Битва за солнце

— Зиглинда? — Одновременно встревоженным и раздражённым тоном спросила Вивьен, шумно постукивая ручкой по столу. — Зиглинда Камдайл, Вы меня понимаете?       Уши психиатра снова тронуло несуразное мычание. За прошедшие минуты голос Зиглинды лишь немного дрогнул, — подобным образом женщина пыталась оповестить о своей принадлежности к сеансу, но единственное, что намекало на жизнь внутри худощавого тела, это лицо. От зоркого взора Вивьен не ускользнула краткая реакция пациентки, но даже это не особенно радовало.       Последнюю неделю Зиглинда принимала седативные препараты, — успокоительные, снижающие эмоциональное напряжение и способность реагировать на стресс. Результат не заставил себя долго ждать, но необходимое действие подавило тягу хирурга не только к беседе, но и ко всему в принципе. Женщина буквально перестала различать границы яви и сна: взгляд потерял былую чёткость, мысли в голове путались, словно муха в паутине, речь была настолько заторможена, что хирургу попросту не хватало времени, чтобы ответить — только-только Зиглинда находила подходящую фразу, как её уже обсыпали иными вопросами.       Камдайл казалось, что на протяжении нескольких часов она не сдвигалась с места. Сеанс начался ровно четверть часа назад, и все эти двадцать минут Вивьен пыталась выудить хоть какую-то информацию о самом мелком, о времени и дате, но любые попытки были тщетны, — больно уж медленно и запутанно она говорила. У хирурга не было сил даже на возмущение.       Вивьен не могла сравнить это состояние с одним из естественных, посему ей пришлось прибегнуть к крайним мерам. Несколько таблеток кофеина спасли ситуацию: чрезмерная усталость пропала, и отныне Зиглинда ощущала себя так, словно она очень долгое время не спала и безостановочно пила кофе, чашку за чашкой. Наконец они начали сеанс. — Какой Ваш самый запоминающийся сон, фрау Камдайл? — Женщина, чей вид схож с олицетворением самой серьёзности, поправила узкую оправу, так и норовившую покинуть по-идеальному прямую переносицу. В твёрдом взгляде её зеленых, полных раздражения глаз читалась настойчивость, никак не задушевная доброта, чистое озеро которой хотелось осквернить своими ядовитыми рассказами. — Как бы притянуто и до одури заурядно это не звучало, но Вам ли не знать, фрау Квинзель, что вся моя жизнь сплошной кошмар? — Зиглинда сцепила пальцы в замок, но бинты не позволили ей полноценно распоряжаться конечностью. Узкие губы женщины расползлись в кривой насмешливой улыбке, частичку которой она всегда дарила самой себе.       Активность на фоне утомляемости — крайне забавное явление. Казалось бы, эффект седативных должен был сыграть в ином направлении: вместо расслабленности учёная начала ещё больше паясничать и смеяться, белки глаз у неё слегка покраснели, словно она не спала несколько дней или провела их перед старым монитором. Из особенностей можно было отметить также тот факт, что у женщины начали подрагивать руки. — Фрау Камдайл, я не хочу опаздывать на законный перерыв. — Монотонное постукивание авторучки о планшет понемногу раздражало, от чего хирург норовила как можно скорее покончить с этим. — Будьте добры, начинайте. — Все мои истории достаточно живописны, чтобы Вы сумели прочувствовать и понять, о чём же пойдёт речь в очередном бредовом рассказе, возникшем в моей, как Вы утверждаете, больной голове. Порой некоторые мысли… они мешали мне отдыхать, а иногда, когда наступало время сна, они забирались на подкорку черепушки и показывали самые неприятные видения. — Чрезмерно самодовольная и от того мерзкая улыбка в мгновение ока покинула лицо помятой женщины, и на её место явилось удивление, разделяющее границу с малой долей страха. — Этот сон не отличается чем-то необычайным. Он имеет столь же обыденное начало, как и все мои кошмары, — вероятно, именно в этом их основная суть. Перед тем как лечь в свою постель, я занималась привычными для себя вещами — читала статьи. На сей раз мне открылись достаточно интересные документы о различных объектах изучения секретной организации, цель которой — сдерживать и изучать аномальные штучки. Не подумайте неправильно, я прекрасно понимаю, что всё это выдумка… Но не Вам судить мой детский интерес, доктор. Я просто читала, попутно с ужасающим вожделением желая лицезреть этих существ наяву… — Ближе к сути, Зиглинда. — Психиатр недовольно нахмурилась, поджимая окрашенные в алый цвет губы, пока узкая ножка, окутанная в лодочки на каблуке, резко покачивалась.       "Неужели эта женщина действительно является лучшим специалистом?" — назойливая мысль крутилась в голове Зиглинды, не позволяя ей целиком и полностью погрузиться в вопрос, — "Заприметь я подобную картину раньше, не согласилась бы обнажать свои мысли перед Вивьен. Но вот сейчас я полностью открыта перед этим "монстром", или же типичным прототипом раздражительной женщины, готовой за любую оплошность наградить супруга и детей неясным бешеным криком... Это не то. Все не то".       Всего одна подобная мысль подчистую стирала с лица Зиглинды всякую радость. Ощущение, что она находилась под гнётом, не покидало, но положение психиатра спасало то, что она действительно являлась профессионалом своего заманчивого дела пожирателя мозгов.       Женщине понадобилось немного времени, чтобы остановить будто бы нескончаемый поток мыслей, которые словно выпустили из под замка. Камдайл наконец приобрела необходимое сосредоточение, и, уставившись в по-прежнему противный потолок, начала говорить, припоминая детали. — Моё яростное желание оказалось исполнено. Последним, о ком я читала, было извечно печальное существо, не желающее показывать кому-либо своё жуткое лицо. — Зиглинда на долю секунды замолчала, словно наступил момент неожиданной перезагрузки. Лицо хирурга исказилось в изумлении, но всего через секунду янтарные глаза вновь легко заблестели в естественном свете дня.— Я очутилась в широком, вымощенном кристально-белой плиткой коридоре. Это было самое обыкновенное помещение, напоминающее любую дешёвенькую клинику — от этих стен буквально веяло хлоркой и спиртами. Я заметила, что нахожусь на каком-то необычном для подобных мест выступе, который бвл выше уровня комнаты, но благо бесконечно-высокие потолки не позволяли моей голове пережить ещё одно "потрясение". Говорят, что у каждого сна есть цель, и в данный момент я искала её. Мне приходилось бесцельно бродить по этому протяжному возвышению, которое удивительным образом сопровождало любые закоулки этого невиданного ранее помещения. Фрау Квинзель, когда-то Вы сказали, что сновидение — это лишь продукт нашего мозга, из чего следует вывод, что все безобразия происходят лишь у нас в голове. И, знаете, каждый коридор моего разума казался чрезвычайно длинным, действительно нескончаемым. Этой ночью я просто бродила в потёмках своего сознания, исследовала саму себя, как подобает всем сумасшедшим и гениям. Но я была не одна, — чувствовала это своим бдительным нутром. Некое существо не было доступно для моих ослеплённых люминесцентными лампами глаз… Нет, я сама отказалась смотреть на него, по одной достаточно явной причине — оно норовило скрыть свою личину, норовило разобраться с каждым, кто посмеет взглянуть в его пустые очи. Оно бродило не рядом со мной, ниже, в основном помещении, не на ограждённом прутьями выступе. Оно казалось мне немым, неспособным говорить ясные и понятные вещи: существо изредка мычало и громко пыхтело, будто бы ему не хватает живительного воздуха. Это единственное, что я могла знать точно. В остальном же мне приходилось наблюдать. Осторожно, с великой долей риска. Решётка сцепленных пальцев не позволяла увидеть даже половины, но разве можно было бы меня назвать учёной, если бы столь несерьёзная преграда мешала мне узнать?       Зиглинда усмехнулась в непривычной для себя манере: острый уголок губ вздрогнул в коротком подобии надменной улыбки, обличая слишком очевидную для психоаналитика нервозность.       Кончиками пальцев огладив выступающие костяшки обнажённой руки, женщина продолжила вещать. Голос её представлялся смесью самого настоящего восторга и совсем малого, но неподдельного страха. — Моё искажённое дурманом и зрелищами сознание собирало все частицы пазла в единое целое: перед моими спрятанными глазами предстало высокое чудовище с длинными руками из костей, продолжением которых являлись мощные худощавые ладони, напоминающие лапы одного из персонажей Гильермо. За ними он прятал своё непристойное для человеческого взора лицо, которое, как ни странно, мне хотелось увидеть ещё сильнее. Вероятно, это было связано с природным любопытством, но в этот раз я не спешила переступать через запретную черту. Даже играя со смертью я её боялась, и это не было чем-то удивительным в наше полное странностей время. — Женщине понадобилось несколько секунд, чтобы перевести дыхание. Мысленно отсчитав до пяти, она продолжила, стоило только достигнуть "отличной" цифры. — Казалось, монстр повторял каждое моё движение: легко споткнувшись, я чуть было не полетела навстречу усеянному пятнами полу, но достаточно быстрая реакция спасла и без того кривой нос. Ладони мои лишь на миг соскользнули с глаз, и я заприметила, что чудовище приняло абсолютно аналогичную позу. И шагаем мы монотонно, подобно солдатам в шеренге, и даже дыхание наше схоже, только моё намного тише. Через переплетение пальцев я могу частично наблюдать, как вздымается его костлявая грудная клетка с тонкой кожей… Он выглядел как невероятно худощавый человек. Абсолютно сухой и острый, будто ничего кроме костей лишённая пигмента кожа не скрывала: казалось, что любое неверное движение способно порвать покров.       Зиглинда потянулась к кофейному столику за водой. В самой его середине все еще стояла изящная ваза с увядающими кремовыми азалиями — совсем скоро их бутоны начнут облеплять мелкие мушки. — После того как я смогла понять как выглядит его по-безупречному чудовищное тело, сон неожиданно резко обрывается. Больше нет этого стерильного белёсого коридора со слепящими лампами, нет этого выступа. Я сидела на твёрдой кровати, прутья которой податливо сжимались под моим весом. Мои глаза видели лишь тёмную стену, украшенную нитью потрескавшейся краски. Мой разум и дикое сердцебиение наконец начинали успокаиваться, и я искренне поверила в то, что больше нет никакой опасности: непривычная, полная добра улыбка озарила мой извечно мрачный лик. Но столь же неожиданно и резко из-за моего худощавого плеча показался силуэт, тень которого достаточно отчётливо всплывала на стене-паутинке. По моей обнажённой коже горячим ветром гуляло его мерзкое, влажное дыхание, принуждающее меня вздрогнуть и выпрямить спину. Дальше… Я совершила достаточно серьёзную ошибку. — Зиглинда обратила полный эмоций взгляд на немного замученное лицо безотрывно пишущего психиатра, словно Вивьен поддержала ее в марафоне "бессонницы". — Привычка моя была до ужаса дурная. Здравую мысль поглотил всеобъемлющий страх, который крепкой хваткой обнимал моё тело. Без всякой осторожности я обернулась навстречу этому нелепому созданию, лишь после содеянного проклиная себя за безрассудство — я искренне поверила что настал час расплаты за все бесчисленные грехи, тяжёлый вес которых уже придавил на мои плечи. Взгляд стеклянных глаз неожиданно быстро проскользнул по лицу бледнолицего чудовища, которое не желало нападать на мою бренную душу до этого момента. Или же оно специально поджидало, когда я наконец поддамся? Он закричал, закричал так громко, что в ушах моих появился неясный, но чрезмерно громкий звон. Он оглушил меня, вынудил прочувствовать последние минуты жизни так, будто до этого я никогда не жила, и уже без всякой тени сомнений собирался покончить со спектаклем, раскрыв перед этим свой лик. До ужаса схожи были наши черты: особенно пугала эта точная форма лица, этот жуткий блеск, который я могла замечать в своих глазах в моменты дичайшей озабоченности, а чего только стояла эта горбинка… Признаюсь откровенно, — кажется, я никогда не была настолько открыта перед Вами, — но я испугалась подобно младенцу, от которого на минуту отстранилась мать. Когда наступил рассвет, я спаслась от этого уродца, визг и лик которого принудили продрать сонные, переплетённые синей паутиной веки. Сердце билось в груди подобно несчастной птице, а отдышка была настолько частой, что мне вдруг стало легче дышать. Я вновь окутана во мрак своей заплывшей жёлтым светом комнаты, а рядом не находилось этого зверя, до ужаса напоминающего мне меня саму.       Неловкое молчание повисло в белоснежной комнате. Зиглинда будто бы заново пережила один из самых страшных кошмаров, но на сей раз она буквально вынудила окунуться в него еще и Вивьен. Реакция психиатра была неоднозначной. От чего-то знакомым показался Квинзель этот монстр и сновидение в целом, но в самом же деле, ничего ранее известного ей, кроме тревожности, больше не было, и единственное, что она помнила отчетливо, это уже практически стертое на стене солнышко. Жаль, что его не вспомнила Зиглинда.