Легенда-3. Найти себя

— Посмотрите, кто вернулся! — японец резко оттолкнул от себя девушку-Чаффи, и она прижалась к брату, поджав гусеницы.       Васька его проигнорировал. Сняв с плеч рюкзак, он кинул его на свою кровать… А потом заметил, что кровать у него выглядела, наверное, хуже, чем их с Хальстеном на помойке — ободранная, разрисованная маркерами и ручками, с располосованным и раскуроченным матрасом. — М-да… — вздохнул он, понимая, что, скорее всего, эта развалюха ещё и жутко неудобная. — Ну что, блудный сынуля, нагулялся? — продолжал японец, стальным взглядом провожая каждое движение новенького, — Извиниться за своё поведение не хочешь?       Но Васька даже не повернулся на его голос. Он морально готовился к самообороне. Раскрыв рюкзак, он очень сильно удивился… Тигр, собиравший его на это рискованное мероприятие, откуда-то взял его нож. Тот самый нож, который он нашёл в деревушке, которым отрезал себе волосы и который отец отобрал у него в знак наказания. Приятный сюрприз заставил его задуматься. — Глухой, что ли? — другой хохочущий тяж, по виду напоминавший француза, демонстративно подъехал к ЛТ и громко крикнул прямо ему в лицо, — Ты ничего не заб…       Васька сработал на автомате — звонкая пощёчина заставила наглеца замолчать, ошарашенно смотря на дерзкого подростка. — А вы не забыли извиниться за то, что били меня толпой? — он смотрел на них в упор ледяным взглядом.       Ни капли страха или неуверенности. Ни капли эмоций. Чёткий и громкий голос. Перед ними стояло само воплощение стрессоустойчивости и спокойствия. — Ты бессмертный, что ли? — японец от возмущения подскочил с кровати и начал угрожающе надвигаться, — Ты вообще понимаешь, где ты находишься? С кем разговариваешь? Кто перед тобой?       Он толкнул его в сторону кровати. Так сильно, что Васька прокатился кубарем к стене, больно ударился комбашенкой и оказался развёрнутым в сторону противников. Как мерзкие падальщики, за ними наблюдала вся комната. — Ты прав, я не в себе, — он резко вскочил на гусеницы.       Из-за того, что он стоял на кровати, его глаза оказались как раз на уровне глаз O-I. — Вы слышали? — он повернулся к «группе поддержки», и вся комната натянуто захохотала, — Он не в себе, бедняжка!       Тяж снова взглянул на него свысока, слегка подтянувшись вверх на катках. Его голос резко поменялся с насмешливо-язвительного до угрожающе-агрессивного. — Слушай сюда, сын шлюхи, — он схватил Ваську за грудки и встряхнул, — И запоминай. Ты здесь — моя подстилка! У тебя нет ничего своего! Даже твоё тело принадлежит теперь мне! — Стало быть и мои проблемы с башней теперь тоже принадлежат тебе, — ЛТ хищнически улыбнулся.       Японец трясся от гнева. Казалось, вот-вот он сорвётся и размажет глупого новичка по стене. — Ты специально выводишь меня?! — он закричал, слюна полетела во все стороны, — Я убью тебя! Если я захочу, то трахну и убью! И ты ничего мне не сделаешь! — Да он даже драться не умеет! — крикнул кто-то из комнаты.       Толпа ядовито шипела, сдвигаясь всё ближе, образуя вокруг своей жертвы кольцо. Васька смотрел устало. Никто из них не обратил внимания, что он подтянул к себе свой рюкзак. — Вы правы. Меня никто не научил драться, — по его лицу расплылась безумная улыбка, рука сжала резную рукоять, — Меня научили убивать.       Он выглядел маньяком. Сумасшедшим и безжалостным. Блеснувшее в руке лезвие ножа заставило приблизившихся тяжей поспешно сдать назад. Тихие ЛТ любопытно повытягивали башни, с интересом наблюдая за смелым танчиком… Их новым кумиром. — Если ты решил со мной связаться, то существовать будешь на моих условиях. Я не боюсь ни тебя, ни твоих шавок.       Если бы у этих танков были снаряды… Если бы они в полной мере могли управлять своей бронёй… Если бы у них было чуть больше мозгов и чуть меньше гормонов, всё это сложилось бы совершенно по-другому. Японец же сдаваться не собирался. И никакой кусок мяса на гусеницах не должен был подрывать его авторитет. Он позволил мальчику немного поиграться, пора было указать на его место.       Резким движением огромной лапы он сжал руку с ножом и хотел дёрнуть на себя, но получил столь же молниеносный удар в челюсть, и был повален на бок. Васька же, как умелый акробат, взгромоздился сверху (а другого выбора у него не было, ведь руку его всё ещё держал жирный ублюдок). — Мразь! — подросток со всей силы ударил его по лицу кулаком, — Я убью тебя! Будешь трогать меня и я тебя убью! Я прирежу тебя ночью, и мне ничего не будет!       Град ударов посыпался на тяжа. Несмотря на повреждения, левая рука ЛТ с тремя пальцами наносила ужасно болезненные «тычки», как тонкая палка. Он вполне мог проколоть ему оба глаза.       Толпа замерла. Им, конечно, хотелось помочь вожаку, но блестящее лезвие ножа пугало сильнее, не позволяя решиться на такой героический поступок.       Вот и пришлось японцу выпутываться самостоятельно — он ухватил вторую руку и готов был зафиксировать его… Тогда он бы уже не вырвался и снова стал игрушкой для похотливых сволочей. Очень хорошо, что это не входило в его планы. Как только вторая рука оказалась выключена из боя, он пустил в ход гусеницы. Он был достаточно вёртким и гибким, чтобы проскользнуть между своими же руками к лицу тяжа и продолжить бить.       Первый удар пришёлся в основание пушки, развернув лицо противника в бок.       Второй удар уже попал в середину орудия. Тонкое дуло, ещё не до конца окрепшее даже для выстрелов, прогнулось под силой гусеницы.       Третий удар окончательно согнул пополам деталь. Гусеница лопнула и слезла с катков, однако для передвижения она не была ему нужна. Конструкцией была заложена способность передвигаться на катках-колёсах.       Четвёртый удар стал последним. Потому что несчастный японец, наконец, его отпустил. Поэтому он резко начал движение назад, съехав с поверженного тела. Всё произошло настолько быстро, что ни Семён, ни его последователи не успели понять и среагировать. — Пизда тебе! — один из них «очнулся» и полетел на выручку своему лидеру, когда тот уже был повержен.       Раскрыв руки для нападения сзади, он почти напрыгнул, как тигр из засады… Почти… В паре сантиметров от его лица проскользнуло лезвие ножа, вонзившись в кисть и припечатав его к стене, словно гвоздём. Закричать он не успел, потому что тут же получил по лицу и, пошатнувшись, упал. Васька даже не смотрел, куда бьёт, а просто в развороте «удачно» махнул ножом. Он мог кого-то убить… Он был готов к этому. С другой стороны, два поверженных врага катались по полу от боли — один с пробитой рукой, другой с погнутым орудием — отбивая всякое желание у остальных приближаться к неадекватному легкачу. Толпа отступила назад, стоило ему только посмотреть на них. С холодным безразличием он подъехал к японцу и вытер лезвие ножа его футболкой, а затем спокойно вернулся к разбору своих вещей, совершенно не обращая внимания на стоны позади себя. Потихоньку парни начали помогать пострадавшим. Даже увели их в медпункт, что означало, что вскоре должна была явиться сюда директриса с претензиями. И тогда его должны выгнать из этого места. Либо упечь в психушку или тюрьму.       Был ли это коварный план, чтобы не возвращаться к нормальной жизни? Ведь он согласился сам, идти в отказ уже поздно. Но ведь его всё ещё могут «не принять», и он же не при чём, получается. Просто защищался. Ничего удивительного. Даже он сам был слегка в недоумении от своих же мыслей. Или это вовсе был не план? — Если я приеду и увижу, что хоть одна вещь сдвинута, — обратился он грозным голосом к своим соседям, — Вся комната об этом пожалеет. Понятно?       В ответ — угрюмое молчание и робкие кивочки башнями. На него смотрели со страхом и уважением. От него шарахнулись, когда он проехал мимо них. Сегодня ещё стоило посетить школу, взять консультацию для подготовки к экзаменам и встретиться с Хальстеном и Тигром, чтобы они убедились, что он до сих пор жив. На вся кий случай коробочку Хальстена он спрятал за пазухой. — Вы с ума сошли?! Вы чего тут натворили?! — ворвалась в комнату воспитательница, та самая Юлия Олеговна.       Тяжи смотрели на неё, как на единственную надежду на спасение. Шокированная женщина с ужасом переводила взгляд с пятен крови на стене и полу на мальчиков и обратно. — Это он! Это всё он! Семен и Терри у медиков, — тонким голосом, будто ему прищемили мужское достоинство, отозвался М6…       По виду он был типичным представителем гоп-культуры: спортивный костюм, выбитый зуб, злобный взгляд… Только поступки не соответствовали внешности. — Вася, что тут происходит? — спросила воспитательница, а руки упёрла в боки. — Справедливость восстанавливаю, — совершенно честно ответил ЛТ. — А ты кто такой, чтобы тут свои порядки наводить?! — она внезапно сорвалась на крик, — Ты полицейский или судья?! Кто ты?! — Я тот, кто не хочет быть жертвой, — он скрестил руки перед собой. — И что теперь?! Кромсать всех налево и направо?! Это нормально, по-твоему?! Её нервозность начинала выводить из себя. Он бы хотел заткнуть её, но ему нужен был скандал… — А нормально, по-твоему, закрывать глаза на легкача в крови, которого окружила толпа ублюдков в туалете?       Её выражение лица в этот момент стоило Оскара… Она так сильно вылупила глаза, что, казалось, они едва не выпадали из орбит, а рот открывался и закрывался в безмолвном крике. Лицо покраснело, но не от стыда. И взрыв всё же произошёл… — Быстро к директору! Малолетний преступник! Псих! — голос стал высоким, верещащим, как у свиньи.       Она махала руками, почти подпрыгивала на месте. Было ощущение, что вот-вот изо рта пойдёт густая пена, а глаза подкатятся под веки. Она до чёртиков напугала всех окружающих, кроме того, на кого и делался основной упор. — Хорошо.       Он умиротворённо присел на кровать, произвёл пару нехитрых манипуляций над разорванной гусеницей, приводя её в порядок.       Женщина боялась применять к нему физическую силу. Ущемлённый авторитет же не позволял спустить всё на тормозах. Так что, дождавшись, пока проблемный подросток закончит свои дела и последует за ней, она, вскинув башню, пропустила его вперёд. Директриса не была удивлена появлению на пороге своего кабинета печально известного подопечного. Он надменно улыбался и с вызовом смотрел на женщину, пока воспитательница распалялась, не стесняясь в выражениях и жестах. — Вы представляете?! Я захожу, а там кровища на полу, на стенах, на кроватях! Он стоит и угрожает мальчикам! Это немыслимо! Это безобразие! Он неадекватный! Его нельзя к другим детям допускать! Да он же зарежет кого-нибудь ночью! Это ужас! Я требую, чтобы его закрыли в психушку! — почти перешла на визг Юлия Олеговна, под тихие смешки подростка. — Тебе весело, как я вижу… — Лариса Алексеевна приняла самый серьёзный вид, — Ты же понимаешь, что это уголовная ответственность, если мы заявим на тебя? — Ну заявите, — Васька улыбался ей в лицо, — Давайте проверим, насколько далеко вы сможете зайти. — Ты вообще не понимаешь, где находишься? Ты хоть осознаёшь, что ты натворил? — снова вмешалась воспитательница. — Знакомая фразочка… — подросток не менял выражения лица, — У подопечных нахваталась или сама их научила? — Прекрати это панибратство! Отвечай на поставленный вопрос! — Я восстановил справедливость и не дал себя в обиду, — спокойно констатировал он. — Кто тебе дал право размахивать ножом в стенах этого заведения?! — Директриса попыталась вернуть свой авторитет, но жестокий подросток не желал оставлять ей ни единого шанса, — Сюда его немедленно!       Она потрясла рукой, едва не задев его пушку, требуя отдать оружие ей. — Пхах… Нет, — он всё ещё смотрел ей прямо в глаза. — Я сказала… — Да мне похер. Попробуйте забрать, — Васька с издёвкой улыбнулся и развернулся к двери, — Если смелости хватит.       Он с гордо поднятой башней покинул кабинет. Обе женщины так и не решились его остановить. — Вот и что это? Что с ним делать? Он абсолютно неуправляемый! — сетовала Юлия Олеговна. — Закроем глаза и выпустим его. С такими связываться — себе дороже, — директриса потёрла лоб, стараясь унять бьющую по вискам кровь. — Этого урода?! Да только через мой труп он спокойно отсюда выйдет! — женщина была почти в истерическом припадке, как ребёнок. — И ты думаешь твой труп его остановит? — Да он же чувствует свою безнаказанность, вот и творит, что хочет! — Пусть творит… Чем быстрее мы от него избавится, тем меньше будет проблем…       А Васька не стал терять времени даром — из кабинета директора он сразу поехал на выход. Необходимо было решить вопросы с экзаменами, взять несколько консультаций и поговорить с преподавателями.       Мысли о школе, как мошки, крутились в башне, не давая покоя. Как его встретят учителя? Как ему с ними разговаривать? Как избежать неудобных вопросов? Он не понимал, как себя вести от слова совсем. И что говорить вообще? «Здрасьте, я вернулся»? Сложные и смешанные чувства возникали от одного только воспоминания. А имя директора так и вовсе вылетело из башни. Боже…       Дорога была совсем недлинной — каких-то два километра вверх по улице и вот она… Старая школа встречала его приветливо открытыми воротами… И он только сейчас заметил, что переезжает из одного здания с высоким чёрным забором в другое… Из одной тюрьмы в другую. И нет, он никогда не был хейтером школы, да и учился прилежно. Учителя его хвалили и выделяли, а вот одноклассники не жаловали. Любимчиков учителей никто из школьников обычно не любит. Интересно, куда они пошли? Многих ли он увидит? А, к чёрту…       Попав на территорию, знакомую с мальства, он словил приступ не то паники, не то ностальгии. С его последнего появления здесь ничего не изменилось… Всё те же бесячие звуки, много танков, снующих туда-сюда, суета и неопределённость… Стены, выкрашенные дешёвой мутно-зелёной краской, по феерической задумке авторов должны были благотворно влиять на психику подрастающего поколения, ведь зелёный — цвет спокойствия и гармонии. А на деле у всяк сюда входящего появлялось ощущение, что он попал в болото. Облезлый пол только усугублял положение дел — выгоревший коричневый с рыжими проплешинами линолеум был похож на слякоть после дождя. Такую глинистую липкую жижу, размазанную ровным слоем… Словом, ничего хорошего…       Он проехал мимо столовой, мимо кабинетов младших классов и даже мимо своего кабинета, в котором проучился несколько лет. Внутри сейчас занимались другие ученики с другим учителем, но гнетущая атмосфера осталась прежней, будто он никуда и не уезжал. Даже солнечный свет, льющийся из огромных окон не спасал от ощущения мрака и уныния. — Вася? — знакомый мягкий голос тихо окликнул его.       Из толпы выплыла округлая фигура бывшей классручки, когда-то встречавшейся с его отцом… Наталья Викторовна тоже мало изменилась с их последней встречи, хотя это было не странно — прошло-то на самом деле не так много времени — Васенька, привет… Ты чего здесь? — она обеспокоенно оглядела его с катков до комбашенки, — Так давно тебя не видела! Ты как?       Она, как маленькая девочка, всплеснула руками и прижала ладони к щекам. Парнишку она помнила совершенно другим… — Ещё жив, как видите, — он не был приветлив.       Он больше не чувствовал неловкости рядом с ней, хотя их общее прошлое к этому располагало. Даже вспоминая насмешки одноклассников про его «родственные» отношения с классной руководительницей, он больше не хотел закрыться и спрятаться. Да, его отец трахался с училкой. Да, они даже жили вместе. И да, она хорошая учительница. Любящая и понимающая. Но в жизни она другая. Совершенно. И что теперь?

***

— Коля, они меня в комнату не пускают опять! — насупившийся пацан заехал на кухню и с истеричными нотками в голосе обратился к спокойно смотревшему телевизор Квасу.       Тот, глубоко вздохнул, приготовился к очередному скандалу на пустом месте. Ведь Валерка, его старшенький пасынок, так любил устраивать сцены… — И что? — взрослый старался сохранять нейтралитет и спокойствие, но этот ребёнок, похоже, даже мертвеца мог довести до белого каления. Чего стоили одни только его слёзы из-за неправильно пожаренной яичницы на завтрак. — Я хочу в их комнате в телефон поиграть, а он сказал, что нельзя! — он говорил это таким тоном, будто его не пускали в собственный особняк.       Этому ребёнку стоило бы уже усвоить, что аргумент «Я хочу» работал только с заботливой мамочкой, которая готова была по первому зову исполнить любой каприз дорогого сыночки… — Ну, значит, нельзя. Едь в детскую. В чём проблема? — тяж всё ещё пытался рассуждать адекватно, несмотря на иссякавшее терпение. — Но я хочу у них! У Васьки кровать удобная, и Юлька туда не лезет! — не сдавался пацан. — Господи, боже! — вспылил Квас, — Вася! Лютик! Едьте сюда! Подростки, предчувствуя очередной скандал на пустом месте, высунулись из своей комнаты. — Чё опять? — немец готов был драться за свою территорию, в то время как советский ЛТ сохранял спокойствие.       Ему, фактически, было всё равно. Он готов был делиться с младшиками и комнатой, и кроватью, и даже своим личным временем. Условие было только одно — не разводить срач. То есть, не мусорить, не оставлять крошки на кровати, не разбрасывать вещи. Непосильная задача, конечно, если вместо рук — лапки… — Валера к вам хочет, — тяж кивнул в сторону недовольного мальчика, а Лютик упёр руки в боки с самым решительным видом, готовясь идти в атаку. — Хотеть не вредно, знаешь ли! — подросток насмешливо задрал пушку, провоцируя младшего на истерику. — Да я не сильно против… — встрял Васька, — Только пусть барак за собой убирает.       Постель поправляет, собирает фантики и крошки.       По большому счету, ему не мешал ещё один дополнительный раздражитель помимо лучшего друга. Но он ненавидел беспорядок. Он сам был готов впасть в истерику, когда кто-то хоть пальцем трогал его идеально расставленные книжки на небольшой аккуратной полочке над письменным столом. Или когда кто-то перемешивал карандаши и ручки в чёрном настольном органайзере на крутящейся подножке… А если дело доходило до скрепок и кнопок из того же органайзера, то его бешенству не было предела. Стоит ли говорить, что крошки на кровати и фантики доводили его почти до инсульта? Как водится, именно этим обычно и занимались младшие дети их большой семьи, и когда трёхлетнему Данечке он был готов простить всё, что угодно, то «взрослым и всё понимающим» Юльке и Валерке каждый раз хотелось оторвать руки. — Я не буду ничего убирать! Это не моя комната! — перешёл на визг Валера.       Он истерически размахивал руками и кривил лицо, будто съел несколько долек лимона. Сопли, слёзы, ультра звук — его коронные приёмы, которые всегда и со всеми работали. И только на этой неправильной семейке дали сбой. Но не на его любимой мамочке.       Наталья Викторовна, заслышав протяжный плач деточки, быстренько прибежала на защиту своего «цыплёнка». — Что тут происходит?! — она уже автоматически была на взводе, готовая раздать всем окружающим «по заслугам», однако разум пока брал верх над материнским инстинктом. — Да вот… — начал было Квас. — Мама-а-а-а-а! — взревел Валерка, — Они меня не пускают в комнату! Они мне поиграть не дают!       Он громко шмыгнул носом в знак глубочайшей обиды, и женщина, как львица, бросилась в атаку. — Почему? — начала она вполне спокойно, — Он вам там мешает, что ли? Лежит спокойно на кровати и в телефон играет. — Он мусорит… — робко произнёс советский ЛТ. — Ведёт себя, как свинья! Кидается вещами! Орёт, как резаный! — вспылил Лютик. — Он ребёнок! — разозлилась Наталья Викторовна, сдвинув брови к орудию, — Ничего страшного не произойдёт, если он у вас немного пошалит. Не переломитесь, если уберёте две лишние бумажки. — Ната, прекрати. Валера уже большой мальчик, должен уметь принимать отказы, — попытался заступиться за старших Квас. — Это он ещё в их комнате будет порядки наводить? — она встала в угрожающе-сердитую позу, не предвещавшую благополучное окончание разговора. — Только то, что сам наделал… — не унимался Квас. — Да там не отличишь их бардак от того, что он делает. Он кинет три бумажки, а они скажут, что он всю комнату загадил! — Вообще-то у нас чисто, — присоединился к обороне Васька.       Он знал, о чём говорил. Ведь эта комната ежедневно убиралась его собственными ручками… Вернее, ручкой. Да там каждая пылинка была подсчитана и имела своё строгое место дислокации. — Ой, конечно! Знаю я ваше «чисто!» — огрызнулась женщина. — Чисто или грязно, а я его в нашу комнату не пущу! — топнул гусеницей Лютик, твёрдо и окончательно.       Васька с Квасом с ужасом наблюдали, как краснеет Наташа, как раздувает ноздри для нового обиженного выкрика Валера, как готовится присоединиться к этому цирку Юлька… Наблюдали, и не знали, что сделать, чтобы всё это прекратилось так же молниеносно, как и началось… — Да ты вообще не лезь, Шницель! — повысила голос мамочка, — Ты тут на птичьих правах! Здесь ничего твоего нет! — Как и вашего, Наталья Викторовна, — не остался в долгу немец. — Да как ты смеешь со мной в таком тоне разговаривать?! — она повернулась к своему мужчине, который сидел с самым усталым в мире видом, надеясь что разборки, наконец, прекратятся, и он сможет спокойно отдохнуть после работы, — Почему ты меня не защищаешь, Коля? Этот паршивец… — Да потому что надоело уже. Валера и Юля уже прописались в нашей комнате! — перебил её наглый подросток. — Это не твоя комната! — она перешла на крик.       Её волосы, собранные в хвост, распушились, встали дыбом, как у агрессивной дворовой шавки. — Хватит тут командовать! — она перешла на ультразвук. — Хватит на меня орать! — не сдавался Лютик. — Тише вы, соседи сейчас придут, — пытался успокоить всех Васька.       Квас положил тяжёлую руку ему на корпус в знак того, что не стоит лезть в эпицентр — пережуют и выплюнут. Да и не дело это для подростка. Чем меньше народу участвует в семейных разборках, тем проще в этом всём разобраться. Да и слово «хозяина дома» всё равно оставалось решающим. — А ну-ка тихо! — Квас со всей силы ударил кулаком по столу.       Стоящие на поверхности кружки с ложками задребезжали и жалостливо звякнули, а звук получился настолько громким, что ругающиеся разом замолчали. — Прекратили балаган и разошлись. Башня от вас уже раскалывается. — Но Коля, они… — Наташа снова приняла вид несчастной овечки. — Я прекрасно всё вижу. У каждого есть своя комната, в ней пусть и делают, что хотят. Валеры это тоже касается. — Да что плохого… — Слышать ничего не хочу! Если ещё раз увижу, что он приблизился к их комнате — поставлю везде замки, это понятно?

***

— Ты кого ищешь-то? Директора? — Наталья Викторовна на работе играла милого и непорочного ангела, мать Терезу, готовую помочь всем и каждому. — Да… Не помню, куда ехать, — он глупо улыбнулся и почесал лысую башню, чем немного удивил (или напугал) бедную Наташу.       Она не помнила, чтобы Васька так открыто улыбался. Он был очень скрытным и, в каком-то плане, сложным ребёнком. Это не значит, что он пил, курил или употреблял наркотики — таких подробностей она не знала и знать не хотела — но то, что никто никогда не мог понять, что происходит в его башне, довольно часто настораживало. Именно такие дети часто становились школьными стрелками или совершали суицид. И, признаться честно, она никогда не хотела думать, что он способен на такое, однако печально известная статистика говорила об обратном. Милый и тихий мальчик-одуванчик, который никому не желает зла, неконфликтный и спокойный — так и выглядят будущие маньяки. Оставалось надеяться и верить, что его нынешняя открытость — результат взросления, а не нервного срыва. — Поехали, я тебя провожу… — она любезно сдала назад и развернулась, — Ты экзамены сдавать собираешься? — Да… — он чувствовал себя крайне неуютно в её компании. — Молодец! Поступать будешь? — Пока не знаю… Не решил ещё. — А как тогда? Ну вот экзамены через три дня начинаются, результаты в течении недели-двух. Надо ж и место искать, и думать что-то… — она говорила обеспокоенно и вполне убедительно, чтобы Васька на секунду даже задумался над своим будущим. — Я разберусь… — ответил он неуверенно. — Сам? — учительница не сводила с него глаз, — Как ты вообще сейчас живешь? Где? — Да я… Там… Сложно всё. Неважно, — почувствовав себя в русле повседневности, подросток уже не хотел возвращаться в свою суровую реальность. — Если тебе нужна помощь, то ты можешь об этом сказать… — Мне не нужна помощь, всё нормально. Я справлюсь сам со всем, — он опустил глаза и слегка улыбнулся, — Кроме поисков кабинета, конечно.       Наталья Викторовна тоже улыбнулась. Как-то печально стало на душе от всего происходящего. И парнишка хороший, жалко. И помочь никак. Не заберёшь же ты его к своим двум, да и новый мужчина такого не оценит. Кабинет директора ничем от остальных кабинетов не отличался. Такой же мутно-болотный и унылый. Только табличка с именем на двери говорила о важности сидящего внутри танка. — Сейчас, подожди, — она постучала, открыла дверь и исчезла за ней.       Грубый женский голос отдавался вибрацией по стенам и двери, но подслушать разговор было очень тяжело, ибо из-за толстых стен советской постройки до слуха доносился только жуткий бубнёж. Ваське ничего не оставалось, кроме осмотра интерьера и налепленных на стены стендов с информацией о первой помощи и действиях при пожаре. При детальном изучении архитектуры выяснилось, что ремонт уже давно износился и требует обновления, так как мелкие трещинки и потёртости уже стали видны даже невооружённому глазу. Нечёткие звуки, как мантра, усыпляли и давили на мозг, окутывали домашним теплом, напоминая о времени, когда он подслушивал из своей комнаты разговоры взрослых на кухне. — Заезжай.       Дверь внезапно распахнулась, развеяв состояние полудрёмы, и он неуверенно поплёлся внутрь. Ловушка захлопнулась. — Здравствуйте, — холодно поприветствовала его властная женщина.       Она была довольно высокой, с крашеными в тёмный мышиный цвет волосами, с тонкой сетью еле-еле поступающих морщин на лице. Ваське она показалась очень твёрдой и авторитетной, как женщина со старых коммунистических плакатах — та самая, с красным платком на башне. Сам того не желая, он начал её уважать, чувствуя нутром её превосходство. Он автоматически посчитал её строгой, но справедливой. — Добрый день, — он легонько кивнул башней и проехал на место, которое женщина указала незамысловатым движением руки, остановившись прямо перед ней. — Вот он, Надежда Леонидовна, — лебезила перед ней Наталья Викторовна, прикрывая дверь директорской, — Мальчик очень способный, но вот попал в ситуацию, понимаете… — Сейчас разберёмся, — она взяла из нижнего ящика своего стола небольшую папку, открыла её и что-то обвела чёрной ручкой, — Ну, рассказывайте, Василий Дмитриевич. Лёгкий танк немного заволновался. Надежда Леонидовна перевела на него взгляд тёмных глаз, ожидая какой-то информации. Но он не совсем понял её вопрос. В моменты переживаний он становился до одури заторможенным, а иногда до него не доходили даже элементарные вещи. — Что рассказывать? — осторожно поинтересовался он. — Зачем вы здесь? — она вновь перелистнула страницу и продолжила что-то чёркать ручкой. — Ну… Мне необходимо сдать экзамены за девятый класс, чтобы получить аттестат об общем образовании, — Васька выпрямился, чтобы казаться более статным и взрослым, но никакого эффекта это не возымело. — Почему не сдали в срок? — Я был немного… Не в себе… Директриса устало вздохнула: — Что значит «не в себе»? — Не знаю, возможно, вы слышали об инциденте с детьми миллионеров и подростками? — А… — лицо её мгновенно помрачнело, — Вы были одним из пострадавших? — Да…       Её жёсткие и напряжённые черты лица становились мягкими на глазах. Взгляд, полный осуждения и скепсиса потеплел и стал больше похож на добрый. От неё повеяло материнским теплом и заботой, как и от стоящей рядом Натальи Викторовны. Было видно, что с каждой фразой отношение её к мальчику менялось. — Насколько я знаю, Вась, ты и сообщил в полицию об этом? — мягко влезла в разговор классная руководительница. — Ну… Не совсем… — он говорил довольно тихо и неуверенно, ощущая себя преступником на допросе, — Полицейская рота напала на след… Когда я сбежал, они уже были рядом с тем местом. Там меня и нашли. Наверно, я просто дал им доказательства того, что те сволочи были виновными. И рассказал, как всё устроено…       Женщины сочувствующе качали башнями. Они, как матери, очень сильно переживали за своих чад, когда вокруг творился весь этот ужас, а что было с детьми, которые попали в лапы к этим маньякам — даже боялись представить. Но вот теперь один такой несчастный стоял прямо перед ними. Надежда Леонидовна, изначально затевавшая воспитательную беседу с разбором полётов, теперь не могла выдавить из себя ни капли строгости. Перед ней сидел отнюдь не обычный прогульщик… Совсем нет. — Присаживайтесь, Василий Дмитриевич, — она указала на кресло, — Водички? — Нет, спасибо, — Васька присел на край кресла. — Страшно было? — Наталья Викторовна спросила очень резким и обеспокоенным тоном, присев рядышком. — Конечно… — Васька старался абстрагироваться от ситуации, чтобы не потерять контроль над разумом. — А что там происходило вообще? — Надежда Леонидовна придвинулась к нему поближе, — Я только краем уха слышала, что погибло много детей…       Наталья Викторовна не позволила Ваське даже открыть рот, намного опередив его попытку рассказать о произошедшем. — Там уроды моральные удерживали в заложниках подростков, пичкали наркотиками и заставляли драться на смерть… Даже детей влиятельных родителей не побоялись взять.       Васька ничего не понял. Копошась в глубинах собственной памяти, он старался вспомнить хоть одного ребёнка местных авторитетов, но на ум не приходил никто. Возможно, он просто не видел их или не узнал… — Честно говоря, не знаю, каких детей там держали, но точно могу сказать одно, — он набрал полную грудь воздуха, перебирая пальцами, — Мой лучший друг тоже был в этом месте и погиб от передозировки наркотиками. — Как?! — вскочила учительница, — Лютик?! Он от этого умер?! — Нам сообщили из больницы, что скончался во время операции… — мрачно дополнила директриса. — Он умер из-за наркотика. Слишком долго пробыл под его действием, — Васька опустил башню очень низко, стараясь держать себя в руках.       Обе женщины чувствовали его дискомфорт и негласно решили не задавать больше вопросов на эту тему. Директриса быстро пролистала папку с его документами и, поправив рукой волосы, продолжила, как ни в чём не бывало: — Значит, вы у нас на экзамены хотите попасть… — она снова отлистала пару страниц, — Нужна весомая и официальная причина неявки. Доказать ваше участие в инциденте будет довольно легко, я думаю. Нужна подтверждающая справка. — И где же её взять? В полиции? — Васька немного ожил и поднял взгляд. — Нет, из полиции не пойдёт. Насколько я помню, инцидент был в конце прошлой осени. А экзамены проходили в конце мая и начале июня. Вы в это время где были? Лечились же?       Васька внезапно понял, что как такового алиби у него нет: он ведь на самом деле просто скитался по углам в попытках либо наладить свою жизнь, либо покончить с собой. Справок ниоткуда у него, конечно не было… Кроме… — Ну да… Психологическая помощь оказывалась… К психиатру ездил… — произнёс он разочарованно. — Тогда мне завтра-послезавтра нужна будет справочка. А через три дня приезжайте пересдавать русский. Кстати, у вас какие предметы по выбору были? — Я не помню, если честно, — он страдальчески сморщил лоб. — Так… Тогда сейчас поищем, — она снова вернулась к папке с записями. — По-моему, историю и обществознание… Или географию и обществознание… — помогала Наталья Викторовна. — Да, история и обществознание. Готовьтесь, консультации с девяти утра в пятом кабинете. Не опаздывайте, с собой тетрадь и ручка, — тараторила Надежда Леонидовна, записывая что-то себе в блокнот, — Справку жду до обеда завтра. — Хорошо, — понуро кивнул Васька. — Вопросы ко мне ещё есть? — Нет. Спасибо… Попрощавшись, он быстро выкатился за дверь. — Бедный мальчик… — шёпотом провожала его Наталья Викторовна. — Да уж… Вот же судьба распорядилась, — сочувствующе качала башней Надежда Леонидовна, — И при этом, вы говорите, его отец бросил? — Да… Хотя странно всё это… Николай очень его любил. Очень скучал по нему, когда он пропал. Что же стало, интересно? — Может, не справился? Вдруг у него с башней проблемы начались? — На нервной почве и не такое может быть. Если он там убивал кого-то, — Наталья Викторовна прикрыла рот рукой, — А вдруг он для общества опасен? — Ну вот и посмотрим. Справку принесёт только… — Надеемся… Ну жалко пацана, он умненький такой, спокойный… Очень жалко…       Конечно, этого Васька уже не слышал. После разговора он был слегка в прострации и не мог собрать себя для дальнейшего обдумывания. Справка от психиатра… И кто его за язык тянул? Проще полностью подделать документы, чем получить эту справку в местном диспансере. Да оттуда и здоровые с болячками выходят, ибо даже адекватный танк, отсидевший три часа в очереди в душном помещении без кондиционера в компании душевнобольных, становится отбитым на всю башню. А с его «послужным списком» задача становилась ещё труднее. Но деваться было некуда… Приём заканчивался в пять часов вечера и, как бы сильно он не противился, на него он вполне успевал…