Лондон, 1892 год.
— Мне неловко просить тебя… — Ты уже начал, так что валяй, — Кроули, не сводя глаз с доски, передвинул шахматную фигурку и отхлебнул вина из бокала. Если еще пару ходов назад он надеялся на ничью, то сейчас, лишившись ферзя и преимущества в нападении, хотел только без громкого позора доиграть партию. — Тебе наверняка не понравится, — Азирафаэль, будто не предвкушая скорой победы, уставился в обмелевший бокал. — Не расскажешь — не узнаешь. — Если кратко: один мой мальчик, Чарли… — Рыжий такой, с конопушками? — Кроули старался припомнить. — Нет, тот что брюнет. В общем, влюбился в содержателя, а тот поигрался пару лет и сменил фаворита. И что имеем? Разбитое сердце, баловство с таблетками и все из той же оперы. Мне надо понаблюдать его некоторое время, а у ребят завтра уроки… Мы и так много пропустили. — Хочешь, чтобы я подменил тебя на дрянном посту учителя? — В общем, да. — Что, все другие отказались? Азирафаэль повел плечами. Между бровей задрожала морщинка. — Оливер мне в клубе нужен, да и мальчики все будут при деле. Так что вся надежда на тебя. Не подумай, это совсем несложно. Все по учебному плану, его найдешь в методическом пособии у меня на столе, там же и литература. Все нужные страницы помечены. Примешь у них домашнее задание, прочитаешь материал и задашь новое. — Где подвох, ангел? — Кроули сузил глаза. — Мы еще проходим языки. Там придется говорить… И без акцента. Сейчас у нас немецкий. — Er geht, als wenn er Feuer im Hintern hat [1]! — Ужасно, Кроули. — Не думал, что такие пустяки тебя задевают. — Нет, я про произношение. Такими темпами не ты их, а они тебя учить будут. — Преодолеем вместе языковой барьер? — Кроули заигрывающе подался вперед, но на пути встала шахматная доска. — Пошлость, но за рвение прощаю. Я могу на тебя положиться?.. В ответ Кроули аккуратно переставил шахматную доску с дивана на столик (ему все равно грозил мат) и потянулся к губам Азирафаэля. Азирафаэль растерянно моргнул, но через миг оставил бокал, как и незаконченную партию. Кроули выгнулся, когда теплая ладонь забралась под его рубашку и погладила поясницу. Чавкнул камин. Ревнивый пылесборник проснулся и проковылял с кровати, вскочив на диванную спинку. Под его настойчивое урчание Кроули целовал Азирафаэля, пока тот не столкнул назойливого зрителя на пол. «Всегда», — думал он. — «Ты всегда можешь на меня положиться». Безумный, свихнувшийся город! Почему улицу нельзя пересекать там, где вздумается? Кроули мчался со всех ног к магазину Азирафаэля. Уже пять минут девятого. Опоздал, чтоб тебя! В первый же день! Лиха беда начало. Бросив на удачу пальто на вешалку (попал), он взлетел вверх по винтовой лестнице и ворвался в «класс». Вот они какие, выкормыши Азирафаэля. Сидят за партами-жердочками, уставившись в запыленные книжки, разве только в одинаковую форму не всунуты. Лощеные, прилизанные, откормленные. Сырье вертепной индустрии. — Доброе утро, класс! — и он поспешил плюхнуться в учительское кресло (даже тут уютно устроился, чертяка!), стараясь не смотреть на несговорчивые настенные часы. Те бессовестно напоминали о его опоздании. Мальчики стояли траурным караулом над душой и немо вопрошали. Некоторые лица были до боли знакомы. — Ах да, — хватился Кроули, — мистера Фэлла ближайшие дни не будет, я вместо него. Зовите меня… Просто сэр. — Хорошо, сэр. — И сядьте уже наконец. — Спасибо, сэр. На этом Кроули предпочел бы и закончить их плодотворный учебный день. Но Азирафаэль бдил за ним даже будучи лишь плодом его воображения. Кроули судорожно обшарил стол. Так, где же это чертово руководство… Нашлось. Вроде Азирафаэль говорил, что они прошли Декарта, Ньютона и кого-то там… — Что вы проходили на прошлом уроке? — до Кроули дошло, что ученики тоже могут что-то знать. С места встал субтильного вида прыщ, очевидно староста всей этой компании: — Мы с мистером Фэллом беседовали о кризисе религии в эпоху Просвещения и о недостатках концепции деизма. Мы как раз остановились на «Рассуждениях о методе» Декарта. «Черт возьми, у кого-то на это встает? Грёбаные извращенцы!» Кроули пролистал руководство до нужной закладки, где на потёртой странице было выделено: коллоквиум по темам «мышление как неотъемлемый атрибут существования в тезисах Парменида и Декарта», «доказал ли Декарт бытие Бога?» Минимальное время выступления — пять минут. — Ну-с, все подготовили выступления? — спросил Кроули в надежде услышать отрицательный ответ. — Да, сэр, — дружно гаркнул класс. Кроули хотел отдубасить тройку энтузиастов, тянувших руки. — Приступим… — и Кроули открыл табель «для оценок», в котором как таковых оценок и не было. Одни только пометки: «скучал», «оригинален», «списал и радуется». Он тоже хотел радоваться! А не слушать сухие диспуты этих доморощенных полиглотов. — В своих размышлениях Декарт словно не замечает, что случись помутнение рассудка… — Не возражаете, если я закурю? — оборвал второго оратора Кроули, и без промедления вытащил одну сигару. — Н-нет, сэр, — опешил ученик. — Знаете что, — Кроули шепелявил, потому как рот был занят более важным делом — сигара сама себя не раскурит, — а давайте обойдемся без этого «сэр». Отдает феодальным душком, ну, понимаете. Зовите меня Тони. Просто Тони. Ошарашенные юношеские физиономии приятно расплывались в сизой табачной дымке. — Таким образом, — упорствовал еще пай-мальчик, — нельзя сказать, что мы мыслим непрерывно, следовательно… — А не пойти ли нам проветриться? Я вам тут надымил, да и разве дело это: молодые джентльмены с утра сиднем дома? — Что, вот так? А как же занятия? — А кто сказал, что мы не будем заниматься? — парировал Кроули. Робкое сопротивление только подпитывало желание выкурить их отсюда, — Просто проведем их под открытым небом. Древние эллины делали так, а мы что? Вернемся к корням! — Но правилами четко запрещено… — Э-эх, — махнул рукой Кроули. Ева тоже талдычила «Правилами запрещено». Потом совсем по-другому запела. Костерила его скользким гадом, но в душе благодарила. Он-то знал. Неведение (а вовсе не змеи-искусители) — вот заклятый враг человечества. — Не хотите — дело ваше. Подумаешь, полетать над Лондоном на воздушном шаре — эка невидаль! Иллюзион Маскелина — кому оно надо? Фейерверки, боулинг, купание — будничная мишура. Сидим дальше и читаем чудесного несравненного Декарта. Через пять минут класс волшебным образом опустел. Семеро подростков в соломенных шляпах в сопровождении своего учителя выдвинулись из книжного магазинчика, чтобы вернуться в него уже глубоко за полночь. Дальнейшие три дня обучения прошли крайне продуктивно. Они изучали динамическое равновесие, играя в боулинг в Креморн-парке. Игра в бильярд подошла для второго закона Ньютона. Стрельбы из лука — для закона Гука. Биологию они проходили, катаясь на слоне в зоологическом саду Риджентс-парка. Не забыл Кроули и о культурной программе. Шли в ногу вниз по всей Говер-стрит за креольским «маршевым бэндом», покуда музыканты возмущали общественное спокойствие неслыханной какофонией корнета, кларнета и тромбона. За диковинную музыку Кроули заплатил аж дважды: один раз — музыкантам, а второй — подоспевшей полиции. Хоть Кроули и не был уверен, но и женский бокс был принят на «ура» — запретное зрелище прощало подпольному заведению и заплеванный пол и пышущую перегаром публику. Вишенкой на торте стала обещанная прогулка на воздушном шаре. Проклятый владелец шара едва не насадил гондолу на шпиль какой-то церквушки — хвала демоническому вмешательству, все обошлось. К концу «обучения» все без зазрения совести звали друг друга по имени и распевали непристойные песенки. Азирафаэль обрушился стихийным бедствием. Выпроводив мальчишек из класса — протрезветь — он уперся кулаками в стол и угрожающе навис над своим безоружным сменщиком. — Кроули, разве я о многом тебя просил? — Да не горячись. Все под контролем. Ты как раз прервал нас, когда мы обсуждали Монтескье! — Обсуждали. Конечно. Только Джон говорит, что вас днями не бывало на месте: приходите затемно, горланите на весь магазин и… — Иуда! — буркнул Кроули. — Ну решил дать им нюхнуть вольной жизни! — Я тебе нюхну. Так, чтоб до посинения, — Азирафаэль перешел в наступление, огибая стол. — Сколько трудов, чтоб они не прельщались мелочными забавами! И за три дня все псу под хвост. — Эй! Мы время впустую не тратили. Где еще изучать механику, как не в бильярдной? А еще диффузию газов в воздушном шаре наблюдали… И про шоу Маскелина объясню: он не дурен, этот Маскелин, не шарлатан-кудесник, в конце он объясняет секрет каждого фокуса. Ну, там, как отрезанная голова говорила и … Ангел, ты чего? Зачем тебе эта указка? — Хочешь, я тоже фокус покажу? — спросил Азирафаэль, поглаживая тупой кончик указки. — Заставлю ее исчезнуть! — Не уверен, — Кроули стал пятиться к окну, готовому превратиться в эвакуационный выход. — Ну что ты, тебе понравится. После такого твой Маскелин лопнет от зависти. Кроули на всякий случай продолжал пятиться, опасаясь подставлять Азирафаэлю самую уязвимую часть тела — мало ли что тот удумал! Но отступать в итоге стало некуда, зад уперся в край подоконника, и Азирафаэль тут же с легким смешком усадил его, словно мягкую игрушку на полку. — Значит, Монтескье? — Азирафаэль покрутил указку между пальцев, а затем провел наконечником по бедру. — И что есть свобода по Монтескье? — Это опрос на оценку? — Очень может быть. Кроули щелкнул языком: — И что я получу, если учитель будет доволен? Азирафаэль замолчал, обдумывая ответ. — А что ты хочешь? — с подозрением спросил он после недолгой паузы. — Хм. Разыграем наши развлечения? — Кроули, — В голосе появился укор. — Мне нравится это точно так же, как и тебе. Не надо ничего разыгрывать. — В неожиданном месте. Возможно, на людях? — Ты хочешь возмутить общественность? — Я же демон, — Кроули резко перехватил указку и прижал тупой кончик к мягкому подбородку Азирафаэля. — Моя работа сеять смуту. А тут я совмещу приятное с полезным. — Хм, — Азирафаэль не обратил на указку внимания. — А если выиграю я, ты прочитаешь со мной несколько книг?.. — Несколько, — Кроули скривил губы. — Какая скука, ангел. — Мне нравится, когда ты делишься со мной впечатлениями, — сказал Азирафаэль невозмутимо. — Что ж. Блиц-опрос на свободную тему? Кто первый не знает ответа, тот проиграет? — Согласен. — Я же могу уповать на твою честность?.. Не как тогда! В Глобусе. — Ес-с-стественно! Ответив про дурацкую свободу Монтескье, Кроули на миг почувствовал вкус победы. В конце концов он угодил в гущу событий французской революции и знал, откуда росли ноги у Декларации прав человека и гражданина. Но что спросить столь одаренного эрудита, который только и делает, что штудирует книги?.. Азирафаэль приподнял брови, ожидая встречного вопроса: — Что удалось спасти, в первую очередь, благодаря врачам и католикам? — Хитер! Кроули облизнулся. Проиграй! ПРОИГРАЙ! Обставить Азирафаэля было бы уже драгоценным призом. Хотя тот очаровательно покраснел бы от долгого поцелуя в Сент-Джеймском парке при возмущенных охах публики. Но это приятный бонус. Наверняка он позволил бы себя поцеловать и без всяких споров. Просто Азирафаэль так не любит бегать… а убегать бы пришлось. Кроули заерзал от нетерпения. — Латынь, дорогой? И рухнули надежды легкой победы! Все не могло быть так просто. — Когда войну выиграла всего одна лошадь? — Когда деревянная лошадка въехала в Трою, — Кроули снова капризно ткнул указкой. — Кто основал государство, которого никогда не было?.. Это была долгая борьба. Долгая и занудная. Азирафаэль не желал сдаваться и, как оказывается, был не только книжным червем — коллекционером фактов. У него чудесно работала логика: он с легкостью находил ответы даже на самые каверзные вопросы! Игра приносила ему удовольствие! Кровопийца! После встречного града вопросов, о некоторые из которых Кроули едва не набил шишки, он понял, что пора закругляться. Раз Азирафаэля не обыграть своими мозгами, он зайдет с другой стороны. — Кто поднимается в гору на четырех ногах, а спускается на трех? — Что, прости? — Азирафаэль нахмурился. — Мне повторить? — Ты перепутал. Сфинкс спросил у Эдипа… — Ничего я не перепутал, — перебил Кроули. — Это не по Софоклу [2]. Азирафаэль впервые растерянно моргнул. — Я… — он замешкал, грузно облокотившись рядом на подоконник. — Дай мне минутку. Минута прошла. Затем вторая. Третья. На десятой Азирафаэль мучительно тер подбородок и бормотал под нос различные варианты: один краше другого. Кроули довольно улыбался. — Я… не знаю. — Как приятно слышать, — Кроули соскользнул с подоконника и танцующей походкой направился к лестнице. — Пошли уже обедать. Расскажешь, как дела у парнишки. Азирафаэль нагнал, когда он спускался с последней ступеньки. — Так какой правильный ответ?! — Без понятия.***
Обычный вечер в клубе «Искусный рыболов». Вернее, ничего обычного уже не было. — Ваш чертов «благоверный» заполонил собой весь клуб. Он повсюду! — сетовал Оливер, опрокидывая в себя очередной стакан полюбившейся Колы, — Помяните мое слово, он выдворит нас как сопляков и устроит здесь салун. — Вряд ли, — Азирафаэль отвечал отвлеченно, его занимало действо в танцевальном зале. Граммофон обкатывал свежую пластинку с бойкой, слегка диковатой мелодией. Правда, музыку заглушали хлопки Кроули (как будто кто-то попадает в твой ритм, конечно) и его резкие команды. Обозвав бальные танцы сухой уборкой, он решил переучить на какой-то сквэр-дэнс. Клиенты с брюшком отдувались, не отрывая платков от разгоряченных лбов, но мальчикам нравилось разъезжать на зыбких ручных тронах и виться вокруг кавалеров. Все как в жизни. И этой «жизнью» руководил Кроули. — О нет, они идут. — отвлекся Оливер, повернувшись к Азирафаэлю плечом. — Кто они? — Мистер Уайльд со своей очередной une aventure. Еще не хватало лицезреть уже трех самодуров в одном вольере. И, прогнав с лица брезгливую гримасу, Оливер пошел встречать новых гостей. Оскар сторонился танцев, как и любого импульсивного движения, потому его, как малое дитя, требовалось сопроводить до курительной комнаты — его естественной среды обитания. Милая привычка, позволявшая ему не бороться с Кроули за территорию. Спутник Оскара — очаровательное голубоглазое существо с пустым, словно окаменевшим, взглядом — уже был поводом для беспокойства. Тощее, в болтающимся как на пугале пиджаке, существо держалось не хуже принца какого-нибудь среднего княжества. Только принц может всунуть в руки Оливера шляпу с перчатками, будто обычному камердинеру. Впрочем, повода для беспокойства не было. Да, по прихоти Оскара молодой лорд Дуглас (от клички «Бози» Азирафаэля воротило) стал вхож в их клуб. Все равно судьбой ему отмерено немного: еще один мальчик Оскара, а меняет он их чаще цветка в бутоньерке. Но обязанности чинно раскланяться никто не отменял. И Азирафаэль направился к ним. В конце концов не стоит упускать шанс настроить Оскара написать что-нибудь библейское — так, будто к слову пришлось. — Ваша музыкальная трубка доведет культурный Лондон до агонии, — игривым тоном заметил Оскар, — Что ж, и в агонии есть своя поэзия. Правда, Бози? Порадуйте мистера Фэлла своим свежим шедевром? — Не сейчас, право, мне неудобно. — Конечно, натирать бронзовую статуэтку Гиацинта до золотого блеска — удобнее! — Не желаете присоединиться? — голосистой нимфой зазывал Альберт, обращаясь ко всем и сразу. Уайльд молча выбыл из этой игры, но не Дуглас. Азирафаэль будто предчувствовал, что стоит тому заговорить — быть беде. — Даже не знаю, что и сказать, — Дуглас смотрел одновременно на Альберта и в никуда. — Оскар так вас восхвалял, и я думал, что попаду на земной Олимп или Domus Aurea [3]— но это ваше мещанство вызывает тоску. — Бози, не при всех… — Оскар робко подергал разошедшегося Дугласа за манжет — он хоть осознает свое бессилие? — Нет, серьезно? Клуб «рыболовов»? Все эти чучела, доски почета, наградные кубки. А молодцов отлавливают на доках Уэппинга [4], угадал? Хотя чему я удивляюсь, я не в Оксфорде, привередничать не приходится. Уверен, от здешних мальчиков до сих пор еще несет рыбой. У Азирафаэля аж челюсти свело — до такой дерзости не опускался даже Оскар. А Альберт… нет, Альберт — не Чарли, за словом в карман не полезет… — Мещанство, говорите? — сказал Азирафаэль, поигрывая костяшками пальцев. — Отвечу, что все, над чем вы насмехались, все это — во все это мы вложили душу. Да, это не Оксфорд. Многие из нас заслужили звать его своей alma mater наравне с вами, но не всем так повезло с происхождением. — Не думал, что придется перед кем попало держать ответ за свое происхождение! — Все тот же надменный тон. Он что, удовольствие от этого испытывает? — Что за балаган? — Кроули оставил танцы и возник у плеча. — Из-за вас в зале музыки не слышно. — Простите, мне-то казалось, что балаган там, у вас! Дуглас, не зли демона! Он у меня порой придурковат, но может и сдачи дать. Поздно. Альберт, ябеда, уже все в двух словах растрепал Кроули. — Значит так, — сказал Кроули, избавляясь от лайковых перчаток, — оскорбляя клуб и эту чудесную молодежь, вы оскорбляете мистера Фэлла, стало быть, и меня лично. Принесите извинения, и расстанемся по-хорошему. — Извиняться перед хозяином притона?! Не смешите меня! — Ты сейчас у меня так рассмеешься, что легкие выхаркнешь, — прошипел Кроули. — Джентльмены, — Азирафаэль понял, что в воздухе попахивает скорым физическим насилием. — Давайте решим дело миром. Мистер Дуглас, вас никто не держит. Завтра получите назад ваш взнос, и мы больше не уви… — Нет, как я могу уйти? — перебил его Дуглас. — Мистер… — Кроули. — Мистер Кроули только что при свидетелях угрожал моей жизни. — Можно подумать, что эта жизнь стоит дороже сборника ваших частушек, — и Кроули сорвал аплодисменты от мальчиков. Дуглас явно их уколол, а Кроули… А Кроули просто болван! Напрасно Оскар пробовал оттащить ненаглядного «Бози» в тенистый уголок, где никто не помнет его «цветочек». Цветочек прочно закрепился и разбух от негодования. Кроули тоже не уходил — но его не отпускала горячая поддержка униженных Дугласом мальчиков. Или впрямь подраться втемяшилось в голову? — Я засужу вас, мистер Кроули! — трепетал цветочек. — Вы хоть знаете мою фамилию?! — Эврика! — втесался в перепалку лорд Генри. — У меня к вам блестящее предложение, джентльмены! Мистер Дуглас, ваш отец — сам маркиз Куинсбери, я правильно понимаю? — Я с охотой стер бы это досадное обстоятельство своей биографии. — поежился Дуглас. — И что? — Как что? Он не только ваш отец. Отец всего отечественного бокса! Джентльмены, это судьба! Проведем боксерский поединок! — Остановитесь! — взмолились одновременно Азирафаэль и Оливер. «Они же оба не умеют ни черта». Но кто их слушал? Зал для танцев живо преобразился в импровизированный ринг. На резонный вопрос «а этично ли половозрелому мужчине мутузить щуплого юнца?» Кроули отмахнулся: — В душе я всегда молод. Скинув дорогие парадные фраки и закатав рукава рубашек, противники походили на ощипанных гусей. Худосочных и некормленых. Хотя бы одна весовая категория. Оскар бежал с поля боя, сокрушенно уткнувшись в спинку кресла. Не хватает духу смотреть, как обдирают цветочек? Азирафаэль же сквозь пальцы наблюдал, как разгоряченный лорд Генри тараторит им элементарные правила, а противники неуклюже шнуруют кожаные перчатки. «Кроули, кого ты хочешь уложить этими ватрушками?..» Лорд Генри столкнул противников лбами, и поединок начался. А точно поединок? Потому что то, что вытворял Кроули, напоминало все тот же танец. Он припрыгивал, качался на носках, слегка наскакивал, вертелся корпусом, махал гикающей публике — в общем, делал все, только не бил. — Да вмажь ему уже! Хук правой, апперкот! В челюсть давай! — не выдержали мальчики. Кроули как белены объелся. Он что, думает загипнотизировать Дугласа? Будто надо — тот весь зажат, удар — промах, удар — промах. От Кроули — скользящий, даже робкий удар в плечо. В перчатки. Снова в плечо. «Ясно все с тобой. Не за расквашенной рожей Дугласа ты полез. Паяц мой малахольный». Весь взмокший, сдувающий неукротимую прядку со лба, Кроули все скакал и скакал, делая невинные тычки Дугласу под ребра. Дуглас закрыт. Кроули оттесняет к стенке. Дуглас закрыт. Кроули останавливается и машет всем рукой…. Дуглас раскрылся. Удар был такой мгновенный, что никто его не заметил. Зато павшего навзничь Кроули — все. Вот он, звонок-прыгунок, лежит ти-и-ихо, кровавые пузыри носом выдувает. Ну вот, новехонький платок с вензелем — все. К черту платок! Еще и об пол скулой стукнулся — невезучий! Кряхтишь? Только попробуй что-то сказать! Ничего, подлатаем, будешь как… «А что все встали-то?!» — Вон! — рявкнул Азирафаэль. Нет, зря инсценировал повелительный тон, звучит ужасно. Но эффект достигнут. Все испарились в соседний зал. Даже Оливер. Он и выпроводил, наверно. — Ан-н-н-нгел! Я умира-а-а-аю! Умира-а-а-аю! — Кроули схватился за сердце, как второсортная актриса, зачем-то вздернул ногу и издал эталонный стон больного. — Симулянтище, — у Азирафаэля отлегло. Скорее, размазав, чем вытерев, кровь никудышным платком, он устало погладил любимое лицо. — Сейчас поправлю. Призвав ангельскую силу, Азирафаэль направил ее в ладонь, чтобы вмиг укротить досадное кровотечение. Только вместо того, чтобы осушить кровавый ручеек, из ноздрей хлынуло с новой силой, а Кроули издал уже не бутафорский стон. Азирафаэль тут же отдернул руку. Густая темная кровь хлынула на начищенный паркет. — БОЛЬНО, — Кроули взвизгнул и резко сел, запрокидывая голову. — Иисусе, прости. — Азирафаэль создал свежую тряпицу. — Я не думал, что твое тело так отреагирует на благодать. После получасовой возни и кудахтанья друг над другом они с трудом остановили кровь человеческими средствами. Кроули угрюмо сидел на диване с заткнутыми корпией ноздрями и тер воспаленные веки. — Но я же все равно был неотразим, не так ли? — спросил он. Комочек корпии размяк и выпал из ноздри. Азирафаэль тут же воткнул новый. Кроули скорбно сгорбился. Азирафаэль без ответа утянул никудышного фанфарона к себе в объятия. На том и порешили.***
Солнце приятно нагревало соломенную шляпу, маячила рядом и блестела крыльями проныра-стрекоза. В лодке только они, и ни души вокруг. Смеясь, они кое-как насаживают вертлявых червей на крючки. Закинули удочки — и тут же забыв о них, мирно судачат о пушистости усов бордельных завсегдатаев. Победил граф Хамфри. Вдруг лодка качнулась, завалилась на правый борт, и они бултыхнулись в воду. Кроули было поплыл к Азирафаэлю, но прямо перед ним из воды показался гигантский сом. Губастый, с оплывшими глазами. Где-то он видел это рыло… «О ужас»! Это же Уайльд! — Ангел, держись! — отчаянно отплевываясь, Кроули забарахтал ногами что есть мочи — но толку-то? Вода будто взбилась в густой кисель. — Нам бы, нам бы, нам бы, нам бы всем на дно, Там бы, там бы, там бы, там бы пить вино, — шлепал губами сом, и Азирафаэль, предатель, возьми да сядь верхом на зловредную рыбу. Громкий шлепок по воде огромным весловидным плавником — и они скрылись в темном омуте вместе с удочкой. Кроули хотел нырнуть — и не мог, только беспомощно бил о воду руками, покуда из-под воды доносился звон колокольчика… Колокольчик на удочке? Азирафаэль погружался все глубже и глубже, а звон становился все громче, и громче… Дверной звонок заливался на всю квартиру. Кроули, ощущая себя не лучше воскрешенного из мертвых, сел в постели. Потянулся, хрустнув костями. Почесал зудящий правый бок. Потом левый. Потом… — ИДИ И ОТКРОЙ ЧЕРТОВУ ДВЕРЬ! — послышалось из соседней комнаты. Как назло, в доме никакой прислуги: служанка приходила не раньше девяти. Звонок никак не унимался. Путаясь в полах шлафрока, Кроули совершил марш-бросок к двери — лишь для того, чтоб послать визитера куда подальше и вернуться досыпать свой (хоть и испорченный сомом) сон. На пороге его ожидал, пожалуй, самый пушистый и самый белый ягненок на всем свете. Перевязанный розовой ленточкой этот оторванный кусочек облака блеял без остановки. «Вот еще подарочек! Весь ковер обгадит. Холодная месть в отместку за бакланов? Никакого чувства юмора, ангел! А вот и записка...» Аккуратная, с двойной каймой записка держалась на шее ягненка. Кроули принял ее у неразговорчивого почтальона, развернул и принялся читать любовно выведенное послание. «Ну что, попрыгунья, допрыгалась? Едва услышали, что прозябаешь в Лондоне — уже спешим увидеться лично. А пока скромный презент от нас обоих. Барашек-сюрприз! Погладь, и он покажет тебе фокус…» Кроули с опаской покосился на ягненка. Неуверенно потянулся рукой к его чубатой голове, но передумал. И тут случилось невероятное. — Погладь меня! — блеял ягненок и строил глазки. Кроули медлил. — Погладь, говорят, оглох что ли? Кроули прекрасно слышал, но не шевелил и пальцем. Ягненок все так же хлопал глуповатыми глазами, но затем ка-а-ак взревел забулдыжным голосом: — Сдрейфил, мудак! Но мы не оставим тебя в покое, сюрприз будет. В этот самый миг ягненок дрогнул всем телом, будто его током дернуло. А потом… а потом… С ягненка лоскутами стала сползать шкура. Он облетал, точно хлопковый куст, и ошметки шкуры шлепались на пол. Под конец на пороге квартиры стояла полностью освежеванная тушка. Стояла, блеяла гаснущим голосом, а когда лишившиеся ресниц веки моргнули, даже у Кроули по спине поползли мурашки. Он судорожно вернулся к записке: «Видел, да? Понравилось? Скоро испытаешь сам. И не вздумай дать деру: наш человек в Лондоне давно пасет вас. С любовью из Преисподней, Твои Боль и Смерть».