Бронебойные васильки

       Я понял, что пялюсь на нее с отвисшей челюстью только когда она, закончив осматривать мою камеру, резко повернулась ко мне и сказала: — Чего ты застыл? Неужели, это все тебя до сих пор удивляет? — Э-э-э... Я закрыл рот и перевел взгляд на пузырек с розоватыми капсулами внутри, который продолжал сжимать в руке. Чёрт. Чёрт! Чёрт!!! "Я в полной заднице" — пронеслось в голове, когда я, чувствуя, как веко нервно дёргается, переводил свой ошалелый взгляд со злосчастного пузырька на мертвую девушку и обратно. "Принимайте таблетки три раза в день перед едой, не больше. Лекарство пока не прошло все испытания, и я не знаю, какие побочные эффекты могут возникнуть." — вот что старик учёный сказал мне незадолго до своей смерти. — Что, понял наконец? — Элис усмехнулась и слегка наклонилась вперёд, ко мне. Туго затянутый корсет при этом издал звук, похожий на звук трещащей ткани. — А ведь сам всегда горой стоял за то, чтобы гигиена и дисциплина неукоснительно соблюдались. Даже странно, что тебе снесло крышу в такой сложный для тебя период. Даже когда русские стояли под Берлином, такого не было. "Галлюцинация"— подумал я, моргнув. — "Галлюцинация" Ну конечно! Что же ещё это могло быть. Все это время я засыпал с неким трепетом и, наверное, даже каким-то иррациональным страхом, вызванным полным непониманием происходящего, а все оказалось так просто. Обычная галлюцинация и никакой мистики. Я почувствовал, как щеки и уши покрылись стыдливым румянцем. В весьма абстрактной инструкции по применению, которую дал мне покойный Аристарх было ясно сказано: три таблетки в день. Всё. Больше ничего мне не нужно было. Просто. Соблюдать. Долбанную. Инструкцию. Но нет, меня охватила совершенно для меня несвойственная в таких делах паника. Я жрал и жрал эти таблетки, не задумываясь совершенно ни о чём, только бы снова не кашлять цветами. И вот к чему это привело. А ведь я даже не знаю, насколько опасна передозировка. Может, мне теперь осталось ещё меньше, чем раньше? — Я идиот, — беспомощно пробормотал я, убирая пузырек в карман. Сказать что-то другое или что-то более длинное я почему-то не смог. — Да, Рейхи, ты идиот, — согласно протянула Элис и села рядом. Странно, но даже зная, что она — всего лишь мираж и бред, вызванный препаратом, я все равно чувствовал прикосновение её ледяного плеча. Мы молчали. Я, потому что был эмоционально подавлен, она по каким-то своим, неведомым мне причинам. Неизвестно, сколько мы бы сидели вот так, молча, если бы тишину вдруг не прорезал громкий матерный крик: — Волки позорные! Бляди подъездные! А ну отпустите меня, живо! Да я, да я вас... — это, несомненно, был голос СССР, и самое главное — он приближался и по мере приближения становился все более и более нецензурным. Упоминались и матери бандитов, и всевозможные черти, и кары, которые русский собирался на них впоследствии обрушить. В общем, было все, кроме цензуры. Когда дверь в мою камеру со скрипом открылась и его двухметровую тушу впихнули туда, высказывания стали настолько непечатными, что я, просидевший на зоне почти целую человеческую жизнь, с удивлением понял, что слышу их впервые, куда там, лицо одного из бандитов, заглянувшего внутрь выражало крайнюю степень недоумения и какого-то стыда. Сам коммунист выглядел помятым: под глазом его красовался большой синяк, нижняя губа была разбита, в общем, все следы драки налицо. Форменная куртка спецназа была грязной, бронежилет с него сняли также, как и с меня. — Тихо! — рявкнул бандит, наставляя на Союза, гневно развернувшегося к нему, пистолет. — А то колено прострелю! Разорался, тоже мне. — А ты лицо попроще сделай — пафос стекает, гондурас херов! — коммунист плюнул в сторону мгновенно захлопнувшейся двери и со всей силы пнул ее ногой. — Суки! Он, наверное, собирался продолжить свою гневную тираду, но тут его взгляд упал на меня, и я понял, что видок у меня ещё тот: в глазах Союза мелькнул испуг, а лицо его удивленно вытянулось. — Рейх? — спросил он совершенно другим голосом. — Ты жив? Я поморщился и приложил одну ладонь к виску: голова начала болеть ещё сильнее. — Да, жив, а что? — спросил я, подавшись вперёд. По выражению его лица я понял: причины так думать у него были, а потом вспомнил: граната! Коммунист же наверняка видел, как меня снесло ударной волной или, что более вероятно, слышал взрыв, а потом видел, как мародёры тащат мое тело к своим машинам. — Ты не поверишь, но сейчас я действительно рад, что ты не подох, псина, — выдохнул СССР и привалился спиной к стенке. Я через силу улыбнулся. — Ты не поверишь, но я тоже этому рад. — Так вот он какой! — радостно вскрикнула Элис и пружинкой вскочила с пола. — Да, и вправду красавец. Она вилась вокруг русского, трогала волосы, ушанку, рассматривала его широкую грудь и все говорила, говорила, и говорила. — Ух ты, какие бицепсы! А профиль какой ладный, и глаза зелёные, как и писали в газетах. Надо же, все правда! А вот та фотокарточка, что ты мне показывал совсем не передаёт его характер. В жизни Совет совсем не такой, лучше. И почему твоя идеология была направлена на уничтожение такого прекрасного генотипа? "Вот же трещетка" — подумал я и тут же получил возмущенный взгляд. — Сам такой! — сказала Липпевехзель. Мои глаза округлились от удивления и, наверное, стали похожи на два больших блюдца. "Ты читаешь мои мысли?!" Она фыркнула, уперев руки в бока и прошлась по мне насмешливым взглядом. — Ну конечно, я же твоя галлюцинация, отчего же мне не слышать твоих мыслей? — Чего ты так на меня уставился? — спросил насторожившийся СССР, который, разумеется, Элис не слышал и не видел, но вот мой ошалелый взгляд от него не укрылся. — Пожалуйста, говори тише, голова раскалывается, мочи нет, — попросил я, надеясь увести тему в другую сторону и оставить вопрос неотвеченным. — Что-то не так? Эти гады и тебя избили? — К сожалению или к счастью, пока что нет, только прикладом саданули. Хотя, может потом ещё пару пинков или оплеух отвесили, не помню. Это контузия, все из-за неё. — Мы все слышали взрыв, а потом видели, как тебя грузят в другую машину, вот и подумали... — Да я понял уже. А вот тебя, похоже, уже били. — У них тут что-то вроде поселения, — начал Советский, усаживаясь в противоположном моему углу. — Здесь прямо настоящая крепость! Небольшой участок в центре парка так хорошо огорожен, что просто так зомби сюда не попадут, да и поубивали они почти всех в округе, поэтому мы так мало и встретили по дороге. Я не совсем понял, но похоже все, кто выжил, собрались тут и устроили свое маленькое государство, а те, кого мы встретили у медцентра, это их разведывательный отряд. Их часовой давно засек нас и сообщил своим, так что у них было время подготовить засаду. Человек, создавший все это, здорово промыл им мозги: они все верят, что мир окончательно разрушен, что правительство пало, и что они — единственный оплот человечества в новом постапокалиптическом мире, что это всё — начало биологической войны с США, которую мы проиграли. К чужакам они относятся довольно враждебно, всех пришедших считают иностранными шпионами, вот нас всех и повязали. Теперь их главный по очереди допрашивает членов нашей команды, чтобы понять, чьи мы шпионы, и откуда. В правду-матку он почему-то не верит. Сколько я пытался втолковать ему, что мы свои, русские и причинять им вред, да куда там, мы и о их существовании не представляли! А он все знай свое твердит:"Если бы правящая власть уцелела, мы бы об этом знали. Но нет, ни единой весточки, ничего от вас мы не получили, а вы, если вы и вправду от правительства, разве вы попытались нас спасти? Нет. Значит вы и не правительство никакое." Ну и, били меня, конечно. "Пытались выбить правду". Суки. Я присвистнул. Да, это было... необычно. Я, Союз, да вообще все, никто на базе не ожидал такого! Мне говорили, что поиски выживших неустанно велись первую неделю, но вытащить удалось немногих, а потери при их спасении нанесли сильный удар по действующему персоналу базы, поэтому спасательные поиски пришлось свернуть. — И что теперь делать? Вирус и антидот отобрали, сами мы уйти не можем, а часики-то тикают... — Да знаю я! — в сердцах воскликнул Союз. — Знаю! Такими темпами мы сами тут подохнем через несколько дней и без их помощи! — Просил же, не кричи! — шикнул на него я, сжимая ладонями виски. От его крика в голове словно взорвалась новая граната и все вокруг поплыло. Я застонал и зажмурился, сгибаясь пополам. — Извини, забыл, — голос русского раздался прямо над ухом и я настороженно приоткрыл один глаз, приподняв голову. СССР, присев на корточки, наклонился ко мне и выглядел несколько... взволнованным. Мозолистая лапища коснулась моего плеча и слегка его сжала. Другая рука взяла меня за подбородок и, легонько дёрнув, заставила меня поднять голову. — Дай осмотреть твой висок. Что-то не нравится мне эта рана, — мягко попросил коммунист. Такое, откровенно говоря, было для меня небольшим шоком. Адекватно отреагировать я просто не смог, слишком уж это было неестественно, непривычно. — Чего это ты такой заботливый? — ощерился я, всерьез задумываясь, а не врезать ли ему по причинному месту. — Ты как всегда остр на язык, — рука коммуниста сжала мое плечо чуть сильнее, но лицо не дрогнуло. У кого-то были железные нервы. Разумеется, когда этот кто-то сам хотел сдерживать самообладание. — Но ты забываешь о нашем договоре, Рейх. — Ах да, сотрудничество, временное перемирие и прочее бла бла бла, — я скорчил рожу. — Тогда, конечно, смотри, у нас же договор. Повернув голову так, чтобы Союзу предстал наилучший вид на рану на моем виске, я широко ухмыльнулся. — Какой же ты язва, — пробормотал Советский и притронулся к покрытому коркой засохшей крови виску. Я поморщился. — Годами практиковался, чтобы тебя удивить. — И это все? — голос Элис звучал насмешливо. — Продолжишь язвить и портить отношения с одним из самых дорогих тебе людей вместо того чтобы попытаться все исправить? Да ты просто гений стратегии. До этого она просто молча наблюдала за нами, а теперь тоже присела на корточки, и ее лицо было очень близко к моему. "Замолчи! Ты не понимаешь, все не так просто. Я не могу! Это бессмысленно!!!" — мысленно воскликнул я, попутно сжав челюсть, чтобы не зашипеть от неприятных ощущений. — А ты пробовал? Почему ты так уверен, что ваши отношения полностью обречены? Ты даже не пробовал общаться с ним по-человечески, так откуда ты знаешь, что это не сработает? — Элис отстранилась и теперь сидела, возмущенная, в метре от меня. — Н-да... — протянул Союз, спасая меня от ответа. — Рана вышла приличная. Тот, кто тебя ударил явно не ставил себе цель не убивать тебя. Ее бы обработать, а то заражение начнется. Жаль, аптечки и индивидуальные пакеты забрали. — Это у тебя все забрали, — усмехнулся я и достал из кармана оранжевый коробок и пакет с бинтами. Внутри все будто свернулось в тугой комок из тоски, и продолжать улыбаться стало вдруг очень сложно. — Эй, не игнорируй меня! — воскликнула Элис и хлопнула ладошкой о пол. Я не ответил. Ни мысленно, ни как-то ещё. Не до этого было. К тому же я понял, что если продолжу этот диалог, то запросто могу не выдержать. Тогда скорлупа, под которой я прячу все свои настоящие чувства треснет прямо здесь и сейчас, на глазах у Союза. Уж лучше дальше притворяться, чем разочароваться и получить ещё больше боли впоследствии. — Да так, чума пришла на помощь, — с интонацией а-ля "ну что вы, это сущий пустяк" я протянул аптечку СССР. — Чего? — не понял он. — Прикинулся больным и устроил небольшое шоу. Теперь бандиты думают, что я заразный и даже вещами моими брезгуют. Союз молчал с минуту, потом разразился оглушительным хохотом. — Ну ты хитрец, Рейх. А оружия у тебя случайно не завалялось? Я покачал головой и вздохнул. — Они не настолько тупы. — Жаль, — вздохнул коммунист. — Я бы тогда показал им всем здесь кузькину мать! — на этих словах он специально повысил голос, чтобы возможные подслушивающие наверняка услышали. Потом протянул мне таблетку и сказал, уже тише. — Это от головы. Я молча принял таблетку и наклонил голову, чтобы ему было удобнее осматривать мою рану. Союз надорвал небольшой пакетик из аптечки сыпанул его мне прямо на алую трещину. Я дёрнулся и едва не испортил всё, что будет так сильно щипать, я совсем не ожидал. Благо обошлось. — Терпи, — сказал русский и высыпал остатки порошка мне на рану. На этот раз я закусил губу и не подал виду, что испытываю дискомфорт. — Тебя бинтовать или обойдешься лейкопластырем? — спросил СССР, перебирая содержимое оранжевой коробочки. — Наклей пластырь и дело с концом, бинты могут пригодится позже. — Как хочешь, — он оторвал большой кусок белой ленты и закрыл им увечье на моем виске. — Но бинты были бы лучше. — Рана небольшая, и пластырь сгодится. Бинтов у нас ограниченное количество, а что дальше будет — неизвестно, поэтому лучше экономить. — отрезал я. — Лучше скажи, тебя как били: ногами или нет? — Кто-то, может, и пнул разок, а так нет, — с сомнением протянул Союз. — Ясно. Дай-ка я на твои рёбра посмотрю, не нравится мне как ты дышишь. СССР и правда дышал немного странно: слегка натужно и с присвистом, сам не замечал этого, но старался как можно меньше вдыхать, чтобы грудная клетка не так сильно двигалась. — Да ерунда это всё, я бы понял, если бы мне что-то сломали, — отмахнулся Совет. — Ну нет! — воскликнул я и подался вперёд. — Дашь, ещё как дашь! Или будешь врачу перечить?! Выглядел я, похоже, крайне смешно, так как Советский улыбнулся и, подняв руки в примиряющем жесте, сказал: — Хорошо-хорошо, не дуйся и не кричи, у тебя голова болит. — Не болела бы, ты бы тут уже по потолку летал, вонючий русский, — буркнул я и, скрестив руки, снова облокотился о стену. — Сказал вреднющий немчура, — парировал красный и собрался задрать куртку и показать мне рёбра, как дверь со скрипом отворилась и внутрь снова заглянул давешний бандит с пистолетом. — Ты, — он ткнул в меня пистолетом. — Поднимай свою задницу от пола и марш сюда. Я встал, наградил его презрительным взглядом и вышел за дверь. Как только я это сделал, она закрылась за моей спиной, а дуло пистолета уткнулись мне в спину. У бандита был старенький ТТ, но его убойная сила осталась такой же мощной. — Что, задели тебя мои слова, а, гордец? — Элис возникла рядом и пошла в ногу со мной. "Прошу, не сейчас, меня же на допрос ведут! — взмолился я. — Исчезни, пожалуйста" — Какой ты стал грубый, — обиделась Липпевехзель, но все же скрылась с глаз и я смог нормально осмотреться. Держали нас в одном из пустых бараков строителей, ютившихся на краю небольшой площади, окружённой самодельным, но надёжным забором. Неработающий фонтан был ее центром. Его превратили в жилое помещение: обили досками и оплели ветками. Получилось что-то вроде шалаша. На другом конце было средних размеров двухэтажное здание непонятно для чего предназначенное, а саму площадь усеяли разномастные палатки и шалаши, из которых на меня поглядывали настороженные лица. Открытую летнюю сцену слева тоже закрыли досками и железными листами, и понять, что там не представлялось возможным, хотя стоящие у нее самодельные броневики наводили мысли на мастерскую. У дверей в здание стояли двое хмурых бандитов. Мой конвоир перекинулся с ними парочкой фраз и нас впустили. Внутри оказались довольно большое помещение с ещё одной сценой и два коридора с кабинетами. Наверное, это был дом культуры. Меня повели на четвертый этаж и вскоре я оказался в крошечной комнатенке с одним столом и двумя стульями. Стол был самый обыкновенный, потрескавшийся и старый. Вероятно, когда-то стоял он в кабинете лепки или рисования, накрытый весёленький скатертью, и рисовали на нем беззаботные детки. Теперь он был совершенно голый и выглядел как и подобает столам в допросных — угнетающе и противно. Без лишних слов я сел на расшатанный и скрипящий стул и принялся ждать. Бандит, проводивший меня сюда, вышел, и я остался один. Из комнаты вынесли всю мебель, но раньше она была плотно заставлена. Об этом говорили светлые пятна на стенах. Скорее всего это была кладовка, но все ее содержимое пошло на нужды мародеров. По углам и местами на потолке штукатурка осыпалась и из образовавшихся щелей комнату оглядывал серый бетон. Н-да... Обстановочка сильно напоминает Лубянку. Только железного столика на колесиках с молотком на столешнице в углу не хватает... — А вот и наш меткий снайпер, — голос вошедшего раздался синхронно со скрипом двери. Я сидел к ней спиной и не стал оборачиваться, много чести для него. — Признаюсь, я ожидал увидеть кого-то более подготовленного, — мужчина средних лет опустился на стул напротив и положил у своих ног увесистый ранец. — Вы твердо убеждены, что снайперы все на одно лицо? Он усмехнулся, и улыбка эта показалась мне совсем недоброй. — Нет, что вы, — нарочитое, словно само собой разумеющиеся, обращение ещё больше насторожило меня. — Просто вы больше походите на человека науки, чем на грубого вояку. Я даже удивился, что какое-то химическое оружие, изъятое у вашей группы, хранили не вы. — Почему же, я. Просто скакать с таким ценным грузом по деревьям весьма и весьма опрометчиво, — заметил я, вальяжно откидываясь на спинку стула, чтобы показать ему, что я ни капли не напуган. — Вы соглашаетесь сотрудничать? — оживился мужчина. Я повел бровью. — Смотря в чем. — Ну как же? Вы человек умный, должны понимать... — Понимать что? — я хищно оскалился, демонстрируя ему свои клыки. — Вашу засаду и нападение на органы правящей власти? Мужчина никак не отреагировал. — А я-то думал, что наконец нашел разумного собеседника, — немного расстроенно протянул через некоторое время. — Придется разговаривать с вами немного по-другому. С этими словами он достал из рюкзака противогаз, обыкновенный ГП-5, без фильтра. — Играли когда-нибудь в слоника? Я нервно сглотнул. — С-слоника? — что это такое я, конечно же, знал и слишком хорошо помнил. — Ну что, Рейх, может, сегодня заговоришь? — спросил СССР. Сегодня его лицо было особенно уставшим. Победа принесла ему немало забот. Бумажная работа, конференции, деловые встречи, допросы... Все это изрядно выматывает. Я подался вперед, гремя наручниками, которыми был прикован к кольцу в столе. Коммунист устал? Ха-ха, прийти ко мне было не лучшим решением. — С чего вдруг мне раскрывать свои планы тебе? — Ты же знаешь, что за этим последует. Просто расскажи все, что от тебя требуется, и будешь цел. — О, товарищ Нерушимый угрожает мне? Что дальше, побьешь? Ну давай, докажи мне ещё раз, что русские — все как один свиньи. Союз сжал кулак так, что я услышал, как захрустели кости, но в ярость, как это было раньше, не впал. — Что ж, — он широко улыбнулся, недобро сверкнув глазами. — Ты сделал выбор, ну а мы же не совсем звери, учтём твоё мнение. Он обошел стол, отстегнул наручники от стола и освободил мне руки. Потом довольно грубо заломил их за спину и снова сковал. Но этим дело не кончилось. Совет отошёл к углу, в котором темнели бурые пятна крови, моей крови, и вернулся оттуда с веревкой, которой привязал меня к стулу так, что мое туловище оказалось почти полностью обездвижено. Я в это время, конечно, не молчал, сыпал колкостями и мерзко шутил, но коммунист не обращал на меня ровным счётом никакого внимания. — Эй! — такое явное игнорирование моей персоны раздражало. — Что ты собрался делать?! Вместо ответа СССР извлёк из небольшого шкафчика у самой двери в допросную противогаз, ГП-5 без фильтра. С ним в руках он направился ко мне. — Что, газом травить собрался? — насмешливо спросил я. — Я не собираюсь убивать тебя, пока ты все не расскажешь, — лаконично ответил русский. — Значит, молчание — моя гарантия жизни? — Нет, это гарантия новых мучений. Я хотел ещё что-то сказать, но Союз вдруг совершенно неожиданно для меня запрокинул мою голову и одел на нее противогаз. — Что за... — пробормотал я, когда снова смог двигать головой. Мир, на который я теперь смотрел сквозь линзы ГП-5, был мутноватым. — Говори громче, тебя не слышно, — сказал Советский и развернул на столе карту Германии. — Что ты творишь?! — выкрикнул я. — Играл когда-нибудь в слоника? — вместо ответа спросил коммунист. — Что? Нет... — Если вдумываться, то это не совсем игра, хотя это очень похоже на "правду или действие", только правила задаёт тот, кто не в противогазе. — Я, значит, слоник? — насмешливо спросил я. — Да, ты слоник. А теперь слушай сюда, у тебя последний шанс решить все миром и избежать игры. — А ты знаешь, что твой закон запрещает допросы с пристрастием? — я вопросительно наклонил голову. Линзы начали запотевать, и видеть я стал ещё хуже. — НКВД разрешено и не такое, — ответил русский. Прозвучало это довольно угрожающе. В следующий миг он сжал в кулаке гофрированную трубку противогаза и перекрыл мне доступ к кислороду. Я судорожно дернулся и едва не закричал от страха. С детства я до истерики боялся воды, потому что перспектива задохнуться внушала мне животный ужас. Все из-за того, что отец учил меня плавать таким, можно сказать, викингским способом: бросал в воду с пирса и нырял за мной только тогда, когда я начинал идти ко дну, и то не сразу. С годами этот страх стал иррациональным и я начал бояться удушья вообще. Так что происходящее не только было самой действенной для меня пыткой, оно ещё и погружало меня в не самые хорошие воспоминания. Делая ртом глотательные движения, хрипя и мотая головой я изо всех сил пытался сделать вдох, но воздуха не было. Лёгкие, казалось, сейчас лопнут, словно воздушные шары, разорвутся внутри меня, и я умру. Сознание поплыло, в голове воцарилась свинцовая тяжесть и я начал терять сознание. Только тогда Союз разжал кулак и открыл мне доступ к живительному кислороду. Вдох. Я закашлялся, зачерпывая ртом воздух, судорожно вдыхая и дрожа. — Ну что, передумал? Тяжело дыша, я поднял тяжёлую голову и с ненавистью посмотрел на СССР. — Нет. Снова боль. Снова лёгкие начало разрывать и жечь огнем. Снова я оказался без доступа к кислороду и снова чуть не потерял сознание. Только на этот раз мои мучения продлились чуть дольше. — Давай, Рейх, это несложно. Просто покажи на карте места, где расположились секретные лаборатории. Глубокий судорожный вдох. — Нет. Агония, паника, конвульсии и снова свинцовая тяжесть в голове исчезла с резким появлением воздуха. Вновь предложение сдаться, рассказать все и вновь мой отказ. Так продолжалось несколько раз, пока я не потерял сознание. Но сладостное забвение не спасло. Меня обдало ледяной водой и я, вздрогнув, очнулся. — Н-да, что-то ты рано отрубился, — голос русского пронзил тишину, резанул по ушам, и я, разлепив тяжёлые веки, приподнял голову. СССР стоял совсем рядом и держал в руках ведро. Я поморщился и застонал. Хорошо, противогаза на мне не было, он лежал на столе. — М...мразь, — сквозь зубы процедил я. — Неужели хочешь продолжить? — русский удивлённо приподнял бровь. Я почувствовал, как нервная дрожь пробежалась по телу. Моя гордость сжалась в комок и забилась куда-то далеко, воля стала податливой, словно тесто. Я понял, что не смогу выдержать продолжения. Для меня это, как ни прискорбно, было слишком. Я выдержал пытки и пострашнее этой, в общем-то примитивной, но перешагнуть через свое прошлое, наложившее на мою психику неизгладимый отпечаток, я не смог. Сжал губы в тонкую полоску и мотнул головой. — Развяжи меня, я все покажу и подпишу, — хрипло выговорил я, опуская голову. Смотреть на СССР сейчас я просто не мог, было слишком стыдно. — Да, слоника, — кивнул головой мужчина. Сердце в моей груди часто-часто забилось, к горлу подкатила паника. В последнее время я довольно часто нервничал, так что паническая атака могла случиться со мной на раз-два. — Я... Я предпочел бы другой вид допроса, — говорить спокойно и безразлично оказалось сложновато. В голове то и дело мелькали картины из прошлого, заставляющие сердце испуганно сжиматься. — Значит, вы готовы идти на сотрудничество? — Смотря что вы хотите узнать, — сдался я. — С какой целью вы производили разведку оккупированной местности? Я ответил не сразу. Сначала я, не скрывая удивления, уставился на него. — Что вы имеете ввиду под "оккупированной"? — Не притворяйтесь дурачком, — посоветовал мужчина. — То, что наставший апокалипсис — ничто иное, как бактериологический удар США по России, все давно поняли, как и то, что вы — переодетые захватчики-американцы. Я поперхнулся воздухом. Это было полнейшей чушью, маразмом и идиотизмом чистой воды. Но вот мой собеседник, видимо, всерьез этому верил. — Захватчики-американцы? — я едва сдерживал смех. — Вы хоть понимаете, что несёте? — Значит, по-хорошему вы сотрудничать отказываетесь? — будто бы и не слыша меня спросил он. — Нет-нет, — спешно ретировался я, помня о противогазе. — Просто... Немного необычно слышать подобное от взрослого и здравомыслящего человека... — Вы мне зубы-то не заговаривайте, молодой человек, — в голосе мужчины послышались угрожающие нотки. — Отвечайте как есть и по существу, а иначе хуже будет. Я хрустнул шеей и глубоко вдохнул. Предстояла долгая и раздражающая работа по убеждению убежденного, извините за тавтологию, фанатика.