» — Но там ведь столько учеников умерло! — Сыночек, это не имеет никакого значения».
— Бутылку воды, пожалуйста. Он говорит чуть сиплым голосом тихо и пытается оправдать себя перед собою же хотя бы тем, что курение по утрам действительно плохо сказывается на нем и, возможно, он уже успел подхватить какую-то заразу, обрекая себя на неделю мучений. И еще хорошо, если в лазарете, а не с его дорогим соседом, который даже сейчас умудряется буравить его спину своим черным взглядом в своей сучьей компании. Все началось с укуса… Сначала было больно от того, как чужие зубы вспороли его кожу, впились в нее, проникая к самым мышцам, а потом наступило неожиданное онемение и то страшное бессилие, с которым он уже не смог бороться даже собственной кровью. Чимин определенно умеет играть с сознанием и подсознанием, умеет воздействовать интонациями и прикосновениями. Это походит на настоящую магию, на мистику и все те штуки с экстрасенсами. В итоге оказывается обыкновенным гипнозом. Чимин увлекается психологией, у него есть несколько толстых книг в плотных обложках и много тонких на немецком языке, и Чонгук точно уверен, что это как-то связано с техниками внушения и гипноза. Ублюдок… Больной-больной-больной ублюдок! Хочется схватиться ладонями за голову и сильно сжать, заорать так громко, как только позволяют связки. Мерзкая сука… сразу после укуса просто воспользовался его слабостью, повалил на кровать и снова целовал, стащил с него одежду, чтобы ласкать тело. Он легко кусал его соски, вылизывал его грудь, оставил несколько багровых засосов на животе, а потом просто отсосал. Его губы, его язык, его горячий рот способны свести с ума, особенно в сумме с черным похотливым взглядом, с умелыми руками и состоянием где-то на грани со здравым смыслом. Чонгук чувствовал, как плакал, как слезы скатывались по вискам и щекам, чертили кожу солеными дорожками, но стереть их он не мог, не мог и оттолкнуть Пака от себя, не мог и пальцем пошевелить. Чонгук чувствовал всю свою беспомощность и слабость, но в этот раз видел ясно, воспоминания не размылись в голове и, на самом деле, лучше бы он не помнил… Амнезия для него сейчас — спасение, что-то даже из благословения, потому что Чимин теперь использует его тело когда хочет, иногда даже не прибегая к своим методам воздействия, довольствуется лишь своим лукавым «Сопротивление бесполезно». Ха… Чонгук уже понял. Не раз понимал и соглашался лишь потому, что Пак все равно возьмет то, что хочет, но если он не будет применять гипноз, то оставит хоть малюсенький шанс Чонгуку остановить его, хоть крошечную надежду на то, что он сможет сказать «Стоп», когда Чимин перейдет черту окончательно. И хоть уже перешел, но Чонгук еще пытается себе внушить, что не все потеряно и совсем скоро придет в норму. Да, он наивный идиот и пора бы уже с этим смириться. У него сегодня дополнительное занятие по английскому, поэтому за столиком он один. Девчонки уже наверняка в общежитии, а Хосока он и в обеденный перерыв не видел. Украдкой он смотрит на Чимина в компании Тэхёна и, кажется, Юнги, они сегодня сидят в углу, напротив каждого по стаканчику кофе, к которым, они, впрочем, и не притрагиваются. Мин что-то хмуро рассказывает, по одному виду ясно, что он зол и недоволен, шепчет что-то, и, из-за шепелявости его голоса, ему кажется, будто это змеиное шипение он может слышать на расстоянии. Но, скорее всего, у него просто поехала крыша. — Гук, а я тебя ищу… Хосок валится на стул напротив него. Чрезмерно бледный и испуганный, с растрепанными волосами и в слишком уж домашней одежде. Видимо, действительно что-то серьезное, если он не обращает внимания ни на свой внешний вид, ни на тех редких девчонок, которые машут ему в знак приветствия. — Что-то случилось? — Чонгук смотрит на него чуть обеспокоенно, все же раньше старшего в таком состоянии он не видел. Не видел, чтобы Чон Хосок терял свою улыбку из-за какой-нибудь проблемы. — Случилось… — он чуть нервно смеется, вцепляясь пальцами в волосы и сильно их оттягивает, чтобы привести себя в чувство. — Ты еще не слышал, что в школьном парке нашли тело парня с проломленной головой… А я там бегаю по утрам… Вернее, сегодня я бежал и, кажется, он уже там был и я просто не заметил его тело и… Черт! — он закрывает лицо ладонями и крупно вздрагивает, не похоже, что он плачет, но по нервной системе, кажется, ударило знатно. — Хен… — Просто понимаешь, это ведь закрытая школа, огражденная территория и фантастические суммы денег! Почему у нас нет ебаной охраны?! Почему я должен трястись, думая прикончит меня маньяк или нет, сегодня или завтра?! — Хосок шумно вдыхает, и резко распрямляет плечи. — А если его убили утром? Возможно, уже после моей пробежки… — Хоби-хен, — Чонгук перехватывает его ладони своими, заставляя замереть в непонятном окаменении, — с тобой все хорошо сейчас и ничего не случится, понимаешь? Все будет в норме. Может, этот парень вообще упал и ударился о камень… Не переживай. — Да? А ты не читал ни разу об этой школе в нете? Не видел их печальной статистики? — Читал и видел, но что это меняет? — Чонгук криво ухмыляется и опускает голову. — Мы уже здесь, никто нас отсюда не заберет и с этим нужно просто смириться, хен. Если я не удержусь и в этой школе, то я лишусь всего… — Ладно, наверное, ты прав, нужно просто быть осторожнее, — Хосок вымученно улыбается, пытаясь вернуть себе хоть отголоски своего привычного задора. — Все же спортзал есть и в учебном корпусе, не стоит рисковать лишний раз. Не хочешь покурить? — Пошли, — Чонгук кивает и снова переводит осторожный взгляд в сторону Чимина, но ни его, ни остальных за столом уже нет. Они с Хосоком уходят за школу, останавливаясь рядом с пустыми мусорными контейнерами и курят почти молча, лишь изредка перекидываются дежурными фразами. Старший все еще напуган, Чонгук видит это по чуть нервной походке и быстрому курению. Впрочем, и приятного в таких открытиях мало. Труп в школьном парке… Вообще их было уже много и не только в парке: в общежитии, в учебном корпусе, в старой смотровой башне и просто где-то рядом с забором. Несчастные случаи, самоубийства и ни одного виновного, разве только изредка попадаются истории с дикими зверями, или вмешательством алкоголя и наркотиков. Ни одна из них даже близко не правдоподобная. Ложь здесь обычное дело. Журналисты не упускают возможности обмусолить Даунфорд и его печальную статистику смертности, писать простыни гневных тирад. Но даже более-менее серьезные источники не ставят под сомнение истории со смертями, когда тело покромсано, обескровлено или просто нет частей тела, будто животные могут быть действительно на такое способны, будто не человеческих рук дело ровные надрезы, проколы и рваные раны. А им остается лишь надеяться на то, что они не будут следующими, что не их хладные тела будут находить по углам Даунфорда, чтобы написать смехотворную историю о наркотиках и отвратительном поведении в стенах школы. Чонгук криво усмехается и засовывает окурок в жестяную банку из-под пепси и перекладывает пачку сигарет в рюкзак из кармана черной худи. Он прощается с Хосоком, который остается опустошать и дальше свой парламент, и, чуть подумав, заходит в школу через черный ход со второй лестницей, которой ученики почти никогда не пользовались, разве только, чтобы покурить. В здании тихо, уроков уже нет, а дополнительные занятия сейчас разве только по английскому и высшей математике, поэтому он медленно поднимается вверх, останавливается лишь в пролете между вторым и третьим этажом. — Да вы просто надо мною издеваетесь! — мисс Лайтимор зло топает ногою и шипит на повышенных тонах, от чего у самого Чонгука мурашки бегут по коже. — Детка… — Без зубов рискуешь остаться, Ким, — звучит глухой звук удара, кажется, куда-то в плечо и шипение за ним. — Кто из вас троих его прикончил? Чимин, твоих рук дело? — Ага, раздолбил ему череп и пошел дальше, — Пак фыркает и, кажется, усмехается. — Мне нужна кровь, а не удовольствие от чьей-то проломленной башки! — Да, Урсула, мы ни при чем в этот раз… — Юнги шумно выдыхает. — Это не наши методы, слишком много пустой крови. — То есть, вы хотите сказать, что в школе есть маньяк? Господа, а не держите ли вы меня за дуру? — преподавательница нервно и коротко смеется. — Тэхён, твои выходки? В прошлый раз ты тоже покромсал человека. — Да клянусь я, что его не трогал, — Ким зло цокает языком и притопывает ногою. — Урсула, я не… — Заткнись! — Юнги шипит, заставляя остальных замолчать. Чонгук не слышит даже шагов, но пронизывающий янтарный взгляд чувствует на себе сразу же. Старший смотрит на него, опираясь на перила ступеней, его тонкие губы растягиваются в чуть безумной улыбке, от чего парень шумно сглатывает и почти делает фатальный шаг назад на ступеньках, вовремя удерживает себя. — О, Чон! Чонгук шумно сглатывает и облизывает пересохшие губы, когда за спиною Юнги показываются остальные, смотрят, как на чертов кусок мяса и от взглядов этих вполне можно сойти с ума. Цепкие, холодные, пронзительные и до ужасного мертвые. Чонгук облизывает губы, чувствуя то дикое оцепенение снова, чувствуя, как холод сковывает тело, а мышцы, кажется, снова совсем не слушаются. Чимин прожигает его своим взглядом, заставляет замереть на месте в предвкушении. В осознании того, что после такого провала закономерно следует смерть. — Хватай его, он ничего не должен знать, — Урсула лениво отмахивается и уходит, цокая своими ровными каблучками. Чонгук чувствует, как перед глазами плывет туман, как мышцы сковывает, а дыхание спирает. Это что-то за гранью… За гранью нормального и с приставочкой «пара», когда в голове не укладывается совсем, мозги не выдерживают и нет в реальной жизни нормального объяснения этому. Этот гипноз выходит куда-то за рамки, рисует свои границы и по силе воздействия наверняка превышает все законы адекватной психологии. Чонгуку кажется, что это какие-то запрещенные техники, что-то под грифом «секретно» и чего точно не должен знать школьник. В себя он приходит уже где-то в подвале. Нет окон, пахнет сыростью и какой-то плесенью, холод кирпичной стены впивается куда-то в спину острыми иглами, хочется отстраниться, но чудовищная боль пронизывает позвоночник. Чонгук кричит, чувствуя как жар выжигает спину, будто настоящим кипятком, кажется, он чувствует, как появляются волдыри, как кожа лопает, а вся кровь внезапно становится каменной в сосудах, бьет по сердцу и распирает голову изнутри. Боль вырывается из его тела с криком, с воем, а потом просто с безжизненным хрипением, которое стынет на его губах льдом, холодным воздухом, от которого в самый раз просто на месте вскрыться. — Чон, — нараспев с легкой насмешкой и шепелявостью. Глаза у Юнги янтарные, холодные, матовыми камнями светят из темноты и заставляют его пытаться хотя бы отодвинуться, хотя бы отползти. У него даже получается чуть сдвинуться в сторону, совсем немного, чтобы успокоиться или спастись, но достаточно, чтобы увидеть легкое удивление в глазах Мина. — Чон, ты ведь знаешь, что подслушивать нехорошо… — он подходит к нему ближе и хватает за горло ладонью. — Должен знать, что таких мелких шпионов никто не любит, — Юнги шипит ему прямо в лицо, обжигает пылающим дыханием, от чего тело пробивает крупная дрожь. Чонгук шумно сглатывает и отводит взгляд в сторону, чувствуя, как пальцы сильнее сжимают горло, заставляют снова покорно смотреть на пронизанного холодной злобой Юнги. — Я… — Да, все верно, ты! — Мин швыряет его ватное тело на пол, как игрушку, фыркает только презрительно. — Кто тебя подослал, глупый мальчик? Какая сука пообещала тебе конфетку в обмен на жизнь?! — старший бьет ногою в живот, заставляя его судорожно ловить ртом воздух. — Или, быть может, ты из тех проныр, которые хотят очернить доброе имя нашей чудесной школы, где учатся такие же ублюдки, как и ты? — Юнги коротко усмехается и бьет снова, но в этот раз попадает куда-то под дых. У Чонгука все темнеет перед глазами, чернота бьет в голову, но не позволяет потерять сознание, держит, цепляется за любые ниточки. Яркие круги вспыхивают где-то в сознании, взрываются кислотными всполохами чудовищной канонадой. Юнги хоть и не особо крупный, но бьет сильно, не жалеет и не видит в этом никакого смысла, если честно. Во рту стоит тошнотворный привкус теплой крови и Чонгук просто выплевывает ее вместе с кашлем на холодный грязный пол, упирается в него ладонями, но Мин хватает его грубо за капюшон и отшвыривает обратно спиною к стене. — Видишь, Чон, в твоих интересах сознаться чей ты игрок. Быть может, мы даже тебя помилуем. — Я ничей… — Инициатива наказуема, Чон, разве ты не знал этого? — Юнги хмыкает себя под нос, смотрит с презрением и легкой насмешкой. — Сколько успел узнать? — Я только… Чонгук заходится в очередном приступе кашля, упирается руками в пол, сплевывая еще кровь. Такое чувство, что он может выхаркать и легкие разом, боль стучит в грудной клетке, отдает в позвоночник и пульсирующие виски. Перед глазами черное мешается с серым, плывет дымом и, возможно, лопнувшими сосудами. Боль тупая, ноющая, такая, от какой хочется просто уже беспрерывно выть, скулить в тупой надежде, что тебя заберут отсюда, достанут из этого подвала хотя бы относительно живым. Смерть никогда не входила в его планы в этом возрасте, и особенно хорошо он это чувствует именно сейчас, в момент, когда он жизни этой вполне может лишиться. Вечно спокойный Юнги будто в один момент осатанел, сошел с ума, от чего глаза затянуло алой поволокой изнутри, уши заложило, а сердце в один момент превратилось в камень. Да и мышцы окаменели, кости превратились в сталь от чего удары особенно тяжелые, прилетают в легкие и живот и, слава всем богам, пока не в голову. — Ничего, я ничего не знаю, — язык заплетается, он говорит с трудом, но очень надеется, что Мину этого хватит, что он все же поверит ему. — Ох… Ну что за наивный мальчик? Думает, что в его ложь можно поверить… — Юнги закусывает нижнюю губу и отводит на мгновение взгляд. — Что же, если ты не хочешь говорить или не можешь ничего припомнить, то почему бы мне просто не выбить эти знания из твоей тупой головы, как думаешь? — он показательно задумывается на секунду, а потом ухмыляется. — А может, мне свести тебя с ума? Взорвать твой мозг изнутри, медленно уничтожить тебя безумием… Так будет даже лучше. Два убийства за один день слишком много. — Юнги… Договорить он уже не успевает. В шею словно впивается острая стрела, позвонки хрустят и он безвольно склоняет голову, чувствуя, как немеют пальцы рук и ног, как ослабевает спина и совсем не держит тело. Голова кружится, мысли спутываются, а сны мешаются с реальностью. Он хочет крикнуть, хотя бы прохрипеть, что это невыносимо, что голова его в тисках и он себе не враг точно, будет молчать покорно и слова лишнего не скажет. Ему уже эти игры с его разумом осточертели, осточертело что ним крутят-вертят как хотят в своих забавах. Чонгук устал быть послушной марионеткой, куколкой и игрушкой для битья и насилия. Уж лучше быть просто незаметным, блеклой тенью самого себя, мерно слоняясь по коридорам. Чтобы никто и не знал о нем, никто не замечал, позволяя быть просто живым и здоровым, хоть и абсолютно никем. Когда-то это казалось уделом слабых нытиков, сейчас видится, как основной способ выжить в этой чертовой школе. Боль разъедает голову, бьет и скручивает мозги, заставляет его уже просто упасть на пол, не чувствуя холода. Пальцы почти не слушаются, он пытается сжать руки в кулаки, но от этого начинает жечь глазные яблоки и он оставляет эту затею в надежде, что умрет он быстро. Глаза медленно закрываются и он проваливается в пустую темноту.***
В голове немного проясняется, хоть она и продолжает адски болеть. Чонгук пытается открыть глаза усилием воли и, на удивление, у него это получается. Он лежит в своей комнате в общежитии, на своей постели и с мягкой подушкой под головой. В комнате светло, приятный сквозняк легко холодит его щеку и заставляет хоть немного расслабиться. — Как ты себя чувствуешь? — Чимин мягко берет его ладонь в свои и целует узловатые пальцы. Впервые, наверное, его голос не напрягает, черные глаза смотрят действительно обеспокоенно и сам Пак сидит на краю его постели не для того, чтобы утопить в чудовищном мире запрещенных техник гипноза и в который раз воспользоваться безвольным телом. Чонгук облизывает пересохшие губы и шумно сглатывает, во рту сухо и безумно хочется пить. Он взглядом скользит по комнате и выдыхает слишком облегченно, когда замечает на своей тумбочке бутылку воды. Надеется лишь, что Чимин позволит ему хоть немного выпить, а не устроит второй раунд допроса с пытками более существенными, хоть и менее заметными внешнее. — Чонгук? Все хорошо? — старший прослеживает его взгляд и молча берет воду с тумбочки. — Ты сможешь сам поднять голову, или мне стоит помочь? На пробу Чон все же пытается поднять голову и облегченно выдыхает, когда у него это получается практически беспроблемно, одна лишь боль в затылке напоминает о себе гулкой пульсацией. И Чимин, наверное впервые в жизни, действительно помогает ему, поит аккуратно водой и даже придерживает голову ладонью. — Теперь ты можешь говорить? — Да, — Чонгук шумно сглатывает, чувствуя, что горло больше не дерет. — Как ты себя чувствуешь?.. А впрочем, наверняка ужасно. Ты помнишь, что случилось? Да он наверняка издевается?! Юнги отпинал его по приказу Урсулы Лайтимор и, возможно, отпинает еще раз, а Чимин делает вид, что он ничего не видел и не слышал! Злость затапливает его, захлестывает одной безумной и огромной волной, которая сбивает с ног, наполняет водою легкие. Пак наверняка держит его за идиота… Конечно же он захочет выгородить своего дружка, конечно же будет прикрывать его жопу и заступаться, не смотря на все его слова! Поэтому он такой добренький. Поэтому сейчас относится с той же бережностью, с какой обращаются только с безнадежно больными. — Прекрасно помню! — Чонгук фыркает и вырывает свою ладонь. — Юнги… — Да, действительно, Юнги сбегал вниз по лестнице и испугал тебя, ты оступился на ступеньках и хорошенько приложился затылком, — Чимин утвердительно кивает и снова берет его ладонь в свои, на этот раз держит крепко и снова смотрит в глаза. — Мы еле дотащили тебя до медпункта! — Но я точно помню, что не падал! — Чонгук-и, ты сильно ударился, твоя психика просто вычеркнула эту боль из воспоминаний, — «Чего же она боль от ударов не вычеркнула?!» — Ты ведь умненький мальчик, должен понимать… Чонгук почти задыхается от возмущения, шумно втягивает носом воздух, намереваясь выдать что-нибудь грубое, колкое и ехидное, но в голове красными буквами всплывает это чертово «умненький мальчик, должен понимать». Понимать он не должен, но должен бороться за свою спокойную жизнь. Что толку, если за правду его, скорее всего, изобьют, если не убьют вообще. Юнги был досточно убедительным в своих угрозах. Он промолчит, чтобы спокойно жить и не терпеть уловок Чимина на себе, прикинется дурачком, может, хоть проблем никаких не будет. — Не называй меня мальчиком, я не ребенок, — он выдыхает и прикрывает глаза, когда видит веселую улыбку Чимина. — Хорошо, не буду. Он снова целует его пальцы, и это явно лучше очередного «добровольного изнасилования».***
Урсула привычно пьет свой вечерний чай в старой смотровой башне. Там есть старый стол и несколько плетеных кресел, которые она когда-то заказала на алиэкспресс, чтобы оживить это место, еще бы замок на двери поменять. Но директор не в восторге даже от того, что она пьет здесь вечерами чай и обустроила себе террасу. Легкие локоны струятся по ее плечам, скрытым под мягким пледом. Вечера сейчас холодные, ветер пронизывающий и согреться даже с чаем и пледом не совсем получается. Урсула наливает еще немного чая из термоса в небольшую чашку и делает несколько осторожных глотков. Хорошо. Тишина, покой и умиротворение, не хочется думать ни о чем: ни о школе, ни об учениках и уж тем более о мальчишке, который черт его знает сколько успел услышать, когда они так неосмотрительно говорили на лестнице. Ситуация, конечно, была экстренной, но в конце концов пустующих классов хватало и им стоило бы быть более осмотрительными. Нужно уделять этому больше внимания, жертв и так слишком много за последнее время и самым разумным выходом будет вести себя осмотрительнее. — Солнце, почему ты так легко одета? Тэхён хлопает дверью и она окидывает взглядом свое короткое черное платье и туфли того же цвета. Быть может, в этот раз он и прав… Но, с другой стороны, не может же она одеваться абы как ради того, чтобы греться. Преподаватель должен выглядеть соответственно, одеваться строго, хотя да, в этот раз днем было гораздо теплее, чем ночью, и она даже подумать не могла, что может так внезапно похолодать. — Так получилось, — Урсула полностью игнорирует это приторное «солнце» и то, что парень садится напротив нее. Он ставит на стол коробку с лимонными капкейками, с нежным ярким кремом и розовыми бусинами сверху, заставляя девушку мягко улыбнуться и простить за вторжение. — Что с тем парнем? — Его забрал Чимин, — Тэхён выдыхает и скидывает с плеч темный пиджак, оставаясь в одной лишь водолазке, поднимается с кресла и накидывает его на плечи учительницы. — Спасибо, — она слабо кивает. — Но, мне кажется, я поручила это дело Юнги. — Все верно, Юнги затянул его в подвал, но после любезных просьб, мальчишка продолжал отнекиваться. Хен хотел его свести с ума, но Чимин помешал, сказал, что он заставит его молчать сам. — Чимин заступился за человека… — Урсула задумывается на несколько секунд. — Какую цель он приследует? Насколько я поняла, он даже его кровь не пьет. — Да, и нам заказал, чтобы и думать не смели о Чонгуке, — Тэхён вредно фыркает и поворачивает голову. — Этот мальчишка даже полностью Юнги не поддался, хен в недоумении, у него есть уже укус, он должен быть послушным. — Продолжает сопротивляться с укусом, он либо псих, либо в полной безнадеге. Урсула чуть нервно смеется и снова отпивает немного чая. Такие случаи можно пересчитывать по пальцам, когда человек продолжает упорно держаться, не смотря на укус, не смотря на каждодневное подавление сознания и игры с бессознательным. Чонгук большая редкость, исключение из правил и то большое «но», способное уничтожить их привычный уклад жизни и выживания. Чонгук может сопротивляться их воле, может противостоять воздействию и уж точно, если он действительно что-то знает, то может и рассказать об этом остальным. — Юнги сказал, что ему отшибет память, наша доктор написала в карте сотрясение после удара, а Чимин уже дожмет его, скажет, что он приложился головой и ничерта не помнит. Свидетелей у нас все равно больше получится, — Тэхён слабо ухмыляется и опускает взгляд в стол, надеется, что в этот раз его не прогонят и позволят остаться дольше, чем на один официальный разговор. Хотя бы молча. Он готов молчать, лишь бы рядом с ней, лишь бы вместе и хоть с той тонкой иллюзией на грани с бредом, что они вдвоем. По-настоящему вдвоем… — Было бы очень хорошо, — Урсула ставит чашку на блюдце и смотрит на него то ли с жалостью, то ли с недовольством. — Ну что мне с тобой делать? Смотришь на меня побитой собакой, не надоело? — И не надоест! Урсула, милая моя, прошу позволь мне остаться рядом хотя бы сегодня, пожалуйста, — он берет ее ладони в свои, сжимает, надеясь, что это хоть чуточку разжалобит ее. — Тэхён… — она недовольно цокает языком и шумно выдыхает. — Ладно, сиди уже, дурной, если других дел нет. — Спасибо, — Ким прижимает ее ладони к своему лбу и мягко улыбается. Пусть это еще и не война, но даже такие маленькие битвы для него настоящая победа.