Эллин

      — О, род людской, узри, на сколь гнев Зевса я изведал! О, разомлевший у костра, переложи из уст в уста мой скромный божий подвиг. За душу щедрую свою я вдоволь горести испью! Горсть олимпийского огня мне не простил владыка. Не убоюсь я ни скалы, ни цепи ржавой, ни жары… Чу! Слышу шелест крыл на дне слепом ущелья. Вон, летит он! Мой мучитель…       Прикованный к фанерной скале Том стал неистово рвать цепи, но было поздно: из-за кулис уже воспарил разодетый в орлиные перья Альберт. Крючковатый клюв, смастеренный мальками из папье-маше, был лихо надвинут на лоб.       Бедняга долго не мог вступить: почтенная публика, забыв всякие приличия, аплодировала. Наконец Альберт силой голоса поставил смутьянку на место.       — А ты все здесь, ослушник Зевса!       — Опять смеешься?! Я прикован!       — А что мне, плакать, когда божественную мякоть я прилетел вкушать?       — Нет жизни от тебя, все соки выцедил, о, ненасытный. Помилуй, и хоть в этот день не делай из меня утеху чрева! — Том трагично брякнул цепями.       — Божок — молчок! Уж солнце клонится к зениту. Не дам же чрево я в обиду.       — Где справедливость на Земле?!       Дальше Оливер не смотрел, потому как закатывал глаза. Но ничего не попишешь, незатейливая развязка была гвоздем программы, ради которой клиенты высиживали добрых полтора часа. Ни одной лондонской сцене, даже скандальной Альгамбре, не снилось подобное.       Едва ли Гесиод [1] мог предположить, что Зевсов орел предпочтет не печень. Но орлы бывают разные… Да и какое дело праху Гесиода до их дерзкого прочтения трагедии. Итог-то одинаков: караемый испускает вопль (никто же не говорил какой) и бессильно повисает на цепях под восторженный гул зала. Сытый орел, хлопая бутафорскими крыльями, улетает восвояси.       Третий акт с освобождением Прометея Гераклом пользовался меньшим успехом, но из приличий все оставались на своих местах.       Мистер Уайльд тоже оставался у барной стойки на правах почетного «скучающего». Покручивая бокал с абсентом, он подсел вплотную, хоть его никто и не приглашал:       — Сколько ни смотрю, меня не покидает ощущение украденной кульминации. С преогромным удовольствием подправил бы сценарий. И попрошу неприлично мало — всего то прощение части долга.       — Нет, — отчеканил Оливер, не отвлекаясь от пьесы. — Тут торгуют телом, не искусством. А в чем, собственно, недочет?       — Ну как же, — развел руками мистер Уайльд. — Как можно обойти стороной явление Пандоры? Подумайте, сколько в нем смысла! Бог, он же Зевс, послал на Землю первую женщину как наказание людям. До того не знала Земля иной любви, как мужчины к мужчине! А любовь к женщине ослепила мужчин, сделала их слабее и приземленнее. Роковое искушение. Я не выдумываю, во все времена искусство доносит до нас эту истину, меняется лишь образ. Ящик Пандоры. Яблоко Евы. А нам, Адамовым сыновьям, остается только расхлебывать последствия отцовской беспечности.       Оливеру и раньше была не по душе любая однобокая философия. Очень удобно придумать гипотезу, а потом хаотично собрать под нее только нужные тебе факты. Рассказать, что ли, миссис Кроули при встрече — то-то они вместе нападут на мистера Уайльда! Но вслух он сказал только:       — Мы с мистером Фэллом подумаем над вашим предложением.       — Всего лишь прихоть искушенного зрителя, не более. Если моя постановка будет хотя бы вполовину так хороша, как ваша, газетчики проклянут меня званием лучшего драматурга года…       — Когда премьера? — дежурным тоном спросил Оливер.       — Ближе к концу апреля, в Хеймаркет. Считайте, что две контрамарки уже при вас.       — Готовьте еще две.       — Не думаете же вы, что мистер Кроули фениксом восстанет за этот месяц?       — Могу сказать о мистере Кроули одно: непредсказуемость — единственное, что от него можно ожидать.       — В кои-то веки я с вами согласен.       Оливер вынул папиросу из портсигара и вышел в холл. Из зала еще звучали финальные реплики. Ох, когда-то он сам отыгрывал… да что только не отыгрывал! Шальная молодость заставляла затягиваться в корсеты, подводить сурьмой глаза и накручивать на раскаленные спицы тугие локоны. Он умел петь вульгарные песенки, аккомпанировать себе на пианино и выпрыгивать из юбок так, как ни одна женщина не умела.       Молодость мелькнула, как падающая звездочка, и канула. А он остался в штанах и с убогим талантом выть фальцетом… Пережиток Эдварда Кинастона — вот он кто. [2] Только Эдвард нашёл в себе силы встать на новые рельсы. Оливер и рад бы, но то ли пути кто-то растащил, то ли рельсы сами вышли из эксплуатации. Незавидный удел — ржаветь на кладбище паровозов.       — Дорогой, тебе совсем необязательно меня так сжимать! — возмущенный голос послышался с лестницы.       — Если ты размозжишь голову, мне же оттирать! — сказал, без сомнения, мистер Фэлл. Оливер юркнул за ближайшую портьеру: ему хотелось спокойно докурить. Какой черт дернул ляпнуть мистеру Фэллу, что он завязал?       — Тут есть перила. Да и тошнота уже прошла. Голова не кружится. Все в порядке.       — Еще слово — и я сгребу тебя в охапку.       Мистер Фэлл так и не осуществил угрозу. Одной рукой бережно придерживая мистера Кроули, другой неся шубу с тростью, он медленно спускался с лестницы. Через каждые пять ступенек — передышка, чтобы мистер Кроули перевел дух и вернул меловому лицу розовый цвет.       Когда они спустились, Оливер уже докурил папиросу, туша бычок в пустой пепельнице.       Мистер Фэлл предложил мистеру Кроули стул. Тот упрямо покачал головой.       — Мне хватит сил…       — Тебе хватит сил рухнуть!       — Не страшно. Ты же меня подхватишь. — Лукавый прищур, легкая, словно украденная у Джоконды, улыбка — и покрасневший мистер Фэлл засуетился вокруг своего ненаглядного. Надел на него шубу, оправив сзади меховой воротник, проследил, чтобы каждый палец нашел место в перчатке, прижал непокорную рыжую гриву каким-то вязаным недоразумением, которое даже картузом не назовешь…       — Это что? — весело спросил мистер Кроули, затеребив лохматую кисточку, свисавшую у уха.       — Связал, — процедил мистер Фэлл. — Я не выпущу тебя на улицу в котелке или цилиндре. Слово против — отправлю в постель. Не хватало только, чтобы ты уши простудил.       — Ох!.. — И сколько неприкрытой нежности в этом коротком удушливом вдохе. Мистер Кроули всплеснул руками и прижал мистера Фэлла к груди. Комично выглядело: мистер Фэлл все изображал сопротивление, но отбрыкивался ровно настолько, чтобы его могли удержать.       — Мне просто не спалось пару ночей!       — Конечно, дорогой.       — Я хочу скорее поменяться назад! О себе же забочусь, глупый ангел!       Мистер Кроули провел носом по щеке мистера Фэлла, а затем, взяв его лицо в полукруг ладоней, поцеловал. Коротко, буднично, как целуют жены своих непутевых мужей. Безделица — но мистер Фэлл вытянулся по струнке. Подобрался, сразу стал будто бы выше, моложе, сильнее.       — Обманывайся, сколько хочешь!.. — Ворчание вырвалось скорее по привычке, чтобы поддержать образ недовольного сварливца.       — Я люблю тебя. — Неуклюжее движение, от которого легко увернуться, но мистер Фэлл позволил поймать свою руку для нового поцелуя в запястье.       — Опять твои телячьи нежности?! Меня ими не возьмешь! — мистер Фэлл рявкнул грубо, даже зло, но руки не вырвал. Вместо этого пожирал глазами своего покровителя. И глаза огромные, жадные, наполненные жаром, словно голубым огнем. Влюбленный по уши и скрывающий это своим позерством.       Они еще о чем-то говорили. Но тише, практически друг другу в губы. Не расслышать. В конце концов оба под ручку засеменили с крыльца в морозный вечер. Снег падал на меховой воротник, путался в ворсинках, не таял. Мистер Кроули тяжело дышал, стиснув трость, но держал спину прямо. Едва ли далеко уковыляет с такой одышкой…       Однако их не было больше часа. Часы отбили восемь, когда Оливер снова заметил их из окна. Они с трудом протиснулись в двери, шурша ворохом покупок. Вместе с бумажными пакетами они на подолах шуб занесли уличную стужу в прогретый калориферами холл.       Джон и мистер Фэлл было схлестнулись за право проводить мистера Кроули до комнат, но последний покойным голосом сказал:        — Джон, лучше унеси все это наверх. А ты, дорогой, мне уже помог. Ступай в зал, ты там нужнее.       — Только пожалуйся мне потом! — рыкнул мистер Фэлл и нехотя подчинился.        — Оливер?       Оливеру оставалось только выйти из-за портьеры. Он и не думал, что его наблюдательный пункт будет так легко раскрыт.       — Не проводишь меня? Кажется, в поединке с лестницей я проиграю всухую.       Ошеломленный, Оливер предложил свой локоть, безоговорочно принятый. Глухо стуча каблуками о потертый лестничный мрамор, пыхтя и пошатываясь, мистер Кроули не испустил ни одного ругательства, а вся тяготы нелегкого подъема сносил со смиренной улыбкой.       — Я покажусь вам грубым, но болезнь пошла вам на пользу, — сказал Оливер, когда они одолели последний рубеж.       — Это справедливо не только к болезням. — При помощи Оливера мистер Кроули поочередно освободился от пальто и стесненного костюма, чтобы затем облачить тощее, покрытое язвами тело в щадящий шлафрок. — Всё что-то лечит, а что-то калечит.       — Вы слишком устали, чтобы с вами спорить.       — Только не вздумай жалеть меня! Так я потеряю всю спортивную форму.       — Трудно терять то, чего никогда не было.       — Да. Так гораздо лучше.       Оливер усадил мистера Кроули на кровать и с чувством выполненного долга направился к двери. Незачем устраивать ночное бдение: электрический звонок и переговорная трубка у изголовья кровати всегда к его услугам. Но магическое «ты куда-то всё спешишь, мой мальчик? Побудь со мной» парализовало тело.       Сбитый с толку Оливер придвинул к кровати стул и сел, пристально уставившись на мистера Кроули. Вид у того был абсолютно серьезный.       Какой к черту «мой мальчик»?! Это было… даже оскорбительно!       — В последнее время ты держишь все в себе. Мне очень жаль, что так происходит, — мистер Кроули взбил себе подушки и, после продолжительной возни устроившись в них, зашуршал пакетами.       — Мистер Кроули, я всегда сдержан на людях. Положение обязывает.       — Но я-то все вижу, — протянул мистер Кроули с лукавым огоньком в карих глазах. — На твоих плечах большая ответственность. Признайся, мистер Фэлл все меньше помогает тебе?       — Меньше, чем хотелось бы. — Это признание далось с трудом, если не с мучением.        — Каюсь. Прикованным к постели, я отнимаю много его времени. Да и здоровым, впрочем, тоже. Не кручинься, скоро все изменится.       «Скоро все изменится». Оливер слышал этот штамп от стольких людей, что давно не отличал его от банального пожелания «хорошего дня». Но к горечи воспоминаний добавилось еще кое-что. Его нос не обманешь: повеяло пленительным запахом выпечки.       — Ох! Старая голова! Совсем забыл! — мистер Кроули будто бы заметил его интерес и тут же махнул рукой на один из пакетов. — Гостинцы из кондитерской. Той самой, ты помнишь. Возьми себе, остальным потом снесешь. Там каждому что-нибудь найдется.        Оливер заглянул в недра пакета, где его дожидалась самая разная сдоба. Прямо родом из детства, когда на одной из прогулок они с мистером Фэллом приметили для себя маленькую кондитерскую на Харли-стрит. С тех пор они всегда в нее заглядывали, когда выбирались за покупками или просто размять ноги.       — Никогда не мог их доесть, — Оливер выбрал себе пирожное с заварным кремом. Есть при мистере Кроули было непривычно, но лакомый запах будоражил обоняние, и угощение так и просилось в рот. — Всегда скармливал половину мистеру Фэллу.       — Обращайся. Я с удовольствием его сменю.       Оливер ел над салфеткой, стараясь не проронить ни крошки. Мистер Кроули напрасно ждал своей очереди. Оливер не стал бы изменять традиции и впускать в нее залетную птицу. Он доел из упрямства, хотя последние куски не лезли в горло. Как приучил себя с босяцких времен к маленьким порциям, так и не смог оставить эту привычку. Правда, она сослужила ему добрую службу: пока мальчишки тратились на кулинарные изыски и спускали баснословные суммы в ресторанах, он вполне обходился тарелкой супа, налитой задаром добросердечным поваром с кухни. Оливер все копил и откладывал на черный день. Теперь счета пучились от сумм, а он все равно ограничивал себя во всем, в чем только мог. Жилье, одежда, еда, экипажи, женщины… Вместо того, чтоб забавляться самому, он обходил дешевые притоны с казино и гасил долги своих непутевых идиотов. Вместо новоселья в фешенебельном Вестминстере он бродил по Черч-лейн, выуживая из нищеты крепких симпатичных мальчишек, которых можно отмыть и переодеть. В смышленых и зубастых он вкладывался и дарил им второй шанс.       «Мне же когда-то подарили».       Мистер Кроули достал из прикроватной тумбочки книгу. Издав «кс-кс», приманил Кису, устроив ее у себя на коленях. Плутовка, льнущая ко всем, кто ее позовет, заурчала будто наизнос. Только плоха стала совсем: запрыгивает на кровать со второй попытки, глаза слезятся, шерсть летит, как тополиный пух в июле. Издохнет скоро, и прощай наследие первого поколения. У мистера Фелла останутся на память только он да Стивен. Но куда ему, воспоминанию, до этого настырного американца?..       Оливер искал повода рассорить их. Честно. Но, как ни подступись, выходила осечка: более доверительных и крепких уз Оливер еще не видал. Обычно он имел дело с краткосрочными романами мальчиков друг с другом, с клиентами. Иной раз хватало подбросить «пылкому любовнику» откровенный дневник его пассии, в крайнем случае, подослать провокатора-соблазнителя, и опасная влюбленность, не успев набрать бутон, увядала. Тут — другое. Никаких скелетов в шкафу, никаких недомолвок. И глядя, как мистер Фэлл месяцами не отходил от мистера Кроули, хоть тот и думать забыл про какие-то взносы, Оливер капитулировал.       — Мистер Кроули, сейчас я буду с вами предельно откровенен. Пожалуй, впервые.       — Я слушаю, — мистер Кроули сдвинул брови, но мурлыкающая на его коленях Киса рушила весь образ.       — Дело в вашей супруге. Как мы ни старались, она нас раскрыла.       — Как давно?       — Третий месяц пошел.       — Что же ты молчал?!       — Я взял с нее слово не вмешивать сюда полицию. Смог объяснить, что скандал никому не нужен. Взамен она рассчитывает на такой же такт с вашей стороны.       — Хочет, чтобы я оставил клуб? — спросил гаснущим голосом мистер Кроули.       — Боюсь, этого уже недостаточно. Речь шла о возвращении в США. Подумайте сами: Лондон ведь такой дорогой, шумный, перенаселенный… А ваш тесть, насколько знаю, уже немолод, наследство требует хозяйской руки.       — Сколько у меня времени?..       — Сейчас она отдыхает в Торки, с миссис Уайльд. Не срывайтесь тотчас, лучше окрепните. А это мой вам прощальный подарок. — И Оливер достал из нагрудного кармашка две обещанные Уайльдом контрамарки.       Мистер Кроули принял подарок с видом Сократа, пьющего цикуту.       — Вы можете писать друг другу, она не возражала…       — Я решу этот вопрос, — отрезал мистер Кроули и уставился на собственные руки с обломанными слоящимися ногтями. Похоже, Оливер снова видел больше, чем стоило.       Весна закрутила журчащую шарманку. Торговые прилавки Биллингсгейта ломились от свежепойманной макрели, а дамы переодевались на ходу, подзуженные парижскими журналами мод. Вместе с приходом тепла от Ридженс-канала потянуло знакомым зловонием.       Деревья синхронно выпустили пухлые липкие почки, и в носу засвербело. Птицы заболтали, как бакалейщицы, без умолку, а Киса, вспомнив молодость, заорала из комнаты мистера Фэлла, словно тот опоил ее валерианой.       Вернувшись в свою квартиру, как предполагал Оливер — в тишь и благодать, он вздрогнул так, что екнуло сердце. Прямо за рабочим столом сидел посторонний. Женщина…       — Как вы сюда проникли?! — возмутился он, со стуком отставив корзину с купленной картошкой на пол.       — Ваша офицерская вдова очень вас «любит»! — Было брошено из-за спины, — Я сказала ей, что вы мошенник и плут, и должны мне денег. Она охотно поверила и сразу же отдала мне запасной ключ. Видно, думала, что я что-то заберу для погашения долга.       — Вот мегера!       — Это вы мне?       — Нет, хотя по отношению к вам это семантически верно [3]. Что вы делаете?       Впрочем он и так прекрасно видел, как миссис Кроули оккупировала его рабочий стол. Захватила его маленькую бутылочную верфь и теперь хозяйничала на ней. Умудрилась же разобраться в сотнях разбросанных деталей! Нашла нарукавники, чтобы не марать жакет из дорогой тафты. А прямо сейчас орудовала валом, прилаживая ют к корме.       — Тот же вопрос могу задать вам! Вы писали мне о чем угодно, только не о размолвке моего мужа с мистером Фэллом! Как успехи на любовном фронте?       — Увы, интриговать против мистера Фэлла — выше моих сил. Я просто донес ваш ультиматум. Меня выслушали с пониманием.       Миссис Кроули дернула рукой, чуть не разворотив полкорабля. Повернулась.       Ее лицо источало чистое, как его кредитная история, презрение.       — Этот мистер Фэлл всех вас там околдовал или что? Да они только посмеются надо мной! Вы обещали одно, а теперь дрейфите?! Как я могу верить вам как партнеру?!       — Вера в том и заключается, что не требует доказательств. К тому же вы, наверняка, помните, как изменился ваш муж. Он ведь вам наверняка писал?       — Он стал чутким, — миссис Кроули не смогла скрыть смущенной улыбки, — Я даже не знала, что мужчины способны на такое.       — Вы к нему заходили? Он достаточно окреп, чтобы вернуться на вашу квартиру. А через пару месяцев его уже можно смело посадить на пароход и вернуть в ваше имение… или что там у вас.       — Особняк, — безразлично уронила она. — Мне бы уверовать в ваш план так, как вы. Вы видите в людях только хорошее.       — Отнюдь. Просто я навидался столько плохого, что сразу переворачиваю человека чистой стороной.       Миссис Кроули на удачу заткнула выбившийся локон шпилькой и протянула:       — Что ж, пока повременю радовать отца скорым приездом. А до тех пор я буду иногда наведываться к вам.       — В этом нет никакой необходимости! — Оливер искал предлог, как бы заставить незваную гостью подняться со стула.       — А вы не балуете гостеприимством, — миссис Кроули снова повернулась к нему спиной и нанесла спицей капельку клея на корму, — С виду — светский лев, а на деле бирюк бирюком. Со мной эта квартира хотя бы похожа на обитаемую.       — Чего я с вами разговариваю, вторые ключи и так у вас… Хотите проводить конспиративные встречи здесь — извольте, но не позже четырех пополудни — я не оставлю дела к… борделя ради вас одной.       — Да вы мне не больно-то и нужны. Я отлично провожу время за вашим маленьким хобби. Как знать, может, доведу до ума вашу «Викторию».       Такого вызова Оливер стерпеть не мог. Подхватив стул, он сел подле миссис Кроули:        — Это только на первый взгляд кажется, что так просто! Начнете прилаживать капитанский мостик — сразу сдадитесь.       — Это мы еще посмотрим.       Оливер не знал сколько они провозились над чертовой моделью. От близкого соседства он напрочь измял подол миссис Кроули, пальцы слиплись от клея, а палуба все еще не была готова и выглядела уродливой развалиной. Но, стоит признать, миссис Кроули была гораздо проворнее него. А еще она не роняла детали, не трясла в раздражении бутылку, чтобы эти детали достать, и орудовала спицами так, словно держала их в руках с рождения.       — Вы — растяпа! — заявила она, когда он в очередной раз, чертыхаясь, вытирал избытки клея платком. — Заварите мне чаю. Или мне купить вам чайник?       Вечер закутал солнце в густые сумерки. Миссис Кроули пила третью чашку, вкратце рассказав о ее поездке в Девон к миссис Уайльд, и с неясной грустью смотрела в окно. Оливер не хотел отпускать беззащитную женщину на растерзание темным улицам, поэтому вызвался проводить и поймать ей кэб. Только, вот неудача, на лестнице они столкнулись нос к носу с миссис Янгсли! Она тут же вцепилась в них, вместо того, чтобы дать спокойно пройти.       — Значит, деньги он тебе возвращал, шлюха ты этакая?! Вижу, без корсета ходишь — шлюха и есть. Приличные дамы не коротают вечера в чужих покоях!       Миссис Кроули хмыкнула, даже не изменившись в лице. Похоже, это ее совсем не заботило:       — Телом отдавал, мадам. Что с него взять. Нищий как церковная мышь.       Миссис Янгсли опешила, а миссис Кроули равнодушно прошла мимо, слушая визг с оскорблениями уже спиной. Оливер, поморщившись от завывания соседки, нагнал миссис Кроули уже на улице.        — Извините. Но это правда выглядит… — он старался подобрать слова потактичнее.       — Как? — Она выискивала свободный кэб. Но проклятый все никак не появлялся.       — Отчасти миссис Янгсли права, — осторожно сказал он.        — Мистер Фэлл! — Она решительно остановилась и нахмурила лоб. — Уж вы точно не тот человек, кого должны волновать приличия. И мы-то знаем кто есть кто. Этого достаточно.       Кэб уже давно увез миссис Кроули за поворот улицы, а Оливер все еще думал над ее словами. Но так и не смог с ними согласиться.       Азирафаэль доковыривал ложкой яйцо всмятку, заев им скандальную хронику The Morning Post. Пропустив истерическую статью о «гуляющем призраке коммунизма» в лице созданной намедни Лейбористской партии, он сложил было газету в конвертик, чтобы убрать скорлупки, но случайная колонка завладела его вниманием. «Вандализм или глас разума: на площади Пикадилли неизвестные облили краской только открытую статую Антероса». Фотография акта вандализма прилагалась.       — Чего они хотят, не понимаю! — вздохнул Азирафаэль, протягивая газету лежащему рядом Кроули. Тот уже с утра присосался к бутылке. — Тут пишут, что статуя главного соблазнителя «оскорбила общественную нравственность».       — Если людишки думают, что истукан их оскорбляет, пусть выпьют мою настойку! — И, как будто это был тост, Кроули осушил бокал.       — Ты меня не понял, — покачал головой Азирафаэль, — Антерос как раз-таки за осмысленную, зрелую любовь, не то что беспутный братец, Эрос. Но разве «защитники нравственности» это учили в школе? Неведение погубит этот мир.       — Или спасет. Меньше знаешь — крепче спишь! — крякнул Кроули, наполняя второй бокал.       — Ну, твоим покупателям и правда лучше не знать рецепт твоей Колы, — хмыкнул Азирафаэль, — И прекрати портить мою печень. Я порядком отдувался за тебя, чтобы потом еще и свое тело залечивать.       — Так давай меняться, в чем проблема? — заявил Кроули будничным тоном. — Мне поднадоело играть старика в маразме, путающего имена мальчиков.       — Еще не время. Ты не смотри, что твое тело ходит. Внутри еще масса работы. Сам подумай, случись что, разве она тебе сможет помочь?       — Убедил, — и Кроули с печалью в глазах посмотрел на ожидавший в дверях саквояж, — Уверен, что сработает?       — С другими работало, почему с ней не выйдет? — пожал плечами Азирафаэль. — Главное, не торопиться, выгадать нужный момент.       — Только не тяни до последнего, когда тебя уже будут запихивать в каюту лайнера, ладно?       — А ты постарайся не цапаться с Оливером.       — А может и ему… ну, понимаешь…       — Нет, ни в коем случае! — взбрыкнул Азирафаэль, убирая поднос с едой на тумбочку. — Оливера не трогаем. Напротив, пока меня не будет, выполняй любую его просьбу.       — Паршиво!       — Потерпишь, — и в качестве ободрения Азирафаэль притянул к себе Кроули и поцеловал в губы.       Довольное мычание, почти невесомое прикосновение к виску (хотя просил не трогать! Зуд только успокоился. А он и так расчесал себе язвы на щеках), — и Кроули обмяк под боком. Согласный на все и покладистый на некоторое время. Азирафаэль в который раз удивлялся, как внимание, которое оказывают друг другу люди, благотворно влияет на демона. Он-то думал, что кого-кого, но эфирных и инфернальных существ не волнует телесная связь. Кроули же тянулся к нему, как растение к свету. Подсолнухом крутился, так сказать…       — Почеши мне спину, раз так неймется, — сказал Азирафаэль, замечая крадущуюся к его бедру руку. Все-таки странно было видеть свою руку — мягкую, с блестящими ногтями и знакомой золотой печаткой на мизинце — настолько блудливой!       Взятый с поличным Кроули оскорбленно вздернул нос:       — Поворачивайся, недотрога. Почешу.       Их прервал тихий стук в дверь, как раз в тот момент, когда Кроули чесал между лопаток — то коварное место, до которого не дотянуться самостоятельно. Оливер собственной персоной.       — Миссис Кроули ожидает в холле, — сухо объявил он. — Передать, что задержитесь?       — Нет-нет, — Азирафаэль нехотя откинул стеганое одеяло с колен и направился к платяному шкафу, — передай, что спущусь минут через пять.       — Хорошо. — И, забрав собранный багаж, Оливер застучал каблуками по лестнице. Наверняка не нарадуется избавлению от проблемного клиента. Придется его огорчить.       — Чтоб никаких историй! — наказал Азирафаэль Кроули, потрясая пальцем, — И с мальками пожестче! По-иному у тебя не получается. А им еще поступать. Чтоб Эросов от Антеросов отличали!       — Да моя школа жизни пяти Кэмбриджей стоит! — гаркнул Кроули, подавая шляпу и трость. А затем выпалил, сжав кулаки и уставившись в голую стену. — Пожалуйста, не затягивай, я помру без тебя!       Азирафаэль вздернул бровь. А ведь этот наглец смел зубоскалить на его телячьи нежности! А теперь сам туда же?       — Трагические партии тебе совершенно не идут, — Азирафаэль потрепал растерянного Кроули за щеку, и они стали медленно спускаться по лестнице.       Джейн встретила их, одетая в пальто траурных цветов с длинной перелиной и оборками на плечах — вылитая елка. Едва Кроули отпустил, она ухватилась за локоть и тут же вывела на улицу.       Всю недолгую дорогу до Гросвенор-сквера Азирафаэль на правах мужа расспрашивал ее об отдыхе в Торки, а она, как ни в чем не бывало, расхваливала увиденную в местном музее коллекцию наконечников стрел, «без сомнения сделанных неандертальцами».       Как ни в чем не бывало. Конечно, так он и поверил.