***
— Чимин, блять! Чонгук швыряет книгу прямо в стенку и истошно орет. Снова. Пак же только хмыкает и косится на увесистый учебник по литературе, который сначала влетает в стену в десяти сантиметрах от его головы, а потом и вовсе валится на кровать. — Закрой рот и еще раз нет, — Чимин цокает языком и возвращает все свое внимание очередному талмуду на немецком языке, сжимает зубы и старается на Чона внимания не обращать. Не смотреть в его блестящие глаза с широкими зрачками, не видеть соленой испарины на его коже, не умирать каждый раз в его поплывшем, мутном взгляде. Они… Их сексуальные игры просто вышли из-под контроля. Вырвались, выплеснулись, превысили все допустимые нормы и отразились негативно исключительно на Чонгуке, на его здоровье и психике. Вывернули его сознание, перекрутили мысли в голове и теперь он теряет связь с реальностью, теряет саму реальность и даже ее отголоски в его воспаленной голове звучат совсем по-другому, совсем не так и доходит уже до того, что скоро станет совсем не то. Чимин должен был предугадать это. Он мог это предвидеть и сейчас проще всего сказать, что Чонгук сам виноват, что сам хотел и просил он тоже всего сам. Сам… После того, как Пак игриво сказал, что его яд может действовать как легкий афродизиак, вводил его под кожу без особых опасений, когда они занимались любовью и поначалу видеть жажду в глазах даже заводило. Заводило смотреть на то, как парень плавится в его руках, как он плывет каждый раз от оргазмов и как каждый раз все шире разводит ноги и открывает рот. Чимину нравилось желание Чонгука, пока оно в один момент не переросло в настоящую ломку с неконтролируемыми истериками. В пьяную улыбку и дрожащие от переизбытка токсина в организме ладони. Пока в один миг Чимин не осознал, что Чонгук превратился в наркомана, а его дозой стал яд. Опаснейший яд, который отравляет его изнутри, который заставляет его мелко дрожать и который вынуждает его хотеть с каждым разом все больше и больше, пока доза в один момент не превратится в летальную. Это заложено в отраве, чтобы долго пить жертву, чтобы убивать ее медленно и чтобы она и сама не могла отказаться от этого, не могла сбежать и уйти надолго. Так интерес Чонгука перерос в болезнь, а беспечность Чимина — в настоящую катастрофу. — Чимин, мне плохо… Очень больно… — Чонгук валится на свою постель и уже воет, закусив уголок подушки. — Дай мне!.. — Нет. И разговор окончен. Пак хмыкает и откладывает свою книгу в сторону, наблюдая за парнем, шумно выдыхает и поднимается со своей постели. Он укладывается рядом с Чонгуком и тянет его в свои объятия силой, держит, целует его в макушку, вслушиваясь в неровное дыхание и дрожащее биение сердца. Он уже привык вслушиваться… Привык ночью дремать, прижимаясь к груди парня, привык обнимать его сонного и даже среди ночи вскакивать тоже привык. Он довел Чонгука до этого сам, сам ввел под кожу яд и сам потакал его одержимости, которую принимал за капризность. Не капризность! Далеко не капризность… — Зайчик, потерпи, — Чимин целует его в макушку, поглаживает ладонями лопатки, чувствуя его дрожь всем своим телом. Чувствуя насколько его кожа холодная, не смотря на выступившую испарину. — Яд выходит. Несколько дней и будет немного проще, любимый. — Мне очень плохо… Пожалуйста! — Чонгук плачет ему в плечо, сжимает в пальцах тонкую ткань черной футболки и прижимается сильнее, надеясь хоть немного согреться. — Ты можешь умереть, — Пак хмыкает, зарываясь пальцами в его темные волосы, перебирает гладкие пряди и массирует кожу головы одними подушечками пальцев. — Мы не знаем сколько яда у тебя в теле и… — Я готов умереть с тобой. Чонгук смотрит на него своими стеклянными глазами и у Чимина от его взгляда перехватывает дыхание, у Чимина от его взгляда ноги стынут и сердце пропускает несколько ударов, во рту пересыхает и слова просто кончаются. Готов умереть… Вот так вот просто. Он в своем бреду решил, что готов умереть от очередной порции яда лишь бы только еще раз почувствовать, лишь бы еще раз сойти с ума и пройтись по той тонкой грани. Будто не знает, что лучше ее не перешагивать вовсе, а если перешагнешь, то назад пути уже не будет. Чонгук решительно настроен умереть и это тоже далеко не его прихоть. Не его выбор и не его решение, которое тоже работает на Чимина. На Черную мамбу, которая хочет получить свою порцию крови, которая шипит в голове внутренним голосом и заставляет всех несчастных и несведущих покорно подчиняться. Открывать шею укусам и наслаждаться тем, как острые клыки вонзаются в собственную кожу, как они с огнем впиваются в тело, а потом с таким же огнем несут за собою нейротоксин. И никогда не знаешь после какого раза будет паралич. — Я не готов…***
— Хоби… Юнги стонет, когда чужой теплый язык вылизывает его горло и откидывается на подушки, наслаждаясь ласками своего любовника. Хосок сегодня особенно жадный и возбужденный. Хосок сегодня с самого утра не особо себя сдерживает и его ладонь время от времени сжимала бедра Юнги даже во время занятий. Хосок сегодня пошел прямо за ним в общежитие, чтобы закрыть на замок комнату, а потом накинуться со страстными поцелуями. Что бы не произошло, на них оно не особо повлияло, не особо отразилось, да и внимания обращать на это хочется тоже не особо. Они оба оборотни… Так даже лучше. Юнги долго думал об этом, когда оставался один, долго пытался понять как к этому относится, но не пришел практически ни к чему. Хосок тоже оборотень, пусть и ласка, но это еще больше упрощает отношения между ними. Не нужно прятаться и скрываться, да и их общественность примет это гораздо проще, чем союз оборотня и человека. Они похожи в зверином, в человечном, впрочем, тоже… Мин забирается ладонью под серую футболку любовника и легко царапает его поясницу, чувствуя как вибрирует чужой стон у него на коже, как он разносит электрические импульсы и как сильно его прошибает от этого стона. Как сильно трясет самого… Юнги зарывается пальцами в рыжеватые волосы и легко тянет его голову на себя, чтобы впиться в губы поцелуем, чувствуя как Чон сильнее прижимается своею промежностью к его, трется. Страсть между ними не утихла… Кажется, не утихнет и вовсе. Страсть между ними кипит и клокочет, бурлит и каждый раз окунает их в этот адский котел, обжигает их кожу, оставляя багровые метки, которые так долго сходят, но которых так приятно касаться и так приятно разглядывать. Страсть между ними — жаркое зарево огня, нечто убийственное и разрушающее. Нечто, что кладет их в одну постель каждый раз и заставляет забывать и забываться, наслаждаясь друг другом, наслаждаясь запахом и возбуждением. Даже сегодня все должно было быть так, но… — Хоби… — Юнги разрывает поцелуй и совсем легко давит на плечи любовника, обращая на себя внимание. — Хен, если это не касается секса, то давай потом, — Хосок низко рычит и уже снова тянется к губам Мина, чтобы продолжить, но его останавливают чужие пальцы, которые сжимают его подбородок. — Ну что еще? — Хоби, вот мне интересно, — Юнги перебирает его волосы и легонько чешет за ухом, — почему ты сюда приехал? — Хотел жить поближе к столице, — Хосок цокает языком, закатывает глаза от раздражения и чмокает любовника в щеку. — Где ты учился раньше? — В Кванджу, — Чон снова тянется за поцелуем, но пальцы Юнги останавливают его, касаясь губ. — Спецшкола? — Да. Юн, ну ты чего настрой сбиваешь? — Хосок очаровательно улыбается и тянется пальцами к ширинке парня, но получает совсем легкий удар по руке. — Хен! — И ты хочешь чтобы я поверил, что ученик спецшколы Кванджу перешел в Даунфорд, чтобы быть поближе к столице? Да ты меня за дурака держишь?! — Мин резко отпихивает парня от себя и садится на постели, наблюдая за тем, как вымучено он садится напротив и поправляет одежду. — А вдруг я не выдержал жестокого обращения? — кажется, Хосок даже не пытается лгать правдоподобно. — Ты проломил голову в первую неделю пребывания здесь, ты агрессивная ласка и основную массу учеников составляют ласки, горностаи и куньи в принципе — кто издевался над тобою, мой драгоценный малыш? А директор в школе кто? — Юнги ухмыляется, наблюдая за тем, как Хосок только кусает изнутри щеку и кивает, поджав губы. Ну да, дальше отнекиваться просто уже нет смысла. Нет смысла скрывать реальных причин… — Мой отец, — Хосок говорит с выдохом и старший даже не особо понимает сначала. — Что твой отец? — Мой отец — директор, — он снова шумно выдыхает и поднимает голову, но сталкивается только с легким пренебрежением во взгляде и явной насмешкой. — Квон Хонсо? — Юнги фыркает. — Разве только внебрачный. — Мне пришлось взять фамилию матери, а моя сестра даже имя сменила, — парень говорит сквозь зубы и заметно злится от слов любовника. — Или ты думаешь к нам с нуной нормально относились бы другие ученики? — И что же сын директора спецшколы делает в Даунфорде? Давай, соври что-нибудь еще, — Мин хмыкает и откидывается на подушку. По правде сказать, его эти россказни не особо впечатляют. Из Хосока приходится тащить все клещами, тащить силой, а если и вытаскиваешь что-нибудь, то это еще нужно проверить на правдивость или хотя бы правдоподробность. Ничто не мешает ему солгать, ничто не мешает ему увильнуть от ответа и все прекрасно понимают, что проверить его никто не может. Никто не будет слать на почту директора письмо и спрашивать его ли сын Чон Хосок, если у них даже фамилии разные, если связывает их только спецшкола Кванджу и то, очень косвенно. Хосок не стесняется лгать, да и глубокие интимные отношения никогда еще не равнялись честности и эталоном честности тоже никогда не были. Секс — это секс. Не стоит воспринимать его как нечто большее, как нечто возвышенное, как некую гарантию того, что тебя не обманут. Обманут, и виновен будешь ты, а не лжец. Но Чон внезапно злится, кипит и стреляет глазами так, что даже Юнги легко напрягается, настораживается и смотрит внимательно, чтобы в один момент ласка не напилась его крови. Чтобы зубы этой крошки не сомкнулись на его собственном горле. — Что? Хотелось изнутри разрушить ваше учебное заведение, — Хосок фыркает и морщит нос. — Все такие правильные, хорошенькие, возвышенные… Оборотень оборотня не обижает, людей жрете от большой нужды, а не от большого веселья, и то не всегда. Пытаетесь быть лучше, чем есть на самом деле? — Мы пытаемся сосуществовать без проблем, — Юнги хмурится и даже легко дергается от злобного смеха парня. — Мы — оборотни, дикие животные, а не выходцы из Пониленда, — Чон насмешливо усмехается. — Кровь, жестокость, убийства… разве ты предпочтешь аспарагус? — Но бестолковые смерти и пытки — уже слишком, Хосок. Мы живем в современному мире и должны думать о том, чтобы о нашем существовании не узнали люди, а не о минутной эйфории и… — Сжигать просто нужно и закапывать глубже, — Чон поднимается с места, потягиваясь. — Люди — мясо, мы так часто показывались им в прошлом, что только идиот бы не догадался. А вы словно идете наперекор всем: набрали людей, учите на равных, общаетесь… — Я, быть может, тебе секрет открою, но Чонгук, с которым ты водишься, — тоже человек. — Чонгук — феномен, а не человек, — Хосок звонко клацает зубами, огрызаясь и смотрит с такой надменностью, что внутренности выворачивает. — Сначала я думал, что он оборотень. Хилый, жалкий, со слабой аурой, но его подсознание, его сопротивление, сбило меня с толку! Потом я думал, что ваш Чимин его прикончит от большой любви — и тут просчитался… — То есть ты только поджидаешь момент, чтобы сожрать его? — Юнги морщит нос. — Ну ты и отбитый… — Не демонизируй меня, Мин Юнги. Думаю, Чонгук и тебя заинтересовал своими силами, впрочем, мы говорим не о нем, — Хосок хмыкает и на несколько мгновений замолкает. В тишине комнаты слышно тиканье настенных часов, Юнги краем глаза наблюдает за мерным движением тонкой стрелки и, кажется, вовсе не дышит. В тишине комнаты слышно шум с коридора и пульсацию их сердец, которая бьется где-то в висках, шумит и легко шипит кровью в сосудах. В тишине комнаты они друг напротив друга молчат, понимая, что разговор этот — точка невозврата, рубеж, через который невозможно вернуться и секрет, которому лучше бы оставаться секретом и не рушить всего того, что между ними происходит. Не рвать тех нитей, которые повязали их, пусть и против воли. — Отец перевел меня в Даунфорд, чтобы его убить изнутри, — Хосок цокает языком. — Я не знал, что мне делать и что меня ждет, но уже здесь я понял как можно все провернуть и на кого мой удар придется. Тэхён и Урсула — было просто, учитывая, что Ким не отличается особой сдержанностью, а его зверь вырывается с завидной регулярностью. Одна жертва и вы грызлись сами между собой — даже как-то печально, что ваша сплоченность оказалась не более, чем красивым словом. Чимин… Я долго думал, что с ним сделать, но Чонгук невольно сам мне помог, когда влюбил его в себя, а сейчас он, кажется, еле ходит от отравы, прикидываясь просто больным. В итоге, — Хосок гаденько усмехается, замечая злость в глазах любовника, — Тэхён одичал, пусть вы и привели его в чувство каким-то чудом, сомневаюсь, что это надолго; Урсула — знатная барышня и вряд ли ее родители примут такой позор, когда узнают о выходке Кима, вряд ли спустят ему это с рук, да и директору школы выскажут особые пожелания, как спонсоры; а Чимину осталось не долго тоже, стоит Чонгуку попасть в больницу и его крикливая мамаша вынесет все в люди… Как думаешь Верховная Палата так просто это спустит? — Зачем тебе это? Чего ты добиваешься? — Юнги шумно сглатывает, рассматривая Чона, сжимает в ладонях покрывало и, кажется, впервые видит его настоящим. Видит реальность, которая скрывалась за маской смешливого красавчика. — Даунфорд расформируют, спецшкола Кванджу станет первой, а первое место приносит деньги, я всего лишь хочу помочь своей семье, — Хосок наигранно качает головой, а потом подходит к нему ближе, цепляя пальцами подбородок, смотрит в глаза так властно, как, кажется, и смотреть не мог. — Юнги, мы можем сделать всё вместе и вместе вернуться в Кванджу, никто не узнает о твоей причастности, а ты сам избавишься от кучки идиотов и перестанешь спасать чужие задницы. Ты достоин большего. — Да ты больной! — Мин рычит, убирая его руку. — Пошел вон из моей комнаты! — Я уйду, а ты подумай о моем предложении. Дверь за Хосоком закрывается и Юнги просто безвольно падает на постель, наощупь открывает ящик тумбочки и достает пачку сигарет. Ему не о чем думать — за Хосоком он точно не пойдет, но вот оградить его от нездоровых родительских амбиций точно как-то надо.