объявившийся в Мультивселенной вестник разрушения привлек его куда сильнее, чем художник считал физически возможным для себя — и с момента этого открытия ни на секунду не затыкался о прогрессе их отношений. Такой поворот событий несколько помешал плану Жизни признаться, но она была слишком рада за своего друга, чтобы приревновать его, и к тому же после случившегося она старалась ценить то, что у нее было, вместо оплакивания того, чего так и не случилось. Казалось, они все могли двигаться дальше… Но у судьбы были другие планы. Это был сумасшедший и крайне эмоциональный день. Тень старого влечения и искра нового напомнили о себе и смешались воедино, когда хранитель вдруг возник на пороге ее дома, под руку ни с кем иным, как их потеряным любовником, перерожденным в новом обличии, и представив того своим парнем. Иногда Ториэль задумывалась, сколько звезд должно было сойтись, чтобы привести к столь невероятному совпадению, и было ли это совпадением вообще, что их пропавшая любовь не просто была назначена еще одним столпом равновесия, но выбрала своей новой парой ее дорогого друга. Но честно, она не жаловалась, после того, чем закончилась та встреча, она просто не могла. И теперь Инк стучался в ее двери вновь. Жизнь не привыкла ждать гостей, кроме Рипера, который уже давно считал это место вторым домом, и потому первый визит художника застал ее врасплох, но этот раз был другим. Они договорились об этом месяцы назад, и она знала, что это произойдет, но даже так открыла дверь не сразу и с осторожностью, мысленно вздохнув от облегчения при виде знакомого лица. На самом деле она так и не узнала, как хранитель нашел ее обитель в прошлый раз… Но если подумать, если жнец мог найти ее через их связь, то почему Инк не мог? И зная его натуру, даже странно, что художник не заявился к ней куда раньше. Ториэль почти подумала спросить об этом, но ее прервали резко протянутые в ее сторону руки с зажатым в них цветочным горшком. Откуда, красуясь набором острых иголок и необычной голубоватой расцветкой, выглядывал вытянутый кактус с пышным цветком на боку. Жизнь невольно улыбнулась, принимая явно нетипичный подарок, но от ее друга иного и не ожидалось. — Это мне? — с вежливой улыбкой спросила богиня, на время отложив мысли о том, что она чувствовала по поводу чужой осведомленности о ее доме или способности обойти ее барьеры. — Я слышал, что когда идешь в гости, принято дарить цветы. Но тебе вряд ли бы понравился букет срезанных цветов, а из живой флоры у тебя в саду и так почти все есть. Так что я спросил Эррора, если он запомнил, чего у тебя еще нет, и он сказал, что в этом саду не хватает разве что кактусов. Итак, я взял тебе кактус! — гордо изложил логическую цепочку Инк, хотя под самый конец его обычная восторженность сменилась легким намеком на задумчивость, и после краткой паузы он чуть менее уверенно добавил: — Теперь, когда я думаю об этом, я почти уверен, что он пошутил… Тебе не нравится? Я нашел цветущий и все такое. Ториэль рассмеялась, прижав горшок чуть ближе к себе, и приласкала колющее растение, ловко избегая шипов своими массивными лапами. — Он прекрасен. В моих глазах жизнь никогда не будет некрасивой. Лишь причудливой и уникальной. Это растение умеет защитить себя, и это заслуживает уважения. Жаль, что не многие могут это оценить. Такой ответ явно успокоил художника, и его прежняя уверенность вернулась, когда он быстро закивал, едва ли не подпрыгивая на месте. Похоже, кто-то явно выпил больше желтой краски, чем обычно. Но Жизнь не возражала, уже давно привыкнув к чужому энтузиазму и энергичности. — Я думаю так об Эрроре! На самом деле я взял этот, потому что он напомнил мне о нем! Что ж, это объясняло голубой оттенок растения. Ториэль все еще предстояло привыкнуть к переменам чужой внешности и магии, но даже до этого глюк мог быть на редкость колючим, с нежной и мягкой стороной, скрытой за слоями острых высказываний, так что она определенно видела сходство. — Я должна была догадаться. — Жизнь улыбнулась чуть шире, прежде чем в ее взгляде промелькнуло тонкое любопытство с едва заметной тенью беспокойства. — Как он? Ему лучше? Рипер витал в облаках с тех самых пор, как вернулся, так что я полагаю, все прошло удачно? — О, да! — радостно отозвался хранитель, по привычке схватившись за край шарфа и пытаясь найти нужные записи, чтобы не напутать в деталях. — Эррор не сбежал со свидания, как я опасался, и на самом деле он был куда менее дерганным последние пару дней. Хотя я не выпытывал подробности. Я хотел, но я знаю, когда ему нужно время и место. Если Эррор захочет, чтобы я знал, он сам расскажет. — Инк нашел среди нагромождения текста что-то еще и вдруг просиял, бесстыдно подавшись вперед и заставив Ториэль шагнуть обратно в глубину дверного проема. — Но главное, он сказал, что согласен! Вот почему я здесь! Раз Эррор и Рипер договорились, теперь мы тоже можем обсудить наши отношения! Теплый румянец пробрался Жизни под мех, и подарок внезапно обрел куда больше смысла. Конечно, она знала, что именно на это они все надеялись… Но с тем, как долго ей приходилось откладывать этот вопрос на потом, было сложно поверить, что момент наконец настал, и их действительно больше ничего не сдерживает. Искра чужеродной магии внутри болезненно вспыхнула на эту последнюю мысль, но Ториэль агрессивно задавила этот всплеск, преувеличенно мягко и будто назло этой осточертевшей тени намерения уточнив: — Ты хочешь позвать меня на свидание? — Конечно! Я хотел уже несколько месяцев, но мы все согласились подождать, так что я не мог. Но я могу теперь! — с тем же нескрываемым восторгом воскликнул художник, все еще не в силах стоять на месте спокойно и дополняя свою речь экспрессивными жестами. — Если только ты не передумала? — Нет, конечно нет. Я тоже хочу этого, — поспешно заверила его Жизнь, вдруг осознав, что уже достаточно задержала гостя в дверях, и отступила в сторону, впуская хранителя внутрь. — Пожалуйста, проходи. Тот стремительно прошмыгнул в освободившийся проход, и богиня закрыла дверь, потратив мгновение, чтобы вспомнить о манерах. Когда Инк пришел в прошлый раз, они были так отвлечены на Эррора, что любые приличия были забыты, и Ториэль даже не предложила гостям чай. Они просто ввались в гостиную и потерялись в разговоре, пока разрушитель перезагружался, заполняя кусочки в историях друг друга и изливая годы накопленных эмоций. Но ничто из этого не являлось типичным или порядочным визитом, и казалось только правильным попытаться это исправить. В конце концов, даже ее легкомысленный гость позаботился о формальностях с подарком. С этими мыслями Жизнь провела художника через дом и на открытую веранду, где обнаружился стол и пара стульев — все из холодного гладкого камня. Богиня не жаловала деревянную мебель, ибо это подразумевало вред растениям, и к тому же горные породы куда лучше справлялись с разъедающей магией жнеца, что имела неприятное свойство губить окружающую флору. Вот почему, несмотря на пышность ее сада, центральная часть дома была лишена всего, что могло пострадать, реши жнец заявиться к ней — что уже давно перестало быть особым случаем и плавно перетекло в обыденность. Веранды это тоже касалось, и самое близкое к ней пространство было обустроено под сад камней, создавая защитную полосу, прежде чем дать волю всему буйству зелени. Конечно, это значило, что интерьер не мог похвастаться ее любимой растительностью, но у Ториэль были годы, чтобы привыкнуть к этому компромиссу, обустроив внутреннее убранство комнат иными природными мотивами. Жизнь поставила кактус в центр столика и предложила Инку сесть, но стоило художнику запрыгнуть на один из стульев, как обнаружилась маленькая проблемка. Как и любая Ториэль, Жизнь обладала куда большими габаритами, и ее мебель это отражала. Для Рипера это не имело значения, ибо бог Смерти все равно предпочитал парить в воздухе и мог подстроиться под любую удобную высоту, но хранитель таким даром не обладал. К счастью, богиня сориентировалась быстро, и по каменной поверхности поползли питаемые ее магией лозы, подняв сидение выше. Художник от неожиданности покачнулся, вцепившись в подлокотники, но поняв, что произошло, рассмеялся и с новым комфортом уселся, весело болтая ногами в воздухе. — Спасибо! Ториэль скромно кивнула и прямо там же принялась заваривать чай, что всегда был у нее под рукой. Одно из преимуществ домашнего сада, как и владения огненной магией. Хотя Инк был удивлен, обнаружив на дне предложенной прозрачной кружки странный плотно спрессованный шарик вместо обычной заварки. Он взглянул на Жизнь вопросительными зрачками, но все быстро прояснилось, когда в дело вступила горячая вода, и комок медленно раскрылся под действием тепла, распускаясь в яркие цветы. Хранитель восхищенно выдохнул и тут же нетерпеливо притянул кружку к себе, принявшись крутить ее туда-сюда и надеясь разглядеть маленький водяной букет со всех сторон. — Вау! Я не знал, что заварка может быть такой красивой. Ты должна научить меня делать это! — Это называется связанный чай, — с улыбкой просветила Ториэль, заняв собственное место за столом и медленно размешав в кружке пару ложек сахара. Цветы от этого закружились вместе с течением воды, создавая еще более завораживающее зрелище, так что неудивительно, что Инк тут же решил повторить это, заодно опустошив половину сахарницы в процессе. — Мне нравится вкус, но я не люблю крошить листья для этого. Художник одобрительно промычал и, даже не дождавшись, пока сладкая добавка полностью растворится, попробовал сделать первый глоток, но в спешке обжег язык и скривился, уставившись на цветную воду так, будто та его предала. Он фыркнул и неохотно подул на поверхность, но необходимость ждать, пока температура опустится, явно плохо сочеталась с его вечно гиперактивной натурой. Заметив его неудобство, Жизнь сочувствующе протянула руку в его сторону, с привычной легкостью сосредоточив на кончиках пальцев волну целебного намерения. — Осторожнее. Позволишь? Если честно, Инк считал это несколько излишним, но отказывать не стал, позволив Ториэль нежно коснуться запачканной щеки, хотя обхвата ее лапы хватило, чтобы покрыть почти половину черепа. Искра божественной магии, и жжение мгновенно улеглось, вслед за чем Жизнь попробовала отступить, но хранитель вдруг накрыл ее ладонь своей и продлил прикосновение, заинтересовавшись новым ощущением. — Твои лапы мягкие. А еще большие, — заключил он спустя пару минут, наконец позволив внушительной ладони оторваться от своего лица, но все еще удерживая ту перед собой. Его собственные скелетные пальцы казались крошечными в сравнении, и если бы не цветная ткань перчаток, они полностью потерялись бы в густом мехе. — Что имеет смысл, но я никогда не замечал, насколько именно. — Тебя это смущает? — спросила Ториэль, запоздало осознав, что с новым статусом их отношений этот жест мог показаться более интимным, чем она задумывала. К тому же она знала о комплексе ее друга насчет роста, но до этого момента не задумывалась, какой эффект это может оказать на их теоретически возрастущую близость. — Я… Немного, наверное? — с легкой заминкой признался художник, слегка нахмурившись и изучающе оглядев хозяйку дома с ног до головы — даже наклонился и заглянул под стол, когда тот встал на пути обзора. Богиня без сомнений была высокой и статной — выше их всех, но как ни странно, рядом с ней Инк не чувствовал себя маленьким. Может потому, что во время их общения она никогда не пыталась возвышаться и нависать над ним, а может дело банально в том, что она не была основана на Сансе, чтобы дать причину для сравнения. Как и любая Ториэль, Жизнь была большой и пушистой козочкой с чертами драгонессы, но что определенно выделяло ее среди ее коллег, это мех. Он был самым нежным и мягким, что хранителю когда-либо приходилось гладить, и каждый контакт вызывал у него ассоциации с живым облаком. Ткань ее одежды почти не уступала, легкая и воздушная, и он не раз ловил себя на желании забраться богине на колени, где, как он знал по опыту, он помещался полностью. Этот конкретный визуальный образ вызвал в художнике несколько смешанные чувства, но это никогда не мешало их дружбе раньше, и это точно не помешало ему влюбиться в нее. Возможно, с более темной смесью красок он придал бы этому больше значения, но даже если такое случится, это была проблема будущего Инка, и он в любом случае был уверен, что они смогут с этим разобраться. Так что, сделав этот нехитрый вывод, хранитель вылез из-под стола и беспечно пожал плечами: — Думаю, пока ты не используешь это, чтобы издеваться надо мной, я буду в порядке. Это просто что-то, к чему мне надо будет привыкнуть. И это не помешало мне быть с Эррором, так что я не вижу, как это помешает нам. Это последнее упоминание вырвало из Ториэль тихий смешок, и на смущенно-вопросительный взгляд она поспешно пояснила: — Прости, просто это немного странно слышать. Полагаю, теперь он и правда прибавил в росте. — Подожди, теперь? — тут же зацепился за слово Инк, не сдержавшись и вскочив на ноги прямо на стуле, практически перевалившись через столешницу. Удерживающие каменное сидение лианы от такого резкого движения покачнулись, пружиня на весу, но к счастью, не потеряли хватку. — Когда я знала его как Гено, он был едва выше тебя, — поделилась Жизнь, тоже наклонившись чуть вперед и прошептав, как будто раскрывала сокровенный секрет: — Рипер иногда дразнил его, но я не думаю, что его это действительно задевало. Когда они обнимались, крылья Рипера могли скрыть его полностью, и Гено любил прятаться в них от мира. Конечно, он не признавал, что ему это нравилось, но это было довольно очевидно, учитывая, как часто он сам просил об этом. — Вау! Эррор, любящий объятия? Я такого даже представить не могу! — взбудоражено выдохнул художник, с трудом заставив себя опуститься обратно на место. Ему вдруг очень захотелось перенестись в прошлое и увидеть это самому — а еще лучше, зарисовать. И возможно, он все еще мог воплотить хотя бы вторую часть этого желания, даже если ему придется полагаться только на фантазию и подсказки богов. — Ну, я не могу говорить о настоящем, — смущенно признала Ториэль, ничуть не затронутая выходками своего гостя. — Но скорее всего в прошлой форме его восприятие контакта было другим. Он обнимался и со мной тоже, если тебе интересно. Один раз. После чего пришел в ужас, что запачкал мое платье, и отказался делать это когда-либо снова, даже когда я сказала, что все в порядке. Почему-то регулярно пачкать плащ Рипера ему это не мешало. В последней фразе промелькнул шутливый намек на ревность, и хотя это явно было сказано с иронией, это привлекло внимание хранителя к еще одной детали. — Ох, точно. Ты ведь тоже была с ним раньше, да? То есть, у вас уже была эта штука с групповыми отношениями. Я забыл. — Это так, хотя… — Жизнь вздохнула, опустив голову, и на ее лице проскользнули тени давнего сожаления. — Если честно, я не уверена, на каком месте мы остановились. Мы согласились быть вместе, но у Рипера с ним все было куда серьезнее. Что же до меня, то мы начали сближаться, но я… — Она чуть крепче сжала лапы на хрупком стекле и с несвойственной ей горечью призналась: — Я так и не успела сказать ему, что чувствую. Потребовалось так много времени, чтобы убедить его, что я не против его отношений с Рипером, что до темы отношений со мной как-то не дошло. Рипер всегда был связующим звеном для нас, так что я до сих пор не знаю, был ли он когда-либо заинтересован во мне. А теперь я даже не уверена, должны ли мы вообще поднимать эту тему. — Богиня ненадолго замолкла, а затем вскинула взгляд и с некой обреченностью спросила: — Он все еще не помнит меня? Инк медленно покачал головой. Это был момент, который смущал их всех. Несмотря на то, что Эррор вспоминал что-то новое о жнеце чуть ли не каждый день, Жизнь все еще оставалась крайне смутным пятном в его сознании без каких-либо видимых причин. Его амнезия в целом была довольно нетипичной, и сам факт, что так много его воспоминаний смогли вернуться, уже был чудом. Но даже если бы они знали, почему одни моменты брали приоритет над другими — это не было тем, что они могли навязать ему и «исправить», решая, какие части прошлой жизни глюк абсолютно обязан восстановить. У разрушителя хватало проблем с кризисом идентичности и без этого, и единственное, что они могли, это поддерживать его на каждом шаге пути к новому самоопределению. — Скорее всего это просто вопрос времени, — постарался обнадежить подругу художник. — Он точно не против тебя, но вам придется поговорить лично, чтобы прояснить подробности. Но позже. Он все еще переваривает встречу с Рипером. Это было слабым утешением, но Жизнь приняла его, ибо в данном случае надежда была их единственным вариантом. И если подумать, им все равно приходилось выстраивать отношения заново. Так что возможно, было бы даже лучше начать с чистого листа, без груза несправедливых ожиданий, основанных на чем-то столь давнем и кратком. — Я понимаю. Я подожду, пока он не будет готов. — Ага! А пока что мы можем прояснить все между нами! — вернулся к прежнему настрою хранитель, громко хлопнув в ладоши и явно довольный, что наконец вспомнил о главной цели своего визита. Он отпил из пары новых флаконов и, не откладывая этот вопрос ни на секунду позже, на одном дыхании выпалил: — Честно, я не очень разбираюсь в романтике, но я точно знаю, что ты мне интересна. И я хочу проводить больше времени вместе. Наши встречи в набросках это здорово, но это, знаешь… — он вскинул руку в неопределенном жесте, — просто работа. Быть коллегами весело, но это не то же самое, что встречаться? Наверное? По крайней мере Эррор сказал, что это разные вещи, и что наши битвы не считались за свидания. Инк слегка надулся, как будто все еще не был убежден насчет этого последнего пункта, и Жизнь не смогла сдержать улыбки. Она успела услышать немало историй о том, как художник вырывал своего противника из пыла битвы неуместным флиртом, и как сильно это смущало бедного глюка. Хотя если судить по этим же рассказам, тот лишь притворялся, что раздражен этим, скорее застигнутый врасплох выбранным временем, чем флиртом самим по себе. Деталь, которая с новой информацией о его личности обрела лишь больше смысла. — Это действительно не одно и то же, — осторожно, но ничуть не укоряюще подтвердила Ториэль, зная, что у хранителя могли быть сложности с тонкостями подобных концептов. — Вот почему в этот раз я подготовился! Так мы сможем сделать все правильно, с настоящими свиданиями и прочим! — с нескрываемой гордостью заявил Инк, вновь схватившись за шарф и широко расправив его, продемонстрировав богине нагромождение свежих записей. Мелкий текст усыпал ткань так плотно, что почти не оставлял просветов, и даже без вникания в написанное, объем вложенных усилий был очевиден. Что особенно впечатляло, учитывая, что художник не был известен навыками к планированию. Короткая память и природная импульсивность плохо сочетались с продумыванием наперед, и даже если у хранителя хватало осмотрительности, чтобы что-то записать, об этой записи еще предстояло вспомнить, и хорошо, если до того, о чем она должна была напоминать. Но в этот раз Инк явно решил превзойти сам себя, и если честно, Жизнь не была уверена, что думать о столь нехарактерной расчетливости с его стороны. — Полагаю, встречаться ради чего-то кроме наших обязанностей к творению имеет смысл, — несколько отстраненно отозвалась она, на секунду застигнутая врасплох, но художник, казалось, не заметил ее заминки, тут же возбужденно закивав: — Я знал, что ты согласишься! Мы можем посетить так много миров вместе! Я уже составил список! — Он развернул полотно заметок обратно к себе, выискивая их предположительное начало и чуть ли не светясь от предвкушения, но вот Ториэль от таких слов отчетливо вздрогнула. Что-то в чужом тоне задело ее, совсем слегка, но она попыталась отмахнуться от этого чувства, по привычке списав его на бушующий отпечаток клятвы и напоминая себе не делать поспешных выводов. Она знала, что хранителя иногда заносило, когда он был восторжен новой перспективой, так что это было нормально для него. И все же, что-то в идее, что на нее составили планы, казалось таким… неправильным, по причинам, что она не могла полностью объяснить. — Подожди, миры? Ты хочешь отвести меня куда-то? — переспросила она, с трудом удержав приветливое выражение и сделав глоток чая, надеясь, что тот упокоит ее необоснованнную тревогу. — Ага! Я наконец-то могу показать тебе мои любимые места! Конечно, ты видишь вселенные на грани зарождения, но это не то же самое, что видеть их вживую. Это как день и ночь! И кстати о ночи, ты просто обязана посетить Оутертейл! Это любимая АУ Эррора не просто так, вид там просто волшебный! Особенно во время метеоритных дождей, и я специально узнал, когда намечается следующий. Загадать желание на падающей звезде должно быть довольно романтично, разве нет? — Наверное, но я… — Но не успела богиня озвучить свои опасения, как художник уже переключился на другую часть своих записей, перебив ее: — Кстати, ты умеешь танцевать? Даже если нет, в Данстейле это не проблема. Магия этого мира странная, ты просто прислушиваешься к себе и бум! Это должна быть «музыка души», но я клянусь, что тоже чувствовал что-то вроде ритма, так что на тебя это тоже должно подействовать. Если только с божественными сущностями это работает иначе? Мне вообще всегда было любопытно, боги ведь не имеют душ в обычном смысле, так ведь? Я уверен, что ты уже объясняла мне это раньше… но я забыл. Подожди, о чем мы говорили? Это почти казалось шансом вставить слово, но хотя тон чужой речи предполагал паузу, она так и не последовала, и хранитель тут же вновь перескочил, не замолкая даже для того, чтобы набрать воздуха. Преимущества скелетной биологии, позволяя Инку и дальше тараторить без остановки: — Ох, точно, свидания! Посмотрим… Кафе это универсальный вариант, но я не хочу просто повторять за Рипером. Тем более первый раз должен быть чем-то особенным, так? Но мы все еще можем попробовать это в будущем! Если все пойдет хорошо, мы даже можем сходить все вместе! Как парное свидание, но всем разрешено флиртовать со всеми. Должно быть весело! Но пока что… — Он быстро промотал ткань, скользя по тексту и беспорядочно прыгая между вариантами, что цепляли его взгляд. — Кино, мороженое… парк? Хотя обычный парк наверное будет скучным для тебя? Может лучше ботанический сад? О, или сразу джунгли?! На этот момент Жизнь уже не пыталась встревать, решив просто дать хранителю договорить и сосредоточившись на удержании лица, даже если это значило превратить улыбку в натянутую имитацию. Рано или поздно у ее друга закончатся предложения, и она могла немного потерпеть, не портя приятный разговор своими глупыми эмоциями. Или по крайней мере, так она думала, однако Инк просто… не останавливался. Опять же, вполне естественная для него черта, художник часто терялся в собственных историях, вот только раньше эта болтовня не затрагивала Ториэль напрямую. Конечно, время от времени он интересовался ее силой или сущностью, но темой обсуждения никогда не было, что она должна куда-то пойти. Но разве это не было ожидаемо? Было естественно, что их отношения изменятся, в этом была вся суть, и Жизнь действительно хотела стать с хранителем ближе. Так почему ей было так неуютно от предложения сделать именно это? Она не заметила, в какой момент разговор начал ускользать, столь погруженная в свои мысли, что звуки смешались, а болтовня превратилась в фоновой шум. Но следующая часть резко вырвала ее из дымки и заставила навострить уши, чувствуя, как где-то внутри скручивается искренний ужас. — Кстати, я наконец-то могу представить тебя Дриму и Блу! Я так много рассказывал о них, но я не думаю, что вы когда-либо встречались? Если только ты не знакома с Дримом? Ты должна знать, разве нет? Он ведь тоже хранитель баланса, как мы. Хотя в последнее время он был занят с братом, но уверен, они найдут время потусоваться! О, и если говорить о знакомстве с близкими, я обязан представить тебя моим отцам! Они были так рады, узнав, что у меня появился парень, так что представь, что они скажут на новость, что теперь у меня есть еще и девушка! Идея отправиться куда-то уже вызывала у богини сомнения, но упоминание о других людях стало последней каплей. Она не могла этого выдержать, этого было слишком много. Ториэль казалось, что она задыхается, и она так давно не испытывала этого конкретного чувства, что почти забыла о нем, но как оказалось, оно все еще таилось в ней и подняло свою уродливую голову в самый неподходящий момент. Почему сейчас? У нее был гость. Они обсуждали новые отношения. И разговор шел хорошо! В какой момент все пошло не так? У нее никогда не было проблем с чужой натурой, ей нравилась хаотичность Инка, так почему сейчас это внезапно стало проблемой?! Она не знала ответов ни на один из этих вопросов, но как и в тот раз в далеком прошлом, Жизнь вдруг четко поняла, что с нее хватит. Разочарование и смятение смешались в единой разрушительной волне, и ее тяжелые лапы с грохотом опустились на стол, только чудом не опрокинув посуду и горшок с кактусом в резком движении, но главное, хранитель наконец-то, наконец-то замолчал. Художник замер прямо в середине предложения, уставившись на Ториэль как олень, пойманный в свете фар, и казалось, только сейчас заметив ее состояние. Белоснежная шерсть встопорщилась и взмокла, плечи дрожали от напряжения, а дыхание сбилось в тяжелой отдышке. Всегда сдержанной богине такой паникующий образ совершенно не шел, и Инк нахмурился, отпустив шарф и потянувшись к более спокойным краскам. Ему нужен был глоток рассудительности. — Тори? — необычно тихо позвал он, протянув руку, но в последний момент отдернув ее, как будто вспомнив о чем-то. Он уже видел похожее поведение от другого предмета его симпатии, и если эти случаи были хоть в чем-то похожи, лишний контакт мог лишь больше навредить. Жизнь вздрогнула и сжала ладони на поверхности стола в тщетной попытке успокоить свою магию. От веранды до сада было несколько метров песка и камней, но это не помешало растениям ощутить ее беспокойство, шумно колыхаясь даже без ветра. Лианы, обвивающие сидение под Инком тоже опасно покачнулись, но вместо того, чтобы отпустить, лишь сильнее оплели и впились в предмет мебели, почти перекинув свою хватку на кости сидящего там хранителя, но Ториэль вовремя заметила, что происходит, и с усилием заставила их остановиться. — П-прости, я… Я не могу, — рвано выдохнула богиня, когда нашла свой голос, вздернув губы и обнажая обычно незаметные клыки. — Слишком много. Тебя, и всех этих предложений, и ты не даешь мне высказать мнение ни о чем из этого, и я… Я так просто не могу! — Ее мордочка скривилась в извиняющемся выражении, и хотя Жизнь не плакала, она была на удивление близка к этому. Сказать честно, хранитель не ожидал столь мрачной реакции, метнув несколько обеспокоенных взглядов между Ториэль и окружающей флорой, особенно задержавшись на кактусе, что тоже весь ощетинился в тон чужому настроению. Даже иголки казались куда острее и опаснее, и художник вдруг с горечью осознал, что он снова в чем-то облажался. Рука с некоторой заминкой скользнула дальше по органайзеру, и к уже выпитой синей краске добавилась капля малиновой. Не самый приятный цвет, но это был единственный способ проникнуться ситуацией и понять, что он сделал не так. И пока что у Инка было только одно предположение. — Я заболтался? Ох. Почему ты не остановила меня раньше? Жизнь моргнула, вскинув взгляд в растерянности, как будто такая простая мысль никогда не приходила ей в голову. Хранитель неловко передернул плечами, надеясь, что его слова не прозвучат слишком бестактно, когда он смущенно пояснил: — Я знаю, что могу быть громким и навязчивым, но обычно другие довольно ясно дают понять, когда им это не нравится. Эррор постоянно говорит мне заткнуться. Но ты не выглядела так, будто тебя это беспокоило, и думаю, я увлекся? И перепил оранжевого. Я был очень взволнован этой встречей, знаешь. — Художник кратко усмехнулся, прежде чем вспомнить, что оправдания тут не помогут, и склонил голову в довольно убедительном раскаянии. — Прости, что не заметил, что тебе некомфортно. — Я… — богиня глубоко вздохнула, выравнивая дыхание, и медленно опустилась обратно на стул, выпрямив спину и вернув часть своей статности — хотя ее поза до сих пор была неестественно напряжена. — Признаться, я редко показываю свой дискомфорт. Это не совсем то, что приемлемо среди богов. — Рипера это не останавливает, — отметил Инк, пока что не видя связи, но это не было попыткой отмахнуться от ее чувств. Он правда старался выслушать и понять. Ториэль лишь покачала головой, и в ее нежном взгляде вновь проскользнул этот редкий намек на ревность — в этот раз куда более яркий и настоящий. — Ему проще. Пантеон отвергал его с самого первого дня, так что он никогда не признавал эту систему. Но я была ее частью слишком долго, и мне все мое существование вбивали, что я обязана быть верхом совершенства. Представлением идеала в мире, что ценит лишь статус и публичный имидж, и где показывать недовольство в незавуалированной манере считается ниже божественного достоинства. В конце концов, Жизнь должна быть милостивой ко всем. — На этой фразе богиня действительно фыркнула, весьма несвойственный и явно неподобающий для нее звук, но это лишний раз подчеркивало, насколько нелепой она считала эту идею. — Так что после столетий в таком окружении, я привыкла держать все в себе. Это то, чего от меня всегда ожидали… И к тому же, какой смысл озвучивать это, если никто все равно не слушает? — Не говори так, — на удивление серьезно оборвал ее Инк, выглядя все более задумчивым и обеспокоенным с каждым ее словом. Он не помнил, чтобы когда-либо видел Жизнь такой… уязвимой. Вернее, нет, был один раз. И тогда он утешил ее, конечно, но прямо сейчас он почувствовал, что может сделать больше. Его пальцы призрачно коснулись розового флакона, лаская хрупкое стекло, когда он отказался от своих обычных восклицаний и ответил признанием на признание: — Ты знаешь… чувства не приходят ко мне естественно. Я не всегда могу понять, что я должен или хочу ощущать, или как это правильно выразить. Так что не мне говорить о притворстве, но если кому-то нравится только идеальная версия тебя, которая никогда и никому не перечит, то ты никогда не нравилась им по-настоящему. И хотя я мало понимаю в отношениях, но это должно быть комфортно и приятно для всех, так? — Хранитель встретился с подругой взглядом, будто ожидая подтверждения, и когда пауза затянулась, Ториэль смущенно поняла, что на этот раз он действительно ждал ее ответа. Она медленно кивнула, и пусть было немного странно подтверждать столь очевидный факт, возможно, в этом и был смысл. Напомнить, насколько именно он очевиден. Художник вновь протянул руку, все еще следя за ее реакцией, но убедившись, что богиня не пыталась отпрянуть, подался вперед и осторожно накрыл ее ладонь своей. Хотя слово «накрыл» в данном случае не совсем подходило — скорее просто положил сверху. Но это был мягкий жест, и он только добавил силы следующим словам, когда Инк улыбнулся и повторил свое извинение, на этот раз куда более уверенно: — Прости, что перегрузил тебя. Но никогда не бойся быть искренней со мной! Особенно если я делаю что-то не так. Никому не будет лучше, если я расстрою тебя, а потом узнаю, когда уже слишком поздно. Или даже если не узнаю, это не важно! Важна ты и твои чувства. И тебе не нужно быть вежливой в этом. — Спасибо. Я… учту, — тихо отозвалась Жизнь, чувствуя, как к ее щекам возвращается жар, а магия трепещет, покрывая лианы яркими соцветиями. Если честно, она не ожидала от вечно бестактного хранителя чего-то столь… проникновенного, но это был приятный сюрприз. — А я запишу! — пообещал художник, уже бросившись выбирать на шарфе свободное место. При этом его взгляд неизбежно скользнул по остальному нагромождению текста, чья полезность теперь казалась сомнительной, и это заставило хранителя потянуться к зеленой краске. — Если тебе не нравятся мои варианты, тогда как бы ты хотела провести наши свидания? — спросил он, стараясь не показывать разочарования, и к счастью, оно полностью утонуло в волне свежего любопытства. Было немного грустно осознавать, что вся его подготовка могла быть напрасна, но для Инка было нормально отклоняться от планов, так что он мог это пережить. Ториэль всерьез задумалась, наполовину ожидая вопрос — все же было неправильно отвергать чужие идеи, не предлагая альтернатив, но… Чего она на самом деле хотела?.. Они все думали об этом, и как это изменит их устоявшиеся отношения, но Жизнь не была уверена, что жаждет чего-то нового. Или по крайней мере не настолько нового, что это поставит весь ее мир с ног на голову, превратив его во что-то неузнаваемое. Ей хотелось продолжения и улучшения того, что у них уже было, медленного и постепенного сближения, и она не понимала, почему начало отношений должно быть прыжком с обрыва в пропасть неизведанного. Возможно, это был скучный взгляд на что-то столь воспеваемое и будоражащее как любовь, но не придя к какому-то более удовлетворительному выводу, она решила последовать чужому совету и выразить свои мысли как есть: — Если честно, я не думаю, что нам нужно так резко все менять, просто потому, что мы нравимся друг другу. Мы уже довольно близки, и я довольна нашими отношениями. Может, добавить объятий и поцелуев, но… тебе этого мало, да? — В ее голос прокралась нотка сожаления, но если в чем-то их желания и ценности не совпадали, было лучше прояснить это сейчас. — Тебе действительно так важно, чтобы я путешествовала с тобой? — Я… не знаю? — смущенно отозвался Инк, и настала его очередь быть растерянным. Он вновь окинул простирающийся список заметок, пытаясь вспомнить, что побудило его к столь тщательному планированию конкретно этих вещей, и наконец, из глубин сознания всплыла возможная причина. Вот только теперь, с щепоткой самоанализа, хранитель уже не был уверен, насколько та исходила из его искренних желаний. Художник поморщился, ощущая терпкий привкус малинового на языке, и несколько стыдливо признался: — С Эррором… мы не ходили на свидания, и все, кто слышал об этом, считали, что это странно. Так что когда мы начали всю эту штуку, это как будто… Как будто у меня появился второй шанс, и в этот раз я мог сделать все правильно. Инк не пил голубого перед этой встречей, но в последней фразе все равно скользнула нотка чего-то смутно похожего на отчаяние, тогда как все его тело неосознанно напряглось. Несмотря на то, что большую часть времени хранитель вел себя так, будто мнение других для него ничего не значило, в некоторых аспектах он действительно зависел от чужого одобрения — куда больше, чем он любил признавать. Художник не выносил одиночества и часто жаждал внимания, что обычно выражалось в желании быть полезным Создателям, но они были не единственными, чье расположение он стремился завоевать. Еще была Мультивселенная, и в ее глазах Инк старался оставаться героем. Конечно, на деле он был тем еще хаотичным гремлином со спорной моралью, но он знал, что такое публичный имидж, и старался его поддерживать. В плане социальных взаимодействий его мозг всегда работал несколько выборочно — с одной стороны страж знал, как сохранить лицо и репутацию, но с другой — не имел ни малейшего понятия, почему одни вещи считались приемлемым, а другие нет. Друзья и отцы пытались объяснять ему это, но со временем художник привык не слишком усердствовать с поиском смысла и вместо этого просто заучивал, как действовать и чего избегать, как набор фактов — что в его случае означало записи. И, что ж… порой эти попытки вписаться без настоящего вникания, почему что-то работает так, а не иначе, приводили к таким вот порывам слепого следования самому поверхностному пониманию «нормального поведения», что бы это ни значило в каждом отдельном случае. Это не обязательно заканчивалось чем-то плохим, но точно не приводило к желаемому результату, ибо было даже большим притворством, чем обычно. И так как Инк не разбирался в том, что он пытался эмулировать, правдоподобным для остальных это тоже не выглядело. Сложных чувств и в частности романтики это касалось особенно. Какое-то время хранитель был убежден, что не способен на любовь, и его вечно сбивало с толку, почему других так волновало отсутствие у него пары, или почему он должен хотеть отношений вообще. С появлением разрушителя в его жизни что-то наконец прояснилось, среди прочего раскрыв, что глюк был не единственным, к кому он смог развить столь глубокую симпатию, но это все еще была новая территория для него. И как оказалось, просто встречаться с кем-то было лишь первым звеном в длинной цепочке социальных ожиданий. Ожиданий, которые никогда ему особо не подходили — и которые Эррор активно отвергал, вынуждая художника искать другие способы подобраться к своему противнику ближе. Что было куда веселее, чем Инк представлял, но… Иногда это беспокойство, даже почти что страх, что он должен подходить к вещам более традиционно, или общество его отвергнет, вспыхивало в нем, и хранителю не нравилось ловить себя на таких моментах. И он тем более не хотел тащить эти тайные страхи на такую важную встречу и портить их первое официальное свидание — если это вообще считалось таковым. Однако там, где художник начал погружаться в омут темных цветов, Жизнь внезапно успокоилась. Ее мордочка смягчилась, и богиня осторожно перехватила его руку, возвращая приветливый жест и эффективно вырывая хранителя из дымки мрачных мыслей. А убедившись, что полностью завладела его вниманием, нежно заверила: — Нет правильного способа любить, Инк. Равно как и правильного способа встречаться. Как ты сам сказал, главное в отношениях, это забота о чужом комфорте и счастье. И я счастлива тут. Я буду рада видеться вне рабочих часов, но тебе не нужно таскать меня по всей Мультивселенной, просто потому, что свидания обычно означают выход в свет. — Хах. На самом деле я не думал об этом, — робко отозвался художник, и его поза начала расслабляться, но тут его взгляд метнулся к одной из записей, и он вновь нервно заерзал на месте, все еще отчасти виновато выпалив: — Но что, если появится место, которое я правда очень-очень хочу тебе показать? Или кто-то, с кем я действительно хочу тебя познакомить? Топ и Астер не разозлятся, если я не представлю вас, но… — Хранитель поник, и хотя расстаться с другими своими идеями не составило для него особого труда, его расстройство от этой конкретной мысли было очевидно. Ториэль сочувствующе улыбнулась и крепче сжала его ладонь, наклонившись и вновь ловя его взгляд. — Я не против встретиться с твоими родителями, Инк, — пообещала богиня — и она действительно имела это в виду. Ее тон все еще был мягким, но в то же время пылким и полным обнадеживающей уверенности. — Это важно для тебя, и я с радостью познакомлюсь с ними. Просто… дай мне немного времени, ладно? Я скажу, когда буду готова. — Она выдержала краткую паузу, задумавшись, и с чуть большим колебанием добавила: — И это касается и других мест тоже. Ты все еще можешь предлагать варианты, просто не делай этого часто и не дави на меня так, будто я обязана согласиться. И уж точно не вываливай на меня все сразу без шанса высказать свое мнение. Такой ответ явно развеял худшие опасения ее друга, и лицо художника просияло. — Да, я уже понял! — отозвался он, и теперь точно спокойный, Инк вновь потянулся к шарфу, надеясь записать итоги их краткой дискуссии, пока те не вылетели у него из головы. Хотя вырываться из пушистой хватки чужих лап не хотелось, и он не стал, вместо этого извернувшись и принявшись добавляя новые пометки прямо так, одной рукой. Первым делом обведя заветный пункт про ужин с отцами, а к остальным вместо зачеркивания добавив жирное «спросить позже». Затем прищурился, и, зная себя, приписал еще полдесятка предупреждений, что на самом деле было уже привычной практикой, ведь именно так это работало с одним упрямым глючным скелетом. Хранитель замер, поймав себя на этом сходстве, и обернулся на Ториэль в легкой растерянности. — Это так странно. Я думал, что уже научился быть терпеливее в таких вещах, но… Не знаю, почему я считал, что с тобой все будет иначе, — смущенно признался он. — Ну… Ты раньше не задевал мои границы. А я не говорила, где именно они пролегают, — отметила Жизнь, покачав головой, но в ее словах не было упрека. Инк не был виноват в ее скрытной натуре, и он не мог знать, что ей что-то не понравится, если она сама никогда об этом не упоминала. Что-то, над чем ей определенно предстояло поработать. — Но если мы хотим стать ближе, естественно, что мы узнаем куда больше друг о друге. А дальше… Все зависит от того, захотим ли мы остаться вместе с этими новыми откровениями. — Я приму тебя любой! — горячо заявил Инк, и любой намек на неуверенность в его тоне смыло вспышкой незамутненной решимости. — Я уже сказал, я хочу видеть настоящую тебя! И я… — Он на секунду запнулся в своем энтузиазме, но все же продолжил, зная, что с Жизнью он может быть честным: — Я надеюсь, что ты не против настоящего меня. Ты в курсе о моей бездушности лучше кого-либо, и я знаю, что могу быть забывчивым, и шумным, и надоедливым, и немного аморальным иногда, и шумным… подожди, я уже упоминал это? — Художник неловко усмехнулся, невольно подтверждая свои же слова, но просто указать на гору собственных недостатков было не тем, что он хотел донести. — Эм… Что я хочу сказать, мы оба не идеальны. Но нам не нужно быть, пока мы слушаем друг друга, так? Или по крайней мере пытаемся. Блу говорит, что пытаться это уже половина успеха. И у нас есть вечность, чтобы разобраться с остальным! Богиня покраснела, тронутая, и хотя она едва ли отреагировала внешне, ее магия взметнулась, превратив каменный стул под хранителем в полноценное цветочное ложе. Даже кактус выглядел счастливым, обзаведясь еще одним бутоном рядом с уже существующим соцветием. Чужая мысль вышла не самой гладкой, но она была прямой и искренней, и эти конкретные слова задели Ториэль на удивление глубоко. Она была заперта в роли идеала слишком долго, безжизненная статуя совершенства без права на изъяны. Но тем приятнее было слышать, что Инк подначивал ее просто быть собой — как и всегда, и это было то, что так сильно привлекало ее в художнике. Это ощущение свободы, что даже оковы клятвы не могли перебороть. Она не успела сказать это Гено, но… — Инк. — М? — Я люблю тебя. И я буду счастлива встречаться с тобой. Обманчиво простая, заветная фраза впиталась в пространство, полная магии и обещания, и Жизнь невольно замерла, ожидая очередного укола изнутри, но что бы она ни вложила в эти слова, чужое намерение вдруг сдалось и погасло, уступив силе ее чувств. Маленькая, но столь сладкая победа, вот только богиня не успела ее толком обработать, ибо стоило признанию сорваться с ее губ, как чужие зрачки расширились в шоке, а подбородок залило потоком чернил. Хранитель в спешке прикрыл рот рукой и уставился на стол, с которого уже начало капать на пол, во вспышке паники оттолкнув опустевшую кружку и горшок с кактусом подальше от растущей лужи. Еще не хватало заляпать собственный подарок. Взгляд несколько раз метнулся с растекающейся чернильной массы на хозяйку дома и обратно, прежде чем художник запоздало вскочил и потянулся за кистью, надеясь хоть как-то спасти ситуацию. — Ч-черт, я… Прости, я не был готов. Я все уберу! Ториэль несколько секунд наблюдала за попыткой Инка избавиться от устроенного им беспорядка, а затем мягко рассмеялась, но она смеялась не над ним. Несмотря на явное смущение хранителя и казалось бы испорченный момент, это принесло ей странное облегчение, и не задумываясь, богиня подалась вперед и прижала теплый поцелуй к запачканной щеке. Проблема с чернилами тут же стала хуже, но Жизнь ожидала этого, показательно игнорируя темные пятна и вместо этого сосредоточенная на пылающей радуге чужого румянца. Цветные веснушки украсили щеки как россыпь конфетти, и Ториэль искренне наслаждалась видом. — Не волнуйся об этом. И пожалуйста, не запрещай мне говорить это только из-за боязни запачкать меня или мои вещи. Меня это не беспокоит, правда, — почти слишком настойчиво заверила она, вопреки опасениям Инка не выражая и капли отторжения, и поняв, что на него не злятся, художник несколько успокоился. Хотя столь фривольный акт привязанности все еще выбил его из колеи. Так ли чувствовал себя Рипер, когда он сам без предупреждения полез к нему?.. Не то что бы хранитель жаловался. Он вновь попытался вытереть подбородок, больше размазывая черную жидкость по лицу, но кивнул, решив не ставить чужие слова под сомнения. — Пф, хорошо, если ты так говоришь! — Инк окинул богиню новым заинтересованным взглядом, и его зрачки загорелись сердцами, тогда как краткое удивление сменилось искрой возбужденного любопытства. — Мы можем сделать это снова?! Жизнь лишь счастливо улыбнулась. — Конечно. Она без колебаний приблизилась вновь, хотя вместо того, чтобы наклоняться, она воззвала к лианам и приподняла сидение так, чтобы художник оказался на равном с ней уровне. Маленький жест, но за который тот был искренне благодарен. Второй поцелуй вышел дольше, чувственнее. Как и первый, он не был идеальным, отдаваясь химическим привкусом, неизбежно оставив следы на белоснежном меху, и пару раз они чуть не порезались о клыки друг друга, но это все было не важно. Хаотичный, спонтанный и в буквальном смысле грязный, этот момент не мог быть более совершенным. Хранитель был буквально переполнен позитивом, и, поддавшись импульсивному желанию, он вновь потянулся к розовому флакону, на этот раз достав его из створки. Даже будучи в отношениях уже какое-то время, Инк редко использовал эту краску, и еще реже он позволял себе эти слова, опасаясь, что никогда не сможет использовать их искренне. Но если это не было подходящей ситуацией, то он не знал, что было, и с тем, как приятно цвета бурлили и смешивались внутри него, он осмелился сделать исключение. Наплевав на осторожность, художник сделал уверенный глоток и взглянул на Жизнь, его давнюю подругу, теперь девушку, почувствовав себя как никогда правильно, когда он с обожанием выдохнул в ответ: — Я тоже тебя люблю.