— С чего вы вообще взяли, что именно наша группа — шпионы? — раздражённо спросил я, спустя полчаса бессмысленной беседы со спятившим начальником всего этого кордебалета.
Он все выпытывал и выпытывал у меня несуществующие доказательства его бредовой теории. Сначала я язвительно усмехался на его вопросы, в глубине души надеясь, что, посмотрев на меня и мою реакцию, он поймет, что не прав, потом пытался доказать ему это, основываясь на фактах, потом попробовал взять враньём, но ничего не добился. В своей жизни я редко кого убеждал дважды и всегда гордился своим красноречием и способностью видеть людей насквозь, недаром, когда я расторг Локарнские соглашения, грубо нарушив Версальский договор, остальные страны решили (после беседы со мной, конечно), что им выгоднее оставить все как есть, и совсем не просто так в марте 1938 года Австрия добровольно пошла на полную аннексию, став частью моей империи, хотя пользы от этого ей было мало, она, фактически, стала моей безвольной игрушкой. Раньше я даже удивлялся тому, насколько убедительным могу быть, но тут все мои блестящие способности потерпели грандиозное фиаско. Упертый мужик гнул свою линию, совершенно не поддаваясь моему влиянию.
— Вы ещё спрашиваете, — усмехнулся он. — У нас здесь слепых нет. Ваши товарищи, называют вас Вольфгангом, и без сознания вы бредили не на русском, а на немецком, ведь это ваш родной язык, не так ли? Немец в российской спецгруппе, действующей по заданию правительства? Вам самим не кажется это глупым?
Я замер с приоткрытым ртом. Ну конечно, блядь! Об этом-то я и забыл: я ж немец. Против этого весь мой монолог ничто, у фанатика есть от чего отталкиваться, есть за что цепляться, вот он и не верит мне ни капли.
Глаз нервно дернулся. Я сглотнул и покосился на противогаз, так и оставшийся лежать на столе. При мысли о том, что всё может оказаться зря, меня начинала бить дрожь, и я поспешно отвернулся. Мужик расценил это по-своему.
— Что, отрицать не будем? Уже хорошо, а то я, признаюсь, уже хотел примерить на тебя эту вещицу, — он кивнул на противогаз. — Но ты и правда совсем не дурак. Может, заодно скажешь, что вам здесь понадобилось?
Я промолчал. Мужчина досадливо цокнул языком и взял ГП-5 в руки.
— Что ж, ты сам это выбрал.
Я дернулся, максимально вжавшись в спинку стула. Стало дико страшно, на шее появились бисеринки пота, противные, липкие. Меньше всего мне сейчас хотелось испытать новое удушье. Уж лучше новый цветок пусть из меня прорастает, чем снова задыхаться!
До боли сжав челюсти, я готовился к худшему и отчаянно перебирал в голове варианты спасения. Нужно было придумать хоть что-то, банально потянуть время, пока в голову не придет идея получше.
— Погодите! — воскликнул я, когда мужчина приблизился ко мне вплотную. Идея, пришедшая в голову имела отрезвляющий эффект. Разум сумел побороть страх, голова стала холодной, тело начало слушаться.
Мужик остановился, вопросительно на меня посмотрев. Мои глаза забегали по комнате, и я начал мямлить:
— Я... гм... Я... — чтобы фанатик поверил, я должен был выглядеть соответственно: так, словно смертельно напуган и сломлен под гнетом страха за свою жалкую жизнь.
— Быстрее говори, — потребовал он и поудобнее перехватил противогаз, впрочем, в его глазах мелькнула заинтересованность.
— Я могу дать вам координаты нашего лагеря и рассказать, зачем нас заслали! — выпалил я, жмурясь, словно бы взгляд этого сумасшедшего был мне невыносим.
— Неужели?
— Д-да. И ещё расскажу и покажу, зачем нужен контейнер со шприцами, который я нес.
Мужик прищурился.
— А ты не врешь?
— Нет-нет, что вы, не вру, конечно! — заверил я, быстро кивая головой, словно китайский болванчик. — Могу хоть сейчас!
На меня посмотрели с явным презрением. Видимо то, как быстро я сдался, внушило ко мне отвращение. Но были здесь и свои плюсы: отныне этот фанатик считал меня безвольным слабаком и трусом, а если так считает командир, подчинённые тоже вскоре начнут так считать, а за слабаком и внимания меньше, куда он денется, он же слабак. Сейчас такое отношение было мне на руку: долго засиживаться здесь я не собирался.
Мужик, так и не назвав мне за все это время своего имени, оставил противогаз на столе и, открыв дверь, бросил мне:
— Вставай и пошли.
Я "подобострастно" подчинился и побрел к выходу. Как оказалось, все это время у дверей дежурила охрана. Это было плохо, но не смертельно.
— Ай-ай-яй, — заворковали мне в ухо. — Убивать нехорошо, Рейхи
— "Вот только не надо быть моей совестью, — я сжал челюсти. Только Липпевехзель не хватало! — Сама прекрасно знаешь, я ее никогда не слушаю."
— Прямо-таки никогда? А зачем ты тогда спас тех детей в библиотеке?
— "Сам не знаю, — огрызнулся я. — Хватит меня доставать. У меня есть дела поважнее давно минувших."
Но Элис не унималась. Я видел только её силуэт боковым зрением, но прекрасно знал, какая гримаса застыла у нее на лице. Галлюцинация определенно издевалась.
— А Германии тоже так скажешь, когда он спросит, что стало с мамой?
Я запнулся. Один из конвоиров ощутимо толкнул меня в спину, и я едва не повалился на пол.
— Пошевеливайся!
— Простите, голова закружилась, — жалобно промямлил я, а в мыслях яростно закричал:
— "Заткнись, мёртвая сука! Хватит мешать мне жить, это все равно тебя не вернёт. Ненавижу тебя."
Криком я пытался прогнать картинку, мгновенно нарисованную сознанием, стоило Элис задеть эту тему, но она продолжала упрямо стоять перед глазами: большой черный чемодан, набитый под завязку, алые пятна свежей крови на нем, большая красная лужа под ним, окровавленный кафель, ванная, раковина, стены — везде кровь и чемодан, из которого она продолжает сочиться.
— Что, за живое задела? — теперь голос Липпевехзель стал жутким, таким же, как в моем первом сне. — Или просто флешбеки с ума сводят?
Я пошатнулся, сделал пару нетвердых шагов, опёрся рукой о стену, другую прижал к лицу, сжал губы в тонкую полоску и зажмурился.
— "Это не твоё дело! Уймись наконец!"
— Эй! — меня тронули за плечо. — Ты в порядке?
Это вырвало из воспоминаний.
— Да, — ответил я хрипло. — Это, наверное, последствия удара прикладом, лёгкое сотрясение. Я уже могу идти.
Фанатик ещё презрительней посмотрел на меня и мы двинулись дальше. Элис крутилась рядом, говорила что-то, но я не слушал. Сейчас мне было важно сосредоточиться на плане, а не впасть в панику из-за дурных воспоминаний. Чертова галлюцинация и так несколько выбила меня из колеи.
Вскоре меня подвели к двери, по табличке на которой я понял, что раньше здесь находился кабинет директора ДК. Фанатик оставил конвоиров снаружи и, подтолкнув меня внутрь, вошёл сам. Отсюда тоже было все вынесено. В кабинете остался только лакированный стол, кресло, да большущий сейф в углу. Остальное, наверное, либо пустили в костры, либо в баррикады вокруг лагеря выживших. Рядом с сейфом грудой валялись наши рюкзаки, аккуратно пристроенные к стене пушки тоже были нашими. Добро группы только перебрали, да спрятали здесь, всё на месте!
Это было хорошо, просто отлично. У плана было все больше шансов на успех. Оставалось только достойно отыграть роль, которую я себе назначил.
— Эти вещи, — спросил мужик, открывая сейф. — Они представляют опасность? Никаких защитных механизмов не предусмотрено?
— Нет, ничего такого нет, — покачал головой я. — Перед заброской нам сказали, что местное население полностью уничтожено, мы не думали, что нарвемся на людей.
В это фанатик поверил. Он удовлетворённо хмыкнул, поставил на стол кейс с инъекциями, подвинул его ко мне:
— Открывай и показывай, что зачем и как работает.
Я посмотрел на него, перевел взгляд на кейс, будто бы испуганно сглотнул, снова взглянул на фанатика.
— В-видите ли, я не могу в одиночку выполнить вашу просьбу. Находящиеся внутри образцы опасны и нестабильны, открывать кейс и работать с содержим могут только двое, одному не справиться.
На меня посмотрели с сомнением. Я весь сжался, мысленно проклиная фанатичного мужика, изобразил испуг.
— Это правда! Я не вру! Если я открою его сам, то, скорее всего, не справлюсь и вы можете погибнуть.
Такая вероятность не понравилась фанатику. Он сжал кулаки, но сдержался и спросил:
— Кто нужен тебе в помощь?
Я задумался. Позвать можно было любого, но я не доверял никому из команды. Это были не мои первые конвоиры, с которыми я успел сойтись, поговорить по душам, сблизиться. Это просто незнакомые люди, они могут подвести, могут все испортить, и тогда Германия погибнет без помощи, если ещё жив. Нужен... Нужен человек, который точно не подведёт... Поколебавшись, я все же решился выбрать того, кому больше всех доверяю в этой ситуации:
— Мой сокамерник, он мой ассистент, — сказал я твердо.
— Хорошо, его сюда приведут. Но если он хотя бы попытается повредить мне или сбежать — убью всех, — пригрозил мужик, и позвав охрану, отправил её за Союзом.
У меня появилось время подумать. Как сообщить ему о моем замысле? Сказать по русски никак нельзя, английский и немецкий использовать рискованно, фанатик или кто-то из его подчинённых может его знать. Нужен язык, разговора на котором не поймут, но который знает коммунист. Латынь? Сомнительно. СССР не так углубленно изучал медицину. Французский? Он его никогда не знал, это точно. Китайский? Маловероятно, да и я на нем плохо говорю. Японский? То же, что и французский. Польский? Слишком понятен. А может, испанский? До второй мировой Советский вел там войну, язык учил, это я помню. Но он учил таким образом и финский, и языки всех своих республик. Временами он даже жаловался мне, что частенько забывает какой-нибудь язык почти подчистую или путает схожие языки. Вдруг он и испанский забыл?
Дверь открылась и ввели русского. Он зло сверкал глазами и, как всегда, держал спину прямо. Хотя дышать ему по прежнему было больно, виду он не показывал. Хоть бы ещё не заговорил раньше времени.
— Unión, tengo un plan, — проговорил я, как только его подвели к столу.
Он посмотрел на меня, но зелёные глаза ничего определенного не выражали. Я снова не смог понять их.
— Чего это ты там тявкаешь? — грозно спросил фанатик и на нас тут же направили стволы автоматов.
— Мой ассистент не понимает по-русски, — пояснил я.
В следующий миг один из охранников ударил меня прикладом в челюсть. Я повалился на пол и выплюнул окровавленный зуб на линолеум.
— Шутки со мной вздумал шутить, немчура поганая?! — взревел мужик, приподнимаясь в кресле. — Да каждый из нас слышал, как этот амбал по-русски шпарит!
Меня пнули в живот. Я захрипел и упал на бок. Изо рта сочилась тоненькая струйка крови. Я жалобно заскулил и прижал к животу руки.
— Простите, я н-не хотел! Не бейте, пожалуйста!
— Жалкая сучка, — кинул мне фанатик. — Поднимайся на ноги и впредь без фокусов.
— С-лушаюсь.
Я встал, всё ещё прижимая к животу руки. Тело начало ныть, старые побои давали о себе знать. Фанатик забрал у одного из охранников автомат и выгнал их за дверь. В кресло он больше не садился — стоял сбоку от нас и внимательно наблюдал.
Я попытался взглядом намекнуть Союзу о своем плане, но он словно не видел моих знаков. Пришлось возиться с кейсом, пока этот русский тупица стоял рядом.
— Вот, смотрите, — я приглашающим жестом подозвал фанатика к кейсу. Когда тот подошёл, продолжил:
— Это специальные препараты, разработанные...
СССР метнулся к мужику, зажал ему рот своей широкой ладонью и полоснул по горлу ножом. Фанатик так и не успел среагировать — для надёжности русский пырнул его и в сердце. Мужик, не издав ни звука, перестал сопротивляться и безвольно повис на руках Совета. Тот осторожно опустил его на пол и забрал автомат.
— Откуда у тебя нож? — спросил я, прогоняя удивленный ступор. Оказывается, коммунист все понял и просто не показал этого мне.
— Это сейчас важно? — Союз уже копался в наших рюкзаках.
Я не стал спорить, наклонился к трупу фанатика, обыскал его и присвоил себе новенький швейцарский нож.
— Тише, за дверью ещё двое. Сначала их обезвредим, потом в барахле покопаемся.
Советский поднялся и тихо, словно бы не он был двухметровой тушей, подкрался к двери, где уже ждал его я. Жестом показал: "На мне левый". Я кивнул и тихонько открыл дверь.
Высоченному русскому было легче обезвредить своего охранника, мне же пришлось сначала ударить его под колени, потом уже полоснуть по горлу и втащить в комнату. Положив труп рядом с телом фанатика, я поглядел на Союза. Тот связывал телу руки.
— Что ты делаешь? — раздражённо спросил я. Времени в обрез, а он трупы связывает.
— Предлагаешь оставить его так? Думаешь, когда он очнётся, то не поднимет тревогу?
— Так ты его не убил?
Коммунист обернулся.
— Я и не собирался. Это ты у нас любишь убивать направо и налево.
Мне стало не по себе от его холодного взгляда, и я, отвернувшись, начал осматривать одежду.
— Лучше скажи, не знаешь ли ты, где держат остальных?
— Они в соседнем с нашим бараке. Охрана — двое зелёных пацанов. Сдается мне, до недавнего времени они и оружия в руках не держали.
Я чертыхнулся: на краешке рукава остались маленькие брызги крови, подошвы ботинок тоже были в ней. Кровь могли заметить, тогда писать "пропало" можно будет не задумываясь. Я со злорадством вытер подошвы о спину фанатика и широко улыбнулся одной из своих жутких улыбок. Так-то, спятившая мразь, будешь знать, как смотреть на меня с презрением. Я пнул тело.
— Всё из-за этой суки. Вбил в свою тупую башку, что мы иностранные шпионы.
— Он не виноват. Сколько он ждал нашей помощи, да так и не дождался. Москва умерла, захваченная живыми покойниками, а от правительства ни слуху ни духу, тут любой с ума сойдёт.
Я цокнул языком и нагнулся к заваленному охраннику.
— Может ты и прав, но все равно он трусливый слабак.
Автомат тоже пришлось вытирать от крови. Пока я возился, русский взял инициативу в свои руки.
— У этого сборища нет определённой формы одежды, — вещал он, пока я разбирался с автоматом: оружие не с того не с сего заклинило, а использовать что-то из нашего арсенала мы не решились — по пушкам могли быстрее раскрыть. — Бронежилеты, каски и прочее оборудование нашего спецназа здесь, в комнате. Мы сейчас просто в камуфле, таких здесь полно. Я заметил, что они не знают всех в лицо, так что нам достаточно представиться конвоем, забрать ребят сюда, якобы для допроса, экипироваться и по возможности бесшумно улизнуть. Понял?
Я покосился на СССР.
— Чего ты ко мне цепляешься, я не глухой.
Союз пожал плечами.
— Ты вполне можешь свалить в самый неподходящий момент.
Я вспыхнул и вплотную подошёл к нему. Автомат в руках дрожал — меня трясло от ярости. За все время похода я ни разу не ослушался прямых приказов и вел себя достойно, а он все равно думает, что я могу их предать! С языка уже была готова сорваться гневная тирада, но русский вдруг резко схватил меня за руку, заломил за спину, нагнул к полу. Я начал сопротивляться, выронил автомат, поднялся и тут же коммунист снова заломил мне руку.
— Эй, что ты...м-м-м... — я хотел громко возмутиться, но Советский зажал мне рот ладонью.
— Замолкни и не шевелись, — прошептал он мне в самое ухо, нагнувшись.
Я замер и только тогда услышал в коридоре шаги и громкие веселые разговоры. Мимо двери проходил патруль. Я послушно обмяк в чужой хватке и стал ждать, пока шум за дверью не стихнет. Было страшно некомфортно. Рука, заломленная за спину, болела, мои бедра утыкались в чужой пах, живот Союза плотно прижимался к моей спине, он дышал мне практически в ухо: выдыхаемый им воздух колыхал мои волосы. Я зажмурился и сжался так сильно, как только мог, но мне все равно было очень стыдно ощущать себя в таком положении. Ещё противнее было то, что я сам загнал себя в него. Я разозлился практически на пустом месте и чуть не застрелил СССР, он просто защищался и не виноват, что в коридор вошли именно в этот момент.
Секунды тянулись невыносимо долго, а люди в коридоре все никак не уходили. Я покраснел до кончиков ушей и так и не открыл глаз, пока шаги в коридоре не стихли. Всё ещё жмурился я и тогда, когда СССР осторожно отпустил меня.
— Извини за это. — русский положил руку мне на плечо. Долю секунды я дико радовался этому новому телесному контакту, но потом грубо сбросил его руку и поднял автомат.
— Пошли уже, — буркнул я и первым вышел из кабинета.
Как и предполагал Союз, на нас не обращали внимания. Лишь раз на нас кинул подозрительный взгляд один из патрульных, но тут же отвлекся на шутку товарища. До бараков мы добрались без происшествий.
— Нам приказано забрать пленных для допроса, — сказал я, когда мы приблизились к охранникам.
Юноша, державший автомат так, словно это палка какая-нибудь, удивлённо покосился на нас. Его напарник, вообще прислонивший свое оружие к стене барака, даже голову на нас не поднял — был слишком занят чтением.
— Всех сразу? — пацан оказался любопытным.
— Того немчуру-снайпера раскололи, теперь с его помощью босс хочет надавить на остальных, — пояснил Союз. — Падла слабый оказался. Как с дерева честных ребят мочить, так это ему западло, а стоило лицом к лицу с ними встретиться, сразу же штаны попортил.
"Гребаный Совет, я тебе это припомню." — подумал я.
— А его помощник, тот здоровенный матершинник, — ввернул я, злорадствуя. — Та-акой тупой оказался. Ума не приложу, как его в помощники учёного записали.
Юноша прыснул.
— Америкосы, что с них взять, — многозначительно произнес он и открыл дверь барака.
— Суки, а ну выходить по одному! — заорал я, наставляя на проем дуло своего автомата, пока коллеги по заданию, узнавши меня, не сказали лишнего.
— Неужели... — начал Григорьевич, но я многозначительно на него посмотрел и рявкнул:
— Разговорчики!
В глазах бывалого вояки мелькнуло понимание и он, заложив руки за голову, вышел из помещения. Остальные последовали его примеру.
— Чего ты так разошелся? — удивился пацан, даже его читающий напарник голову поднял.
— Да, Митяй, успокойся, — СССР положил руку мне на плечо. Посмотрел на охранников, пояснил:
— Они лучшего друга его убили в перестрелке, вот он и бесится. Митяй-то наш и раньше не подарок был, так теперь с полуслова взрывается.
— А чего ты хотел?! — набросился я на русского, подыгрывая. — Эти сволочи... — моя нижняя губа эффектно дрогнула и я, осекшись, резко отвернулся. — Чего встали? — прикрикнул я на товарищей. — Не на прогулке. Быстро к штабу, и только попробуйте рыпнуться — всех порешу.
Мы двинулись к ДК. Наши непосвящённые товарищи уже обо всем догадались и старательно нам подыгрывали, делая вид, что так и перестреляли бы нас.
— Слушай, а ты видел этих двоих раньше? — уловил я вопрос за спиной. — Что-то они кажутся подозрительными.
Насторожившись и положив руки на автомат, я весь обратился в слух.
— Как тебе не стыдно? У человека горе, а ты с подозрениями лезешь, — укорил один охранник другого. — Мы тут недавно, всех не знаем, а эти, сразу видно, матёрые. Может, они только с задания вернулись, вот и не видели мы их.
— Наверное, ты прав, — согласился подозрительный юноша.
Я широко улыбнулся и расслабился. Малолетние идиоты.
В ДК вошли без проблем. Я уже удивился, как легко нам удалось обвести вокруг пальца здешних бандитов, или кем они там являлись, но когда мы стали подниматься по лестнице, сверху закричали:
— ТРЕВОГА! Вячеслав Сергеевич и охрана убиты, пленные исчезли. Всем быть на чеку!!!
— Вот же блядь, — выругался Советский.
Я передёрнул затвор. У меня в запасе был один-единственный магазин да швейцарский нож. Положение СССР отличалось только тем, что нож у него был армейский, специально сделанный, чтобы убивать. Остальные вообще не имели оружия.
— Бегите наверх, — крикнул я, готовясь стрелять. — Экипируйтесь и забирайте все наше добро. Я пока их задержу.
Союз окинул меня долгим взглядом, потом кивнул и бросился на верх.
— Мои вещи только тоже прихватите! — крикнул я им вслед и дал очередь по показавшимся на первом этаже бандитам.
Начал орать в их адрес всякие непечатные словечки и кинулся на второй этаж. Гулкий топот за спиной показал, что все наступающие с первого этажа ломанулись за мной.
Я резко обернулся. Дал короткую очередь по выбежавшим в коридор бандитам, плечом выбивая дверь, залетел в первое попавшееся помещение, огляделся — никого.
— Выходи, сука, все равно достанем! — закричали мне.
В ответ я переключил автомат в режим стрельбы одиночными, на секунду высунулся из проема и срезал выстрелами двоих особо смелых — они успели порядочно приблизиться к моему укрытию. На меня тут же обрушились обильные матюки со стороны лестницы и целый шквал огня. Противники стреляли, не целясь, они были слишком поглощены слепой яростью, чтобы попытаться взять меня мастерством.
Когда я высунулся в следующий раз, пуля пролетела так близко ко мне, что оцарапала щеку и обожгла повреждённый висок. Я застонал и снова нырнул в комнату. Вновь потревоженный висок отозвался пульсирующей болью на слабый ожог. Стало тихо. Я затаился, напряжённо прислушиваясь к происходящему в коридоре. Шаги! Решили штурмовать мою комнату? Не так просто!
Я резко выскочил из проема, едва не споткнувшись о выбитую дверь, и подарил троим бандитам по пуле. Одному в голову, другому — в сердце, третьему — в шею. Потом запрыгнул на подоконник и вжался спиной в узенькую стенку оконного проема. Она была небольшой, всего сантиметров сорок-пятьдесят от силы, но сигануть в комнату или спрятаться ещё где-нибудь у меня не оставалось времени — меня бы просто прошили пулями. Кто-то из подстреленных не умер мгновенно и теперь прощался с жизнью, громко постанывая на весь коридор.
Новое укрытие было ненадежным, но сменить его возможности пока не было: враг видел, куда я спрятался и теперь по стене цокали пули, каждый раз откалывая от угла оконного проема кусочек. Нужно было действовать, пока меня не снял кто-то с улицы или охрана ДК не схватила.
Проклиная того, кто обнаружил трупы, я вновь перещелкнул режим стрельбы и выставил автомат в коридор, начал стрелять и тут же выпрыгнул сам, упал на пол перед трупом и вжался лицом в линолеум. Под телом уже порядочно растеклась кровь, и я был вынужден лежать в мокрой и липкой луже.
Выполняя этот отчаянный маневр, я кого-то задел. От лестницы донеслись стоны, по мне дали очередь, но все пули ушли в тело подстреленного мной раньше. Оказалось, он был ещё жив: когда очереди прошили его тело, он вскрикнул и окончательно умер.
— За телами прикрывается, мудак! Поймаю — пальцы отрежу и по одному в задницу запихаю! — пригрозил кто-то.
Я усмехнулся. Ох, и не повезло же вам связаться со мной, голубчики. Я хоть и в абсолютном меньшинстве, но все равно задам вам жару!
Рядом со мной стукнулась о землю граната, потом ещё одна. Я перекатился к другой стене коридора, пользуясь тем, что противники тоже спрятались от взрыва. Закрыл глаза, прижал к ушам руки и задержал дыхание. Времени понять, какие гранаты в меня кинули — просто взрывающиеся, осколочные, светошумовые, с газом или просто шумовые, — не было, поэтому я постарался максимально защититься от каждого варианта. В спину ударило взрывной волной, по ушам, даже через руки, ощутимо ударил звук. Яркая вспышка света дала отсвет даже через закрытые веки и повёрнутое к стене лицо только слегка ослабило её. Следом зашипело — вторая граната оказалась дымовой.
Я сел, потёр глаза и развернулся. Коридор заволокло густым белым дымом. В ушах продолжало звенеть, но времени отлеживаться не было — в дымке начали вырисовываться силуэты. Пока я видел только двоих, но не сомневался, их там гораздо больше.
Я срезал людей очередью, провел в последний раз по коридору огненной струёй в надежде в кого-то то попасть, и автомат, сухо клацнув, перестал стрелять.
Патроны закончились.
Я выругался про себя, отбросил оружие, ставшее ненужной железкой, и выхватил нож.
Холодным оружием лучше меня владел, наверное, только Совок, но я всегда обыгрывал его ловкостью. Простым людишкам было безгранично далеко до меня.
Тихо, как кошка поднялся и вжался в стену. Когда рядом проходил бандит, я резко напрыгнул ему на спину, одной рукой зажал рот, другой рассек сонную артерию и яремную вену. Подождал секунд десять и опустил тело на пол. Человек и пикнуть не успел, как истек кровью. Второго я убил ударом перпендикулярно позвоночнику прямо под подбородком — перерубил сонную артерию и вскрыл трахею. Третьего ударил за ухо, пробил череп и вошёл в мозг. Потом вонзил одному нож над пупком до самой рукояти, резко провел вверх и вырвал лезвие из плоти. Такой удар повредил нисходящую дугу аорты и нижнюю полую вену.
Среди оравы бандитов началась паника. Я словно смерть носился между ними в тумане и убивал одного за другим. Люди тщетно стреляли по туману, надеясь задеть меня, но это лишь раззадоривало. Рукава намокли от чужой крови, руки и лицо тоже были забрызганы ею.
Я хотел убить ещё одного человека ударом в подключичную артерию, но незнакомец умело ушел от моей атаки. Я оскалился. Бой начинал походить на бой, а не на резню. Я ударил ещё раз, но снова напоролся на защиту — во время выпада меня ударили ладонью между запястьем и предплечьем. Противник использовал тактику "отреагировать — прервать — захватить — нейтрализовать". Он ударил меня по глазам, но я уклонился и удар прошел вскользь, задев переносицу. Я резко присел, отклонился вбок, вскочил, полоснул его по нижней части плеча, хотел ударить в сердце, но попал в захват. Мужчина схватил руку, сжимающую нож, за запястье, другой рукой вцепился в локоть, не давая мне опомниться, начал большим пальцем давить на болевую точку на запястье, стремясь заставить меня выпустить нож. Я зарычал, свободной рукой ударил по ранее нанесенной ране, ногой пнул в живот и вырвался, отступив на пару шагов назад. Незнакомец тихо застонал и зашевелился в белой дымке. Туман потихоньку рассеивался, так что видел противника я все лучше, но разглядеть, что делает враг все же не успел. Лязгнул затвор, на меня направили пистолет.
— Ладно, ты победил, не стреляй.
Я поднял руки, словно бы сдавался, пришлось даже нож на пол бросить. Всё ради того, чтобы резко шагнуть влево-вперед, повернуться направо (уйти с линии атаки), отбить запястье вооруженной руки противника левой рукой внутрь, ударить снизу-вверх правой рукой в кисть и нанести удар ногой в пах. Потом выполнить рычаг руки наружу, обезоружить и перевести на загиб руки за спину. Пистолет отлетел на несколько метров от хозяина и остановился, врезавшись в батарею.
Мне было несколько неудобно сдерживать врага в захвате — он был выше меня. Впрочем, долго сдерживать он себя не дал. Дернулся, ударил головой мне в лицо и вырвался, тут же вскочив на ноги. Я замешкался и тут же попал в болевой захват. Противник не собирался жалеть, сразу надавил с силой, заставив меня вскрикнуть. Я начал извиваться, пытаясь вырваться, но ничего не выходило — эта падла угадывала все мои действия и перехватывала инициативу. Тогда я решил использовать то, что подарила мне природа.
Широко разинув пасть, я впился клыками в удерживающую меня руку и прокусил ее до кости. От меня этого явно не ожидали — противник замялся, ослабил хватку и позволил мне вырваться. Тогда я сразу напрыгнул на него, стал давить на глаза, но был отброшен на несколько метров по коридору. Встал, встретил подошедшего врага ударом, он ответил мне тем же.
Завязалась рукопашная.
В кулачном бою я был не настолько хорош. У меня никогда не выходило полагаться только на свои руки, если они не сжимали нож или автомат.
Незнакомец начал напирать. Я все меньше наносил удары и все больше оборонялся. Неожиданно боковым зрением я увидел открытую дверь и толкнул в проем врага, надеясь, что в узком пространстве у более неповоротливого противника будет меньше шансов.
Это было ошибкой.
Как только мы оказались внутри, я стал проигрывать ещё сильнее. Да, я двигался быстрее, но у меня никак не удавалось рассчитать длину прыжка, и я все время натыкался на стены. Ситуацию усугублял факт того, что злополучное помещение оказалось уборной.
В какой-то момент противник просто с силой толкнул меня в одну из кабинок. Я грохнулся раненым виском о бачок унитаза и мир взорвался оглушительной болью. Я протяжно застонал, попытался встать и не смог. А фигура незнакомца уже нависала надо мной. Вблизи я понял, что это тот самый человек, что кинул в меня гранату, сбив с дерева, а потом вырубивший прикладом. Васятка. Василий.
Это придало мне сил. Я рванулся вперёд, и висок пронзило резкой болью. Я вскрикнул и повалился ему под ноги.
— Неужели выдохся? —голос Васи звучал заинтересованно.
— Да пошел ты, — прохрипел я и снова попытался встать.
— Какой грубиян, — цокнул снайпер. Я замер, уж очень его интонации походили на мои. Точно таким же голосом я говорил, когда пытал людей — леденяще холодным и жутким, словно у какой-нибудь твари.
— Ну ничего, я тебя проучу, — пообещал Василий и схватил меня за волосы.
Я начал сопротивляться, но он легонько ударил меня по больному месту и мир на мгновение померк. Между тем, снайпер откинул сидушку унитаза и с силой опустил мою голову в чашу с водой.
Я дернулся. Закричал, выпуская изо рта драгоценный воздух, забился всем телом в нервной истерике, мотал головой, бился руками о пол, но только баламутил воду, ставшую красной от крови на моем лице. Сердце стучало часто-часто, словно вот-вот разорвется, я продолжал кричать в воду и терять силы. Мне было настолько страшно, что я едва не обмочился. Постепенно я начал задыхаться. Сопротивление сошло на нет, сознание потускнело, а Вася все вжимал мое лицо в чашу унитаза.
Только когда я уже отключился и почти умер, он вытащил мою голову из воды, дал пощечину, и я снова открыл глаза. Меня всего трясло. Я кашлял, сплевывая воду, дрожал как осиновый лист и плакал, часто всхлипывая. Снайпер отпустил меня, и я завалился на бок, обняв себя за плечи. Бежать или сопротивляться не было сил. Сверху доносилась стрельба — мои товарищи пробивались вниз, к свободе.
— И это ты уложил кучу наших бойцов в схватке у медцентра? — издеваясь, спросил снайпер. — Такая жалкая сучка? Ни за что бы не поверил, если бы сам не оглушил тебя, когда ты рухнул с дерева.
Меня словно кнутом ударили. Больше всего на свете я не любил две вещи: задыхаться и когда меня называют жалким и слабым, не воспринимают всерьез. Ярость во мне отодвинула страх, приподнявшись, я попытался ударить его, но рука просто упёрлась в чужую ногу, не причинив никакого вреда.
— Надо было убить тебя первым, — прохрипел я, с трудом выдавливая из себя слова.
Снайпер наклонил голову. Его глаза нехорошо блеснули.
— Думай, перед тем как кому-то хамить, тварь, — прошипел он, и от его слов у меня по спине пробежал холодок. Да этот тип ещё ненормальнее меня!
Вася расстегнул ширинку и, достав свое достоинство, начал мочиться. Я не смотрел на него, просто обессиленно лежал на боку. Раньше я пытался предугадать действия противника, но бросил эту затею уже после того, как он заговорил.
— Из твоего рта смердит, как от застоявшейся мочи, — забормотал снайпер, присаживаясь на корточки перед моим лицом. Он уже помочился и застегнул ширинку, но воду за собой не смыл. По кабинке начал распространяться противный запах. — А все из-за твоей язвительности. Ругательства воняют, от них воняет и твой рот. Но ты не чувствуешь этого. — Василий взял меня за волосы и поднял, поставив на колени. — Так попробуй же свой запах на вкус!
Он снова хотел топить меня в чаше унитаза. Только на этот раз вода там была с мочой. Мои зрачки сузились от страха. Я усиленно засопротивлялся, начал кричать. Едва остановившиеся слёзы снова градом покатились по щекам.
— НЕТ! НЕ НАДО, ПОЖАЛУЙСТА!!! — орал я, вцепившись руками в унитаз.
Но силы были заведомо неравны.
Когда Васе надоело играть со мной в поддавки, он просто со всей силой надавил мне на голову и сразу окунул в вонючую воду.
Я замычал, зажмурился, чтобы моча не попала в рот или глаза. Начал пытаться лягаться. Тогда снайпер просто рывком поднял мое лицо над водой, а когда я начал судорожно вдыхать, неожиданно опустил его обратно. Я не успел закрыть рот и сделал полный глоток. Горькая, противная, солоноватая вода прошлась по пищеводу и упала в желудок. Я заорал, поднимая пузырьки над водой. Со мной случилась истерика похуже предыдущей.
—
Ну что, вкусно? — прошептали в самое ухо, на мгновение освободив и тут же снова начали топить.
Мир стал блеклым, подвернулся кровавой пленкой. Я уже был готов сдаться, когда по сознанию заревом вспыхнула мысль:"Неужели это конец? Только не здесь, не так!"
Я почувствовал, как рука, вдавливающая меня в воду, немного расслабилась, и решил попытаться. Ещё подумалось:"Сколько людей также отчаянно думали, что не может всё закончиться так, перед тем, как конец всё-таки наступал?" Но принять во внимание эту мысль я уже не успел — изо всех сил рванулся вверх, поднимаясь над водой.
Снайпер этого явно не ожидал и отпустил мою голову. Вдохнув, я ударил его головой в солнечное сплетение, развернулся, пока он оседал на пол, бросился на него с криком, схватив голову обеими руками, заорал:
— Сдохни!!!
И свернул ему шею.
Только когда снайпер Василий рухнул на кафель уборной, порыв энергии, спасший мне жизнь, улетучился, и я тяжело опустился на пол. Тут же по телу начала ходить крупная дрожь, стали наворачиваться слезы.
— Рейх, ты где? — позвали совсем рядом.
Я всхлипнул и поспешно утёр слезы рукой. Искавший меня стал быстро приближаться, вошёл в туалет и вот уже СССР заглянул в кабинку, из которой теперь торчала голова спятившего снайпера.
— Боже, Третий, — воскликнул русский, взглянув на меня. — Что случилось?!
Я нервно сглотнул. Появление коммуниста неким образом спасло меня от истерики. Я встал, пошатнулся, но устоял.
— Все в порядке, просто противник оказался немного... Неординарным. Где моё снаряжение?
— Вот, — Союз протянул мне бронежилет и шлем. Я поспешно одел их и взял в руки свою СВД.
— А рюкзак и кейс?
— Их пока понесу я, ты ранен.
— Пустяки, — отмахнулся я. — Просто царапина. А рану от удара прикладом ты сам счёл не такой уж и опасной.
Я подошёл к раковине и стал старательно умываться, стараясь смыть с себя отвратительный запах. Когда я поднял голову и посмотрел на него, Советский прищурился.
— Ты в норме? — спросил он.
— В полной! — рявкнул я и бросился прочь из туалета. В коридоре наткнулся на остальную группу. Все были потрепаны, но живы. Союз догнал меня и пояснил:
— Мы им знатную трепку задали, теперь они к нам не суются.
— Тогда чего мы ждём? — осведомился я. — Пока они штаны мочат, нужно прорываться!
И бросился на первый этаж. Все последовали за мной.
***
— У тебя во фляге спирт?
Я кивнул на фляжку, из которой СССР потихоньку пил.
— Да, а что?
Я повел плечом и уставился в огонь.
Пока мы прорывались через Битцевский лес, кишащий мародерами, и искали подходящую крышу для ночёвки и костра, я сохранял аномальное равнодушие ко всему. Но стоило группе разбить лагерь и расслабиться, как меня снова начала бить дрожь. Из-за прорыва у меня не было времени переживать, поэтому реакция замедлилась и в полной мере обострилась только сейчас.
Было настолько хреново, что я готов был даже выпить водки, которую так ненавидел.
— Можно?
Мне молча протянули флягу, и я, нервно присосавшись к горлышку, сделал пару больших глотков. Тут же горло словно обожгло огнем. Я закашлялся, резко протянул флягу обратно хозяину и попытался выхаркнуть отвратительную жидкость обратно, но ничего не вышло. Союз ничего не сказал, только ещё раз приложился к горлышку.
Мы были у костра одни. Остальная группа обследовала многоэтажку, на крыше которой мы обосновались, на предмет зомби.
Я обнял себя за плечи и всхлипнул. Предательская дрожь снова загуляла по телу. Всхлип, другой, и вот я уже заливаюсь слезами, глядя в костёр, пытаюсь стереть их с лица, но только размазываю по нему грязь. Остановиться не получается. С каждой новой попыткой я только сильнее рыдаю.
— Эй, — большая мозолистая ладонь опустилась мне на плечо. Русский подвинулся вплотную ко мне. — Все в порядке?
Я посмотрел на него покрасневшими от слез глазами и вдруг приник к нему, крепко обнял, зарылся лицом в живот и начал трястись от рыданий.
Плевать, что он меня не любит, все равно на то, что объятия невзаимны, сейчас это единственный способ успокоиться, выдохнуть и забыть. Мне сейчас хорошо, несмотря на то, что меня всего колотит и я рыдаю, вспоминая произошедшее сегодня.
СССР шевельнулся, устроившись поудобней, и его руки обхватили мою спину, несильно прижали к себе, начали поглаживать. Я жалобно всхлипнул и сильнее вжался в него.
Русский молчал, но слова мне были и не нужны. Сквозь слезы я почувствовал, как в сердце расцвело что-то приятное, и впервые за долгое время грудь не отозвалась болью.
Неужели это надежда?
