Путь саморазрушения/The Shattering

Держать собственные эмоции под контролем во время доклада Совету о произошедшем оказалось намного труднее; Асока тщательно подбирала едва ли не каждое слово, чтобы у Энакина потом не возникло серьезных неприятностей, но стоило ей только сообщить о смерти сенатора Амидалы, как сразу же возникло такое неприятное чувство, что Совет без особого труда уже раскрыл всю правду, которую она старательно умалчивала между строк. Но, к их чести, из нее не стали выпытывать все оставшиеся подробности и позволили вернуться в палату к Энакину в медкорпусе. Возможно, Совет не очень-то и поверил ее отчету всего лишь из-за того факта, что поначалу Асока так отчаянно пыталась отсрочить атаку отряда генерала Кеноби на миссии, а потом потребовала у него же примчаться с медицинской помощью как можно скорее. В тот момент ею овладел неподдельный ужас, и она просто поддалась панике, очень надеясь, что впоследствии не пожалеет о своем решении. Оби-Ван настоял перед Советом на временном продолжении ее обучения, пока Скайуокер не поправится, но у нее так и не получалось ни на чем сосредоточиться. Энакин до сих пор не очнулся, хотя храмовые целители привели его физическое состояние в норму практически за одну ночь. Лично Асоке не сообщали о его состоянии, но она не раз слышала, как целители докладывали об этом Оби-Вану и Йоде. Они считали, что из-за перенесенных травм его сознание каким-то образом оказалось заперто внутри самого себя, и целители упорно пытались вызволить его разум на свободу, но прогресс был невероятно медленным. Асока целительницей не была, да и не осмелилась бы высказать свои предположения, но она уж точно знала истинную причину. И поклялась самой себе, что ни одна живая душа на всем свете об этом не узнает. Энакин не хотел просыпаться. Она снова и снова чувствовала это каждый раз, когда находилась с ним рядом. Каждый раз, когда сжимала его ладони, переплетаясь с ним пальцами в поисках необходимого утешения и надеясь таким образом утешить и его. Она чувствовала его отрешенность каждый раз, когда засыпала, оперевшись на край койки и продолжая сидеть на холодном полу, или когда засыпала в неудобном кресле рядом. И даже в кошмарах, что посещали ее изо дня в день, она чувствовала все то же самое. Он не хотел просыпаться, потому что потеря Падме разрушила его целиком и до основания, он просто не хотел без нее жить. Не раз Асока испытывала сильнейшее желание просто встряхнуть его изо всех сил и крикнуть: «А как же я?!» Да, Энакин любил Падме, но разве собственная ученица, их теплые отношения и доверие друг к другу не стоили того? Разве ради нее не стоило жить? А ради Рекса и 501-го? Они разве того не заслуживали? Или канцлер, в конце концов? Оби-Ван и все остальные? Иногда она даже задавалась вопросом, а не лучше ли было оставить Энакина в том здании, забыть на мгновение о привязанности, поступить как настоящий джедай и выполнить миссию, несмотря ни на что… а затем одна лишь мысль обречь учителя на верную смерть вызывала у нее приступ невыносимой тошноты и отвращения к самой себе. Так что да, возможно, подсознательно она понимала причину его нежелания просыпаться. Если бы с ней случилось нечто подобное, если бы ей довелось видеть смерть Энакина собственными глазами, она поступила бы точно так же. Но даже с полным пониманием легче ей не становилось, и где-то внутри по-прежнему горела невыносимой болью глубокая рана. Энакин словно не хотел о ней вспоминать, может, даже не считал того достойной, продолжая страдать запертым в собственном сознании. Асока проводила каждое свободное мгновение рядом с его кроватью, в то время как целители настойчиво прогоняли ее из палаты. Даже Оби-Ван пытался вытащить ее оттуда, чтобы заставить выполнять с ним различные задания и вернуться в привычное военное русло. Но спустя несколько недель сдался и он. Совет бесконечно читал ей лекции об излишней привязанности к Энакину, о невыполнении долга джедая и о многом-многом другом. Также ее неоднократно наказывали, чтобы чем-то занять все свободное время и чтобы у нее совсем не оставалось его на посещение медкорпуса. Но Асока все равно возвращалась, всегда возвращалась. Ей уже было по большей части все равно, какое еще наказание придумает Совет и во что это выльется в будущем, она просто не могла оставить Энакина одного, не могла не думать о нем. Так что в основном она все время находилась в корпусе целителей, если не считать самый минимум учебы, рутинной работы и вынужденных тренировок. С наступлением ночи Асока делала вид, что направляется в свою комнату, а потом незаметно кралась обратно в палату учителя. Когда доктор Нема заканчивала свой рабочий день и наконец уходила, она брала Энакина за руку, мягко касаясь ладонями, и шепотом разговаривала с ним обо всем на свете. Иногда тихо плакала, умоляя вернуться. Иной раз просто пыталась зачем-то убедить учителя, что с ней все так же хорошо, что она не забрасывает тренировки, и увлеченно рассказывала о своих успехах. Иногда же просто сидела в тишине, качаясь из стороны в сторону и стараясь избегать любой мысли о том, что Энакин, возможно, уже никогда не вернется. В подобные мгновения на душе становилось слишком тяжело, слишком невыносимо и так больно, что в какой-то момент она просто не выдерживала и забиралась к нему в постель, в отчаянии обнимала его за плечи и как можно крепче прижимала к себе. Такое проявление привязанности совершенно не соответствовало поведению джедая и уж тем более не разрешалось, но спустя столько времени ей стало абсолютно безразлично на эти глупые правила. Она просто хотела, чтобы учитель вернулся. Оби-Ван прилагал все усилия, но ей так не хватало Энакина. Она скучала по его терпению, его пониманию, его мягкому голосу, его неизменному доверию и искреннему желанию научить свою ученицу всему, что знал сам. Она скучала по их долгим разговорам поздними вечерами, скучала по их совместным медитациям, их слаженной работе в уютной тишине и неизменным попыткам как-то улучшить, отремонтировать или даже придумать какой-то новый механизм. Она скучала по его улыбке, его глуповатому смеху, дерзкой ухмылке, его шуткам, смелым затеям. Она скучала даже по такому привычному отпечатку боли, навечно застывшему где-то в глубине его души, от которого так сильно она хотела его избавить. Но даже если Энакин проснется, Асока больше всего боялась, что ему потребуется слишком много времени, чтобы вернуться в привычное состояние. Если он вообще вернется. И хотя Оби-Ван, наверное, был первым в числе тех, кто пытался вытащить ее из медкорпуса, она чувствовала его собственное горе. Он тоже скучал по Энакину, никому не признаваясь в своей привязанности, не произнося этих слов вслух. Но Асока чувствовала. Может быть, Кеноби так настойчиво пытался разделить ее с Энакином лишь затем, чтобы облегчить свою боль. Но время шло, и груз на их плечах становился все тяжелее и тяжелее. Даже Оби-Ван начал терять надежду на то, что однажды Энакин очнется. Рекс иногда заходил проведать своего генерала, но 501-й был отдан под командование другого джедая. Клонам не разрешалось посещать палаты целителей, да и вряд ли кто-то из них вообще имел такое желание. Бойцы неоднократно говорили, что скучают по генералу и самой Асоке, но ничто из сказанного уже не могло поднять ее моральный дух.

***

Прошедший месяц был полон разбитых надежд и прежних тревог. В очередной раз притворившись, что идет спать, Асока прокралась обратно в медкорпус через узкую вентиляцию, и когда она уже собиралась выскользнуть наружу, то едва успела остановиться, услышав чьи-то голоса. Мастер Йода, Кеноби и Винду разговаривали с доктором, обсуждая состояние Энакина и что с ним следует делать. Асока лишь зажала рот рукой, чтобы не выдать своего присутствия. Доктор Нема была убеждена, что без экстремального метода лечения Энакин вообще не очнется, так как его состояние продолжает только ухудшаться и все жизненные процессы в теле постепенно угасают. Никто не знал почему. Все травмы были идеально вылечены, даже дым не причинил особого вреда легким и никоим образом не сказался на общем состоянии. Сканирование мозга не показало никаких отклонений, но Энакин продолжал просто медленно умирать. Даже не так: доктор Нема предположила, что умирает он из-за того, что собственное существование для него полностью себя исчерпало, и только лишь тело все еще удерживало его на этом свете. Асока клялась, что никому не расскажет его тайны, но если эта тайна способна спасти учителю жизнь, стоит ли рискнуть? Конечно, целители тоже могли почувствовать нежелание Энакина просыпаться, пусть и не знали истинной причины. Тогрута дождалась, пока они уйдут, все еще разговаривая, и несколько раз глубоко вдохнула, прежде чем выскользнуть из вентиляционного отверстия, чтобы продолжить свое дежурство рядом с Энакином. Но на этот раз ей так и не удалось устроиться поудобнее в жестком кресле, и в конце концов она просто забралась к нему в постель и крепко его обняла. — Энакин, — начала шептать Асока, как и каждую ночь, проведенную рядом с ним. — Я знаю, что тебе слишком больно от потери. Я знаю, что ты теряешь волю к жизни, но… — она поперхнулась и попыталась проглотить жгучие слезы. — Ты нужен мне, — выдохнула она. — Я знаю, что мне далеко до Падме, знаю, что никогда не смогу ее заменить, но я тебя тоже люблю. Я знаю, что ты никогда не увидишь во мне того же утешения и никогда не будешь заботиться обо мне так же, как и о ней, но я обещаю заботиться о тебе. Что бы ни случилось, ты никогда не останешься одинок. Ты же знаешь, что Падме хотела бы видеть тебя на поле боя, как ты вновь сражаешься за правду, за все, во что она сама верила. Пожалуйста, только не сдавайся. Прошу, вернись. Вернись ко мне. Она снова тихо заплакала, прежде чем успокоиться и тихо заснуть с ним в обнимку. Проснулась Асока через несколько часов от того, что кто-то положил руку ей на плечо. — Попрощайся с ним, Асока, — это был магистр Кеноби. Она широко раскрыла глаза, ощутив легкий приступ паники, и приподняла руку, чтобы коснуться груди Энакина. Неужели учитель умер, пока она спала? Лишь спустя какое-то время тогрута поняла, что он, к счастью, все еще дышит. — Что вы хотите с ним сделать? — с трудом произнесла Асока, не в силах отпустить от себя Энакина и оставить его одного. — Так будет лучше, — коротко произнес Кеноби, уже не обращая внимания ни на ее мольбы, ни на отчаянное желание отстаивать Энакина до последнего. — Я знаю, тебе тяжело смириться, но и оставлять его в таком состоянии — жестоко. Ты же знаешь, что он медленно умирает? — Но так нельзя! Не забирайте его у меня! — взмолилась Асока. Джедаям не позволялось показывать собственные эмоции, тем более вот так, перед магистром из самого Совета, но одна лишь мысль, что они собираются убить Энакина, настолько глубоко ее поразила, что не осталось никаких сил сдерживаться. — Асока, — строгим тоном произнес Оби-Ван. — Пришло время отпустить свою привязанность. Я уже сообщил Совету, что продолжу твое обучение. Я понимаю, как тебе сейчас тяжело, но надо попрощаться с ним. — Нет. Никогда! — выплюнула она, свирепо посмотрев на магистра. — Он еще жив, и я никому не позволю его убить! — Падаван Тано, — попытался применить все свое убеждение Оби-Ван, хватая ее за руку. Асока вырвалась и неожиданно даже для самой себя зарычала, высвобождая так давно сдерживаемые эмоции откуда-то из глубины души, высвобождая все неподконтрольные инстинкты на поверхность. И если раньше она бы просто отступила, смущенная собственным поведением, то теперь, защищая Энакина от неминуемой смерти, она знала, что не имеет никакого права сдаваться, какое бы строгое наказание ее ни ждало впоследствии. — Послушай, дитя… — начал было Оби-Ван, но быстро замолчал, когда Асока на него оскалилась. — Ты так легко готов отказаться от Энакина, как и все остальные, — резко сказала она. — Вам всем на него плевать, вы даже не хотите знать, что с ним случилось. Никого из Совета не волнует, почему он страдает, никто не видит его боль. Ничего удивительного, что он не хочет просыпаться, ведь все, что тогда его ждет, — это бесконечная лекция! — Неправда, еще как волнует, — упрямо возразил Оби-Ван. — И Совет собирается его убить только потому, что уже списал со счетов! — Причина не в этом, дитя… — Я уже не ребенок! — зло выплюнула она, чувствуя растущий внутри гнев. — Почему вы все обращаетесь со мной как с маленькой? Энакин особенный. Он не такой, как остальные, и в этом вообще нет ничего плохого! Если Избранный должен во всем быть примерным джедаем, то почему Сила выбрала именно его? Могла бы ведь выбрать любого из вас! Но Избранным стал именно Энакин. Он отличается от вас, он делает все по-своему, потому что умеет думать, не то, что вы. И Совет полагает, что способен подчинить его своей воле? Заглушить в нем ростки независимости? Конечно, если бесконечно читать ему нотации и постоянно ругать, однажды он тоже станет таким же скучным и бесполезным, как и все джедаи. Но тогда Энакин уже не будет представлять опасности для вашего драгоценного образа жизни, так ведь? — Асока… Она проигнорировала угрожающие нотки в голосе Оби-Вана. — А тебе никогда не приходило в голову, магистр Кеноби, что любовь — тот самый ключ ко всему? Иначе зачем Силе выбирать того, кто испытывает такую глубокую любовь к близким? Зачем вообще выбирать того, кто способен так сильно страдать, того, кто готов пойти на любые жертвы, только чтобы защитить других от подобной же участи? Эту войну не выиграть насилием, одержать победу можно только состраданием и любовью. А джедаям плевать на любовь. Так может, это Орден поступает неправильно? — Любовь ослепила тебя, — магистр Кеноби скрестил руки на груди. — Просто взгляни на себя. Ты упорно не желаешь видеть реальности и отрицаешь голос разума. В своей любви к Энакину ты не замечаешь, что он умирает. Ты не в силах принять истину, потому что не способна совладать с собой, и фактически ты подписываешь ему приговор на продолжение страданий просто потому, что в своем эгоизме не хочешь его отпустить. Джедаям запрещено любить не просто так. Если было бы иначе, и джедай имел бы право проявлять любовь при каких угодно обстоятельствах, выполнение собственного долга ради всеобщего блага стало бы попросту невозможным. Именно любовь к сенатору привела Энакина в такое состояние, именно это стало главной причиной. Именно его безрассудное поведение поставило под угрозу целую миссию, тебя, падаван, собственный отряд и, вполне возможно, даже всю войну. А ты продолжаешь его защищать. Если бы он не действовал на чистых эмоциях и страхе, скорее всего, миссия прошла бы успешно. И сенатор наверняка осталась бы жива. А теперь предупреждаю в последний раз, Асока. Попрощайся с Энакином. Не советую следовать по его стопам, иначе окажешься в таком же затруднительном положении. Она уставилась на дверь, когда магистр ушел, не в силах поверить тому, как быстро Оби-Ван отверг все ее слова, все ее доводы. Да, Энакин попал в эту переделку по своей же вине, и мало того, он все время испытывал огромное количество подобных затруднений из-за одних лишь привязанностей. Но Асока точно знала, что давно бы уже погибла где-нибудь на поле боя, если бы не искренняя готовность Энакина защищать до последней капли крови дорогих ему людей и заботиться о них. Возможно, Оби-Ван тоже однажды пал бы жертвой. Как и множество других людей. И что бы ни говорили остальные джедаи, в любви просто не могло быть ничего плохого. Она не верила. Защищая своего учителя, Асока не действовала из эгоистичных соображений, скорее наоборот, она старалась быть реалисткой. Столько людей нуждалось в его помощи прямо сейчас, и позволить Энакину умереть — вот где царил настоящий эгоизм. Совет упрямо не желал видеть реальной картины, не хотел понимать, что Скайуокер способен в одиночку преломить ход всей войны. Что лишь благодаря своей силе и решимости он неоднократно побеждал там, где другие терпели неудачу. Что даже когда весь мир, казалось, восставал против него, он каким-то образом умудрялся выходить победителем. И в желании спасти кого-то столь ценного в этой войне вовсе не было продиктовано эгоизмом. С какой-то стороны, спасение Энакина было равнозначно спасению самой Республики и обычных людей. Но джедаи просто не хотели понимать такую простую истину. Уже начиная обдумывать план по похищению Энакина из медкорпуса, Асока вдруг ощутила легкое прикосновение на спине и повернулась так резко, что чуть не свалилась с койки. — Энакин! — воскликнула она и не успела даже опомниться, как обвила руками его шею, потеряв всякое равновесие и крепко-крепко обнимая его. — Уф, — удивленно выдохнул он. Асока снова заплакала, ощущая тяжесть его рук на своей спине. — Асока? — хрипло прошептал он. — Что произошло? — Ты целый месяц пролежал в коме и тебя уже собирались отключать, — едва дыша произнесла она, все крепче и крепче прижимая его к себе. Энакин едва слышно хмыкнул, но ничего не сказал. — Но я бы им ни за что не позволила. — Спасибо, — тихо сказал он, поглаживая ее по спине. — Я так по тебе скучала, — Асока наконец отстранилась, просто чтобы охватить его лицо взглядом. — Эй, я же никуда не уходил, — он улыбнулся, пальцем пытаясь стереть ее слезы. — Я знаю, учитель, — едва слышно прошептала она. — Но иногда… иногда мне казалось, что ты уже никогда не вернешься, — она моргнула и медленно подняла на него взгляд. — Ну, я… — начал было Энакин, но вдруг остановился, и Асока повернулась к двери, тоже услышав в коридоре чьи-то шаги. — Знаю, магистр Йода, знаю, — послышался усталый и слегка раздраженный голос Оби-Вана. — Именно так я ей и сказал, но она и слушать меня не захотела. — Тогда разобраться с этим я должен буду, — ответил Йода. — Асока, — обратился к ней Оби-Ван, входя в палату. — Накажите меня, магистр Кеноби, если это так необходимо, но оставьте наконец Энакина в покое, — упрямо ответила тогрута. — Объяснил ситуацию Оби-Ван, — сказал Йода, постучав по полу своей палкой. — Повиноваться ты должна. — Может, я еще и не магистр, но Асока — мой падаван, и мне решать, наказывать ее или нет, — произнес Энакин откуда-то из-за ее спины, и она почти рассмеялась, когда оба магистра вздрогнули от неожиданности и посмотрели на койку. Она даже слегка отодвинулась, чтобы те смогли увидеть Энакина очень даже живым и довольно бодрым, хотя еще совсем недавно они предлагали лишить его жизни. — О, ты очнулся… — пробормотал Оби-Ван, не в силах поверить в такой неожиданный поворот. — А нам сказали, что ты уже не проснешься. — Асока рассказала мне, как вы собирались меня убить. И я решил, что обязательно должен принять участие в этом решении, — его голос был полон сарказма, но Асока почувствовала скрытый за этими словами праведный гнев. И она вдруг поняла, что как бы далеко Энакин все это время ни был заперт в собственном сознании, он слышал многое из того, о чем она с ним разговаривала по ночам на протяжении целого месяца. Она не совсем понимала, что же именно заставило его в конце концов решиться на неожиданное возвращение в мир живых, но теперь это уже не имело такого значения. Асока просто была благодарна ему за принятое решение. Даже если знала, как тяжело ему придется в первое время.