К трупу Эраст Андрея не подпускает, даёт только от входа смотреть, да тот и не слишком сильно рвётся на передовую. Сам же и просится на другое задание — опрос возможных свидетелей или хотя бы тех, с кем семья хоть как-то контактировала. Сейчас это соседи и пекарь из булочной напротив. Толстой бы ещё и родственников на себя взял, но тут уже сам Эраст упёрся, не позволил. Мол, там аккуратнее надо, профессиональнее, а у младшего брата какой опыт? Почти никакого. Юноша грустно вздыхает, раз нельзя, значит, нельзя. Сейчас спорить бесполезно, так что даже и не пытается.
Поначалу крутится недалеко, осматривается, вдруг заметит что для дела полезное. И замечает ведь, так бы просмотрели, обязательно. Эраст трупами занят, а следователь — снова Тёлочкин, тут полагаться вообще бесплезно.
А Андрей вот свежим взглядом проходится по помещению и замечает откинутую под шкаф перчатку. То ли убитая сорвала, то ли ещё что. Только вещь явно не её — мужская. А какая приличная дама станет носить мужское? Только если в театре, на сцене, но даже так крайне редко. А убиенная к оному вообще никакого отношения не имела. И мужчин в дом не водила. Эраст на замечание брата только кивает едва заметно, расшаркиваться сейчас некогда.
— К д-делу подшейте, Андрей Фёдорович, — Фандорин тихо фыркает, когда у него забирают улику. — Не забудьте т-только, Христа ради.
— Так что ж я, совсем что ли тугоумный? — Тёлочкин даже пытается обижаться, правда, не долго. — Сделаем в лучшем виде-с, не стоит беспокоиться.
Андрею это всё почему-то не слишком нравится. И следователь этот какой-то неприятный, почему-то напоминающий свина. Не по комплекции даже, бывали и раза в три толще, а вообще. Что-то такое в нём было крайне отталкивающее, Толстой пока не брался определять, что именно.
На всякий случай юноша осматривается ещё раз, внимательнее, чтобы точно ничего не пропустить. Но нет, больше никаких случайно или намеренно оброненных вещей не находится. Что ж, даже то, что сейчас есть — уже маленькое, но достижение. Вдруг и правда что-то полезное от этого будет. Предупреждает Эраста, отводя в сторону, что пошёл в булочную, новые сведения выпытывать. Да и просто что-нибудь на перекус купить, вряд ли до вечера — а то и до ночи — что-то удастся перехватить. А там, возможно, и не захочется уже. А Андрей старался питаться хотя бы два раза в сутки, и брата к этому же толкал, ибо когда-нибудь точно в голодный обморок свалится. С Фандориным, увлёкшимся расследованием, такое вполне могло быть, в перспективе. Вечно отмахивался сам от себя, что мол, необязательно. Даже Маса не всегда мог настоять.
В пекарне светло, чисто и пахнет свежим хлебом. Хотя, мало где в таких заведениях нет подобного набора. Либо же Андрей просто не слишком сильно присматривался? Такой вариант ведь тоже не стоило исключать. Да и забегал в такие места, откровенно говоря, не так уж и часто. Народу, несмотря на середину буднего дня, было не так много — всего-то три человека. Старушка с внуком да пара молодых людей лет тридцати, явно в компании друг друга. У Толстого почему-то сложилось впечатление, что парни эти — такие же полюбовники, как они с Эрастом. Хотя говорить наверняка он всё же не стал бы, полной уверенности в своей правоте не было. По крайней мере, соваться во всё это он точно не стал бы, даже если очень захотелось. Смысла нет, да и не слишком интересно.
Андрей, пока ждёт, присматривается и к продавцу (который, похоже, и хозяин заведения), и представленному товару. Останавливается на паре заварных пирожных для обоих и булочке с изюмом для себя. Эраст его не слишком привечает, так что ему в дополнение идёт ватрушка. И вкусно, и сытно, и глаз радуется. Что делать с хозяином он пока не знает. Разговорить, конечно, попробует, но шансы не слишком уж велики — мужчину очень уж выдают глаза, не зря ведь говорят, что зеркало души. Продавец, хоть и улыбается приветливо, со всеми вежлив, а во взгляде всё равно какая-то не то тоска, не то злость. Трудно определить.
И всё-таки не решается, тем более, что колокольчик вновь звякнул, оповещая о новом посетителе. Задерживать кого-то совсем не было желания. Так что, купив всё, что нужно — плюс леденец на палочке для Масы — Андрей выходит из магазина. Обратно в квартиру идти пока не хочется, да и не нужен он там пока. Так что выбирает простой променад туда-сюда по улице: и размяться, и воздухом подышать полезно.
В одном из узких проходов краем глаза замечает давешнюю парочку. Стоят в тени, целуются, именно как любовники и глубоко любящие друг друга люди. Толстой тихонько хихикает и быстро покидает место, чтобы парочку не спугнуть или не напугать, это уже как пойдёт. Всё-таки не ошибся он с первого взгляда, даже как-то радует. А ещё приятно и то, что они с Эрастом не одни такие. Толстого хоть и убежали в этом, но пока своими глазами не увидишь — не поверишь. Так ведь?
Эраст в это время занимался осмотром трупа, уже по второму кругу, и улик, в надежде найти ещё хоть что-нибудь, хоть какую-то зацепку. Пока ничего, совершенно пусто. Это очень сильно раздражало, ибо зацепиться было совершенно не за что. Даже записка эта, про грехи, была написана каллиграфическим почерком — ниточка оборвалась, даже не успев закрутиться в подобие клубка. На перчатку надежды тоже было немного. Совершенно обычная, тонкая, кожаная, размера ненамного больше эрастовой. Не будь Фандорин собой, удивился бы, как в таком тонком мужчине может быть такая сила, чтобы и череп пробить, и грудную клетку вскрыть, рёбра отогнув. Да ещё и пятерым людям за два дня. А так... Мало ли, всякое бывает.
И по убиенной девушке тоже не всё понятно — вернее даже всё непонятно. С виду вроде молодая, лет двадцати всего. И где только так могла нагрешить, чтобы расплачиваться вот так? Хотя, конечно, кто её знает, не все кроткие овечки на самом деле являются таковыми. Иногда в душе у них может скрываться такое, что даже страшно становится...
— Андрей Фёдорович, — Эраст, наконец, отрывается от созерцания трупа. — Соберите сведения о её родственниках, б-близких друзьях, кто она и где... В общем, всё, что с-сможете.
— И по первым тоже? — умеет же быть умным, когда нужно.
— Да, — кивает, задумчиво оглядывая Тёлочкина с ног до головы. — Завтра в-вечером материалы чтобы были у меня. И з-застегните, наконец, пуговицы на брюках, не позорьтесь.
Следователь пунцовеет и сию же секунду поправляется, приводя себя в порядок. Даже возмутиться о том, что за сутки информацию не соберёшь, не успевает — Фандорин покидает помещение, кивнув на прощание.
Эраст про себя ворчит. Мало того, что люди такие глуповаты пошли, так ещё и всё разжёвывать и рассказывать надо. Где это видано, чтобы следователь не мог сам додуматься и предложить свою посильную помощь? Или это конкретно Андрей Фёдорович Тёлочкин такой вот индивидуум? Фандорин даже гадать не хочет. Но чувствует, что ещё пара таких вот встреч и точно взорвётся, как бы не сдерживался. А тогда уж перепадёт всем, кто под руку попадётся. Ходи потом, извиняйся, если люди дорогие или близкие... Мужчина машет головой, не нужно ему такого развития событий. Андрей вот ещё куда-то запропастился, говорил же, что на пару минут, булочек купить... Хотя высока ещё и вероятность, что заболтался с кем-нибудь, с тем же булочником. Тем более, что такое в планах было. А Толстой, та ещё балаболка, вполне мог там застрять.
Только вот в пекарне его не обнаружилось. И вообще выяснилось, что девушка такой внешности была тут около получаса назад, купила, что ей было нужно, и была такова.
— А Вы ей что, отец? — не удерживается от вопроса хозяин заведения. — Не очень-то похожи.
— Брат, — Фандорин кивает, уходя в свои мысли. — Единоутробный.
Из булочной выходит быстро, смысла задерживаться не видит — от владельца он ничего нового об убитой даме не узнает, чутьё, выработанное годами, не подводит. И где вот теперь его искать прикажете? Впрочем, сомнения разрешаются быстро. Андрей сам напрыгивает на брата сзади, предупредив звонким счастливым выкриком "Расти!". Мужским. Благо хоть на улице никого нет, а то был бы тот ещё конфуз.
— Андрюш, я с-сколько раз говорил так не д-делать? — Фандорин выворачивает я из объятий, оборачивается, отходя на шаг.
— Много, — тот покорно кивает, шурша пакетом с выпечкой. — А всё равно делаю!
Возмущение Эраста в момент блокируется сунутой в рот ватрушкой. Младший хохочет, отбегая на несколько шагов и наблюдая за слегка растерянным лицом Фандорина. Нет, ну, правда, же мило.
— Кому-то точно не п-поздоровится! — Эраст прожевывает, спорым шагом направляясь за братом.
Настроение игривое у него, ишь, а страдать должны оба. Непорядок.
Андрей ускоряется, продолжая хихикать, и заворачивает в один из проходов между домами. Широковат, конечно, но сейчас сгодится и такой, раз выбирать не из чего. Останавливается, прижимая спиной к стене, дыхание переводит. Ждёт. Эраст догоняет меньше, чем через минуту, останавливается напротив, опираясь на руку недалеко от лица младшего.
— П-поймал, — мягко улыбается, смотря в чужие карие глаза.
— Ага, — Андрей забирает надкусанную ватрушку, убирая её обратно в пакет.
А потом щурится хитро-хитро. И целует. Фандорин перехватывает инициативу почти сразу, притискивая брата к стене. Не лучшее место, но хочется ведь… Андрей подставляется, лижет чужие губы и прижимается ближе, обнимая свободной рукой. И едва не стонет, когда Эраст вклинивает колено между бёдер, притираясь. Голову откидывает, стукаясь затылком о кирпич. Отдышаться пытается.
Кто бы ему ещё это позволил.
Эраст спускается губами к шее, прихватывая до лёгких розоватых следов. За пару часов, а то и раньше, ничего уже не останется. Толстой жмурится, судорожно кусая губы.
— Не сдержишь своего обещания? — в волосы брату зарывается, в попытке отстранить. Тщетно. — А всегда такой правильный…
Фандорин только кивает, кусая уже серьёзнее, вырывая тихий-тихий стон. Плевать уже на всё и всех. Андрей вот только его всё-таки тормозит, отстраняя. Старший всё понимает по глазам. Сейчас — домой, а там уже будет всё, что только в голову взбредёт.
Пролетку находят быстро, что даже на руку. Ещё радует то, что народу — один случайно пробежавший мимо студент со стопкой книг в руках и больше никого. Это же со стороны всё прилично выглядит, просто парень с девушкой стоят, целуются. А Андрей же потом ещё долго будет самоедством заниматься, а ну как кто увидит и узнает его? Сплетен же потом не оберёшься. И если бы только за себя переживал, так нет. За эрастову честь боится. Не хочет брата позорить или как-то компрометировать. Молодой, глупый. Фандорину ведь давно уже не важно, что о нём подумает кто-то там. Единственные важные для него мнения — Андрея и Масы. А последний всегда примет хозяина любым, чтобы там ни было. Ещё бы Толстого в этом убедить...
***
Стоит входной двери захлопнуться, как Андрей всем телом вжимается в брата, подставляя губы для поцелуя. И получает то, что хочет и даже чуть больше. Эраст обнимает, перенимая инициативу почти сразу, даже не получив должного сопротивления. Да и надо ли оно было? Оба знают, кто в их паре главный и что-либо менять не хочется никому. Толстой, конечно, иногда бузит, но очень быстро сдаётся. Да и кто бы ему позволил руководить, право слово.
Как до эрастовой спальни добираются — вопрос очень занимательный. Воспоминания об этом крайне отрывочны, да и есть, наверное, только потому, что надо было контролировать ситуацию и случайно не забрести куда-нибудь ещё. Андрей тянет на кровать, параллельно скидывая с ног так надоевшие туфли. Ну их, не к месту совсем. Валится спиной на постель, утягивая брата за собой. На платье сейчас тоже плюёт, мороки много, так справятся. Эраст сверху устраивается, задирает юбку и вклинивается между разведённых ног. Чулки вместе с бельём быстро летят прочь, даже не порванные в порыве страсти, что удивительно.
Толстой стонет, подставляя шею под поцелуи-укусы и ногами брата за талию обнимает, пытаясь вплавиться окончательно. А Фандорин мучает. Ласкает, гладит, нежит, не давая при этом главного. Сам умудряется раздеться, младший не замечает только, когда именно. Вроде же только-только был одет и застёгнут на все пуговицы, а вот уже прижимается, совершенно обнажённый, по бёдрам гладит.
Андрей выгибается, притираясь, одновременно с этим стараясь насадиться на ласкающие внутри пальцы. Слишком хорошо и слишком много всего. Сдержаться бы, не закончив раньше времени…
— Расти, боже… — стонет, тут же закусывая губу.
Выгибается, сам пытается толкнуться на чужой плоти. Всё настолько замечательно, что сдерживать себя совершенно нет ни сил, ни желания. Он и не сдерживается, стонет в чужой рот, вылизывая губы. От первых толчков непроизвольно сжимается, сцеловывая чужой, явно довольный, стон и старается как можно быстрее расслабиться. Обоим же лучше от этого. А потом стонет уже не переставая, жмурясь и царапая эрастову спину. Да и как тут сдерживаться, если берут грубовато, резко, как раз так, как надо?
В чужих руках гнётся, подставляется под ласки и кончает от переизбытка всего, неожиданно даже для самого себя. Эраст, через несколько резких, глубоких толчков изливается следом, зацеловывая лицо брата.
— Эра-аст Петрович, — юноша довольно жмурится, подставляясь. — Разрешите хоть платье снять? Неудобно.
— Д-дозволяю.
Фандорин откатывается на незанятую половину кровати, наблюдая за занимательной картиной. Взмокший, уставший Андрей из платья выбирается с трудом, недовольно рассматривая оставшиеся пятна. Отстирается-нет? Надо будет попробовать. Отбросив вещь в сторону, забирается к брату под бок, накрывая обоих лёгким пледом. На улице хоть и разгар лета, и солнце вовсю светит, а всё равно прохладно. Засыпает почти моментально, уткнувшись носом брату в грудь.
Эраст даже сейчас, непроизвольно, думает о деле, перебирая волосы Андрея. Крайне медитативное занятие, настраивающее на нужный лад.
***
В постели валяются до полудня. Мысль, конечно, что надо дела делать гложет, но не так сильно, чтобы не было возможности от неё отмахнуться. Вот и отмахиваются, пока могут. Просто нежатся, изредка лениво и ласково целуясь. Хорошо. Неизвестно, когда ещё такое спокойствие выдастся, так что надо пользоваться, пока есть. Дёргается, конечно, в первые пару минут Эраст, с мыслью куда-нибудь бежать и что-нибудь делать, но… Андрей тёплый и сонный, жмётся ближе и старается носом зарыться в чужое плечо, прячась от назойливого солнечного луча. Руку через грудь перекидывает, обнимая. И как вот от него такого деться? Фандорин вот не может.
И всё же ближе часам к трём приходится встать. Андрей Фёдорович умудрился сработать на удивление быстро, так что документы оказались на столе Фандорина гораздо раньше означенного срока. Что ж, раньше начнёт, раньше поймает, правильно ведь? Эраст в кабинете запирается, предварительно выставив Андрея, чтоб не мешал и не шумел. А он что? Просто бы посидел рядышком, почитал… А то, что у того куча всякого из Японии и всё это потрогать и порассматривать хочется — так что же теперь? Долго сдерживать своё любопытство Толстой обычно не мог. Возможно, и правильно его выставили, кто ж знает.
Андрей, недовольно фыркнув, юркает на кухню, стаскивая себе пакет с печеньками. И пусть потом ругаются, это не страшно — Эраст отходчивый, а Масе вообще не этого. А после бодро скачет — в прямом смысле — в библиотеку. Надо же чем-то себя занять, пока брат работает. А почитать что-нибудь кажется самой лучшей идеей. Можно было бы порепетировать, раз у театра отпуск, но одному неинтересно, ему зритель нужен. Чтобы сразу на огрехи указать, может, и помочь чем. Хоть бы и советом. А пока приходится обходиться томиком Гоголя и печеньками. В общем-то, не самое плохое времяпровождение.
Молока надо было ещё взять, — мелькает в голове мысль, правда, тут же улетучившаяся. Слишком уж затягивает чтение с первых минут.
* * *
Эраст со вздохом смотрит на бумаги и думает, почему именно он? Есть же ещё много толковых людей в Москве, кто разбирается в сыске. Можно же было им отдать, а ему — отпуск, хотя бы коротенький. В пару дней всего, разве он многое просит? Не судьба, приходится разгребать очередное дело. Хотя интересно, конечно, к чему всё придёт. А потом точно — Андрея в охапку и куда-нибудь к морю, чтобы никто не трогал.
Ещё раз вздохнув, Фандорин усаживается за стол и пододвигает к себе вторую папку, что потоньше. Не очень, конечно, начинать с конца, но с чего-то ведь нужно?
Вторая жертва особенно ничем не выделялась из массы точно таких же, как она сама, девушек. Работала в цветочным магазине, почти все деньги отсылала своей больной матери в Петербург. Жила не бедно, но скромно, лишнего себе ничего не позволяла, всё на лечение. Да и не было у неё никого больше из родственников. Или же настолько дальние, что связи с ними не имелось никакой. Государство большое, тут что и как угодно может быть. И ни в чём криминальном замечена не была, даже наоборот. Старалась помочь нуждающимся всем, чем могла. И вот за какой грех её убивать?
Эраст откидывается на спинку кресла, прикрывая глаза. В первую очередь — опросить всех соседей, ещё раз, затем друзей и близких знакомых. Что-то точно должно быть, не просто так это всё.
И в психиатрическую больницу заехать, узнать, не сбежал ли у них кто-нибудь. А то что-то попахивает тут именно психическим расстройством.
Надо не забывать запирать двери, думает Эраст. А то ведь без стука взрываются, против всяких правил приличия. Этого даже никакая спешка и срочность донесения не оправдывают. Через десять минут он, уже полностью готовый, отдаёт распоряжение Масе чтоб Андрея предупредил и проследил, чтобы тот следом не поехал. Приедет — всё расскажет в подробностях. Японец кивнул, отвечая на своём родном, что всё сделает и передаст. Фандорин, успокоеный, забирается вместе с посыльный в карету и уезжает. А Маса, тихо вздохнув, идёт выполнять просьбу. И надеется, что брат хозяина воспримет это всё нормально.
Едут недолго, хотя Фандорин на это особого внимания не обращает. Что-то слишком часто убийства происходят. Обычно же хотя бы сутки проходят в серийных убийствах, надо же жертву выбрать. А тут каждый день... Слишком странно это всё. Или он подобрал всех заранее, а теперь просто исполняет?.. Эраст готов головой стукнуться о стенку кареты. С этим делом он сам с ума сойдёт, если в ближайшее время не найдёт убийцу.
— Тёлочкин, опять В-вы, — вместо приветствия проговаривает Эраст, заходя в комнатушку.
— Так а всё, приставали меня к этому делу, — следователь улыбается, спешно убирая протянутую для рукопожатия руку. Жать явно не будут. — Будем-с теперь вместе работать, Эраст Петрович.
Тот тихо, на японском, выдаёт всё, что думает по этому поводу и тут же снова натягивает на лицо маску хладнокровия. Убитый — юноша лет восемнадцати. Красивый даже, если бы не старый, уже затянувшийся шрам через всё лицо. А убит весьма прозаично, выстрелом в упор. И револьвер тут же, рядышком лежит. Хотя бы это ясно, уже радует. Почему-то сомнений в том, что это именно то оружие — нет, вероятно, интуиция хорошо работает.
Записку находят тоже почти сразу. Всё тот же почерк, только текст немного изменён. К уже привычной записи про грехи добавили ещё пару предложений. "Чрезмерно о делах других думал. И слишком сильно ими восхищался".
— И что это такое, Эраст Петрович? — Тёлочкин заглядывает через плечо, вчитываясь. — Загадка что ли какая?
— К-какая загадка, Андрей Федорович? — Фандорин откладывает бумажку, разворачиваясь. — Обыкновенное указание на з-зависть.
— К кому зависть? — мужчина отходит на пару шагов, глазами хлопая.
— К кому угодно, — Эраст вздыхает, приводя себя внутри в полное спокойствие. — Записку к д-делу подшейте, информацию об убитом — мне н-на стол.
