Вертолет плавно опустился на крышу панельной высотки, как две капли воды похожей на все здания в районе. Гул лопастей постепенно утих и скрылся в звенящей тишине мегаполиса. Райончик этот находился совсем недалеко от МКАДа и назывался Ясенево. Отсюда до Садового кольца было топать и топать через опустошенный, убитый вирусом, город, а это немало.
Я вылез из машины и осмотрелся. Вокруг стояли серые дома, горизонт завокло серовато-желтой дымкой, серые дороги лентами разбегались в разные стороны, серый преобладал во всем, даже стволы у деревьев были серые. Я невольно провел параллель между серым цветом и будущим, разглядев это буйство серых оттенков. Цветастое пятно детской площадки, редкие вкрапления синего в фасадах домов да потухшие неоновые вывески универмагов - вот и вся цветовая гамма округи. Выглядел район ужасающе скучно. Не хотел бы я жить в подобном.
Команда медленно разгружалась, Григорьевич и Борис перебирали оборудование, проверяли оружие и амуницию. Матвей Иванович сосредоточенно глядел в бинокль, стоя на краю крыши, Советский расположился рядом с ним и, зажав в руке планшетку с картой, отмечал на ней что-то красным карандашом, внимательно слушая смотрящего вдаль. Все были заняты своим делом, даже пилот, с нами в поход не шедший, бережно, как мать ребенка, осматривал "свою стрекозу", как он сам называл свою вертушку. Один я был без дела, и это меня, как истинного трудоголика, напрягало. В конце концов, я проверил свою винтовку, раз, наверное, в седьмой, и, подойдя к противоположному концу крыши, встал в позицию и уставился в окуляр прицела, чтобы проверить местность вокруг, да приноровиться к новому оружию, пристреляться. Внизу бесцельно бродили двое мертвяков. Их сильно шатало, но они не падали, а шли, подчиняясь неведомой доселе логике зомби-вируса. На другом конце двора собралась небольшая компания зомби в спортивных костюмах с тремя полосками. "А вот и гопота, - усмехнулся Борис, когда их увидел. - Апокалипсисы, катастрофы, катаклизмы природные, братве все нипочём, ха-ха! Интересно, а семки они и теперь жуют?" Григорьевич тогда неодобрительно на него покосился, но ничего не сказал, но по выражению его лица я понял, что он придерживается мнения о том, что "о мёртвых либо хорошо, либо никак", и мысленно посмеялся над ним.
"Почему я не заметил признаки болезни раньше, сам?" - на данный момент этот вопрос прочно засел у меня в голове и поделать с этим нельзя было ничего. Ведь теперь, когда все стало ясно, как день, глядя в прошлое, я лишь нахожу этому подтверждения. Все сходится с поразительной ясностью. И агрессия, и удивительная жестокость, пугающая даже офицеров гестапо и СС, и несвойственная мне апатия, которую я едва преодолел в горящем Рейхстаге, и беспричинные вспышки ярости, повлекшие за собой невинные смерти... Все это, вся моя жизнь расстилалась сейчас передо мной словно толстенная история болезни какого-то пациента. Все эти годы я считал свое поведение абсолютно нормальным и не сомневался в своей адекватности, чего уж там, даже лучшие советские специалисты, работавшие со мной после поражения, ничего не нашли. Другое дело, что с ними я никогда не был откровенен... Н-да, я в откровенной заднице, а эта Элис только раздражает да бередит старые раны. Будто мне мало того, что происходит в настоящем, будто мне от воспоминаний совсем не больно...
Сердце стянуло болезненным спазмом. Элис... Элиста фон Липпевехзель, мой медвежонок... Как я сокрушался, когда она умерла, как тосковал, как жалел. Но сосущая пустота в груди с того момента лишь увеличивалась, пока мне не начало казаться, что под кожей кроме скелета у меня совсем ничего нет, только чернильная мгла, царапающая рёбра изнутри. В относительную норму меня привел Германия, когда немного подрос, и не успел я оглянуться, как пустота сжалась, свернулась в маленький комок и спряталась где-то за сердцем, почти не беспокоя. Но и эту маленькую радость у меня отобрали, когда война кончилась.
Стиснув зубы до боли, я нажал на курок. Раздался тихий, едва слышимый, сухой щелчок, будто кто-то пальцем хрустнул. Пуля черканула по асфальту у ног мертвяка и, срикошетив, ушла в ярко-желтую горку-спираль на детской площадке. Зомби встрепенулся и начал резко дергать голову из стороны в сторону. Я сдавленно зашипел, злясь на себя за неудачу и снова поймал его голову в перекрестье прицела. Выстрел, сухой щелчок и живой труп покачнулся, непонимающе посмотрел перед собой и замахал руками, после чего упал на бок. Между глаз у него чернела аккуратная черная дырочка, а сзади, я это видел ясно, благодаря качественной оптике прицела, полбашки ему снесло. Месиво, когда-то бывшее его мозгами, вместе с кровью и костным крошевом вытекало из его головы на серый асфальт. Второй зомби явно собирался бежать в сторону источника всех этих неполадок, но ровным счётом не понимал, в какую ему нужно сторону, поэтому просто побежал нарезать круги по двору, переполошив заодно и сборище мёртвых гопников, которые присоединились к его бессмысленному марафону. Я злорадно ухмыльнулся и, поймав на мушку ещё одного, разнёс черепушку и ему. Меня охватила какая-то пьянящая злоба и горечь, и я, не замечая ничего вокруг, методично перестрелял их всех. Солоноватый привкус крови во рту, что-то мешающее внутри и острую боль в челюсти я почувствовал только когда последний мертвяк рухнул на землю без движения, тогда же мне стало немного легче.
- Ты что творишь? Совсем одурел?! - когда я обернулся, опустив винтовку, то сразу встретился лицом к лицу с разгневанным коммунистом. Я прекрасно понимал, что нарушил наше соглашение, снова... Но противостоять себе просто не мог, мне нужно было выплеснуть накопившиеся эмоции. - Кто тебе отдал приказ стрелять?
- Лучше скажи мне спасибо, - не обратив внимания на его гнев, сказал я. - Теперь внизу чисто. Зомби нет.
- Да они итак нас не тронули бы, вирус и вакцину мы же специально для этого взяли.
- Зато теперь я свыкся с новым оружием и не промахнусь, когда дойдет до настоящего дела, - я сменил магазин у винтовки и вызывающе на него посмотрел.
- Р-... Вольфганг, давай-ка отойдем в сторонку и там поговорим, - еле сдерживая себя сквозь зубы прошипел СССР. Крови во рту стало слишком много и я сглотнул. Челюсть ныла и я испытывал жгучее желание поскорее исследовать языком то, что теперь упиралось в верхнюю десну и несколько мешало говорить.
- Что, боишься сказать что-то не то при своих подчинённых? - спросил я, следуя за ним к двери, ведущей на лестницу. На самом деле я хотел назвать своих напарников пешками, но так портить с ними отношения перед началом опасной миссии совсем не стоило. На меня и так уже косо поглядывали, своим вызывающим поведением я слишком выделялся.
Сзади послышался смешок. Я начал зло сверлить взглядом лопатки русского. То сглатывание было принято остальными, как испуг. Мгх... как же вы раздражаете... напарники.
- Рейх, как это понимать?! - как только за мной скрипнула дверь, ведущая на лестницу, СССР схватил меня за грудки и, изо всех сил дёрнув, прижал к стене. В голове на секунду потемнело от удара о бетон.
- Как хочешь, так и понимай, - ответил я, стараясь разжать его крепкую хватку. - Я просто пристреливался.
- Это я уже понял, но, твою мать, почему ты ничего не согласовал со мной? - бас русского голоса стал громче, Советский почти сорвался на крик. Он ещё сильнее вжал меня в стену и слегка приподнял, так что теперь я стоял на носках.
Я открыл было рот, чтобы как следует ответить ему колкой репликой, но так ничего и не сказал, не придумав ничего путнего. Помолчав с полминуты, я таки буркнул то, что было почти правдой:
- Не захотел.
На самом деле решение устроить бойню для зомби пришло ко мне совершенно неожиданно, вместе с накатившей волной смешанных в плотный клубок разномастных чувств. Это было что-то вроде битья боксерской груши, чтобы выпустить пар, но рассказывать об этом Союзу я не хотел, слишком личного это касалось.
- Ах не захотел, - теперь уже полноценно взревел коммунист. - А чего же ты, интересно, хотел? Моя просьба и наш договор для тебя снова ничего не значат! Ты вообще понимаешь, что стоит на кону, гадина ты эдакая?!
- Понимаю, - сказал я, тоже начиная повышать голос. - Может, даже и получше тебя, тупой коммунист!
Союз вспыхнул. В следующий миг меня со всей силы ударили кулаком по челюсти и, как назло, по болевшему месту. Я вскрикнул и прижал ладонь к щеке. Боль была такая, словно кость внутри сломалась, может, даже хуже. Русский уже не держал меня за грудки, так что я вжал голову в плечи и слегка нагнулся вбок. На ресницах набухли бусинки слез. Кровь, не переставшая течь из ранки, хлынула сильнее и потекла изо рта. СССР отступил на шаг, явно удивленный таким результатом, и уставился на меня.
- Идиот, - зашипел я. - Рассчитывать силу своих кулачищ тебя не учили?
- Я... - он откровенно замялся, а гнев, казалось, схлынул. - Рассчитывал. Больно?
- Конечно больно! - воскликнул я, морщась. - Нет, блин, кайф от этого ловлю!
- Тебе помощь нужна?
- Кажется, я распорол клыком десну, марля бы сейчас была кстати.
Союз некоторое время молчал, изучающе рассматривая меня, но в конце концов решил, что делать.
- Сиди здесь, а я схожу за аптечками и займу ребят каким-нибудь делом, чтоб не лодырничали, а там поговорим, и, надеюсь, без эксцессов, - сказал он.
- Ладно уж, товарищ командир, - я искривил губы в подобии улыбки и тут же сдавленно зашипел - было больно.
Когда Советский вышел на крышу, я быстро залез пальцами в рот и, нащупав тонкий стебелёк (а что ещё это могло быть, как не очередное проявление ханахаки?), изо всех сил дёрнул. Боль резкой вспышкой автоматного выстрела стрельнула в голове и мир на секунду померк. Я чуть было не заорал в голос, но обошлось, каким-то гребаным чудом, обошлось. В руке у меня теперь болтался один из дальних, жевательных, зубов, весь оплетенный корнями. Похоже, цветок пророс между деснами, обхватил корнями зуб и его корни и пошел вверх. Маленький, хрупкий бутон пронзительно-голубого света гордо подрагивал между сжимавших его стебель пальцами. Я быстро сунул его в карман и вовремя - СССР уже отворял дверь. В руках он держал армейскую аптечку.
- Сам справишься? - более утвердительным, чем вопросительным тоном спросил он, протягивая мне синюю коробочку.
- Ясен пень, - я открыл аптечку и, сев на пол, распаковал пакетик с бинтами.
Свернув кусочек марли в трубочку дальними зубами, снова посмотрел на русского, который ненавязчиво наблюдал за мной все это время.
- Мефду пфочим, ты выфил мне зуп, - коверкая слова из-за бинта, останавливающего кровь, сказал я.
- Да? - спросил он удивленно. - Ну, извиняться перед тобой я не буду, немчура, сам виноват.
- Снаешь, ты тоше софсем не исменился, - констатировал я. - По крайней мере тфое отношение ко мне пошти не изменилось.
- Это как посмотреть. Ты не проявляешь желания менять свое поведение, так какого лешего мне менять отношение к тебе?
- Фремя фсе меняет.
- Значит ты - исключение.
Я усмехнулся.
- Тогда ты тоше.
- А я и не спорю, - пожал плечами Союз. - Но ты многого не знаешь.
- Будто бы ты много обо мне снаешь! - я начал обижаться.
- Достаточно, - спокойно ответил коммунист. - Последние лет пятьдесят ты гнил в моих застенках и доклады о твоём состоянии приходили мне ежегодно.
Я хотел продолжить зарождающуюся перепалку, но красноречивая боль в груди меня вразумила и я не стал этого делать. Дожили, последнего удовольствия - спора с врагом - меня лишает глупая любовная болезнь к этому самому врагу. Идиотизм! Но жизнь ведь сама по себе - сплошная каша из идиотизма... так что мне ничего не остаётся, как просто смириться со всем этим... Наверное.
- Занимательно, - протянул я, после того как вытащил побагровевший комок марли изо рта. - А чего тебя-самого после пятьдесят пятого года не видно было?
- Посуди сам, Рейх, все что можно от тебя я уже узнал, а общество твое меня откровенно бесило. В договоре с Европой же было четко прописано, что до семидесятого года без соглашения Евросоюза я не мог тебя убить, пытать и калечить - сколько угодно, а убить ни-ни. Короче, ты и сам помнишь, что пару раз довел меня до исступления и я тебя едва не убил. Я просто не хотел лишнего геморроя по поводу твоей "преждевременной" смерти.
- Неужели тебя так беспокоило мнение других стран? - язвительно спросил я, чуть наклонив голову на бок. - Во время Нюрнбергского процесса доводы и угрозы Великобритании не остановили тебя, когда ты решил превратить меня в отбивную прямо в зале суда. А США ты даже разбил нос, когда он попытался тебя от меня оттащить. То-то зрелище было.
Союз ответил не сразу. Сначала он довольно долго молчал, наверное, вспоминая и обдумывая причины того поступка. Он всегда вот так уходил в себя, когда дело касалось прошлого. СССР, несмотря на распространенное мнение, вовсе не был прямолинейным валенком. Его многогранный характер не удалось понять до конца даже мне, обычно насквозь видящему людей. Многие его поступки казались и кажутся мне крайне нелепыми и... непонятными. С какой, спрашивается, стати он вообще начал мне помогать после того как я, сместив Веймарскую Республику, разорвал все договора с ним? Почему всецело доверял мне, почти при этом не зная? Почему не убил, когда была возможность? Сплошные почему. Необъяснимые, непонятные почему... И ведь спроси его сейчас кто обо всем этом, вот также уйдет в себя, а потом выдаст что-нибудь путанное, больше философское, чем логическое, и ещё больше запутает. А если и скажет прямо, то все равно ничего не станет понятнее. "Ты не такой, как все они, как только я увидел тебя, то сразу понял - этот человек из одного со мной теста, он будет хорошим другом," - сказал мне Союз, когда я поинтересовался у него, с чего это он мне помогает. Что тут понятного? Не так союзников выбирают, совсем не так! Где выгода, где привилегии такого союза? Ведь союзники для этого и нужны - для каких-то для себя выгод, для помощи в трудный момент. Союзник - это тот, кому искренне доверяешь, кто гарантированно поддержит тебя в трудную минуту. Разве я годился на эту роль? Разве была ему от этого выгода? Одни убытки были... большей частью. Друга он, что ли, искал? Да только зачем ему такой друг? Не понимаю...
***
- Господин Великогерманский Рейх, фюрер Нацисткой Германии, считаете ли вы себя виновным? - задал судья обыденный вопрос.
Я встал, звякнув кандалами, и спокойно на него посмотрел. Солдаты, охранявшие меня, нервно следили за мной, впившись руками в автоматы, блестящие отполированными деталями. Я мысленно усмехнулся. Боятся. Меня боятся. Несмотря на проигрыш, несмотря на позор, боятся. Значит, я потерял ещё не совсем все.
- Я считаю, что виновен лишь в том, что слишком понадеялся на блицкриг, когда нападал на СССР, иначе вы все сейчас дрожали бы по своим столицам или прятались в бомбоубежищах, - последнее предназначалось странам, сидевшим сейчас здесь.
Судья поколебался секунду, но все же продолжил. Я спокойно отвечал на его вопросы, спокойно отмахивался от предоставляемых фактов. Мне уже начал надоедать этот процесс, когда наконец дошло до выступления обвинителей. Первым был тот самый Советский Союз, милостью которого я сейчас находился здесь.
- Прежде чем зачитать свои обвинения, я хотел бы уточнить пару вопросов у Рейха, - обратился он к судье и, получив разрешение, начал.
- Тебя что-то не устраивало в нашем мирном договоре? - спросил он.
Я позволил себе хищно улыбнуться в ответ на этот вопрос. Один из конвоиров поежился. Получив от этого несказанное удовольствие, я подался вперёд и упёрся руками в заборчик, ограждающий место подсудимого.
- Меня устраивало все, кроме одной маленькой проблемки - тебя и твоей идеологии. Иметь такие большие территории и не делиться как-то несправедливо, не считаешь?
- Но в конце тридцатых ты уже начал войну и достаточно расширил свои территории, захватив почти всю Европу к сорок первому году. Этого было мало? К тому же, ты ввязал в эту войну и меня, пообещав при этом, что не посягнешь на мои земли.
Я чуть наклонил голову на бок и состроил удивленный гримасу. Спектакль разыгрывался просто прекрасный, страх витал по помещению, пропитал все вокруг. Они, все они, а не только конвоиры-люди, боялись меня, испытывали страх, ужас, пробирающий холодом кости. Я был повержен, скован цепями и брошен в камеру. Мою армию разгромили, мой народ поставили на колени захватчики-унтерменши, но я продолжаю пугать их до мозга костей. Даже Англия, хотя и хорохорится, смотрит надменно и свысока, но боится, смотрит на меня и боится, что тот ужас, что я устроил, не кончится с моим поражением. Японская Империя продолжала яростно сопротивляться и у меня был шанс наверстать упущенное под Берлинскими боями время.
- Обещал? - притворно-удивленно спросил я у коммуниста. - Союз, ты что, действительно не понимаешь? - я не стал продолжать говорить и ожидающе посмотрел на оппонента. Но СССР, к сожалению, лишь слегка повел бровью, что в его мимике означало озадаченность. Тогда я не стал дожидаться, пока он заговорит и снова начал. - Ты был знаком с моей идеологией, знал, какого мнения главный политический лидер моей страны о русских, ты все знал, но так ничего и не понял? Тогда ты идиот, слепой и доверчивый идиот. Я строил новый мир с новыми порядками, огромному красному пятну коммунистической заразы не было места в нем. Твоя идеология и ты сам - чистейший бред, а вы, русские, грязные свиньи, незаслуженно получившие самый лучший кусок. Но, придется признать, ваша варварская методика ведения войн почти всегда срабатывала, так что чтобы не тратить много времени и не месить долго грязь ваших отвратных дорог, я решил не посвящать тебя в мои планы. Логично, да? Но знаешь, я удивлен, очень удивлен тому, что ты не догадался об этом сам. Мои танки уже стояли на твоей границе, я стягивал туда свою военную мощь, а ты до последнего убеждал своих людей, что войны не будет. Германский Рейх подписал со мной пакт о ненападении, он не нападет! Хотя надо отдать тебе должное, ты воспитал хорошую свору волчат. Это просто выходит за рамки всех правил! Союз, ты сам усугубил свое положение в этой войне. Мои солдаты всегда давали вам шанс благородно сдаться, они уважали ваш героизм, но большей частью на этот благородный рыцарский призыв им отвечали удвоенным огнем. Посмотри, кого ты вырастил, это же нелюди! - к концу речи я немного разгорячился и много и сильно жестикулировал.
Советский Союз, казалось, абсолютно спокойно выслушал эту тираду. Он вышел из-за трибуны и спокойным, размеренным шагом, двинулся ко мне. Четверо конвоиров отступили на несколько шагов. Вокруг меня образовалось пустое пространство.
- То есть, для тебя я всегда был просто доверчивым дурачком? - спросил он тихо, подойдя ко мне почти вплотную, так что расслышал только я.
- Конечно, - небрежно кинул ему я. - Для тебя это новость?
Вместо ответа, в нос мне прилетел массивный кулак коммуниста. Охнув, я отлетел назад и едва не упал, но всё-таки смог удержаться на ногах. Из ноздрей тут же хлынула горячая кровь, алые капли мгновенно заляпали белоснежную рубашку. Толпа собравшихся в зале суда стран ахнула. СССР перемахнул через заборчик и со всей силы вмазал мне пощечину. Брызги крови разлетелись по стенам. Я опять устоял на ногах, чудом.
- А если я тебя, суку, прямо сейчас, при всех, замочу? - зашипел Союз сквозь зубы, схватив меня за шею.
- Флаг тебе в руки, вернее, красное знамя, - я спокойно посмотрел на него, хотя внутри все так и сжалось от страха. - Убивай. Да только тогда ты лишь подтвердишь мои слова.
Для убедительности я даже развел руки в стороны, дескать бей, бей себе на здоровье, проблемы-то потом не у меня будут. От такого жеста внутренности сплелись в тугой комок в районе желудка и замерли от испуга. Огромных усилий стоило мне сейчас не сглотнуть плотный ком в горле. Русский, видимо, почувствовал это и злорадно ухмыльнулся, сильнее сжав мою тонкую шею своими мозолистыми пальцами. В следующий миг он ударил меня коленом в живот. Я захрипел, но согнуться пополам мне не дала его рука, по-прежнему сжимающая шею.
- USSR, остановитесь! - выкрикнул Великобритания, но тщетно.
Удары посыпались градом, вскоре ноги мои подкосились и я повис, задыхаясь в стальной хватке. Тогда Советский выпустил мою шею и, дождавшись, когда я тюком рухну на пол, продолжил избиение ногами.
- Союз, если вы не прекратите немедленно, я выпишу вашей стране новые санкции! - никакой реакции, безмолвное избиение продолжилось.
- Эй, остановись! - обратился к русскому в своей вальяжной манере США. Он подошёл к нему и, явно надеясь на свои силы, попытался оттащить его от меня.
- Oh fuck! - только и вскрикнул он, когда получил удар между глаз и, пролетев пару метров, рухнул на пол.
Я уже почти ничего не чувствовал, глаза застилала кровавая пелена. "Теперь точно все," - подумал я, начиная терять сознание. Последним, что я увидел был СССР, оттаскиваемый от меня моими конвоирами.
***
- Ничто не повторяется дважды.
- Люси, - усмехнулся я, превратив реплику Союза в цитату из книги. - Можешь ответить нормально?
- Могу, - кивнул он. - Но не хочу. Ты любишь загадки, вот и подумай.
- Какой же ты зануда, - проворчал я, вставая с пола. - Возраст сделал тебя ещё больше похожим на вредного старика.
- Ну, а может, мне так нравится? - улыбнулся он.
- Не, - уверенно заявил я. - Это только чтобы меня позлить. Ты никогда не любил занудство.
- Уверен?
- В этом - совершенно.
