Золотая Чайка

Вечер пришел, изгнав солнце с алого неба, но он не принес ни тьмы, ни покоя. Горели костры, и издали казалось, что все поселение вместе с базаром объято пожаром. Сцена — та самая, которую будил фокусник — сейчас была превращена в стол, и блюда стояли там, где еще недавно случали каблуки сапог. Люди бегали, огибая огни, разносили еду и укрепляли на не остывшей еще земле ткань от лавок и шатров, на которой будут сидеть пришедшие, кричали и, носясь по сцене, наступали в тарелки, готовили последние блюда и подбрасывали ветки в пламя. Никто не сидел без дела. Чайка подрагивал от любопытства. Что будет? Невозможно ведь, чтобы просто все сидели и ели! Быть может, когда костры взметнутся до небес, появится Дух Огня? Или у всех появятся крылья на одну ночь? И мальчик боялся лишь одного: что его сердце разорвется и он не увидит того чуда, что произойдет в любой момент… Но вот все готово, и люди рассаживаются вокруг огромной сцены на цветастых полотнах. Чайка оглядывается, ища знакомые лица. Флорен — он рядом с сыном — кажется напряженным, как зверь, чувствующий ловушку. Оро, который незаметно пришел на подготовку к Звериной Ночи, беспокоится и часто посматривает по сторонам. («Ты только на нас не смотри! Нечего тебе!» — думал Чайка, который не мог ничего поделать со своей вновь проснувшийся злостью). Хенадааардада же не радуется и не ждет, но словно боится. Но, когда дали ему слово — ему, как негласному главе поселения — он встал и говорил, и голос его был тверд и торжественен.  — Ешьте и пейте, сыны и дочери леса, те, кто вышел из волчьих пещер, те, кто сегодня возвратятся туда! Не ешьте много, ибо ваши серые братья голодны! Не пейте много, ибо ваши серые сестры не вкушают вина! И последние слова шамана подхватила толпа, что не слышала ноток грусти в его голосе:  — Вернемся во мрак леса! И началась Звериная Ночь, когда люди забывают о человеческой своей душе и возвращаются к той дикости, от которой ушли когда-то. Не было теперь белых, черных, золотистых на празднике — все красные от огня, сами как частички пламени. Они носились по поляне — уже не люди, но дикие звери — и скакали, и смеялись, и дрались, и кричали. Некоторые запрыгивали на сцену, хватали куски мяса и рвали его. Тени, хоть они и исчезали в свете костров и появлялись вновь, казались живыми и веселились вместе со своими хозяевами. Как жаждал Чайка увидеть Звериную Ночь, и как он сейчас хотел убежать! Он посмотрел вправо и заметил в толпе Эрли, который знал все про звезды и птиц и мечтал научиться летать. Он плясал и прыгал вокруг костра, и его разорванные одежды обуглились с концов и казались поломанными крыльями мертвого ворона. Чайка посмотрел влево и увидел деревенского рыбака. Он извивался и ловил ртом воздух, как пойманный малек. А Флорена нигде не было, и Оро тоже. Хенадааардаду он нашел случайно. Увидев отблески пламени в кошачьих глазах. Шаман, конечно, сидел на ветвях Великого Воллы. Чайка побежал к огромному дереву и ловко взобрался к другу. Отсюда вакханалия казалась еще страшнее. Люди и тени носились меж костров, извивались змеями, кричали чудовищными птицами, бегали на четвереньках, как странные звери. И Хенадааардада — тот, кто напоминал дикую пантеру — был сейчас больше всего человеком. Он сидел на ветвях Великого Воллы, как на скамье, и его одежды из шуршащих листья были целы, и волосы его не были растрепаны.  — Мне страшно, дядя Хенад!.. — прошептал Чайка, не в силах, однако, оторваться от ужасного зрелища.  — Не бойся. Мы их не интересуем, — сказал шаман так, как говорят о бродячих собаках. — Они скоро успокоятся, и тогда хочешь уйти в лес? Мальчик кивнул. Лица были неразличимы. Кто там вскочил на стол, поскользнулся и упал? Уж не Оро ли? Или, быть может, это и вовсе девушка? И эта фигура, встающая на четвереньки посреди алого блеска посуды — да человек ли она? Превращаются в огромные лапы руки, спина покрывается шерстью. Огромный зверь стоит на сцене, рыжий от пламени, и даже отсюда, с Великого Воллы, слышен страшный рык. И быть может, это огненное чудовище пришло пожирать дикие, не человеческие уже души?.. Чайка не подумал ни об отце, ни обо всех остальных, кто стоял там, в толпе. Одна мысль сковала его, мешала дышать, тянула сердце: страшный, страшный праздник, дикое зрелище!.. Что думал Хенадааардада, было непонятно. Он смотрел на замершую толпу и на зверя и казался стоящим перед пропастью. Нужно бежать вперед, позади погоня, да впереди ведь тоже смерть!.. Шаман так и не решился. Не успел. Из толпы выпрыгнул человек — тонкий и высокий, чем-то похожий на богомола — и бросился к смерти, что оделась сегодня в косматую шкуру. Чайка закрыл глаза и заткнул уши, но страшное зрелище, что успел увидеть мальчик — блеснувший огнем нож — стояло перед ним. А Хенадааардада смотрел на битву почти не моргая. Он видел, как на сцене схватились человек и зверь и как они в страшной битве сметают посуду. Толпа стояла кольцом и наблюдала за поединком, как еще недавно за фокусами чародея. Кто не знает легенду о Куннас Сифар Роэльмет из народа крылатых змей, что спасла человека от безымянного порождения ночи? Каждый ребенок может рассказать ее. Но разве легенда рассказывает, что было в душе той, что отдавала свою жизнь? Так же ли, не раздумывая, бросилась она на ужасное создание?.. Человек и зверь дрались, зная, что хоть одного из них — а может, и их обоих — возьмет смерть. Это знали и те, что смотрели на них, но никто не вмешивался. Слишком уж страшен был кровавый оскал, слишком уж острым казался клинок. Но прошло несколько минут — или секунд? — и враги упали среди развороченной посуды и темно-красных пятен то ли вина, то ли крови. Только тут толпа отмерла, рассыпалась, побежала, и голоса на разные лады стали кричать и звать кого-то. Хенадааардада слез с Великого Воллы и пробился сквозь людей к сцене. Чайка следовал за ним, как привязанный щенок. Конец ужасного представления был кровав. Человек — переломанный богомол — лежал весь алый, словно его окунули в красное озеро, и алые же ручьи бежали по скользкой, мокрой сцене. Грудь его, разорванная и полуприкрытая пропитанными кровью одеждами, быстро вздымалась и падала, широко раскрытые глаза из-за их белизны казались приклеенными на красное лицо. Как же этот поверженный охотник отличался от того Оро, который приходил к Флорену!.. Зверь, гигантский медведь, погиб. Его лапы еще дергались, и казалось, что он пытается схватить что-то. Ран было почти не видно под слипшейся шерстью, но, когда кто-нибудь откидывал ее, отрывалась пробитая грудь. Человек бил, не видя куда, но стремясь попасть в сердце. Хенадааардада часто представлял себе ситуацию, подобную этой, и каждый раз содрогался. Но сейчас он наблюдал за этим так спокойно, будто все так и должно быть. Он опустился на колени около друга, осторожно взял его пока что теплую, влажную лапу и долго, долго смотрел в помутневшие глаза. Он не видел, ни как уносят Оро, ни как бьется в рыданиях Чайка, ставший теперь сиротой. Разбитый амулет лежал около живота медведя. Он слетел с шеи, когда Флорен — телом еще человек — упал. Шаман не знал, что произошло, но обнаружил себя лежащим меж корней Великого Воллы. Пустая сцена стояла разгромленная, а догорающие костры блекли перед встающим рыжим солнцем. Только этот рассвет не принес счастья.