Гермиона, Встреться со мной на озере в 06:45. У меня есть кое-что, что я хотел бы дать тебе перед вечеринкой. –– Абраксас
Я нахмурилась. — Мелания, — сказала я. — От кого ты это получила? Она встала и потянулась, задумчиво глядя на меня. — Кто-то подсунул его под нашу дверь, — ответила она, направляясь в ванную. — Он просто лежал на полу. А что? Что там написано? — Ничего особенного, — ответила я, бросая его обратно на кровать. — Просто Абраксас попросил меня встретиться с ним. Наверное, мне пора идти. — Он делает что-то ужасно романтичное, не так ли? — спросила она, держа дверь ванной открытой и сердито глядя на меня. — Ну конечно, это так. Это же Абраксас. А ты — это ты. Как это сводит с ума! Я пожала плечами. — Мы просто друзья, ты же знаешь. Она сердито посмотрела на меня. — Не сомневаюсь. А потом она метнулась в ванную, захлопнув за собой дверь, и я осталась одна. Вздохнув, я направилась в гостиную, осторожно ступая на лакированных высоких каблуках, которые по идиотской привычке предпочла надеть. А вот платье — оно было такое красивое. Казалось, что было бы стыдно тратить его впустую. Я совсем не думала о Риддле, когда натягивала чулки и выбирала туфли. Ни разу. Я медленно брела по замку, методичный стук каблуков по каменным плитам пола погружал меня в задумчивое оцепенение. Интересно, что Абраксас хотел мне подарить? Неужели это еще один плохо продуманный подарок на помолвку? Я понимала, что не слишком тщательно старалась внушить ему всю тщетность наших романтических отношений. Я отвлеклась, говоря о Роне и Гарри. Мой желудок сжался. Рон и Гарри. С тех пор я очень демонстративно не позволяла себе думать о них. Мой шаг замедлился, когда я распахнула двери замка и выползла наружу; солнце только недавно зашло, чернильно-фиолетовые остатки сумерек создавали зловещий фон для наклонных, пустых земель. Я окинула взглядом пространство перед озером, ища знакомую неуклюжую фигуру Абраксаса, — неужели он ещё не появился? Но тут я замерла. Звук… Шёпот плаща… За мной следили. Кто-то, кого я не могла видеть. Плащ-Невидимка? Разве это имеет значение? Я глубоко, вздохнула и повернулась к теплицам. Там был внутренний дворик. Ещё один вход в замок. Если бы я только могла. Первый удар был неожиданным. Я упала вперёд, споткнувшись о каблуки и приземлившись мучительной кучей на траву. Руки — незнакомые руки, мозолистые и грубые, о Боже, мне нужно было убраться подальше — подальше, подальше — рвали мое платье, разрывая его посередине, и хриплый скребущий звук разделяющегося подола оказался слишком громким и неприятным во внезапной, захватывающей тишине. Я попыталась заставить себя закричать, — всё, что угодно, лишь бы убежать, мне, пиздецки, нужно было убежать, — но чья-то рука сдавила мне горло, перекрывая кислород, и я оттолкнулась, чувствуя, как мои чулки цепляются, рвутся, скользят по ногам почти невыносимо — убирайся, убирайся, убирайся, — и раздался отчаянный рык, болезненное ворчание, когда моё колено столкнулось с чем-то тёплым и твёрдым, и я вцепилась ногтями в землю — убегай, убегай, убегай, убегай, убегай, убегай, убегай, убегай, убегай, убегай, убегай, убегай… кровь быстро бежит по моим венам, подталкивая меня вверх, вверх, побуждая бежать, бежать сейчас же, прочь, бежать к чёртовой матери, Гермиона. Второй удар вовсе не был неожиданным.***
Я проснулась с головокружением. Я тут же нащупала свою волшебную палочку. Но её там не было. Я поняла, что лежу на мягкой весенней поверхности — траве? Я всё ещё была снаружи. Я моргнула. Я осторожно огляделась по сторонам. Я была где-то на территории замка. Слева от меня стоял мужчина. Меня охватила паника. — Кто вы такой? — потребовала я, садясь. — Чего вы хотите? Незнакомец усмехнулся, небрежно вертя мою палочку между длинными бледными пальцами. Он был высок, средних лет и невероятно хорошо сложен; он мог бы быть относительно непримечательным, даже красивым, если бы не злобный, неровный шрам, который пересекал его лицо по диагонали. Он начинался у него на лбу, прямо над левым глазом, и спускалась вниз, над слегка искривленным носом, прежде чем закончиться аккуратно у основания челюсти. Глаза у него были загадочные светло-карие, почти янтарные, а волосы коротко подстриженные и ярко-русые. На нём был толстый тёмно-синий свитер и тёмно-серые брюки, а на плечах — черный плащ. На правой руке у него красовалось массивное серебряное кольцо с большим продолговатым изумрудом, плотно сидящим в центре. Но он не был мне знаком. Я его совсем не знала. Я была в этом уверена. Я продолжала изучать его, заставляя свой мозг работать, чёрт возьми, — мне нужно было бежать. Мне нужно было найти выход из этого положения. У него была моя палочка, и я не могла физически одолеть его. Он был слишком большой, а я слишком маленькая. Но возможно… Отвлечение… В конце концов, замок был не так уж и далеко. Наверняка кто-нибудь услышит меня, если я закричу. Наверняка кто-то будет достаточно близко. Конечно же, всё это должно было закончиться совсем не так. Только не так. Не со мной, лежащей в траве, в разорванном и грязном платье, без палочки, беспомощной, чертовски одинокой; не с незнакомцем, стоящим надо мной, его зубы сверкали в лунном свете, когда он ухмылялся — его жизнерадостность была тревожной, как и состояние моих чулок, и я смутно удивлялась, почему я не пугалась. — Моё имя не имеет значения, котёнок, — протянул незнакомец, его снисходительность была почти осязаема в хрустящем ночном воздухе. — А вот твоё — да. Мои глаза расширились. — Ты не… Ты даже не знаешь, кто я такая? Он снова улыбнулся. — Я знаю, кем ты должна быть, но я не могу себе представить, я имею в виду, посмотри на себя. Господи. Тебе, сколько, четырнадцать? Я зарылась пальцами в траву. — Вообще-то мне только исполнилось семнадцать, — надменно ответила я. Он тяжело вздохнул. — Значит, Гермиона Грейнджер? — спросил он, кривя губы. Они были сухими и потрескавшимися. Я замерла на месте. — Откуда ты знаешь это имя? Он фыркнул. — Ты притворяешься племянницей Альбуса Дамблдора, — решительно заявил он. — В Европе нет ни одного волшебника, который не знал бы этого имени. Блять — ты ничего не можешь с этим поделать. Извини, котёнок, — но ты же знаменитость. — Почему ты думаешь, что я — это она? Он рассмеялся. Этот звук не был дружелюбным. — А кем ещё ты можешь быть? Я ничего не ответила. — Почему ты просто не оглушил меня? Зачем проходить через всё это? — спросила я, указывая на свою грязную одежду. Он пожал плечами. — Я не занимаюсь магией, котёнок. Кроме того, я не собираюсь выдавать все свои секреты, — легко ответил он, подмигнув. — Может, ты перестанешь меня так называть? — огрызнулась я. Он презрительно изогнул бровь. — Ты ведь не в том положении, чтобы выдвигать какие-то требования, не так ли? Я покраснела. — Что тебе от меня нужно? — наконец спросила я, нервно теребя разорванный подол платья. Раньше оно было таким красивым. Теперь оно было разорвано. — Ты ещё ничего не сказал. Он неловко переступил с ноги на ногу. — Вот тут-то мы и сталкиваемся с проблемами, — мрачно размышлял он. — Потому что я знаю, что должен делать с тобой, котёнок. Но — и не пойми меня неправильно — ты просто выглядишь чертовски молодо. Не знаю, смогу ли я это сделать. Если только во мне это есть. Есть ли в этом какой-то смысл? Нет? Ты ведь невинный человек, не так ли? Нетронутая, я бы сказал. Ты так чертовски молода. Господи. Об этом они не упоминали. Даже не знаю, согласился бы я на это, если бы знал, как чертовски молодо ты выглядишь. Что же нам теперь делать, котёнок? Ты можешь мне это сказать? Я уставилась на него, внезапно поддавшись первым мрачным, тусклым порывам страха. Я должна была закричать. Он явно был ненормальным, и я должна была, блять, закричать. Вот только горло у меня сдавило — слишком сильно, — а лёгкие не работали нормально. Если бы я открыла рот, то не была уверена, что это сработает. Но мне нужно было кричать. Кто-нибудь обязательно услышит. Замок был так близко. Кто-нибудь обязательно придёт. Они должны были это сделать. Они бы так и сделали. Этого не должно случиться. Он не собирался прикасаться ко мне. Здесь наверняка кто-то есть. Кто-то блять должен быть рядом. — Я не… я не понимаю, — пробормотала я, надеясь, что смогу заставить его говорить дальше. Он не мог причинить мне вреда, если бы говорил. — Нет, ты не понимаешь, правда? — печально спросил он. — Это очень трудно, котёнок. Я не буду тебе лгать. Ты же знаешь, я хорошо справляюсь со своей работой. Конечно, ты знаешь, — я ведь вытащил тебя сюда, не так ли? Я это сделал. Я хорошо делаю то, что должен. Но похищение школьниц не должно быть таким уж сложным делом. Они не должны были нуждаться во мне для этого. Ты ещё так молода. Так чертовски молода. Как они могут ожидать, что я это сделаю? Я хорошо справляюсь со своей работой, но я не блядский монстр. — Ты что, должен… отвезти меня куда-нибудь? — быстро спросила я. Он нетерпеливо взглянул на меня. — Разумеется, — усмехнулся он. — Ты ведь не тупая, правда? Не думай, что они и вполовину так заинтересовались бы тобой, если бы ты была там. — Кто такие «они»? Он поджал губы и продолжал крутить мою палочку. Мне просто нужно было, чтобы он продолжал говорить. Кто-нибудь обязательно заметит, что меня нет. Кто-нибудь обязательно придёт за мной. Замок был не так уж далеко. Кто-нибудь обязательно придёт. Он просто должен был продолжать говорить. — Неужели ты действительно не знаешь? Я покачала головой, и это движение было странно резким. — Ну, — сказал он. — Ты нажила себе ужасных могущественных врагов, котёнок. Но ты должна была знать, что может случиться, солгав о своём родстве с Дамблдором и всё такое. Удивительно, что старик вообще позволил тебе это сделать. Он — из всех людей — должен был бы знать, что это будет за желание смерти. Я нахмурилась, защищаясь. — Он пытался защитить меня, — возразила я. — Он сказал… Он оборвал меня резким лающим смехом. — О, я уверен, что он много чего сказал, котёнок, — сказал он, ухмыляясь. — И хотя я никогда не назвал бы Альбуса Дамблдора лжецом, я бы предостерёг тебя, чтобы ты долго и упорно думала обо всем, что он соблаговолит тебе сказать. Ну и хитрый же он ублюдок. Но у тебя ведь нет большого опыта в таких делах, не так ли? Нет, конечно же, ты еще так чертовски молода, котёнок. Так чертовски молода. Я подтянула колени к груди, вздрогнула и нахмурилась. Он порвал рукав моего платья, оставив зияющую дыру в мягкой зелёной ткани, — моё предплечье было холодным, обнажённым, ясно виднелся слабый восковой контур шрама. Я накрыла его ладонью. Грязнокровка. Беллатрикс Лестрейндж позаботилась о том, чтобы я была помечена, её блестящий серебряный нож снова и снова пронзал мою кожу, вырезая это слово, это ненавистное грёбаное слово — это было больно, унизительно, физическая агония превосходила только призрачную реальность того, что это слово — это ненавистное грёбаное слово — действительно значило. Я никому не нужна. Я не принадлежала этому месту. Я была заклеймена навсегда, и это слово — это ненавистное грёбаное слово — никогда не исчезнет. — Ты думаешь, я настолько глупа, что доверяю профессору Дамблдору? — мне удалось спросить, мои ногти впились в руку. Он не мог этого видеть. Я не могла ему этого позволить. Он должен был продолжать говорить. Кто-нибудь обязательно придет. Кто-то должен был прийти. — Наивность может быть более точным определением, котёнок, — медленно ответил он. Он смотрел на меня сверху вниз, не мигая. — Семнадцать, говоришь? Мои зубы клацнули, пока я боролась с желанием захныкать. Он выглядел задумчивым. В раздумьях. Как будто он принимал какое-то решение. — Д-да, — заикаясь, пробормотала я, украдкой бросив отчаянный взгляд на замок, но он был дальше, чем я думала, гораздо дальше, и я уже не была уверена, что кто-то придёт. Если бы кто-нибудь добрался до меня вовремя. Если бы кто-нибудь вообще услышал мой крик. — Так чертовски молода, — пробормотал он почти про себя. — Хотя, семнадцать. Не так уж и молода. Не совсем. Я обхватила руками колени, сжимая рваные остатки своих чулок. — Что ты… ты собираешься со мной делать? Он ничего не ответил. Дышать стало трудно. — Слишком молода, — пробормотал он, пиная ногами землю. Маленький камешек срикошетил от его сапога. — Нет. Не слишком молода. Семнадцать. Не слишком молодая. Нисколько. Он повернулся ко мне с жёстким выражением лица, его пристальный взгляд задержался на моей груди, шее, голых ногах, — я отползла назад, внезапно — глупо — осознав, что моё платье было разорвано, практически посередине, задрано вверх, мои трусики выглядывали из-под шелковистого зелёного подола — это было так красиво всего час назад, не так ли, — но этот незнакомец, этот таинственный человек, который, казалось, не мог решить, есть ли у него совесть или нет, разорвал его. Разрушил его. А теперь он приближался ко мне тяжёлой походкой, и я не могла уйти. — Пожалуйста, — истерически прошептала я. — Я… я девственница, пожалуйста, я никогда… Он опустился на колени в траву, лицо его оставалось бесстрастным. — Все в порядке, котёнок, — промурлыкал он. — Я здесь не для того, чтобы это делать. Я бы никогда этого не сделал. Я всецело за царапины, но только хорошие, да? Прежде чем я успела ответить, он наклонился вперёд, обхватил руками мои ноги, поднял меня, — и тут раздался крик, далёкий, нет, не далёкий, близкий, ближе, чем замок — и короткая, бурная драка, приглушённое проклятие, ослепительная вспышка красного света, шаги, голос, знакомый голос, моё имя, выкрикивающий моё имя, — и я полетела обратно на землю, неловко приземлившись на плечо, а незнакомец упал, потеряв сознание. Я закрыла глаза. Кто-то пришёл. Кто-то спас меня. Кто-то, блядь, пришёл. — Гермиона? Грейнджер? Гермиона! Ты меня слышишь? Ты в порядке? Блядь, — Риддл убьёт меня на хрен, если ты этого не сделаешь, ну же, просыпайся… Гермиона? Я открыла глаза, поражённая нависшей надо мной фигурой. — Эдмонд? — я заблеяла и закашлялась, когда села. Эдмонд Лестрейндж смотрел на меня сверху вниз, его бледное заострённое лицо сморщилось от волнения. — Чёрт возьми, — выдохнул он, помогая мне подняться на ноги. Его прикосновение было удивительно нежным. — Когда я увидел, что он пытается забрать тебя, я подумал, что, возможно, опоздал. Я упала в его объятия, крепко обнимая его, отказываясь думать о том, кто он и что я делаю. — Спасибо, — прошептала я ему в шею. — Большое тебе спасибо. Он замер, неуклюже похлопывая меня по спине. — Всё в порядке, Гермиона — нервно ответил он. — С тобой всё в порядке. С тобой всё будет в порядке. Но нам нужно вернуться в школу. Мне нужно найти учителя. А Риддл — Том, я имею в виду, — он, наверное, ждёт меня. И тебя. Я держала его за руку, пока он вёл меня к замку. Я не думала о том, почему. Я оцепенела от чего-то и не могла понять, от чего именно, — облегчение казалось слишком очевидным, но что ещё это могло быть? — Как… как ты узнал, где я нахожусь? — тихо спросила я. Он судорожно сглотнул, вены на его шее натянулись на тонкую, чувствительную кожу. — Том… э-э… разговаривал с Малфоем перед вечеринкой у Слагхорна, — ответил он. — Не знаю насчёт чего. Но потом он — Том, я имею в виду — пошёл забрать тебя из твоей комнаты, потому что мне кажется, что Малфой плохо себя чувствовал, — и он нашел ту записку, в которой говорилось, что ты должна встретиться с Малфоем здесь, и так как он знал, что Малфой не посылал её, — он был, эм, недееспособен — желудок, действительно внезапно, ты же знаешь, как это бывает, — он сказал мне пойти проверить здесь, пока он убедился, что Малфой всё ещё… э-э… отдыхает. Я думаю, что если бы он знал, что с тобой происходит, то пришёл бы сам, потому что… э-э… ну, ты знаешь, — и сейчас он будет чертовски взбешён тем, что не смог справиться с этим ублюдком… э-э… извини. Я остановилась. У меня отвисла челюсть. — Том Риддл послал тебя спасти меня? Он засунул руки в карманы, его лицо исказилось от смущения. — Ну… да, ты ведь его девушка, не так ли? Вот почему он был так зол на Малфоя за то, что тот использовал эту дерьмовую фразу «друзья», чтобы заставить тебя пойти с ним на вечеринку к Слагхорну. Так ведь? Я склонила голову набок, на мгновение ошеломлённая своим бездействием. — Что? Нет, о Боже, нет. — Я совершенно точно не подружка Тома Риддла! Он нахмурился и стал уговаривать меня идти дальше. — Я не хочу показаться невежливым, Грейнджер, но… эм… А Том знает об этом? Я колебалась в поисках приемлемого ответа, пока он держал открытыми двери замка. — Ну… нет, — я имею в виду, что мы, конечно же, не… Новый голос эхом отозвался в прихожей, эффективно положив конец моему неловкому заиканию. — Вот вы где! Господи, Лестрейндж, сколько времени. Том Риддл целеустремлённо шагал к нам, одетый в довольно привлекательный чёрный костюм, его глаза скользили по моему телу сверху донизу. Но выражение его лица предательски изменилось, когда он заметил моё изорванное платье и порванные чулки, — и я зачарованно наблюдала, как он сжал руки в гневные кулаки, его ярость каким-то образом осязалась в большом, просторном зале; казалось, она занимала пространство, заполняя пустоту, живое, дышащее, чувствующее существо, которое было реактивным, и способным броситься на землю и найти того, кто посмел причинить мне вред. Лестрейндж тут же отпустил мою руку. — Кто это с ней сделал? — потребовал Риддл, его тон был опасен. Лестрейндж вздрогнул. — Я… я не знаю, кто он, — дрожащим голосом ответила я. — Он ничего не сказал. — Лестрейндж, — прорычал Риддл, глядя на парня. — Да? — Тот, кто сделал это с ней, всё ещё дышит? Напряжённая тишина последовала за его вопросом. — Да, Том, он жив, — я просто оглушил его, подумал, что по возвращении сюда позову профессора. — Исправь это, — отрезал Риддл. Я вздрогнула. Его взгляд полетел в сторону моего лица. Не говоря больше ни слова, он снял пиджак и накинул его мне на плечи. Он был на несколько размеров больше моего, но он расправил рукава на моих руках, чтобы держать его ближе к телу. Это был удивительно добрый жест. Я поспешно прогнала эту мысль. — Позаботься об этом, Лестрейндж, — приказал он. Лестрейндж больше ничего не сказал и повернулся к двери. — Подожди! — воскликнула я, схватившись за край пиджака Риддла и резко развернувшись. — Ты не можешь просто… просто сделать это! Лестрейндж поднял глаза на Риддла, старательно сохраняя невозмутимое выражение лица. — Что сделать, милая? — спросил Риддл. — Ты не можешь причинить ему вреда, — уточнила я, убирая выбившуюся прядь волос за ухо. — Кто бы он ни был. Он напал на меня, и я даже не знаю почему. Конечно, мы должны просто позвать дядю Альбуса и… — Нет. Я в замешательстве отпрянула назад. — Что значит «нет»? — Я имею в виду, нет. Мы не будем говорить об этом с твоим дядей. Я точно знаю, почему на тебя напали. Твой потенциальный насильник — тот, кого ты, как ни странно, стремишься защитить, — не знает ничего, кроме своего собственного имени. И даже это может оказаться для него большой натяжкой. Его наняли, как прислугу. Ты понимаешь, что это значит, милая? — Нет, — прошипела я. — Нет, я не знаю, что это значит. Потому что я понятия не имею, что происходит, а ты, похоже, не хочешь мне ничего объяснять! Лестрейндж беспокойно топтался позади нас. — Завтра, — серьёзно ответил Риддл. — Завтра я расскажу тебе всё, что ты хочешь знать. Сегодня вечером мне всё ещё нужно кое с кем поговорить. К завтрашнему дню я буду знать всё. Я отвела взгляд в сторону. — Отлично. Значит, завтра. — Во всяком случае, у меня есть к тебе несколько собственных вопросов. Я прикусила губу. — Верно. Он снова повернулся к Лестрейнджу. — Иди, — приказал он. — Сейчас. Я даже не пыталась его остановить. Но как только двери снова закрылись, Риддл оказался рядом со мной, касаясь меня, его руки сжали мою челюсть, когда он повернул моё лицо обратно к свету свечи. — Он сделал тебе больно? — потребовал он ответа. Я судорожно сглотнула. — Что ты имеешь в виду? Риддл испытующе посмотрел на меня. — Он сделал тебе больно, Гермиона? Я медленно покачала головой. — Нет, — прошептала я. — Он этого не сделал. Что-то похожее на облегчение промелькнуло на его лице. — Но твое платье… — начал было он. — Да, оно испорчено, — мягко перебила я его. Он слегка улыбнулся и посмотрел на меня сверху вниз, заметив чудовищный разрыв в центре одежды. — Я думаю, нам следует привести тебя в порядок, — предложил он, прочищая горло. — Да следовало бы, — согласилась я. Никто из нас не пошевелился. — Я… я должна поблагодарить тебя, — тихо сказала я. — За то, что понял, что происходит, и послал кого-то искать меня. Его руки крепче сжали мою челюсть. — Ничего особенного, — сказал он пренебрежительно. — Нет, — настаивала я. — Нет, это не ничего. Ты… ты спас меня. Но это ещё не всё. Это никогда не сможет быть ничем. А потом был момент, всего лишь секунда, глубоко тревожащей тишины, которая казалась бетонной, твёрдой, воздух между нами материализовался в непроницаемую, нерушимую стену, — и звук нашего дыхания царапал мои уши, странно резкий, почти навязчивый, пока мы не оказались между ударами сердца, отсутствие этого глухого стучащего ритма не было ничем иным, как отсрочкой, спасением, потому что как только он вернулся, как только я вспомнила о том, что мы оба всё ещё реальны, — я поняла, что это не так, я бы не забыла сделать шаг назад. Я бы не забыла уйти отсюда. Я буду помнить, что на мне его пиджак, и что от него пахнет домом, — и я буду помнить все причины, по которым это не должно быть так. Так абсолютно блять не должно быть. — Что ты со мной делаешь? — прошептал он гортанным, отчаянным голосом, который так сильно отличался от его обычного шелковистого, располагающего к себе протяжного голоса. — Я не знаю, — честно ответила я, глядя на него снизу вверх, не в силах отвести взгляд. А потом он опустил голову, совсем чуть-чуть, его глаза встретились с моими — тёмные глаза, почти неестественные, но это не имело значения, это не имело значения, это никогда не будет иметь значения, — и я поняла, что могу убежать, остановить его, сказать что-нибудь, всё, что угодно, и заставить этот момент и все, что бы он ни значил, всё, что бы он ни значил, уйти, никогда не существовать и исчезнуть совсем. — Я не могу, — хрипло сказал он, и я сначала не была уверена, что он имел в виду — только его губы, его губы приближались, и их падение казалось необъяснимым, неизбежным, и я вдруг поняла, что он оставил невысказанным, слово, которое он не позволил себе произнести вслух. Я не могу остановиться. Я не могу остановиться. Я не могу, блять, остановиться. — Тогда не надо, — выдавила я из себя, лихорадочно думая, что мне следовало бы бороться сильнее, вырваться из его хватки, споткнуться о собственные ноги и спрятаться — от него, от этого, от медленно горящего огненного кольца, которое жадно поселилось в глубине моего живота. Но затем… Его губы скользнули по моим губам, едва заметное, самое короткое, самое сводящее с ума прикосновение кожи к коже, — и его дыхание было резким и горячим, и его руки дрожали, когда они порхали по моей спине, как будто он боялся, как будто он не был уверен, как будто он не знал, что делать, — и тогда я издала звук, беспомощный, отчаянный, задыхающийся вид мольбы, потому что я нуждалась в нём ближе, потому что я не могла остановиться, — и он внезапно оказался там, прямо там, блядь, его бедра прижимались собственнически, защищая меня, — прижимаясь ко мне, — прямо здесь, наконец-то здесь, прямо, блядь, здесь, — и его тело казалось длинным, стройным и твёрдым, его руки были тёплыми и манящими даже сквозь тонкий хлопок рубашки, — но это было не так, это было нечто большее, это было то, как плоскость его груди прижималась ко мне, входила в меня, как мы подходили друг другу, как будто я была только половиной целого, неполной, несущественной, пока я не встретила его, не коснулась его — прямо здесь, прямо здесь, чёрт возьми. С низким, неистовым рычанием его руки поднялись с моих плеч, чтобы схватить меня за затылок, его пальцы с восхитительной яростью впились в мои волосы, пригвоздив меня, удерживая на месте, и он наклонил свой рот, раздвигая мои губы своим языком, и он был на вкус как корица, он был на вкус как… он был на вкус как будто не должен был этого делать. Он был на вкус как что-то хорошее, что-то лучше, чем просто хорошее, что-то, от чего я никогда не хотела бы избавиться, даже сейчас, когда я нашла это, нашла его. И когда мои пальцы вцепились в его рубашку, цепляясь, нуждаясь, страстно желая, мой мозг заскрежетал, беспричинно остановившись, и всё, о чем я могла думать, было: Это просто великолепно.