Золотая Чайка

Золотая Чайка рос быстро. Пемэ выкормила его и отдала Флорену — хоть, кажется, не обрадовалась, что мальчик будет жить в лесном доме вдали от деревни — а тот действительно пытался научить мальчика всему, что знал сам, и защищал его так, как волчица защищает своих волчат. Ребенок был молчаливее сверстников и почти не общался с людьми, однако же не выглядел ни печальным, ни запуганным. Он часто уходил гулять далеко в лес, и всегда сопровождал его либо Флорен, либо шаман. С отцом они всегда бегали, обратившись в животных — только Чайка любил более обличье волка, а не медведя, — а Хенадааардада же водил маленького своего друга по человеческим дорогам под темными листьями могучих волл или высокими кронами сосен, и они то спускались к широкой реке, то выходили на залитые светом поляны, то садились отдохнуть в тень раскидистого дуба. Иногда, когда Чайка очень уставал, шаман брал его на руки или сажал на плечи и шагал дальше. Казалось, он не нуждался в отдыхе и может идти так днями. Хенадааардада рассказывал Чайке обо всем, что окружало их, а иногда задавал вопросы, беседуя будто бы с деревьями и небом или вообще не обращаясь ни к чему и ни к кому, но отвечал ему мальчик. Так и завязывались разговоры, которые сын Флорена не всегда понимал, но в которых был рад и горд поучаствовать, и ему казалось, что лишь им с Хенадааардрдой открыты тайны вселенной. Чайка много всего знал. Например, что его родила река и воспитал медведь. Он мог наизусть рассказать Песнь о Потерянной Розе и помнил все дороги. Он слышал, что раз в тринадцать лет люди всех лесных деревень собираются вокруг Великого Воллы и начинается праздник Звериной Ночи. Народ уже приходил, и тихая обычно деревня полнилась криками, хохотом, разговорами. Через несколько дней, всего через несколько дней будет первая Звериная Ночь в жизни Чайки. Базар был сшит из разноцветных лоскутков. Он появлялся за одну ночь до торжества и за одну же ночь бесследно исчезал. С наспех сделанными лавками в поселение приходила жизнь, и вдруг собирался вокруг Великого Воллы народ, и свет фонарей разрезал ночь, и музыка с песнями убивали тишину. Впрочем, такие праздники были редкостью. Всего-то близнецы День Длинного Солнца и Ночь Длинной Луны, да Восходящее Утро, когда, по легенде, был создан мир, да еще Звериная Ночь. Она была тайной. «Что там будет?», — все думал Чайка, и каждый раз его сердце сладостно замирало. Никого не удивляло, что мальчик идет по базару один. Разномастные сыны и дочери других поселений наверняка думали, что Чайка уже не ребенок. Он выглядел старше своих одногодок, и в десять лет его принимали за пятнадцатилетнего, хотя душа и мысли у него были еще совсем детские. Любопытство накатывало на душу Чайки, как волна на камень. Он пытался спросить у отца, но Флорен уверял, что сам ничего не знал про Звериную Ночь. Он говорил, что он не был на последнем Празднике. С самого утра мальчик ходил по Деревне Великого Воллы. Он бродил по рынку, пытаясь найти знакомых, да и просто ему было интересно посмотреть на базарную суету. Чайка разглядывал угольно-черных мужчин и желтокожих тонких, как стебли пшеницы, девушек, старух в зеленых одеждах и женщин в черных балахонах. Он пробивался через людей, чтобы поближе поглядеть на фокусников. Он залезал на деревья, чтобы увидеть среди моря толпы белоснежных лошадей, на которых приехали купцы из северных земель. Базар сам был городом. Городом на один день, от которого завтра останется лишь примятая трава. Но сейчас в это не верилось, напротив, обычная деревня без этих цветастых людей и лавок казалась призрачным видением. Чайка совсем забыл о Звериной Ночи. Сейчас у него был другой праздник, что мог бы, наверно, называться День Разноцветных Лоскутков. Великий Волла, сердце деревни, возвышался над толпой и над всеми лавками, как нерушимый камень над бегущей водой, храня шамана Хенадааардаду в своих жестких старческих руках. Они, казалось, вместе смотрели вниз, на базар. Мужчина, похожий на странную птицу на ветке, глядел с усмешкой, как наблюдают за детскими играми. Волла же в полусне почти не обращал внимания на людей вокруг — он повидал их так много за свою длинную жизнь! Увидев Чайку, Хенадааардада неслышно, как кошка, спрыгнул с руки Великого Воллы.  — Здравствуй, дядя Хенад! Я как раз искал тебя! — мальчик, взбудораженный базаром, подпрыгивал, улыбался до боли в щеках и размахивал руками. Шаман тоже был рад. Не из-за праздника, но просто так. Из-за того, что солнце не закрывали тучи, и что темные обычно листья деревьев светились под лучами, и что есть рядом лес, куда можно уйти в любой момент от людей. Хотя сейчас он уходить не хотел: он был счастлив тут, слушая смех и голоса, смотря сверху на разноцветную толпу, которая почтительно обтекала могучего Великого Воллу.  — Рад тебя видеть, Чайка! — сказал Хенадааардада, позволяя мальчику сесть на корень около него.  — Я тебя тоже! — кивнул сын Флорена. — Ты видел фокусника? Разговор закончился тем, что сначала они сходили посмотреть представление — чародей на сцене глотал горящие палки, заставлял шишки летать и приказывал воробьям петь по-соловьиному — а затем, устав от шума и криков, тихо удалились в лес. Тут они наконец-то смогли поговорить, не надрывая горла. Перекричать базарную толпу, казалось, было невозможно.  — Ждешь праздника? — спросил шаман, угадав, о чем думал его маленький друг. Чайка кивнул.  — Я только не знаю, что там будет. Ты знаешь, дядя Хенад?  — Да. Будет большой пир… — Хенадааардада начал, да так и не договорил, и сделал вид, что хочет так скрыть тайну. Шаман улыбался Чайке, и его желтые глаза сверкали, как солнечные блики на воде. Но, лишь мальчик отвернулся, как маска тут же спала с темного лица. Мужчина был печален. Сын Флорена не видел этого. Он пытался найти в светящиеся листве птицу, что кричала в ветвях. Он заглядывал за могучие липкие стволы, наблюдая за шевелящимися от своих обитателей муравейниками. Он был счастлив. Он думал, что же будет после этого пира. Он решил не спрашивать у Хенадааардады и самому потом все увидеть. Тем более, что осталось потерпеть совсем немножко, всего половинку дня, и еще ночь — ах, нужно лечь спать пораньше, чтобы завтра наступило побыстрее! — и уже завтра вечером будет пир! Но, конечно, главное будет после него, то главное, что скрывается пока что в тумане тайны… Чайка чуть не повизгивал от восторга. Он смотрел на Хенадааардаду, говорил что-то бессмысленное и радостное, и шаман натягивал на свое лицо улыбку, завешивал ею, как тканью, истинные чувства — и мальчику казалось, что его друг так же счастлив, как и он сам.