Бронебойные васильки

Колкий, режущий свет жег роговицу даже сквозь закрытые веки. Голова гудела, я не понимал, где я нахожусь. Тело ощущалось свинцовым, открыть глаза казалось для меня невозможным делом, чего уж тут говорить о том, чтобы пошевелить рукой или ногой. Кстати о конечностях, острая режущая боль в правой ноге, чуть ниже колена, пробивалась даже сквозь туман, заволокший мое сознание. Все остальное тело тоже болело, я даже сначала подумал, что ничего еще не произошло, что лежу я сейчас на асфальте у библиотеки, а все остальное - просто коматозное видение. Бредни поврежденного мозга. Но тут к боли в ноге прибавились боли в плече, и я отбросил эти фантазии. Солнце продолжало палить где-то над головой, багряным пятном отпечатываясь с той стороны закрытых глаз. Губы высохли, лицо горело, словно я сел слишком близко к костру. Во рту пересохло, горло напоминало собой пустыню Сахару. С трудом я приоткрыл глаза и тут же зажмурил их. Полежав еще какое-то время не двигаясь, я осторожно приподнял левую руку, заслонив ей глаза. На этот раз роговица тоже испытала дискомфорт, но это вскоре прошло и мутная, кровавая пелена спала с глаз. Между пальцев просвечивало солнце, по бокам от руки было голубое, безоблачное небо. Чтобы увидеть что-то еще надо перевернуться на живот. Но вот где взять силы? Полежав еще какое-то время, я собрался с силами и рывком поменял положение. Нога тут же отдалась острой вспышкой боли, заставляя меня заскулить. Сомнений в том, что это перелом у меня не осталось. Какой же я, мать его, везунчик! Мало того, что клумба ходячая, так еще и очнулся неизвестно где, не помня, как здесь оказался. Вот наша маленькая группа добралась до деревни, вот нас распределили по двум армейским машинам, а потом пустота, и вот я валяюсь на дороге со сломанной ногой. И опять-таки, нога правая! Нет бы левая, а не то и плечо правое и нога... Что за чушь я несу?! Я поднял голову, осматриваясь. Оказалось, я лежал посреди дороги, а по бокам ее было поле подсолнухов. Земля подо мной была влажной, но быстро высыхала. Палящее солнце хорошо справлялось со своей работой. Думаю, к вечеру от грязного месива, в которое дорога превратилась после двух дней ливней, она высохнет окончательно. Но если я в ближайшее время не найду воду и тенек, то к вечеру на дороге будет валяться мой труп, а к утру на этом месте вырастет яблоня, у подножия которой будут цвести васильки... Не хотелось бы так закончить. Я приподнялся на локтях, чтобы увеличить обзор. Две свежие колеи убегали вдаль и скрывались за поворотом. Следы машин - нашего спасения. Что же произошло? Я посмотрел в другую сторону. Ровная лента дороги уходила далеко-далеко, теряясь в горизонте. В воздухе пахло прелой землей. Оттуда мы приехали. Значит, мне нужно продвигаться в прямо противоположную сторону, к повороту дороги, до которого, по моим расчетам, было примерно три километра. Удивительно насколько быстро меняется погода в российских широтах. Вот два дня подряд шел дождь, а теперь жара адская, лужи сохнут. Никогда не любил эту страну. Даже на юге бывает холодно, а летом можно заболеть. Я провел языком по иссохшим губам, но это ровным счетом ничего не изменило. Во рту было так же сухо. Сколько же времени я провалялся вот так, под палящим светилом? Раскалывающаяся голова и признаки солнечного удара говорили о том, что достаточно долго. Рюкзака моего поблизости не было. Значит, скорее всего он остался в машине. Я продолжил осматривать местность. В паре метрах от меня растекалась большая лужа, в которой тонула часть левой колеи. По свежей грязи было видно, что утром лужа заполняла всю дорогу. Но то, что было в прошлом, мало меня интересовало. Главное, что вот он, мой шанс спастись, совсем рядом. Я развернулся в сторону лужи и пополз к ней. Левой ногой я помогал рукам, правая же бревном волочилась за телом, принося новые вспышки боли в мое воспаленное сознание. Короткий путь в несколько метров показался мне марафоном в пару километров. Вода в луже была теплой и грязной, но это не имело особого значения. Я всем телом обрушился в воду, благодаря небеса за дожди. Жидкость моментально пропитала мою форму, опираясь одной рукой о землю, я умыл разгоряченное лицо. Пальцы окрасились в красный, когда я намочил лоб. Большая ссадина пересекала правый висок и терялась в волосах, но была неглубокой. Очевидно я прокатился по земле на приличной скорости, прежде чем замер на месте пробуждения. Рану следовало бы обработать, но под рукой имелась только лужа на дороге. После этого я, поколебавшись несколько мгновений, прильнул губами к грязной воде и пил, пока не распух живот. На вкус она была отвратительной, но сейчас вопрос встал так: либо эта вода, либо смерть под палящим солнцем юга России. Несколько раз меня чуть не стошнило, перебороть свою чистоплотность было сложновато. Напившись, я перевернулся на спину. Вода оставила после себя неприятное земляное послевкусие. О том, чем может обернуться "дегустация" такого коктейля, я старался не думать. Лучше уж проваляться пару дней с больным животом, чем подохнуть от адской жары сегодня. Сил прибавилось, и я смог сесть. С виду больная нога выглядела вполне сносно, но это указывало только на то, что перелом закрытый. Это намного лучше открытого. Если бы треснувшая кость пропорола плоть, я бы умер от потери крови, еще не прийдя в себя. Конечно, полностью от проблем это не избавляет, нога-то сломана, но сейчас у меня хотя бы есть шанс дожить до спасения. Я встал на четвереньки и тут же с криком повалился в грязь. Нет, пока что я не могу позволить себе и этого. Пришлось снова ползти. Благо до обочины было недалеко. Я скатился в кювет и стал пробираться через подсолнухи, чтобы попасть в тень. Остановился я через несколько метров и вымученно плюхнулся на спину. Усталость взяла верх и я вновь погрузился во тьму забытья. Сон мой был больше похож на глубокую кому. Ни снов, ни коматозных видений. Одна чернота. Сплошное ничто. Когда же я наконец очнулся, солнце уже садилось. Голова перестала гудеть, силы вернулись. Я смог сесть и сразу же начал обыскивать карманы. АПС в набедренной кобуре остался на месте, в одном из карманов нашелся швейцарский нож, и невесть откуда взявшийся батончик гематогена. На этом находки закончились, в карманах было пусто. Я огляделся. Вокруг только подсолнухи. Придется делать шину из них. Я стал подрезать близрастущие цветы и отрезать им головки. Слабость, прилипшая ко мне после удаления цветов, прошла. Штаниной пришлось пожертвовать. Ее я разорвал на тонкие полоски и использовал их, закрепляя импровизированную повязку. Хорошо еще, что мы подсолнечное поле проезжали, не знаю, что бы я делал, если бы оказался на пшеничном. В какой-то момент я глубоко задумался. А зачем я это делаю? Зачем пью грязную воду, переступая через свою чистоплотность? Зачем опять судорожно цепляюсь за жизнь, зная, что все равно умру к концу месяца? Ведь все это прекратится уже к его началу. Ханахаки скоротечна, но сроки у всех разные. Максимум - пол года. Минимум - месяц. Все зависит от чувств, которые испытавают друг к другу больной и его возлюбленный. Чем больше ненависти и злости, тем быстрее растут цветы и тем болезненнее это происходит. У нас с Союзом ненависть зашкаливает, я ненавижу его даже сейчас, хотя мое сердце иной раз отдается болью, когда я весь горю отрицательными эмоциями по отношению к русскому, или он вспоминает меня недобрым словом где-то вдали. Вот сейчас, снова. Кровекачательный орган кольнуло иголкой боли. На этот раз он, не я. Я чувствую, когда это он. Раньше, когда я был командиром небольшого отряда из женщин и детей, я оправдывал свои действия тем, что я им нужен. Сейчас же это оправдание казалось полной чушью, идиотзизмом. Ну как я - эгоист в высшей степени, мог так думать?! О, как же мне захотелось отмотать пленку назад и послать их всех к чертовой матери. Пусть погибают! Я широко улыбнулся, а через секунду уже истерически смеялся в голос. Узнаю себя. Наконец-то эта глупая доброта отступила! Мне так нравится больше. Я эгоцентричный диктатор, а не самоотверженный солдат-патриот. Я не русский. Потом в голове пробежала мысль, которая вполне сошла за правдивую. Прошло много лет, я был отрезан от мира и не знаю всего того, что произошло в мире науки за это время. А вдруг меня смогут вылечить? Вполне возможно, что сейчас медики лечат и любовные болезни. Да-да, я должен продолжать бороться, пока это представляется возможным. Пулю в башку пустить может любой дурак и в любой момент. Я не дурак. Пока есть шанс спастись, я буду пытаться выжить. Хоть подсолнухи и достаточно прочные растения, костыли из них сделать бы не вышло. Стебли просто сломались под весом моего тела, так что пришлось ступать и на больную ногу тоже. Хорошо еще, что вдоль дороги тянулись электрические провода и столбы, держащие их, стояли на расстоянии семи метров друг от друга. Так что я мог останавливаться и отдыхать, опираясь об один из них. Живот слабо ныл. Все-таки, воды я выпил слишком много. А может, это первые вестники отравления, кто знает? Я еле шел, чуть ли не рыдая от боли. Больная нога распухла и покраснела. Каждый шаг давался с трудом. Расстояния между столбами казались километровыми. Я шел и шел, словно в тумане, кровавая пелена вновь заслонила глаза. Когда я добрался до поворота, стало ясно, что дальше идти не смогу. Я повалился на землю рядом со столбом и устало закрыл глаза, оперевшись на него спиной. Сон обрушился на меня мгновенно. Сказать, что спал я скверно — ничего не сказать. Проснулся ночью и, как уже стало привычным, от боли. Небо было усыпано яркими звездами, но это зрелище, бывшее без сомнений прекрасным, показалось мне мерзким. Я сморщился, живот скрутили голодные спазмы. Вспомнился гематогеновый батончик, и я, судорожно выхватив его из кармана, едва удержался, чтобы не съесть его прямо сейчас. Неизвестно, сколько мне еще ковылять вот так, пока мне не встретятся люди. Я помял в руках батончик и медленно открыл его. Да, растягивать его было бы просто смешным, но перестраховаться нужно. Я разделил гематогенку на три части, одну отправил в рот, остальные завернул в упаковку и засунул обратно в карман. Китель мой превратился в грязную тряпку, теперь ему и стирка не поможет. Жаль, больше нацистской формы мне не выдатут, да и эта доживала последний год. Впрочем, сейчас об это горевать не стоит. Сытость после съедения кусочка батончика не наступила, но голодные спазмы на время улеглись. Я осмотрел ногу. Она распухла ниже колена еще сильнее, чем раньше. Зловещая краснота начиналась сбоку икры, в этом месте из кожи выступал бугорок. Похоже, без операции тут не обойтись. Я вздохнул, представляя себе путь, и встал. Ночь дышала летней прохладой, идти было бы даже приятно, если б не нога. Заснул я совсем рядом с поворотом, так что вскоре увидел армейскую машину, впечатавшуюся в столб. Подумать только, насколько близко я был от возможного спасения! Радость заполнила мой рассудок, я поковылял быстрее, шипя и скуля от боли. В памяти начали всплывать вчерашние события. Нас уже ждали, когда мы пришли в деревню. Две армейские машины стояли у одного из пустующих домов. Зомби в деревне не было. Нас распределили по машинам и мы тронулись, но гладко поездке пройти было не суждено. На дороге столпилось около десятка мертвецов, очевидно, пришедших на шум моторов из леса, когда вояки проезжали здесь в прошлый раз. Первая машина прорвалась удачно, второй на капот прыгнул зомби. Тварь начала долбить головой ветровое стекло, водитель перепугался. Остальные зомби бежали за нами и нужно было срочно от них избавляться. Створки задних дверей отворились, я и двое солдат начали поливать тварей свинцом. В какой-то момент калашников выпал у меня из рук, а когда я нагнулся, чтобы его поднять, машина вильнула и я вылетел из нее. А дальше я не знаю. Похоже, что первой машине удалось уйти, во второй же все погибли. Я добрался до цели к рассвету. Открытые дверцы кузова болтались под легкими порывами ветерка, издавая неприятный скип. Прежде чем залезть внутрь, я обошел машину, чтобы проверить, остался ли кто в кабине. Увиденное всколыхнуло мой желудок и пищевод. Опять я еле сдержал рвотный позыв. Водитель был мертв. Похоже в столб он врезался на большой скорости. Двигатель вдавило в кабину и его разорвало пополам. Верхняя часть вылетела на капот, разбив ветровое стекло. Столб накренился и был готов упасть в любую минуту. Второй человек, сидевший спереди, тоже был мертв. Он сломал грудь о приборную панель и свернул шею, отскочив от нее и впечатавшись обратно в кресло. Я спешно вернулся к кузову и с трудом залез внутрь. Здесь было темно и прохладно, когда как на улице потихоньку начала набирать обороты жара. Я забрался поглубже и обнаружил еще одного человека. На этот раз Петю. Он был еще жив, но по обширной луже крови под ним стало ясно, что это ненадолго. Парень, похоже, сломал позвоночник и мучения испытывал покрепче моих. Я подобрался к его голове. Петя открыл глаза и попытался что-то сказать, но я не расслышал. - Больно? - спросил я, вглядываясь в его напуганные глаза. Вместо ответа парень глухо застонал. Лицо его было белее бумаги. Я провел рукой по его волосам, а потом накрыл ладонью его лицо, перекрывая доступ кислорода. Петя задергался, но слабо и вскоре затих. Я продолжал душить. Парню все равно не жить с такими-то травмами. Я, можно сказать, облечил его участь, проявил милосердие. Это лучше, чем умирать в агонии пол дня. По крайней мере, я так считаю. Закрыв глаза Пете, я лег рядом, но пролежал недолго. Вспомнились таблетки обезболивающего, которые лежали в моем рюкзаке. Оксиконтин сейчас был очень кстати. Я стал ползать по кабине в поисках рюкзака и разочарованно зарычал, когда не обнаружил его. Зато в углу обнаружилась рация, отчего я истерически расхохотался. Опять все вернулось к рации, к этой чертовой, мать её, рации! Постепенно смех перешел в рыдания, меня затрясло. Я схватился руками за голову, сжался в комок, ссутулившись. В этот раз я плакал не так долго, как на ступенях библиотеки, но к душевному равновесию я вернулся не так скоро. Руки дрожали, сжимая рацию, и я стал перебирать каналы, в надежде настроиться на нужную волну. Сначала ничего долго не получалось, но в конце концов, я смог найти нужный канал. - Весна, Весна, Пальмира на связи. Что там у вас? Приём, - я вздрогнул, услышав этот голос. Сомнений в том, что это он у меня не не осталось. - Весна, приём, - в голосе Союза улавливалась тревога. - Пальмира, это Весна, требуется помощь. Прием, - я представил себе выражение лица русского и усмехнулся. Рация молчала некоторое время. - Ты? - послышалось через время. То ли от волнения, то ли от неожиданности, СССР забыл сказать "прием". Я оскалися, жалея, что не вижу его в этот момент. - Да, и я в полной заднице. Вытащишь старого врага? - я назвал ему свои координаты и замолк. На этом сеанс связи был окончен. Если он решит спасти меня, то машины будут здесь в ближайшее время. Ну а если нет, Стечкин по-прежнему в кобуре, а магазин к нему полный. Сердце вновь сжалось от боли. Что, Совок, проклинаешь меня, сидя в убежище?