Наперекор судьбе

POV Мерлин Филипп всё ещё в замке. Я практически уверен в этом. Возможно, ждёт на конюшне, оглаживая скребком бока своей белоснежной лошади. Тянет время, чтобы убедиться, что никто не вмешался. Прислушивается к звукам, голосам. Когда случается трагедия, любопытные зеваки слетаются посмотреть, как бабочки к огню. Не всякий поможет, — но взглянуть, прочувствовать, ужаснуться — дело святое. А потом передавать из уст в уста увиденный кошмар, как свежую и острую сплетню. Филипп, несомненно, именно так и думал. И слушал. Но ведь было, было подозрение, что принц не так прост. Хотя бы потому, что обычно я чувствителен к магии. Или к её блокировке. Филипп же для меня, — как зеркало. Силу, которой я пытался «прощупать» его, — он просто не пропускал. Отражал обратно, как если бы мечник парировал удар. Я не понимал, что происходит, и меня одолевала лишь лёгкая досада, что не удаётся сделать то, что всегда давалось так легко. А потом эта мёртвая птица, — такая глупая и извращенная угроза. Бьюсь об заклад, Филипп не раз пожалел, что поддался слабости и устроил подобную провокацию. Он хоть и умён, но излишне импульсивен. И всё встало на свои места. Ганс, ведь тебя предупреждали… Так какого чёрта ты был так беспечен? Я не смог тебя уберечь, но отомстить ещё успею. Не будь я Мерлином! Полумрак коридоров, мои шаги гулким эхом отражаются от арочного свода — вокруг ни души. Справа окно — достаточно большое, чтобы я мог в него пролезть. Высота головокружительная. Но мне не впервой лететь над пропастью, удерживаемым лишь магией. Внизу крытая красной черепицей крыша конюшни. В руках подрагивают волны силы. Они готовы выплеснуться наружу по велению одной моей мысли. Карточки лассо и молния готовы, чтобы сплестись в прочную нить, которая спустит меня вниз. Моя сила — часть меня. Она как нервный импульс, как кровь по венам — струится в моем теле, управляемая сознанием. Я родился с ней и не смог бы отказаться, даже если бы захотел. История Голубого королевства, наверное, самая мрачная из всех легенд Сказочного острова. Испокон веков моими землями управляет единство магической и светской власти. Магия — наша религия. Горожане свято веруют в великую силу волшебства. Преклоняются, молятся и слушаются беспрекословно. Королевский род не может принять ни одного решения без одобрения магического Анклава — так велико его влияние на государство. А между тем, о добром начале этого говорить не приходится… Начать хотя бы с того, что истинных женщин-волшебниц в природе не существует, а мужчины-волшебники — большая редкость. В основном Сказочный остров богат на фей и ведьм. И лишь потому, что существа эти не совсем люди, власть так и не перешла в их руки. Матриархат в магическом сообществе не закрепился, и даже более того, процветал откровенный сексизм. По мнению Анклава, фея, да будь она даже принцессой Кристабель, — низшее существо. С ними мирились, соглашаясь с их пользой для равновесия в мире, но равными не признавали. Думаете, волшебники подобно богам имеют право решать: кому жить, кому умирать, кому сгинуть, кому процветать? Да ни черта подобного! Всё, как в любом политическом болоте — власть в руках у жалкой горстки людей. Когда рождался волшебник, для семьи это отнюдь не благословение. Почему? Да потому что спустя три месяца после его рождения, в дом являлся Патрон — маг, что имел самую высокую чувствительность к любым магическим эманациям. Что уж говорить, если даже безжизненные останки волшебников излучали остаточную магию. Ребёнок ещё под сердцем матери даровал ей невероятную силу. Будь то телепатия, телекинез или ясновидение. С приходом срока родов связь обрывалась, но след её, подобно взрыву сверхновой, чувствовали алчные маги. От этой силы нельзя спрятаться, её нельзя скрыть и нет надежды изменить свою судьбу. Патрон приходил и отбирал ребёнка, будь то принц или простолюдин. Отнимал от материнской груди и уносил в закрытый Анклавом город. Кор — государство в государстве. Мальчику предстояли долгие годы обучения. Ведь сила, которой ты не управляешь, может приносить лишь разрушения. Когда в королевской семье родился я, — первый за тысячу лет волшебник, родители не знали, — то ли радоваться, то ли убиваться от горя. Они могли лишь предполагать, как отнесется к этому событию Анклав. Впервые за века магическая власть может полностью потеснить светскую. Лишь принадлежность к королевскому роду оставила за мной привилегию видеться с родителями. Я был уникален, и потому с меня пылинки сдували, — чего уж там, признаю — попутно наращивая внушительное эго. Учение было не из простых. Лучше всего сила концентрировалась в ладонях, и это было на руку всем, так как оказалось самым оптимальным, но и самым жёстким в плане образования. Годы каллиграфии, изучения свойств магической бумаги, заклинаний и рун. Тонны гримуаров, что были прочитаны — всё это сделало меня тем, кем я являюсь. Великое наслаждение отпускать силу, чувствовать, как она упругими толчками выходит из тебя, принося облегчение и легкую эйфорию. Карточка — лишь форма, которую этой силе можно придать. Это может быть огонь, вода, или порывы урагана,… но я полюбил молнии. Дразнящий запах озона, лёгкий удар, что вызывает сладкую дрожь, — я не променял бы это ни на что другое. И как издевка, в противовес разрушительной силе заклинаний — лечение. Тот, кто придумал этот способ, похоже, был магом с садистскими наклонностями. Иначе как объяснить, что вылечить другого можно лишь наполнив из себя? И это холодящее чувство безысходности, пустоты, когда жизнь и магия покидают тебя, как смертельно раненого в бою. Умом осознаешь, что пройдёт время, и сила восстановится, но инстинкт самосохранения бунтует, ревёт в истошном вопле отчаяния — «нет!»… Я честно пытался найти альтернативу, но так и не преуспел. Ненавижу лечить. И никогда не привыкну к этому ощущению. В мои семнадцать лет в стране произошло что-то сродни перевороту. И тому причиной был я. Родители всерьез опасались влияния Анклава на моё, как им казалось, «неокрепшее сознание». Надо отдать должное, их страхи были не напрасны. Отца принуждали отречься от престола, разумеется, во благо королевства, а меня короновать и приставить регента из магического сообщества. Возмущению родителей не было предела. Мать, что имела намного больше прав в Коре, каким-то чудом нашла союзников в лице слабой, но всё-таки оппозиции магов. Именно эта группа отчаянных активистов подарила мне «сонитус» — глушитель магических сигналов. Единственный и неповторимый в своём роде. Вещица, больше похожая на мелкую чёрную пуговицу и наделенная единственным свойством — не дать обнаружить твои магические силы. Так, в семнадцать лет я совершил побег из Голубого королевства, чтобы начать свою жизнь в качестве героя из легенд о Бесстрашной семёрке. Мне невероятно повезло с родителями. Они справедливо посчитали, что набираться опыта в жизни лучше самому, и лишь от души хлебнув и горя, и радости — можно стать достойным правителем. Доверились и отпустили, приняв на себя весь гнев Анклава. Мне больно, что я не могу с ними связаться уже несколько лет. И даже в присутствии на моей свадьбе им было отказано. Но однажды я верну сыновний долг сполна… Благодаря сонитусу, где бы я ни применял магию, отследить моё местонахождение было невозможно. Слава о подвигах росла, но я оставался неуловим, даже для шпионов, что развешивали по городам плакаты с моим изображением и надписью «разыскивается». В странствиях прошло четыре года, а потом мы столкнулись с драконом, последствия битвы с которым разгребаем до сих пор.

***

Я сидел на корточках на подоконнике подобно хищной птице. В предвкушении вдыхал прохладный ночной воздух. Там внизу, в конюшне, было темно, и внешне никаких признаков жизни. Я открылся магическому взору, выпуская силу, пробуя, ощупывая всё, до чего мог дотянуться. И вот оно! Слепое пятно, что кидает мне обратно мой же поток. Филипп там, всё ещё ждет. Время действовать! Я оттолкнулся и сиганул вниз. Притяжение рвануло меня к земле, струи воздуха хлопали полами камзола, в ушах стоял оглушающий свист. Я развернулся в воздухе, выпуская спасительный поток силы в магические карточки, и уже через мгновение надежная нить соединяла меня с одной из каменных горгулий, украшающих парапеты замка. Стараясь не шуметь, я мягко опустился на крышу конюшни. Вспышку молнии могли видеть только из леса, а легкий электрический гул вряд ли мог быть услышан. Шансы застать противника врасплох были очень велики. Но я ошибался. Филипп вышел из конюшни, выводя упирающегося коня. Должно быть, животное почувствовало магию разрушения и инстинктивно устрашилось силы, несущей потенциальную угрозу. Принц посмотрел на меня равнодушно, и остановился.  — Отличный вечер для прогулок по крышам, Мерлин, — он, вдруг, улыбнулся, и взглянул на меня с вызовом. — Вот ты здесь, и теперь я знаю всё, что хотел узнать. Больше мне тут делать нечего. Так. Только не закипать. Гнев — худший советчик. Если я сейчас поддамся эмоциям, то потом, несомненно, горько пожалею об этом.  — У меня один вопрос — зачем? Филипп нахмурил брови, глядя на меня, как на неразумное дитя.  — Честно говоря, не понимаю, о чём ты? Если хочешь меня в чём-то обвинить — сначала докажи. Я буквально задохнулся от такой наглости. Цедил слова сквозь зубы, едва удерживая рвущуюся из ладоней силу.  — Мы оба знаем, что произошло. Сейчас ты оставишь коня и оружие и вернёшься со мной в замок. Я не стану тебя судить. На это есть инстанции и повыше. Но за своё преступление ты ответишь. Не будь я Мерлином. Филипп бросил опасливый взгляд на мои ладони. Сам не знаю, когда достал карточки, но сейчас оставался лишь один шаг, чтобы сотворить непоправимое. Принц перевел взгляд на моё лицо и спросил бесстрашно и высокомерно.  — Даже интересно, что ты намерен делать. Не боишься пораниться ненароком? Филипп молча, очень медленно, будто красуясь, завел руку за спину и потянул за блеснувшую в лунном свете рукоять. Зловещая чернота, увенчанная серебряной гардой, выплыла из ножен. Меч, тускло отсвечивающий и смертельно опасный. Я невольно ахнул от неожиданности. Лишь одного владельца подобного оружия я знал, и только в одном месте на острове, подобный материал можно было добыть. Чёрный адамант — самое эффективное оружие против волшебников. Этого я никак не мог предусмотреть. Чёрт.  — Я не виновен, волшебник Мерлин. Попробуй, докажи обратное. И останусь невиновным, даже если ты направишь против меня свою магию. Отражу удар, и никто не осудит — потому что самозащита это то, на что я имею полное право. Я стоял под пристальным, сверлящим взглядом Филиппа, и унимал бушующий гнев. На что я рассчитывал, придя сюда один? Не виновен, говоришь. Что ж, посмотрим.  — В замке совершено преступление. Король Стефан вряд ли обрадуется, если кто-то из свидетелей покинет место происшествия без его дозволения. Если ты не виновен, — тебе нечего бояться. Пойдешь со мной и с чистой совестью дашь показания. Филипп замер на несколько мгновений, обдумывая мои слова. Потом хмыкнул и кивнул.  — Как скажешь, волшебник. Идём. В замке был переполох. Но к моему великому изумлению, скорее радостный. Филипп с удивлением рассматривал суетящихся слуг. Они перешёптывались, улыбались, и счастливо обнимали друг друга. Прям день свадьбы, а не похороны. У меня затеплилась надежда. Сердце ёкнуло и забилось чаще, когда я увидел, как нам навстречу бежит Белоснежка. Беспокойство, что отражалось на её лице, сменилось крайним удивлением. Филипп вежливо поклонился принцессе.  — Рад снова видеть вас, ваше высочество. Я хотел было отбыть, но вернулся по просьбе вашего супруга. Говорят, в замке было совершено преступление? Что ж, я готов свидетельствовать, если на то воля государя. Белоснежка замерла и в изумлении посмотрела на принца. Потом перевела на меня взгляд. О, я знаю это выражение лица — хотела меня отчитать за безрассудство, за то, что заставил волноваться. Однако она никак не ожидала, что я вот так запросто возьму и верну принца в замок. Глаза её были красные и припухшие, но лицо вдруг осветилось невысказанной радостью.  — Мерлин, он выжил! И даже более того… Тебе нужно это увидеть! Я чувствую, как всё внутри ликует. Жив! Ах ты, везучий сукин сын! Как же мало нужно для счастья! Мы столько сражались плечом к плечу, знали, какой опасности регулярно подвергались, и, казалось, были готовы к потерям. Но это, как говориться, пока не грянет гром. Я ведь всерьез думал, что больше никогда не заговорю с другом, что мне придётся его хоронить собственными руками. И не мог смириться… Всеобщая радость резко контрастировала с посеревшим лицом принца. Такая красноречивая реакция. Надо учиться держать свои эмоции при себе, ваше высочество. Как то вы теперь запоете? Втроём мы вошли в комнату, где около часа назад я оставил умирающего друга на руках у перепуганной Авроры. Здесь были все мои товарищи в полном составе, а также королевская чета, окруженная личной охраной. Ганс и Аврора сидели на постели, прижавшись, друг к другу, как пара горлиц. И, о чудо — друг снова был человеком! Так, так — в нашем полку без памяти влюбленных — прибыло. Нет, ну теперь всё предельно ясно — что ещё могло одновременно исцелить и расколдовать? Не могу сдержать улыбки. Ганс встал и подошёл ко мне, крепко сжав в объятиях и одновременно, чувствительно стукнув по спине.  — Ещё раз так напугаешь, пеняй на себя, — беззлобно буркнул я.  — Я тоже рад тебя видеть, — весело ответил Ганс. Король Стефан привлек всеобщее внимание коротким кашлем.  — Я искренне рад, что ужасающий инцидент, что произошёл сегодня вечером, разрешился к всеобщему благу. Вместе с тем, я глубоко сожалею, что в стенах моего замка наши друзья подверглись опасности. До меня дошли прискорбные слухи, что в этой комнате есть лица, которые попали под подозрение в совершении столь дерзкого и жестокого покушения на жизнь и здоровье господина Ганса. Я заранее прошу прощения у досточтимого принца Филиппа, но по просьбе большинства здесь присутствующих, вынужден задать этот неприятный вопрос — вы имеете какое-то отношение к произошедшему? Принц снова надел непроницаемую и равнодушную маску. Он ответил ровным и спокойным голосом, показывая свою заинтересованность и участие.  — Понимаю ваши подозрения, ваше величество. Я, к счастью, не имею никакого отношения к случившемуся с господином Гансом. И мне искренне жаль, что всё произошло именно так. Мои слова может подтвердить принцесса Аврора, потому что весь вечер она не отходила от меня ни на шаг. Как, по-вашему, что послужило причиной неприятности, случившейся с господином Гансом? Все перевели взгляд на девушку. Принцесса с удивлением моргнула, потом задумчиво опустила глаза, теребя пальцами подбородок.  — Принца Ганса, несомненно, отравили. Но как это было сделано… Помню, что мы ужинали, потом пили вино… И вы, принц Филипп, лично выбрали бутылку. Я не могла поддержать компанию в силу возраста, поэтому была в безопасности. Но… вино было отравлено. Так я полагаю. Филипп удивлённо вскинул брови.  — Да? Тогда почему я до сих пор стою перед вами, ваше высочество? — девушка вздрогнула и подняла на принца глаза. — Разве я не должен сейчас быть мёртв, если ваша теория верна? Аврора окончательно растерялась и испуганно смотрела на Филиппа.  — Разве я не пил из той же бутылки? Более того, из того же бокала, что и принц Ганс? Вместо ответа, принцесса молча, утвердительно кивнула головой. Отлично, просто отлично. Мне снова хочется кого-нибудь придушить. Я уже вижу, как король Стефан, тяжело вздыхает, поджимает губы.  — Мои дорогие друзья. Боюсь, у нас нет доказательств, чтобы и далее обвинять его высочество. Но расследование, безусловно, продолжится. Прошу у вас прощения, принц Филипп. Возможно, нам придётся еще некоторое время беспокоить вас. Но сейчас вы свободны, и вольны идти куда хотите. Какая маска, а? Ни мускул не дрогнул. Филипп вежливо поклонился присутствующим, поблагодарил и, проходя мимо меня, взглянул так, будто ледяной водой окатил. Легкая, коварная улыбка спряталась в уголке его губ. Это не моя победа. Сегодня я не только проиграл, но и нажил себе врага.