Эллин

      — Я готов был снести многое, но это! Это — последняя капля!       Азирафаэль отложил копию рукописи «Портрет Дориана Грея», подчеркивая карандашом редкие места, которые могут усмирить гнев Гавриила, и смерил осторожным взглядом рассвирепевшего Оливера. Раз тот ворвался без стука — дела совсем плохи. Чаша терпения, казавшаяся бездонной, вконец переполнилась, и эмоции бурным потоком хлынули наружу.       — Мой мальчик? — ласково спросил Азирафаэль, стараясь выплыть из опасного течения.       — Нет. Не пытайтесь! На меня это больше не подействует!       — Что случилось? — Рукопись перекочевала на стол. Едва ли этим вечером он к ней вернется.       — Мистер Кроули, — могильным тоном сказал Оливер.       — Этой новости уже год минул. Есть что-то поновее?..       Оливер не успел ответить на плохую иронию. С первого этажа раздался громкий клокочущий звук. То ли гусиный гогот, то ли хрюканье — это явно было живое существо. Или существа.       — Что?..       Мгновение спустя на лестнице послышались быстрые шаги, и вот уже Кроули возник в дверях с маячившим сзади Джоном. Кроули как ни в чем ни бывало стянул перчатки, а Джон, тяжело отдуваясь, внес в комнату накрытые грязными тряпками клетки и быстро вышел.       — Ангел, представляешь! Этот, — Кроули капризно кивнул на Оливера. — Не хотел меня пускать! Дожили! Порядочный джентльмен уже не может прийти в клуб с бакланами!       — С … бакланами? — Азирафаэль подошел к клеткам и приподнял краешки тряпок. Оттуда мигом высунулись длинные крючковатые клювы. Азирафаэль едва успел одернуть палец, пока тот не тяпнули.       — Очаровательные создания! Правда? — спросил Кроули, округлив брови.       — Теперь вы понимаете меня, мистер Фэлл? — воскликнул Оливер, но Азирафаэль даже ухом не повел. Он был слишком увлечен созерцанием уродливых длинношеих птиц, больше похожих на выходку таксидермиста.       — Давайте начистоту. — Кроули не скрывал раздражения в голосе. — По правилам клуба воспрещено лишь посещение с собаками! Про бакланов — ни слова! Что за произвол? У вас тут уважаемое заведение или какой-то второсортный притон?!       — Мистер Фэлл, примите меры! — капитулировал Оливер. — В противном случае я могу не сдержаться в выражениях.       — Да. Ступай-проверь, как там мальчики справляются! Подсобишь если что! — злорадно гаркнул Кроули сбегающему по ступеням Оливеру.       — Дорогой. Не груби моему мальчику.       — Я твой мальчик! — взъерепенился Кроули.       — Ты — клиент заведения. А за хамство у нас полагается штраф… Я уже молчу про бакланов.       Киса тоже оказала пернатым гостям холодный прием. Ладно Кроули — его присутствие она переносила по всем правилам хорошего тона. Бакланов же ждали боевая поза и распушенный пипидастром хвост. Излишнее любопытство чуть не стоило Кисе зрения. Даже находясь в клетке, туземные птицы дали достойный отпор длиннющими клювами. Киса отскочила на безопасное расстояние, костеря захватчиков грозным шипением.       — Что, оштрафуешь меня?! Или сразу перейдем к телесным наказаниям?       — Может, лучше объяснишь смысл этой выходки? — Азирафаэль устало взял разгневанную кошку на руки. Погладил, стараясь поскорее убрать рычащие нотки из ее мурчания.       — Вообще-то это подарок. Тебе. Нам!       — Я предпочитаю более… консервативные знаки внимания. Цветы, шоколад, книги. Шейные платки тоже подойдут.       — Ты не понял. Это крайне полезная в хозяйстве вещь. Чтоб ты знал, я долгое время думал: клиенты дарят клубу всякую всячину: чучела, картины, статуи. Чем я хуже? И тут меня осенило! Я был в Китае. Ты, наверное, помнишь. Там и прознал, что старожилы натаскали этих прелестных созданий ловить рыбу и приносить прямиком в лодку. В неприличных количествах! В общем! Дарю от чистого сердца. На сезонной рыбалке мы всем утрем нос!       — Какая… — Азирафаэль смаковал слово на языке. — щедрость. Джейн тебя выгнала, раз ты даришь их раньше срока?       — Нет, что ты. Просто попросила прогуляться. В пруд там выпустить…       — И куда мне их прикажешь девать?!       — Придумай. Прячешь же целый мужской бордель в центре Лондона. Вот увидишь — игра стоит свеч! Это же ЭКЗОТИКА. Ваши толстосумы обзавидуются. От восторга попадают! Будет визитная карточка клуба!       Азирафаэль зарылся носом в белый кошачий мех. Попытался взять себя в руки и придумать, как бы аккуратнее отбить у Кроули желание ехать на клубную рыбалку. Он мучительно выбирал между аргументами «дорогой, вообще-то там будет Гавриил» и «я всегда рыбачу в паре с Оливером. Это традиция». Но Кроули жужжал про рыбалку последние встречи, как по расписанию. Как будто его действительно интересовала рыба.       — Ты все-таки решительно собираешься с нами на озера? — спросил Азирафаэль, предвкушая свои мучения.       — Конечно. В прошлом году я задницу отбил, отвлекая от вас внимание, но в этом мне ничего не помешает. Как видишь, я подготовился! А еще я хочу посмотреть на этих молодцов в деле, — Кроули указал на клетки.       Птицы одобрительно заклокотали вновь.       — О, они согласны! Какая прелесть.       — Дорогой, — Азирафаэль подбирал слова, чтобы вызвать у Кроули отвращение к предстоящему мероприятию. — Рыбалка — скука смертная. Сборище, как ты выразился, толстосумов соревнуются в размерах рыбы. Что ты там забыл? Подумай, как Лондон протянет без Джека-попрыгунчика? К тому же едва ли тебе будет приятно прятаться от Гавриила. А он, не сомневайся, затычка в каждой бочке. По негласным правилам его нельзя выигрывать…       — И все равно я поеду, — сказал Кроули, не понимая, что ему лучше и безопаснее остаться в городе. — Лондон подождет, а Гавриил не знает меня в лицо. Для него я буду просто членом клуба. Ангел, я до смерти хочу поплавать с тобой на лодке. Там же есть лодки?       — Есть, но…       — Ты. Я. Лодка. Бакланы, — голос Кроули неожиданно стал грудным и бархатным. С подобными интонациями мальчики окучивали клиентов, но едва ли Кроули придется его окучивать. Азирафаэль попытался не рассмеяться. Кроули и бедрами вильнул, словно завлекающая в подворотню неуклюжая кокотка. И без того расхлябанная походка приобрела уж совсем возмутительное покачивание, точно у пассажира, сошедшего на берег после долгого круиза.       — Соблазняешь?       — Учусь! — Кроули вздернул нос, снял очки и, щелкнув дужками, убрал их в карман. — Быстро: от одного до десяти.       — Одиннадцать конечно.       — Врешь и не краснеешь! — сказал Кроули и засиял, ободренный похвалой.       Кроули шаг за шагом преодолевал смущение: невинные искушения уступили место соблазнению. Если раньше Кроули только вовлекал в сомнительные авантюры, пятнавшие нимб (нимб можно протереть, ничего страшного), то сейчас явно вознамерился вывести демоническое ремесло на новый уровень.       Хотя эти нелепые поползновения на телесную оболочку вызывали снисходительную улыбку, Азирафаэль не смел насмехаться и душить робкую инициативу. Он хотел только поощрять. Лишь бы Кроули его разок-другой поцеловал и приласкал.       — Мистер Фэлл, — в дверях возник ходячей nota bene Оливер. Очень кстати. Когда Кроули как раз положил руки на плечи и коснулся губ в целомудренном поцелуе, а бакланы соревновались в громкости гоготания. Та еще группа поддержки. — Уймите уже птиц. Их слышно с первого этажа, а из соседних комнат и подавно.       — Ох. Мой мальчик. Конечно. Сейчас что-нибудь придумаю.       — Тут и думать нечего, — огрызнулся Оливер и снова исчез. Кажется, он с охотой препоручил бы этих тварей заботам Стивена: тот утихомирил бы их надолго. Потому как знал: безмолвными, с хрустящей корочкой, покрытыми кисло-сладким сиропом, они бы понравились Азирафаэлю куда сильнее.       Ах, Оливер, как он посмел так приблизить этого смертного к себе? Пожалуй, стоит уделять бедняге больше внимания. За годы, проведенные вместе, он привык быть исключительным… «Сияющим». А тут такой поворот, стоило на горизонте забрезжить Кроули. Двум светилам тесно на одном небосклоне. А еще стоит уже устроить бакланов в ванной и сделать её звуконепроницаемой…       — «Мой мальчик». — зло передразнил Кроули, врываясь в мысли. — Хватит его так называть. У него есть имя. Фамилия!       Азирафаэль дёрнул бровью. Как невинное обращение к человеческому существу может всколыхнуть ревность в тысячелетнем демоне? Впрочем, там, где начинался Кроули, законы рационального мира переставали действовать.       — Дорогой. Лучше ты узнаешь это от меня: у меня очень давно вялотекущий роман, который в последнее время набирает обороты.       — С НИМ?! — тут же рявкнул Кроули. — За моей спиной?!       — Я же сказал «очень давно», Кроули. Не забивай голову глупостями и помоги мне перетащить клетки в ванную.       Кроули замолчал на долгое мгновение. Потом запыхтел, когда понял. Быстро и покладисто взяв одну из клеток, он унес ее с глаз долой, так и не устроив глупую выматывающую сцену.       Когда Кроули вернулся за второй клеткой, Азирафаэль думал, листая рукопись: «мне нужен не мальчик. Мальчиков у меня и так перебор, пускай некоторые и покрылись морщинами и отрастили бороды. Мне нужен партнер».       и это ты

***

      — Что-то с этими птицами не так?! Может, не успели акклиматизироваться? — ломал голову Кроули.       Азирафаэль лениво поправил шляпу и снова вернулся к изучению рукописи, с которой не расставался даже в лодке. Раз Кроули категорично отверг удобный спиннинг, то пусть сам ищет управу на птиц. Азирафаэль все равно не знал к ним подхода.       День клонился к вечеру, а их садок совсем поник от внутренней пустоты. Как назло Азирафаэль был утомлен и голоден. В отличие от четверки бакланов, самодовольно сушивших перышки на бортике лодки. То ли английские карпы вкуснее, то ли Кроули втюхали фальшивку — вот только проклятущие птицы сжирали весь улов, едва всплыв, и хохотали им в лицо. Кроули в припадке бессильной злобы спихивал халтурящих рыболовов веслом в воду, но ничего не менялось. Бакланы предпочли набить собственное брюхо, а не их садок. Они глотали рыбин одну за другой: давились, но глотали.       Лицезрея очередной акт их обжорства, Кроули наконец сказал:       — Что-то хорошее в этой ситуации тоже есть! Ты точно не посрамишь Гавриила своим триумфом.       — Есть разница между вежливой уступкой и позорным поражением, — не отвлекаясь от рукописи, ответил Азирафаэль.       — Ха, вот я и поймал тебя на слове, — улыбнулся Кроули, — И тебе не чужд азарт.       — Конечно. Водить за нос разом земную и небесную власть — поневоле сделаешься немного азартным. Но, кажется, небесной я проиграл. Не только в рыбалке.       — Что такое? Все из-за писанины Уайльда?       — Да не говори. Больше тянуть время не получится. Сегодня объясняться с Гавриилом, и что я ему скажу?       — Перестань, — поморщился Кроули, — Как будто ты не дурил ему голову с сотворения мира. Скорми ему любую банальность, и он проглотит.       Азирафаэль понимал: нельзя обманываться поверхностностью Гавриила. Сегодня он с легкой руки отдает им для промысла двенадцать акров озера, принимает в своем поместье Барри Хилл и удит рыбу бок о бок со старыми уранианцами. А завтра он же отправит несчастного подчиненного мыкаться по всем инстанциям с перспективой не вернуться на Землю вовсе. Скажет «не годишься ты, голубчик, для полевой работы», и поминай как звали. А на Земле столько незавершенных дел! Дом, Оливер, мальчики — кто о них позаботится? А Кроули?! За последнего Азирафаэль беспокоился больше всего. Если люди как-нибудь и проживут без его — ангельского — влияния, то Кроули… Кроули — это неопределенность, доведенная до константы.       Из-за поросшего чубатым липовым леском островка показалась лодка Оливера и Джейн. Последняя весело замахала платочком. Оливер без лишних приветствий вынул из ведра упитанного, точно поросенок, карпа, покрасовался и тут же снова взялся за спининг.       Джейн лучезарно улыбалась. Если Азирафаэль отказался от компании Оливера скрепя сердце, то муж отделался от жены воплем «нет, даже не рассчитывай на меня, я поеду с ангелом!» Теперь Джейн могла ликовать. Нерадивый муженек только пихал гогочущих бакланов, а Оливер развлекал ее всем: от шутливых рассказов до позволения снять рыбу с крючка. Отвергнутые и оскорбленные преподали им хороший урок. Что ж. Хоть кто-то плодотворно проводит время.       Справа раздался плеск. Азирафаэль обернулся. Они сами не заметили, как поравнялись с лодкой Оскара.       — А мы были на необитаемом острове! — хвастался Сирил, размахивая сачком. Правда их лодка была даже чересчур обитаема: в садке плескалась пойманная рыба. Вивиан довольствовался ловлей лягушек и пиявок под зорким оком Констанс — на берегу.       Оскар, наблюдая возню Кроули с бакланами, сказал:       — Чудесный выбор, Энджел. Насколько знаю, сам Карл I неровно дышал к ловле с бакланами. Порадуешь меня королевским уловом?       — Он даже не нищенский, — развел руками Азирафаэль.       — Рискну предположить, что мистер Кроули допустил некоторую оплошность.       — Да, я это исправлю, отплыв от вас подальше, — огрызнулся Кроули.       Оскар, не замечая дерзкого ответа, продолжал:       — Не думаете же вы, что бакланы добровольно поделятся с вами уловом? Увы, птицы, как и хваленая англиканская церковь, лишены порока щедрости. Оттого перед рыбалкой шеи этих прелестных созданий обычно перевязывают веревкой. Не совсем гуманный способ побороть их естественный эгоизм.       Кроули ударил себя по лбу.       — Ничего страшного, мы с Сирилом с радостью поделимся с вами. Все равно без необратимых последствий нам столько не съесть. Энджел, собирай-ка своих очаровательных уродцев и присоединяйся к чаю.       На этом Оскар налег на весла и скоро причалил к берегу. Кроули с кислой миной следил, как того поздравляли с уловом другие члены клуба.       — Сволочь! — яростно прошептал он, и едва Азирафаэль успел среагировать, как аспидно-черный хвост скользнул с борта лодки прямиком в озерный омут.       Азирафаэль вцепился в бортики, судорожно осматривая гладкую озёрную поверхность. Звать Кроули во все горло, как в туннеле, он не решился. Не хватало только, чтобы люди подумали, что он довел соседа по рыбалке до суицида.       Темнело. Сумерки, как клубничные сливки, разлились по небу. Над розовой гладью мошкара выткала золотистую кисею.       Заскрипели в уключинах весла. Высшее и не очень общество устремилось в особняк Гавриила — к ужину.       Оливер доставал последнюю на сегодня рыбину, как лодка, стоящая на якоре, опасно качнулась. Борт захлебнулся озерной водой. Заливистый женский смех, последние полчаса наполнявший округу, сменился визгом. Поток хвастовства — басистым воплем.       — Как это мелочно, Кроули, — пробормотал себе под нос Азирафаэль и ничего не стал делать.       Отвергнутые и оскорбленные, как мокрые щенята, беспомощно бултыхались в воде. Наконец щенята вспомнили, что тут не так уж глубоко, топить их никто не собирается, и неуклюже поплыли к берегу. Азирафаэль тактично отвернулся, когда мокрая парочка выбралась на берег. В этот же момент чёрная змеиная морда показалась над поверхностью, волоча в зубах трепыхающуюся щуку. Бакланы, не признавшие своего прежнего хозяина, сиганули врассыпную в воду.       — Сам поймал? — спросил Азирафаэль, когда Кроули вполз в лодку, сплюнув рыбину на ее дно.       Змея окинула немигающим (презрительным?) взглядом и снова бултыхнулась в воду.       — Вообще-то тебе необязательно тащить всю живность из озера к нам в лодку, — заметил Азирафаэль на десятой по счёту рыбе.       Змея повела головой, ощерила пасть, зашипела. Азирафаэль с ловкостью заправского укротителя протянул руку, погладив покачивающуюся треугольную морду. И без дудочки управился.       — Дорогой, это же просто человеческое развлечение. Не принимай все так близко к сердцу.       Обратная метаморфоза завораживала. Азирафаэль уже видел её там, на Эдемской стене: чёрная чешуя светлела, становилась мягче. Рыжие волосы медными кольцами легли на тонкую спину, и вот уже Кроули, морщась, руками вцепился в бортик лодки, чтобы не рухнуть, потеряв равновесие. А раньше с такой важностью крылья распушал, пропажей меча пытался уколоть… Когда последняя чешуйка растаяла на загорелом лице, Кроули с самодовольным видом вытащил из садка блестящего, точно вываленного в масле, линя:       — Ну разве не красавец? Готов поспорить, мы всем нос утерли. Будут знать, как смеяться над моими бакланами.       — Твои бакланы сейчас прикончат весь улов.       Далее последовала небольшая сценка борьбы вперемешку с ругательствами, из которой Кроули вышел, пусть и поклеванным, но победителем. Доверху полный садок в его ногах был под надежной охраной. Табаня веслом, Азирафаэль неспешно направил лодку к берегу.       — Я смотрю, ты не очень рад? — лез в сокровенное Кроули.       — Почему? Все чудесно. Превосходно.       — Но…       — Никакой улов не заставит Гавриила забыть о моем фиаско. Потребуется чудо, похлеще чем с насыщением пяти тысяч голодающих двумя рыбинами.       — Генисаретское озеро, кажется?       Азирафаэль кивнул.       — Давай… напугаем твоего Оскара и заставим отозвать рукопись? Твоему же Гавриилу результат сам нужен: нет романа — нет проблем. Хочешь, я и Гавриила напугаю? Наловчился, сам знаешь как.       — Кроули, прошу, помолчи. Не до твоих выходок сейчас.       Вдруг из-под ног донесся сиплый голос. Забытый на днище линь захлопал пастью, изъясняясь на чистом английском: «Слушай Кроули, Кроули дело говорит. Слушай!»       Азирафаэль с испугу махнул веслом и едва не прибил им Кроули. Чуть погодя пожелал прибить намеренно. Но только покачал головой, отпустив:        — Только, пожалуйста, не вытворяй такое за столом.       Азирафаэль ненавидел званые ужины Гавриила. Конечно, то была не вина его повара, тот был на высоте. Просто милостивые аристократы, а также мальчики, утомленные часами вынужденного молчания, вечером пускались во все тяжкие. Особенно лорд Олбани — майор в отставке, оставивший на службе вместе с мундиром и свое чувство юмора.       Чего стоило его изречение в памятный сезон 1886 года: «Есть только три непостижимых вещи: любовь, загробная жизнь и истинная длина члена». Тем вечером Гавриил сумрачно ковырял свой буйабес весь оставшийся ужин.       Впрочем, в этот раз на страже благопристойности стоял не он один. Джейн (наспех сменившая туалет) и Констанс, сидящие по правую руку от своих мужей, заморозили разговоры на некоторое время. Мужчины бахвалились разве что размерами пойманных рыбин.       Оскар развлекал Гавриила своей теорией сценического костюма.       «Оскар-Оскар, это мило, но меня уже не спасет».       Косые недружелюбные взгляды Гавриила вырисовывали нерадужные перспективы. Даже ворчание Оливера не могло отвлечь Азирафаэля от тяжелых дум. А тот рвал и метал:       — Смейтесь-смейтесь, мистер Фэлл, но опрокинуть лодку под силу только исполинскому существу. Да, озеро слишком мало. Но вопреки законам логики скажу: здесь завелся огромный сом! И провалиться мне в Геенну, если его усатая морда не украсит каминную полку клуба к концу сезона!       «Провалишься, друг мой, как и я».       Мучительный (и очень вкусный) ужин подошел к концу. Констанс удалилась под предлогом уложить детей, за ней потянулась Джейн с Кроули, члены клуба и мальчики, а Оскар только воспрял духом. Пока все расходились по близлежащим коттеджам, он продолжал тратить время и вино Гавриила. Не помогал даже услужливый лакей, как заведенный появлявшийся в дверях с фразой: «Не прикажете ли убрать со стола, сэр?» Час объяснения переносился на неопределенный срок.       Стрелки уже было сомкнулись на одиннадцати вечера, как лакей вместо дежурной фразы поднес Гавриилу запечатанный конверт.       — А я боялся, что анонимные письма вышли из моды! — нисколько не смутился Оскар, — Телефон и телеграф убивают всякую интригу.       — И все же я вынужден раскланяться с вами.       — О, вы могли не утруждать себя условностями, — облобызав напоследок края бокала, Оскар поднялся из-за стола, — Как говорила моя мать, если гости вам докучают, говорите это им в лоб. Потом эти же изгнанники становились завсегдатаями ее салона. Мистер Фэлл, не составите мне компанию в изгнании?       Азирафаэль опешил. Битых два часа он мысленно комкал защитную речь, подыскивая тезисам «творчество — область темная, а значит, непостижимая», «литература искала границу добра и зла, но заблудилась» — подобающие богословские (и житейские) аргументы. Голова напоминала паровой котел на грани взрыва: Азирафаль с отвращением слышал глухой пульс в ушах. И тут Оскар, этот навлекший на его голову столько бед Оскар, снова смешивает все карты!       Однако на его вопрошающий взгляд Гавриил только слабо указал затылком на дверь. Глазами он был всецело в таинственной записке, а кустистые брови не желали выдавать мысли своего хозяина.       Всю дорогу до своего коттеджа (который он ради благообразия делил с Оливером), Азирафаэль душил словоохотливость Оскара односложными ответами. Не тронули его и воспеваемые Оскаром стихи Джона Грея. Хвала Небесам, Оскар внял голосу разума (и его мольбам) и не потащил любовника на семейный отдых. И все же Джон Грей с его посредственными стихами незримо был рядом. Дразнил своей фамилией на переплете рукописи, к созданию которой не имел малейшего отношения. Но разве Оскара волнует такая банальность, как справедливость? Внезапно Азирафаэль осознал, что этот алчный до славы (даже дурной), бравирующий своим апломбом смертный начал его угнетать. Да, найдутся те, кто вступятся за него как за «распустившийся бутон талантов». Прекрасный цветок — что же в нем может быть дурного? Но разве лотос, например, не душит своим прекрасным шлейфом целые реки и озера?       Уже в коттедже он попытался разделить трофеи с Оливером, хотя честнее это было бы называть примирением с потерпевшим. Но Оливер наотрез отказался от унизительного перемирия, готовясь к новой битве: Азирафаэль так и оставил его, проверяющим несметное количество снастей на исправность.       С Божьей помощью уняв окаянных птиц, сам полный тревог и сомнений Азирафаэль погрузился в беспокойную дремоту.       Следующее утро было порадовало предвестниками дождя, но по закону подлости к полудню распогодилось, и уважаемые рыболовы потянулись к озерам.       В гордом одиночестве Азирафаэль спустился к главному озеру, нагруженный двумя клетями с бакланами. Увы, совет Оскара оказался бесполезен: бакланы не давали толком прикоснуться к себе, не то что накинуть на свои шеи петлю. Бросив это занятие, Азирафаэль стал отвязывать свою лодку, как вдруг он услышал за спиной до боли знакомое клокотание.       — На корм Кисе пущу… — буркнул Азирафаэль, поворачиваясь, и… замер.       Зрелище ласкающего бакланов Гавриила — не для слабонервных. Обычно стервозные, неугомонные птицы млели от банальных почесываний по голове. Отсюда и клокотание.       — Почему сразу не показал? — спросил Гавриил, непринужденно улыбаясь, — Восхитительные создания!       — Жаль, что рыбачат посредственно, — только и выдавил из себя Азирафаэль.       — Простим им это: они ведь еще так молоды. Не переоценивай свои силы, и все получится, — Азирафаэль поежился, настолько в словах Гавриила сквозила отеческая интонация, — Этот Уайльд ведь тоже так молод, полон ребячества. Не твоя вина, что ему пока легче поддаться искушению, чем благословению.       У Азирафаэля сперло дыхание. Не весть откуда свалившееся счастье казалось слишком эфемерным:       — Не поймите неправильно, вчера вечером…       — Вчера вечером для меня все прояснилось.       — Записка? Это она все прояснила?       — Я не уполномочен раскрывать тебе переписку, скажу только: укажешь в отчете обстоятельства непреодолимой силы. Ни словом больше. В канцелярии поймут.       «Он… он снимает с меня всю ответственность?»       — Но будут ли какие-либо дальнейшие инструкции, чтобы… непреодолимая сила снова не взяла верх?       — Сложно сказать сразу… — замялся Гавриил, — Попытайся перенаправить его кипучую натуру на театральные подмостки. Пусть напишет пьесу-другую с библейским сюжетом — внимание будет обеспечено. Романист из него сомнительный, но как драматург — из него может выйти толк. Вчера мы с ним мило беседовали о роли сценического костюма в постановке.       Азирафаэль не смог сдержаться и с шумом выдохнул.       — Конечно, приступим сразу по возвращении в Лондон!       Гавриил удовлетворенно кивнул и повернул к мосткам, с которых обыкновенно рыбачил.       Успокоившись, Азирафаэль взялся воевать с бакланами, не желавшими работать.       — И все же покайся, Азирафаэль! — грозным голосом окликнули его.       — Как? В чем? — вздрогнул Азирафаэль.       «Никак призовет к ответу за подпольный бордель. Ясное дело, давно догадывался, а теперь поставил вопрос ребром».       — Где ты раздобыл этих чудесных птиц? — без тени двусмысленности спросил Гавриил.       — Честно — не знаю. Подарок одного из членов клуба, и притом довольно обременительный в содержании.       Гавриил потер подбородок вопреки моде начисто выбритый:       — Да, лишние помехи в выполнении промысла Божьего нам ни к чему… Кажется, я бы мог избавить тебя от этого бремени, что на это скажешь?       — С превеликим удовольствием! — выпалил Азирафаэль, только потом спохватившись, что нарушил все мыслимые правила этикета.       Но это ничего не изменило. Одним рукопожатием Азирафаэль сбросил с себя и бремя соавторства скандального романа, и не менее скандалящих птиц.       Но интрига никуда не делась. Теперь, когда главная опасность была позади, можно было полностью отдаться гнетущим думам «а кто же автор записки, и что в ней»? Хотя круг подозреваемых был слишком узок даже для романов Конан Дойла.       Он спросил Кроули, маячившего кариатидой у самого носа лодки:       — Признавайся, это твоих рук дело!       — Вообще не понимаю, о чем ты, — хмыкнул Кроули, кое-как забрасывая спиннинг. Как будто и не было получасового рассказа об утренней встрече с Гавриилом! — В следующий раз возьму перемет. Динамит твой точно не одобрит.       — Записка. Я же не настолько наивен.       — Боюсь, ты наивен, как незавтракавшая Ева. Сам подумай, будь это я — стал бы я марать бумагу? Чревовещающая рыба — это куда ни шло, но записка — пффф.        Азирафаэль долго вглядывался в непроницаемые темные стеклышки, прежде чем расплылся во влюбленной улыбке.       — Мой рыцарь, — мурлыкнул он, поражаясь собственным интонациям.       — Не выдумывай себе то, чего нет! — Кроули мгновенно дернулся, словно банальная истина до сих пор обжигала его.       — Конечно, — согласился Азирафаэль. К чему им слова?.. — Давай я покажу, как правильно забрасывать спиннинг?       — Только потому что Я РЕШИЛ посмотреть!       — Естественно, — Азирафаэль важно кивнул. — Ты и так все умеешь.       — ДА.       — Да.       Он не смел спорить.