Вернувшийся

— Ты хоть предупреждай, что домой не вернешься, — сказала Фредерика в понедельник утром. — Ты парень уже взрослый, но Веньли-то все равно переживает. Она выглядела усталой, словно и не было выходных. Кожа побелела, глаза припухли. Можно было списать на бессонную ночку рядом с вновь обретенным супругом, но счастливые люди смотрятся по-другому. — Прости, — повинился Юлиан. — Кате… На самом деле к Катерозе он вчера приполз ближе к полуночи. Все хотел найти, что это за знак, в информатории. Долго ковырялся в подборках этнографической литературы, потом поднял криптографию, но ничего толком не добился. — Да я-то понимаю, — Фредерика не заставила его оправдываться. — Мы за вас очень рады. — Как он там? Сердце сжалось. Юлиан понятия не имел, что хочет услышать. Что все в порядке? Что адмирал Ян съел чьи-то мозги на завтрак? — Очень устает. Спит — не добудишься. — Ну, это ничего нового. — И не ест почти ничего. — Вот когда перестанет пить, тогда будет повод занервничать. — Ты знаешь, мне кажется, чай ему тоже перестал доставлять радость. Он пьет, конечно, но как по расписанию: утро, обед, вечер. Будто чтобы меня не расстраивать. Язык чесался вывалить на Фред все свои сомнения. Что было на Леде? Почему не было замка? Как Ян выжил с такой кровопотерей? На все вопросы в конечном итоге найдется, разумеется, простое и логичное объяснение, просто сознание играет с ним, запретив верить в хорошее. Ребенок войны. Часто ли ему доставались такие чудеса? Фредерике не нужно ничего этого знать. — Попробуй доливать в чай бренди, и, вот увидишь, дело пойдет на лад. Мертвая птица лежала на подъездной дорожке во вторник вечером. Сложенные крылья, повернутая на бок голова. Словно замерзла на лету. Такое бывает суровыми зимами, только сейчас середина апреля. Юлиан поднял ее, совсем легкую, и отнес к мусорному баку. Серые скрюченные лапки торчали между пакетами с мусором. Он постоял. Фыркнул. Мало ли смертей приходилось видеть? Много. В бою, в госпитале, еще больше сухими колонками цифр — корабль такой-то уничтожен, корабль такой-то — разгерметизация. На войне все в равных условиях, страх перестаешь замечать. Видеть смерть в мирной жизни — совсем другой сорт переживаний. Не привыкается. Даже если птица. — Тысячу динаров за твои мысли, — адмирал Ян подошел неслышно, но Юлиан не испугался. — Я думаю от том, что наша жизнь конечна, но это удивительно сложно принять, когда рядом нет войны. — На войне это тоже сложно принять. Даже сложнее. Люди не должны убивать людей. Этому нет оправданий, и преступлением было бы их искать. — Как вы выжили, адмирал? Юлиан проклял свою несдержанность. Ведь вовсе не собирался же спрашивать — тем более, так в лоб. — Я был то в отключке, то в бреду, почти ничего не помню, — Ян посмотрел в сторону уходящего солнца, его волосы на миг вспыхнули алыми отсветами. — Почти? — Было больно, хотелось пить. Одни дни получше, другие почти невыносимо. Меня ни о чем не спрашивали, ни к чему не принуждали. Просто закрыли в темноте. Иногда кормили. Однажды я попробовал сбежать, но ничего не вышло. Все усилия были напрасны. Я чуть не потерял там себя. Половина Юлиана пыталась просчитать, не является ли этот рассказ манипуляцией, другая билась в агонии от боли и сострадания. Мало было людей настолько мирных, настолько не созданных для войны, как адмирал Ян. Вот уж он точно не должен был умирать на поле боя. — Простите. Не хотел напоминать об этом. — Мне еще придется, — Ян почесал затылок. — Наша СБ просто меня пока пожалела, но рано или поздно придется давать показания, вспоминать детали, я все хочу утрясти в голове, как оно было, но начинаю — и сразу путаюсь. Мысли разбегаются. — Нам всем понадобится еще много времени, чтобы привыкнуть, — кивнул Юлиан. — Но лучше обратно привыкать, что вы есть, чем носить цветочки к пустой могиле. — Так у меня есть могила? — удивился Ян. — Хоронили с почестями во второй день на Хайнессене. Вас, Меркатца, Фишера, Патричева. Тогда было ничего не понятно, никто не знал, что делать дальше. На планете Изерлонцев тоже приняли неоднозначно. Мы решили… если что-то и может нас сплотить, то только вы. — «И герольды будут доблесть твою нести, и истреплют, словно вражескую хоругвь»*. — Простите. Простите, что использовали вас и память о вас. Простите, что сыграли нечестно, как вы никогда бы играть не стали. — Не извиняйся. Я все понимаю, да и ты тут не при чем. Мне тоже больше нравится привыкать обратно, чем сидеть в подвале с запертой дверью. Вот только дверь не была заперта. Шарлотта была безутешна, зато миссис Кассельн сияла от счастья. Адмирал, причесанный, с розовой ленточкой на хвосте, еле втеснил свой пушистый зад в переноску. Это было после обеда в среду. — Эй, приятель, да ты растолстел! — Юлиан изобразил, как с трудом поднимает переноску с дивана. — Видно, вкусно тебя кормили. — Приходи к нам в гости почаще, — заныли девочки. — Ой, девчонки, куча работы, — в ответ заныл Юлиан, и стенания у него получались раза в полтора жалобнее. — Обещать не стану, вдруг потом не смогу исполнить, но постараюсь, как выдастся свободная минутка, к вам заскочить. Бухтеть Адмирал начал еще на пороге дома. Юлиан вообще никогда от него таких звуков не слышал. Этот пушистый увалень любил только жрать и спать и даже не всегда снисходил до игры в фантик, а тут натуральным образом заорал. На громогласный «Мрррууу» из кухни высунулась Фредерика, а со второго этажа Ян. — Ну, с возвращением, бродяга, — улыбнулась девушка. — Наконец-то все в сборе. — Не очень-то он рад переезду. Ортанс, вероятно, успела его приручить. Ян спустился и заглянул в переноску, кот зашипел. — Адмирал! С ума сошел?! Веньли, отойди. Он забыл тебя что ли? Ужас какой. — Прости-прости, — Ян сделал шаг назад. — Не буду тебя беспокоить. Юлиан отнес переноску к себе в комнату и там открыл. Адмирал с несвойственной такой туше прытью выбрался наружу и забился под кровать. — Эй, ну вылезай. Что за фокусы? Адмирал? Кот сверкнул глазами и улегся подальше, возле стены. Кончик хвоста у него подрагивал. — Дело твое, сиди, сколько влезет. Юлиан фыркнул и улегся на кровать. Кот, конечно, вел себя странно, но, что для котов норма, знают только коты, так что… Взгляд упал на групповой снимок, висящий на стене. Его делали сразу после того, как Юлиана повысили до лейтенанта. Фотографировала Фредерика. Поплан, еще живой Конев, Дасти улыбается от уха до уха. Как всегда сзади с краю притаился Ян. Теперь его ото всех отделяла длинная поперечная трещина на стекле. Юлиан закрыл глаза. — Посмотри на меня! Посмотри! На! Меня! Он проснулся, как от кошмара. Без слез в глазах, но в немом ужасе. Он уснул одетым, на неразобранной постели. За окном была глухая ночь. В коридоре горел ночник. Перед закрытой дверью сидел статуэткой застывший Адмирал. В лоток захотел? — Кис-кис, — на пробу позвал Юлиан. Кот не отреагировал, даже ухом не повел. — Выпустить тебя, предатель? Юлиан завозился на кровати, вставая. Адмирал зашипел. В щелке света под дверью мелькнула какая-то тень. Тихо. Беззвучно. Только Адмирал снова забарабанил хвостом по ламинату. — Да что там? Сам не зная, что ожидает увидеть, Юлиан распахнул дверь. За ней ничего не было. Чертыхнувшись, уснуть теперь не стоило и пытаться, Юлиан шагнул в коридор. Адмирал, задрав хвост, поскакал впереди него. На первом этаже было темно, только в гостиной мигал неровный свет. Работал стационарный коммуникатор. Напротив него возле дивана сидел на полу Ян. Когда Юлиан появился в дверном проеме, он повернул голову и слабо улыбнулся. — Привет. Не бойся, это всего лишь я. На его лице плясали блики от телевизора, и казалось, что оно светится своим неясным светом. — Почему вы не спите? — Смотрю кино. — А почему без звука? — Я видел его сотню раз. Юлиан бросил быстрый взгляд на экран. Шел ночной выпуск новостей. Вот уж действительно, там точно не скажут ничего нового: власть плохая и ничего не делает, в оппозиции сплошные травоядные овечки, и «раньше было лучше». Он уже наслушался. Не стоило лезть в политику, раз такой мягкосердечный, да что теперь поделаешь, разве что сердце укреплять. — Посиди со мной, — Ян похлопал ладонью по дивану. — А вот и ты. Сменил гнев на милость? Адмирал на тихих кошачьих лапах в три прыжка пересек гостиную и устроился под боком у Юлиана. — Ума не приложу, что это с ним. — Иногда коты понимают больше людей. — Я вот совсем ничего не понимаю. — Иногда это к лучшему. Ян прислонил голову к его колену. Он был холодным и жестким. Адмирал с другой стороны грел, и от этого было немного легче. — Быть живым так тяжело, Юлиан, — сказал Ян после того, как они минут десять таращились в немой комм. — Это ужасно утомляет. Все эти человеческие взаимоотношения. У меня сердце разорвется от того, как я вас люблю и как за вас боюсь. Юлиан молча зарылся пальцами в его растрепанные волосы. — Иногда становится лучше, — солгал он.