mы со мной uз жалосmu, я с mобой uз жалосmu. чmо-mо здесь не сходumся, где-mо неuсnравносmu. мы друг другу нравuмся, вuдuм mолько сmранносmu. между намu ненавuсmь, между намu слабосmu.
«Рэп: суецыд из-за тёлки*» Полматери
Как бы мне не хотелось ничего не делать и сидеть на жопе ровно, у меня была работа. С утра до вечера я был в автосалоне. Мы там тачки подкручиваем и моем за двойную плату. Зарплата неебически мала, но мне с образованием «слесарь ебаный» никуда пока что не светит. Вообще тачки разбирать и собирать мне нравится. В дальнейшем хочется связать с этим жизнь. Буду вон, как Василий Петрович, держать салон какой. Да... Мечты, чтоб их. Мать хотела, чтоб я, как она, в бухгалтерии въебывал, но мне так прожигать жизнь не хотелось. Сидеть перед компом, жопу отращивать. Я не привередливый, просто не моё это. Матешу и то кое-как сдал. Когда я шёл с работы, мы пересеклись с Саней. Разговорились. Он в магаз дальний шёл за молочкой, она там дешевле. — Я чё хотел спросить. Я тут видел на днях, как вы с этим, как его блять, рыжим короче, пиздели. — Да так, спрашивал у него, чё да как. Рожу его видел? Там месиво же было пару недель назад. Говорит, с памятью проблемы, а кто отпиздил, молчит. — Так это, ты не знал что-ли? Его дома прессуют, мать говорит. Сидели с ней как-то, она и завела разговор. Типо, слышала, как батя, или кто он там ему, орал на него сильно. Мы ж на одной лестничной клетке, считай. Глотку драл он сильно, говорит. Хз за что. Они как переехали, я его батю ни разу в глаза не видел, прикинь. — Я слушал друга и прокручивал в голове историю, рассказанную Кешкой. О том, что мать умерла, бабки вроде тоже. — Пиздец. Он мелкий совсем, оказывается. Шестнадцать лет недавно стукнуло. Надо его к нам как-то подтянуть, может отпор давать научится. — Ага, как же. Ксюха его только увидит — с ушами оторвёт. Она его видела пару раз, — Саня сплюнул, — Говорит: котёночек такой, улюлю, жалко блять ей его. — тоненьким голосом пропищал друг. Я рассмеялся. — Жалко у пчелки. — Во-во, я о чём. Рыжий патлы свои высовывает на улицу по расписанию. А я, как дворовая псина, чего-то жду и смотрю краем глаза на его подъезд. Какой-то он не такой. Не от мира сего. Как по мне, слишком ненормально нормальный для своего возраста. Слишком нетипичный. Куря на балконе, вижу его пару раз, но окликать не смею. Как-то это слишком. Он звать как меня забыл, наверное уже. Выдыхаю редкостную дрянь. В носу отчего-то жжёт. Продолжаю смотреть за шагающим Кешкой. Странный до одури. Не такой, что аж бесит. Вид у него потрепанный, впрочем, как и всегда. С третьего этажа вижу его четко, а он не дурак, чтобы голову задирать просто так. Смотрю и затягиваюсь. Чувствую каким-то невообразимым местом и чувством, что что-то не так. И тут понимаю. Рыжий в носках одних. Босиком. Ну не настолько у него поехала крыша. Наспех тушу сигарету и тороплюсь вниз. Небо иссиня-серое, тёмное. Солнце зашло ещё час назад. Земля успела остыть. Вижу Кешу, стоящего всё на том же месте. Подхожу к нему. Тот оборачивается и неловко приподнимает уголки губ. Руки мои теряются в карманах. Нервничаю. — Привет, а... — не успевает договорить, как я подталкиваю его к лавке. Он садится, а я хмурю брови. — Ты чё босиком? — Кеша отворачивается. Смотрит в желтые окна. На лавку забрался с ногами и теперь постукивает пальцами по своим выпирающим коленям. — У дяди важные дела. Не для моих глаз и ушей. — говорит спокойно. Я мог бы подумать, что он процедил это сквозь сжатые зубы, подстроив это под чертово спокойствие. — Так ты с дядькой живёшь. — сделал заключение я, скорее для себя, чем уточняя у него. — Угум. Я даже обувь взять не успел. — теперь я уже точно замечаю, что его брови сползли к переносице и что он смотрит, не мигая, в своё же окно. — Че за дела у него такие. — тоже процеживаю я. Опять хочется курить. Сигареты, постоянно валяющиеся в олимпийке, напоминающе давят в бок. Расчехляю пачку и вытягиваю одну. Зажигалка всегда лежит внутри. Затягиваюсь. Выдыхаю долго, вдумчиво парень рядом закашлялся. — Извини, можно? — до меня нескоро дошло, что именно «можно?» и Кеша указывает пальцем на пачку курева. Медленно вытягиваю одну и преподношу прямо к его приоткрывшимся губам. Обхватывает поудобнее и терпеливо ждёт, когда моя горе-зажигалка, пережившая армагеддон, кряхтя, зажгётся. Не знаю почему, но я молчу ему о том, как правильно делать первую затяжку, поэтому он сразу закашливается. Но не сдаётся, пробует ещё. Представляю, как едкий дым обжигает его горло и как никотин оседает в его чистых лёгких грязной чернотой. — Извини, я первый раз. — зачем-то оправдывается он, а я вытаскиваю из его руки сигарету и выкидываю, потом притаптываю носком обуви. — Никогда больше не пробуй эту дрянь. — Кеша послушно кивает и я только сейчас замечаю, что на нем нет привычной черной толстовки. Сейчас осталась только чёрная футболка. Подумав, что ему, должно быть, холодно, стягиваю с себя олимпийку и протягиваю. Надевает беспрекословно и говорит спасибо. Она немного большевата по длине, но не об этом сейчас нужно думать. — Че за переговоры такие, я понять не могу? Может я с ним переговорю? — спрашиваю, шипя, а он дёргается. — Он с женщиной. И не надо, они уже давно... Там. — ежится. На улице ещё не так холодно, чтобы паниковать, но и не так тепло, чтобы сидеть без обуви. — Я всё таки...— порываюсь встать, но Кеша хватает за запястье. Смотрю на него и без слов понимаю, что не надо. Сажусь назад и смотрю в его окно, темное совсем, как будто никого дома нет. — Пошли ко мне пока. Матери дома нет, на работе ещё. Она до поздна у меня. — поднимаюсь и жду, когда он встанет. Неловко спускает ноги и встает. Мне становится тоже неловко. Жалко. И мерзко от его блядского дяди. Иду вперёд, чтобы не смотреть на то, как он шагает на носочках за мной в этих грёбаных, одних носках. Проходит аккуратно в квартиру и стоит в коридоре, пока я не зову за собой. Кеша стягивает с себя мою олимпийку и вешает на вешалку. Признаться, она никогда там не висела еще, за всё свое существование. Обычно бросал ее на стул или кидал в шкаф. На свету замечаю его худые руки в багровых ссадинах. Ничего не говорю. Только стискиваю челюсть. Кеша сидит напротив, осторожно берет в руки кружку чая и отпивает, зыркая на меня из под челки. Не верит, что я, блядский гопник, такой понимающий оказался? — И часто так? — спрашиваю, размешивая сахар в чае. Получается громко... И нервно. — Здесь — впервые. — рыжие патлы падают вниз. Кешка заправляет их за ухо и продолжает пить. Как он такой весь рыжий и мелкий живой ещё ходит? У нас на районе таких педиками считают. У нас на районе, таких осуждают. У нас на районе таких избивают. — Твой дядька запойный или че, не могу понять? Так это он тебя тогда так? — зачем спрашивать, если итак всё ясно. — Нет, он не пьёт практически. — второй вопрос он игнорирует. Постукивает лишь своими пальцами-костяшками по столу. Время близится к одиннадцати вечера. Диалог наш не клеится. Молча сидим на кухне и таращимся кто куда. Он конечно же в пол, а я на него. На его рыжую макушку и свисающие вниз патлы. И удобно ему так? Молчу. Не знаю что спросить. Как-то нагнетающе жгёт в груди отчего хочется соскрести с нее кожу, добраться до самых легких и раздавить. — А тебе сколько? — спрашивает неожиданно. Не замечаю и не помню, как давно он смотрит на меня, не мигая, потому что был полностью погружен в свои скрипучие мысли. — Че. — не понимаю и смаргиваю пару раз. — Ну, лет. — Восемнадцать. Исполнилось недавно. — голос почему-то осип. Пришлось прокашляться. — А ты где-то учишься? – Ты уже спрашивал. Тогда... — чешу голову, — Неважно. В шараге. Иногда появляюсь. Слесарь. — даю односложные ответы, понимая, что с памятью у него явные проблемы и он не преувеличивал. — А я... — начинает воодушевленно. Но я уже знаю, что хочет сказать. — Ты говорил. Про всё говорил. — он сглатывает и отворачивает голову. Задумался. Интересно, о чём. — Я пойду. Уже поздно. — смотрит на часы, сощурившись. Зачем-то берет кружку и несёт к раковине. — Брось. Я сам помою. — останавливаю его. Голос опять не слушается. Как будто я спустя десять лет молчания, выдавил из себя звук. — Ладно. — ставит кружку и отходит. В коридоре протягиваю ему свою олимпийку. Отказывается, спрашивает зачем, но под моим напором сдается и натягивает на себя, обещая, что принесёт завтра. Но ни завтра, ни через неделю он так и не придёт. — Спасибо, Костя. — называет по имени смазано и неловко, боясь ошибиться в нём. — Погоди. — подрываюсь и поворачиваю его к себе. — Что? — смотрит своими глазами зелеными снизу-вверх, не моргая. А я смотрю на него, не замечая лёгкого косоглазия. Ни-че-го. Смотрю сквозь, слегка сжимая его худое плечо и размышляю о несправедливости мира. Чтоб его дядя, пидор старый, ослеп, или чего похуже. Хмурю брови: — Да... Ничего. Мама появляется через минут пятнадцать. Ее улыбка и радует и настораживает меня одновременно. Она позднее обычного. — Привет, Костик. Как дела? На работе завал, — стягивает с себя туфли-лодочки. И откуда я только знаю название этих штук, — Фу-у-ух, утомила меня работа эта, жуть какая-то. Ты сегодня был на работе, уставший какой-то. — целует меня в лоб и проходит к себе в комнату, бросает там сумку и переодевается. — Ты представь! — кричит мне уже с комнаты, — Выхожу с работы, а меня Гриша встречает. Подвез меня до дома. Хоть не на такси пришлось. — Ага. Вот это он молодец конечно. — кричу в ответ, без капли сарказма в голосе, чтобы не расстраивать мать лишний раз. А у самого желваки ходуном ходят. — Ага! Я даже немного в шоке была. — выходит из комнаты уже в домашнем и идёт в ванну, — Ел что-нибудь? — меня бьёт током. Вспоминаю, что не предложил Кеше банальных макарон. Не уверен, что дома у него всегда есть завтрак, обед и ужин. Как же я не додумался, блять. — Ел. Я пойду спать, наверное. Спокойной ночи. — Ага. Спокойной, дорогой. Прошло пару дней, как в нашей квартире снова появился этот мутный Григорий. Не хотелось представлять, но интересно, мама уже дала ему себя поцеловать или наоборот. Фу. Мерзко даже от самих мыслей. Этот сидит весь такой парадный и важный, хуй бумажный. Серый костюм выглажен на отлично, чтоб его. Сидит и с маманей моей пиздит о чем-то. Я не слушаю, мне не интересно. Только когда мама зовёт с кухни, приходится выйти из комнаты и поздороваться. — Ты не думал в сентябре поступать куда нибудь? Взрослый пацан, до сих пор с мамкой живёшь. — говорит и смехуёчки пускает, а я пересиливаю себя, чтобы не заехать ему в челюсть. — А вам что с того? — сажусь напротив, угладывая локти на стол, чтобы ему света лампы из-за моей башки видно не было. — Ой, Кость, а ты ужинать будешь? — копошится мама сзади. Пытается сгладить углы. Успокойся, мам. Не я их наточил. — Не хочешь под моим присмотром? Устроили бы тебя, в общаге бы жил, а? — говорит падла и отпивает чай с кружки. Из моей кружки. — Вы сюда зачем пришли? Чай пить? Вот и гоняйте чай, а не мне по ушам. — встаю резко, отчего стол пошатывается и чай этого чёрта разливается. Улыбаюсь и в комнату иду. Вечером выхожу мусор выкинуть. Темно уже, небо синее. Периферией зрения замечаю какое-то вошканье в дворовой арке меж домами. Понимаю, что явно ненормальный кипиш и делаю несколько шагов вперёд. Слышу крик. Женский. Различаю второй: злой, мужской. Пазл складывается моментально и я подрываюсь к арке. Ксюша стоит, прижатая к стене мужиком лет 50-ти. Тот лапает за бедра и под облегающее платье лезет. Хватает нескольких секунд, чтобы он лежал на земле. Ксюша цепляется за меня сбоку и ревёт. Этот тип встаёт на ноги, шатаясь и сплёвывая. — Ты чё блять, щенок! Ахуел?! — говорит и еле тащит ко мне своё жирное пузо. Он пьяный и мне это на руку. Бью в нос смазано, но этого хватает, чтобы мужик вновь упал. Разбираться дальше не собираюсь, потому что Ксюша тянет меня оттуда. — Кость, я... — всхлипывает навзрыд, повиснув на мне всем весом. Платье ее задрано выше положенного, поэтому тяну руку и оттягиваю его вниз. Ксюша дергается и всхлипывает с новой силой. — Тише, всё хорошо. Рассказывай, а то щас Саня выбежит, ему будешь. — Веду ее к своему подъезду, сажу на лавку. — Я с подругой пошла в клуб. Ну и... Там наврали, что восемнадцать есть...не спросили паспорт. И... Там начал клеиться, за свой счёт напоил, потом... — Ксюша затихла, выравнивая дыхание, — Потом он подругу мою домой отвёз, а потом меня и... Вот. — Успел что-то сделать? — спрашиваю аккуратно. Та мотает головой. Замечаю, что ее плечи ничем не прикрыты. Снимаю с себя ветровку и накидываю на неё. Ксюша растирает по лицу остатки туши и жмется боком ко мне. — Ну, всё, всё... — успокаиваю тихо, приобнимая сбоку. — Костя, я... Спасибо тебе. — утекается носом мне в шею и обнимает. — Че Сане скажешь? — Не знаю. Я... — Ксюша начинает плакать с новой силой, превосходящей любое цунами. Тычется мне в плечо, ставшее мокрым от ее слёз. Никогда не умел успокаивать. — Скажи, что с подружкой разругалась, вот и плакала. — предлагаю. Та поднимает на меня свои смазанные глаза и смотрит воодушевленно. — Да, так и скажу. Спасибо, Кость, спасибо... — опять утыкается в шею. Думаю уже приобнять Ксюшку, чтобы успокоить наконец, как чувствую, как ее дрожащие губы касаются моей шеи. Замираю. Проводит рукой по щеке, смотрит в глаза и клюет в мои губы своими. Не отталкиваю её. Не понимаю. Всё слишком быстро. Отстраняюсь, когда пытается сунуться языком. — Ксюш, ты устала, пойдём провожу. — встаю первым. Ксюша сначала опускает голову, а затем встаёт и клацает каблуками к своему подъезду. Обнимает ещё раз перед тем как скрыться за дверью и уходит. А я уже в ожидании звонка от Сани. И он звонит. На следующий день. Но не говорит ничего про Ксюшу. Только просит встретиться. Думаю о том, рассказала ли она правду или попыталась воврать. Попыталась... Врать Ксюша не умеет. Представляю в какой бы Санек был ярости, если сказала правду. Во-первых получила бы сама, а потом получил бы Саня за убийство толстого извращенца. Стоим с Саней на площадке соседнего двора. Как обычно. Друг хмурый и молчаливый, слово вытянуть не получается. Вижу по нему, что знает он всё. Не про подругу точно. — Я бы его задушил собственными руками, если бы он сделал что-нибудь с ней. — шипит Саня. Я понимающе киваю, — Костян. Спасибо тебе за сестру. Если бы не ты, он бы, не знаю что, сделал бы с ней. — хлопает меня по плечу. Мне остается лишь посмотреть на него взглядом, мол, не стоит. Молчим с минуту. — Она обстриглась. — отрешенно выдаёт друг, а я не совсем понимаю, поэтому переспрашиваю. — Ночью сегодня, видимо. Просыпаюсь, а волосы коротюсенькие. Спрашиваю зачем, а она молчит. Кость, как так-то, а. Как я не заметил-то, что она попёрлась. — Саня хватается за говолу. — Слыш, успокойся. Всё обошлось. Всё нормально. — хлопаю по плечу теперь уже я. — Спасибо тебе... Спасибо.