Видно пора наши крылья в рюкзак. Видишь, весна зажевала пальто, А небо в твоих изумленных глазах Цвета, точно такого же что и зеленые стекла.
Самокат я искать не стал, особого смысла в этом не было. Мимо меня то и дело пробегали все новые мертвецы. Не сомневаюсь, что площадь уже переполнена. Устало облокотившись о фонарный столб, я посмотрел в темнеющее небо. Вечер стремительно кончался, сменяясь сумерками. Один из зомби остановился рядом со мной и стал водить по воздуху слепо выставленными вперед руками и недовольно урчать. Он пару раз коснулся ладонями моего плеча, но вскоре вновь бежал в сторону площади. Я устало улыбнулся. Мои крылья давно убраны в рюкзак, а рюкзак выброшен неизвестно куда.В губы впиваются нам вновь и вновь! Мы в красную книгу мечты занесли! За руки наши нас держит любовь, А рядом кому-то башку разнесли Зеленые стекла…
В голове начало немелодично звенеть. Не понимаю людей, которые ходят на рок-концерты. Так же слуха на раз-два лишиться можно! Песня гремела басами, а я вспоминал одного человека, чьи глаза тоже были «точно зеленые стекла». И сердце мое болит так, словно в него эти самые стекла впились. Это прорастают сквозь него новые цветы. Я сделал пару шагов. Ноги медленно наливались свинцом. Верный признак усталости. Нет, дети такой путь не одолеют. Из города лучше на машине выбраться. Все равно шум «мертвого» концерта перекроет грохот мотора. Даже удивительно, что в этой глуши нашлись столь мощные устройства.Целуются в тостах за наши мечты! Бегут сумасшедшие дни. Щеки намокли! Завтра нести на могилы цветы: Убьют одного за одним нас зеленые стекла…
Меня бы кто убил, а то я форменный слабак и неудачник, так и буду терпеливо ждать, пока цветы не прорастут меня всего насквозь.Город ссутулился, сжался в комок: Страх — доминанта среди всех причин… Мир, как бездомная кошка, промок… Зелёную лампу не видно в ночи: Лишь зелёные стекла…
Эх, а меня мои стекла и днем донимают. Иной раз себе башку разнести хочется, чтобы не видеть этих зеленых глаз в воспоминаниях. Не люблю музыку. Даже классику почти не слушаю. У меня после этого всего музыкального нытья кошки на душе скребут. Наверное, это от того, что правду в них поют…Хоронят нас в жёлтых горбатых дворах, Со свистом проносятся, точно шрапнель… Зелёным осколком кроится дыра… Нам снятся, едва мы залезем в постель Лишь зеленые стекла…
А меня нигде хоронить не будут. Сомневаюсь даже, что кремируют. Так оставят. А там цветы свое дело сделают и появится где-нибудь яблоневое дерево, ствол которого усыпан васильками. Музыка стала чуть тише. Я постепенно отдалялся от площади. В песне опять начался припев и я задумался о чем-то. Но быстро вынырнул из океана мыслей, когда пошел очередной куплет.Стой! Обернись, смотри по углам: Город сложился в нелепый колпак! Мир горизонт режет напополам, Мы, точно свора бездомных собак, Бьем зеленые стекла…
Что-то зашебуршало в наступающей мгле и я вскинул калашников. К моим ногам из переулка выкатилась пустая консервная банка. Я напрягся и нащупал пальцем собачку спускового крючка. Из темноты деловито вышла серая кошка, изогнувшая дугой пышный хвост. Я облегченно вздохнул и опустил автомат. Зверь мяукнул и начал приближаться ко мне, доверчиво мигая золотыми зрачками.Так крылья достань свои из рюкзака! Весна пусть подавится рваным пальто! Ведь небо в твоих изумлённых глазах Цвета, точно такого же что и зеленые стекла.
Я сел на корточки и поманил животное, мило улыбаясь. Правда, клыки превратили ее в милый оскал, но зверек не испугался, а может, и признал во мне родича. — Привет, ты тоже потеряла крылья? — кошка коснулась холодным мокрым носом моих вытянутых пальцев и, мурча, потерлась об руку головой. Золотые глаза внимательно следили за мной. В них читался немой вопрос: "Человек, не обидишь?"Целуются в тостах за наши мечты! Бегут сумасшедшие дни. Щёки намокли! Завтра нести на могилы цветы: Убьют одного за одним нас зелёные стёкла…
Опять припев. Гитарный проигрыш кончился и воцарилась тишина. Я гладил кошку, а дружелюбный зверь был не против. По ушам ударила компьютерная какафония и заиграло что-то английское. Вдаваться в смысл я не стал. Стало совсем темно. Фонари загораться не собирались. Мир превратился в резкие очертания и тени, мечущиеся в лунных дорожках и бликах. Мимо стремительно пролетела очередная тень, сбив меня с ног. Кошка грозно зашипела и метнулась в подворотню. Я встал, потирая ушибленный копчик, и поплелся домой. По пути я больше никого не встречал, но когда до дома оставалось всего ничего, плечо неприятно кольнуло, а потом боль взорвалась у меня в голове маленьким салютом. Слабое покалывание быстро переросло в мучительный зуд. Я упал на колени и в панике начал расстегивать, окровавленный и истрепанный за последние дни, китель, бросая его на асфальт рядом с собой, скоро рядом оказалась и рубашка. Воздух казался спертым и непригодным для дыхания. Во рту пересохло. А боль между тем достигла своего апогея. Я чувствовал, как плоть что-то пробивает, захотелось кричать, так же, как кричали несчастные, которым на животы я подсаживал голодных крыс, но близость дома не давала этого сделать. Я до крови закусил губу и сгорбился, прижимаясь лицом к коленям, сжимая рукой, раздираемое цветком плечо. Когда я откашливал цветы ощущения были похожими, но это не шло ни в какое сравнение с поцарапанной гортанью. Между побелевшими от напряжения пальцами потекли первые струйки крови. Ладонь вмиг стала горячей и липкой. Цветок не заставил себя долго ждать и вскоре мягко уткнулся в ладонь. Я часто дышал и всхлипывал, вздрагивая. Слезы удалось удержать только чудом, но глаза были на мокром месте. Я ощупал пальцами рваную рану и пришел к выводу, что цветов несколько. Они проросли точно на месте старого шрама со стороны спины и увидеть их я не мог, но осязание говорило о том, что цветка три. Два маленьких и один большой. Кровь продолжала стекать по спине и руке. Боль превратилась из острой и режущей в тупую, ноющую. Нижняя губа тоже слабо пульсировала струйкой крови. Но на нее внимания я не обращал. Сейчас приоритетом было избавиться от цветков. Я знал, что от этого тело станет слабее и чувствительнее на некоторое время, но это был единственный способ хоть как-то замедлить ханахаки. А прожить я надеялся как можно дольше. Несмотря на навязчивые мысли о суициде и смерти. Уже знаем, проходили. Жить хочется всем, даже в безвыходных, как мое, положениях. Даже не так, в них — особенно. Дрожащими пальцами я нащупал стебель бутона, скрывавшийся в плоти, и резко дернул. Голову пронзило болью, плечо заболело с новой силой. Апогей, казалось непреступный, оказался превышен. На глаза накатила кровавая пелена. Слезы градом хлынули из глаз, грязными разводами оставаясь на щеках. Я стиснул зубы и рванул еще раз. Ночь прорезал тихий, зажатый ладонью вскрик боли. Левая рука до локтя была забрызгана кровью, а ладонь, так и вовсе, вся была в липкой красной жидкости, но крепко, так, что ногти впились в когда-то нежную аристократическую кожу, сжимала василек. Спасибо всем ужасам войны за то, что к крови и смертоубийствам я привык, а то бы меня точно стошнило. Хрупкий стебель сломался в крепких тисках ладони, даже смешно, что он смог пробить плоть и кожу. До жути смешно и одновременно страшно. Обагренный кровью василек я отбросил в сторону. Предстояло повторить процедуру еще дважды. Руки стали дрожать сильнее, но я упорно запустил пальцы левой в рану и нащупал второй стебель. Рывок и его не стало. Боль уже не терзала меня, она сожрала все мое сознание и огненными змейками бежала по венам, отравляя мозг. Второй василек был заметно меньше, чему я несказанно обрадовался. Но радость промелькнула секундой и снова в голове моей воцарилась боль. Только боль и желание поскорей прекратить все это. Третий цветок был много больше остальных и я уже представил, чем обернется грядущая процедура. Представления были далеко не положительными. Но, скрепя сердцем и стиснув зубы до хруста, я потянулся к последнему стеблю. Тот внезапно оказался небольшой веточкой. Ага, злосчастная яблоня и сюда добралась! Утробно зарычав от нахлынувшей злобы, я дернул яблоневую ветвь и тут же болезненно заскулил. Правой рукой я все время зажимал рот, чтобы крики невзначай не вырвались из него. Я понял, что так дело не пойдет. Нужно хирургическое вмешательство, говоря простым языком, нож и человек, который сможет вырезать эту хрень из меня. Я встал и огляделся. Вокруг не было никого. Ни одной живой или мертвой души. Вдали гремела музыка. Я даже мог расслышать слова, но абсолютно не желал этого делать. Китель я набросил на плечи, а рубашку перекинул через правую, более чистую, руку, словно официант — салфетку, и медленно, шатаясь, поплелся в сторону знакомой хрущевки. Рядом со входом одиноко бродил мертвец, почему-то не пожелавший бежать на шум «концерта». Я устало подошел к нему, поднял с асфальта камень и, сморщившись, швырнул его в сторону площади. Камень попал во что-то стеклянное и зомби бросился туда. Немного повертевшись в том месте, он все же удосужился броситься в сторону площади. Я заковылял к подъезду. Дверь в подъезд открылась со второго раза. В темноте попасть магнитным замком в нужное место оказалось слегка затруднительным. Внутри свет тоже отсутствовал. Я постоял в прокуренном мраке и тихонько заковылял в сторону нашего первого пристанища. Как в тумане я добрался до ванной и повернул краник. Вода шумно и радостно потекла из него. Я попробовал ее пальцами. Холодная. Горячей воды не было. Грядущие перспективы продолжали сгущаться мрачными красками и я, обреченно вздохнув, разделся и залез в ванну. Первым делом я направил ледяной поток на лицо. Это хоть как-то охладило горящую кожу и смыло разводы от слез. Дальше надо было действовать быстро. Сейчас мое тело было более уязвимым и заболеть я мог еще быстрее, чем раньше. Я отмывал с рук кровь в полумраке и постоянно щурился, в попытке разглядеть результат. Холодные иголочки начали покалывать мою нежную кожу, и я экстренно закончил мытье. Аккуратно обтеревшись полотенцем, я оделся и вышел из темной ванной. Но не пошел на второй этаж, а направился в сторону окна. Лунный свет был лучше, чем ничего, и я наконец-то увидел свои окоченевшие, но не окровавленные руки. Мокрые пряди волос сосульками свисали на лоб. Мне захотелось прикрыть их фуражкой, но ее я предусмотрительно не взял, дабы не потерять. Удивительно, что она до сих пор при мне. Событий за это краткое время произошло выше крыши, но верный головной убор остался при мне. Он был единственной вещью, которой я дорожил. Ее, как ни странно, подарил мне покойный Германская Империя. Да, мой непутевый отец подарил мне фуражку, как раз после того случая с вишневым деревом. После того случая он вообще на некоторое время стал терпемиее ко мне относиться, правда, его хватило ненадолго и через год с небольшим все вернулось на круги своя. Но фуражкой я дорожил, как талисманом. Теперь-то я понял, почему это произошло, но фуражку свою все равно люблю. Плечо перестало болеть так сильно, но тупая, ноющая боль уходить не собиралась. Я надеялся, что цветок под одеждой не видно. Но утверждать этого не мог. Выйдя из квартиры я с горем пополам поднялся по лестнице и постучал. Мне никто не ответил, зато открылась соседняя дверь, и из нее выглянул Петя. Я натянуто улыбнулся ему и вошел в квартиру. Мертвая тишина, стоящая в ней, меня не смутила. Ну уморились люди и что с того? - Привет, а ты чего не спишь? - мой голос звучал сипло, хотелось пить. Миша промолчал. В темноте я не мог разглядеть его лица, но сердце мое на секунду кольнуло тревогой. Но ее я списал на расшалившиеся нервы и темноту. - Здравствуйте, - Петя ответил еще спустя несколько секунд. Голос его звучал напряженно, а слова вылетали изо рта, процеженные сквозь зубы. - У тебя есть фонарик? - Есть, - во тьме послышалась возня и вот прихожая озарилась ярким светом налобного фонаря. Парень проводил меня на кухню и молча наблюдал, как я ищу себе стакан и наливаю воду. Когда я повернулся к нему, со стаканом в руке, на меня смотрело дуло пистолета. Я замер, не понимая, что происходит. - Парень, ты чего? - то, что Петя обладает оружием, помимо калашникова, я не знал. До этого момента. - Что ты такое?! - руки юноши дрожали, лицо исказило страх. - Петя, я уверен, что ты просто переволновался сегодня, опусти оружие. Давай спокойно обсудим то, что так взволновало тебя, - я чуть приподнял руки, показывая, что я безоружен, что было неправдой. В набедренной кобуре покоился стечкин, но я предпочел не делать резких движений под дулом пистолета, который держит нервный подросток. - Я видел, как ты спокойно прошел мимо зомби и он тебя не увидел! - Петя, тише, остальных разбудишь. - Они в соседней квартире, спят, - голос парня был холодным, как лед. Я застыл, не зная что ему ответить. Похоже, моя маленькая тайна уже не совсем тайна. - Я... - Отвечай! ЧТО ТЫ ТАКОЕ!!! - Петя говорил достаточно громко, но уже не кричал. Видимо, он не хотел пробуждения остальных. С языка уже была готова сорваться очередная ложь, но сердце вдруг кольнуло и вместо этого я упал на колени, заливаясь кашлем. Стакан выпал из рук и разбился. Юноша был явно ошарашен. Он опустил пистолет, по-детски испуганно смотря на меня, но подойти не решался. Когда на мои ладони плюхнулся еще один злосчастный цветок, я поднял голову и улыбнулся ему окровавленным ртом. Сил встать уже не было.***
- Значит, зомби не видят смертельно больных? - мы сидели в госиной другой квартиры, держа довольно тяжелый диалог. Мне пришлось рассказать Пете все, что я знал и показать рану на плече. Сейчас подросток стоял у меня за спиной с ножом в руках. Рядом, на диване, лежала распакованная аптечка. - Выходит, что да. Я сам в этом не до конца разобрался, - исцарапанное горло давало о себе знать и мой голос сильно хрипел. - Ясно, а почему ты не сказал нам? - нож плавно вонзился в мою плоть, я сжал руками покрытие дивана. - Знаешь, я предпочту оставить тот факт, что скоро я стану ходячей клумбой, а затем отброшу коньки и поэтому мертвые не видят меня, при себе. И прошу от тебя того же, - я стиснул зубы, с твердым намерением не заплакать. - Справедливо. Я сохраню твою тайну, - Петя спокойно ковырялся ножом в моей ране и умудрялся при этом поддерживать диалог со мной. Не знаю, нервы у него такие крепкие или это сказывается влияние стопочки водки, что я заставил его выпить и выпил сам, - Вы это, если от цветов еще надо будет избавиться, обращайтесь, - сказал юноша, вытаскивая из раны ветвь яблони. На нее я смотреть не стал. Петя аккуратно и быстро обработал и перевязал мою рану, сомнений в том, что он станет врачом у меня не осталось. Я быстро оделся и вышел из комнаты, направлясь наконец в нужную квартиру. Петя шел следом. - А почему бы вам просто не признаться в любви той, из-за кого вас поразила болезнь? - услышал я робкий вопрос, стоя в коридоре. - Нет, с этой особой у нас ничего не получится. И это ясно уже много лет, - ответил я, выходя на лестничную площадку.