***
— Люц, мне здесь не нравится, — скулил без остановки советский ЛТ, пробираясь впотьмах сквозь поросшую тонким орешником чащу, — Давай поедем домой. Мало ли кто здесь... — Да ладно тебе, Легенд, — немец ободряюще боднул его корпусом, — Тут все старшаки тусуются. Посмотрим и уедем, ничего же страшного не случится. Васька, втянувший от страха башню в корпус, не разделял энтузиазма друга. Лес на окраине города казался таким огромным и опасным, что попасться на глаза патрульным по пути обратно уже не казалось проблемой. Даже если этим патрульным мог оказаться великий и ужасный Квас. Звуки беснующихся неформалов придавали ночной прогулке особого шарма, поэтому адреналин вперемешку с приступами паранойи нещадно гудел в башне тринадцатилетнего Василия, более ответственного, чем его сопровождающий. — Почти на месте, — шептал в предвкушении дрожащий голос, когда они, наконец, набрели на тропу, протоптанную до этого десятками разнокалиберных гусениц. Советский ЛТ лишь вздохнул. Любопытство и ужас одновременно накрыли его, когда, наконец, перед ними появилось высокое заброшенное здание — недостроенный рыбный завод. Из него доносились чьи-то голоса. В воздухе витал запах дыма от костра и жжёных листьев. Под покровом темноты пробраться к самым окнам было нетрудно, только вот окна было всего два и располагались они практически под потолком. — Э, мелкотня, вы чё тут делаете? — окликнул их хриплый громкий голос. Звуки внутри мгновенно затихли. Их заметили при малейшей попытке приблизиться к заветному месту. Тот, кто стоял «на шухере», сработал филигранно и почти профессионально. В темноте разглядеть, кто именно стоял перед ними, было практически невозможно, но по грозному тону было ясно одно — шутить и нянчиться с ними он не намерен. Лютик, будучи более смелым в делах рискованных, выехал вперёд, заслоняя собой застенчивого друга. — Посмотреть приехали, — заявил он смело. — Тебе тут музей, что ли? — фигура старшего медленно наступала, — Валите отсюда! — Люц, поехали... — осторожно дёрнул его за рукав Васька. — Кто там, Сань? — высунулся из-за угла непонятного уровня китаец. — Да никто, забей, — Саня повернулся к знакомому, махнув рукой на парочку, — Припёрлись мелкие... Валите отсюда, я сказал! Китаец прищурил и без того узкие глаза, разглядывая незваных гостей. На вид ему было лет шестнадцать. На главаря не похож, но и привилегий в этом «клубе» у него было явно больше, чем у Лютика и Васьки вместе взятых. — Да ладно тебе, пусть заезжают. Поприкалываемся щас, — протараторил он с ехидной улыбочкой, жестом приглашая подростков внутрь. С видом победителя Люц прощеголял мимо охранника, провожающего их обоих полным презрения взглядом, и, наконец, их взору открылось оно – то самое тайное место, о котором говорила вся старшая школа. Называли его бункером, хотя ничего общего с бункером это место не имело. Разве что можно было бы связать это с прямым назначением бункера — защита и укрытие от опасности. Ведь здесь подростки укрывались от родительских ограничений и чувствовали себя в безопасности. Но это была слишком сложная логическая цепочка для существ, которые не додумались элементарно не разводить костёр в помещении, чтобы не задыхаться от дыма. Внутреннее «убранство» полностью соответствовало обитателям: повсюду пустые банки и мусор, стены изрисованы граффити не самого пристойного содержания, рваные матрасы вместо сидений, повсюду битое стекло. Ощущение нищеты придавали и тонкие стены из металопрофиля, будто сколоченные кем-то наспех. Девять разномастных танков неприкрыто таращились на новеньких с явным неудовольствием. — Ну и чё вы хотели? — улыбчивый спутник остановился прямо перед костром. — Посмотреть, — твёрдо и уверенно заявил немец. А Васька вглядывался в лица окружающих и внутренним чутьём понимал, что эти танки хотят услышать совсем другой ответ... Правда, какой именно, он не мог понять и сам. — Посмотрели? — издевательская ухмылка в свете огня стала пугающей и зловещей. У Васьки колотилось сердце, а от проклятого дыма ужасно слезились глаза. Лютик, похоже, совсем не понимал, куда они попали. Либо же очень хорошо прикидывался дураком, в чём его товарищ сильно сомневался. — Ну да, — без тени стеснения ответил немец. — Ну и как вам? — Ну ничего так... — Люц осмотрелся, — Пустовато как-то, но сойдёт. Компания засмеялась. Советский ЛТ чувствовал себя не в своей тарелке. Будто они приехали в какой-то клубок змей. Конечно, это не увернулось от внимания особо глазастых зрителей. — А ты чего замер? Боишься нас? — девушка с выкрашенными в чёрный волосами и безобразно размалёванными тёмными тенями на веках обратилась к нему. — Нет, — еле слышно прошептал он, а внутри всё сжалось. — Да ты не бойся, мы не кусаемся! — крикнул ещё один наблюдатель. — А давайте поугараем? — донёсся шёпот из толпы, а подробности утонули где-то в начавшихся шушуканиях. — Да ну чё стоите-то? Падайте вон на свободные места, — приобнял обоих по-дружески китаец. Они послушно сели туда, где никого не было: Лютик плюхнулся с энтузиазмом, а Васька – нервно оглядываясь. Обилие резких и неприятных запахов – костра, курева и приторно-сладких духов – вызывали рвотный рефлекс, а незнакомые и страшные «взрослые» казались сейчас главным источником опасности. Когда взоры доброй половины компании устремились на них, даже Лютик стал слегка ёрзать от волнения. — Курите? — спросил по виду самый старший из них (Т-44). — Да! — с гордостью ответил Лютик. — Сигаретку? — протянул им по самокрутке СТ. — Спасибо! — немецкий ЛТ вырвал подарочек из руки и передал Ваське его часть. Никотина у них не было давно. С тех пор, как Квас поймал сына за курением и заставил съесть пачку сигарет, карманные деньги покинули подростка, а вместе с этим и возможность купить себе курево испарилась, не попрощавшись. Хоть зажигалка осталась у одного из них, это радовало. — Странный вкус... — подал тихий голос Васька. — Табак нормальный просто, — хихикали старшаки. — Да нихера это не табак! — вспылил Лютик, втягивая в себя очередную порцию дыма. — Тогда почему не бросишь? — издевательски спросила девушка. — Так а я и не против, — заявил по-наглому немец. — Это травка, что ли? — Васька такому повороту был совсем не рад. — Ага, — с непонятным удовольствием кивнул Люц. — Я не хочу... — попытался потушить он сигарету, но друг его остановил. — Ой, да ладно тебе! От одного раза ничего не будет, — немец толкнул его легонько кулаком в плечо, — Тебе стоит расслабиться хоть раз в жизни. Попробуй. Он выглядел чересчур уверенно, и Васька сдался. Через полчаса Люц уже плохо себя контролировал и безудержно смеялся от странных анекдотов, которые ему без конца рассказывал китаец, а вот Ваське понадобилось ещё две сигареты, чтобы хотя бы немного приблизиться к состоянию немца. Он ужасно захотел есть и, казалось, вёл себя совершенно нормально, в отличие от катающегося по полу Лютика. Только огромные зрачки выдавали его небольшой секретик. Тело ощущалось совершенно иначе, и он рассматривал каждую запчасть под новым углом. Настолько общительным он ещё не был ни с кем. Даже сам Люц мог бы позавидовать. Отрывистые воспоминания подсказывали, что множество чужих рук его трогали, щекотали и гладили. Было ли это правдой или же воображение рисовало странные картинки, он не мог определить. Да и в моменте это не сильно волновало. Было приятно и спокойно. Компания неформалов показалась дружелюбной и приветливой. Они включали для них музыку, угощали шоколадом и танцевали вместе с ними. Даже наряжали в свои шмотки, чтобы сделать смешные фотографии. Отголоски разума подсказывали Ваське, что всё, что он тут делает – неправильно и позорно, но затуманенный наркотиком мозг плохо поддавался контролю и творил, что хотел. Недолго продолжалась такая вечеринка — Пить хочешь? — подсунул ему кто-то в руки пластиковый стаканчик. Он выпил залпом, как оказалось, водки, которую терпеть не мог. Вот только накрывшая его после этой смеси жутчайшая паническая атака разом отбила желание продолжать эксперименты. Сердце готово было разорваться от количества ударов, начавшиеся галлюцинации заставили его вжаться в угол и кричать настолько громко, насколько это возможно, пытаясь заглушить голоса в башне. Ему казалось, что кто-то хватает его за катки и тащит волоком в сторону темноты. Ещё немного и он бы потерял сознание, как он думал. Он испугался до чёртиков, и напугал всех вокруг. Старшаки не знали, что с ним делать и куда его везти. Никто из них не подумал, что для маленького танчика такая доза может оказаться смертельной. Квалифицированных специалистов среди них не было, поэтому ничего лучше, чем разбежаться, куда глаза глядят, они придумать не смогли. Они даже не удосужились убрать главного свидетеля – шатающегося и смотрящего на них перекрывающими радужку зрачками Лютика. И, наверное, за это их стоило бы поблагодарить. Та ночь стала для подростка знаменательной. Он зарёкся, что никогда в жизни больше не попробует наркотики по доброй воле. Когда панические приступы его отпустили, в небе забрезжил рассвет. И поползли они домой, надеясь забыть этот случай, как страшный сон. Главное, что отец, вернувшись с ночной смены домой, обнаружил мирно спящего сына в своей комнате. К этому времени обычно на столе был завтрак. «Опять читал допоздна,» — подумал он, прикрывая тихонько дверь и направляясь на кухню, дабы разогреть себе еды из холодильника.***
Покрутив оставшийся фильтр с кусками разлезшейся бумаги перед лицом, он со злостью швырнул его в воду. — Прекрасное начало чудесного дня, мать его… Он прикрыл глаза и опрокинулся на влажную поверхность камня, слегка поглаживая шершавую поверхность огрубевшими пальцами и погрузившись в мир давно забытых ощущений… Башня сама собой опустела, будто все мысли выдуло напрочь лёгким утренним бризом… Утренний бриз… Он уж не первый день живёт на побережье, но ни разу ещё не наслаждался свежим морским воздухом… Хотя не такой уж он был и свежий — с близлежащей свалки доносился невыносимой смрад, когда движение ветра прекращалось на несколько мгновений. Однако он не стал заострять на этом внимание… Разгульная волна, разбежавшись сильнее остальных, с характерным плеском налетела на камень, разбившись в белые пузыри и окатив холодными каплями расслабленный корпус, отчего подросток мгновенно напрягся, проклиная про себя противную солёную жидкость… Будто внезапно донеслись до ватного слуха далёкие гудки вышедших в море суден, прорезались громкие крики чаек… Нет, тут совершенно невозможно было расслабиться и насладиться томным шумом прибоя… А медленно выплывающее из-за линии горизонта солнце слепило большие глаза, заставляя невольно жмуриться и включать в работу гудящий от невыветрившегося пойла мозг… «А вдруг оно к лучшему?» Он вскочил, удивившись самому себе. Нет, он не может больше полагаться на русское «авось». Если учесть всё, что происходило в его жизни, то можно было сделать вывод, что Фортуна всегда стояла и стоит к нему филейной частью своего прекрасного тела и при этом явно не строит планов, как бы повернуть личико к большеглазому мальчишке… Нужны аргументы посерьёзнее… С этим он и решил вернуться к Хальстену. Всё ж две башни лучше, чем одна… Вернее, одна башня и одна странной формы рубка. Пришлось снова влезать обратно в грязную пену, дабы добраться до берега… — Окей, объяснись теперь. На кой хрен нам внезапно понадобилось становиться нормальными и добропорядочными гражданами? Какая моча вдруг ударила тебе в башню, из-за чего теперь мы должны страдать оба? Подросток обнаружил Хальстена около домика и сразу же высыпал на него часть груза из волнующих его вопросов. ПТ даже немного растерялся от такой внезапности, едва не выронив из рук смоляные щепки, которыми собирался развести небольшой костерок. Прямо перед дверью располагалось небольшое чёрное пятнышко — старое кострище, которое уже не могли смыть никакие ливни и ручьи — настолько долго там горел огонь, что под его воздействием выгорела земля и покрылись чёрной копотью окружавшие его камни. Там они готовили редкие съестные припасы, вечерами кипятили самый дешёвый рассыпчатый чёрный чай и грелись, рассуждая о вечном. Вокруг костра многочисленные деревянные ящики, натасканные ими со всех концов города, были составлены в довольно высокие косые «столбы» и образовывали почти сплошные неопределённого вида стены, отчасти составлявшие единую комнату без крыши. Поэтому иногда они ласково называли это место кухонькой. Когда-то подросток даже загорелся желанием постелить там небольшой обрывок линолеума и смастерить крышу из шифера, но ПТ быстро развеял его поползновение к комфорту, напомнив о периодически налетающих порывах ветра и обильных ливневых осадках, которые ломали и дорогие качественные крыши пентхаусов, не то что списанный дешёвый шифер. — Ну что ж. Я рад, что ты заинтересовался, — Хальстен хотел сделать небольшое вступление, но решил пока не нервировать подростка обилием лишних слов, — Слушай… Я внезапно понял, что наш образ жизни не приведёт ни к чему хорошему. — «Внеза-апно». Это с самого начала было понятно, гений! — передразнил его подросток, а тот лишь улыбнулся. — Кроме того, мы упускаем достаточно привлекательные возможности, отказываясь от общепринятого уклада. К примеру, мы лишаем себя возможности создать полноценную семью… Васька, намеревавшийся помочь другу с разогревом пищи, поставил алюминиевую тарелку с вчерашним ужином на бархатную от копоти и сажи железную конструкцию, отдалённо напоминавшую столик, скрестил руки на груди и сильно скривился, услышав последнюю фразу. Уж о чём-о чём, а о семье он и слышать больше не хотел — сыт по горло предыдущими восьмью попытками… Или пытками… Как кому угодно… Не меняя выражения лица, он на мгновение исчез в дверном проёме и вынырнул уже с небольшой белой баночкой, на которой красовалась нарисованная озорная рыбка с усиками. — Хорошо, если у тебя нет желания заводить семью, то подумай о том, какие у тебя могли бы быть увлечения. Кажется, молодёжь это называет «хобби». Например, ты бы мог стать неплохим художником… — настаивал швед. — Вот ещё не хватало! Я не умею рисовать! — он вынул из баночки и ловко сдавил пальцами несколько шариков рыбьего жира, выдавливая противную вонючую жидкость прямо на тарелку вместо масла. Конечно, это было отвратительно на вкус и запах, но зато бесплатно — целую коробку просроченной продукции Васька лично выпросил в одной из аптек города. — Ну конечно. Хочешь сказать, что не ты нарисовал гигантские портреты своей семьи на прибрежных скалах каким-то чёрным мелком? — Ну, во-первых, не мелком, а углём, — он застенчиво улыбнулся, вспомнив, с какой нежностью и теплотой выводил мягкие черты родных лиц, как вытирал испачканной в угле рукой льющиеся водопадом из глаз слёзы, а потом пошёл дождь, и все его художества тонкими ручейками утекли в морские волны, хотя почти четыре дня огромные портреты неустанно смотрели на проплывающие вдали суда, — А, во-вторых, я был пьяным. А ты предлагаешь мне бросить пить. Он победно цокнул языком, желая, наверное, добавить ещё аргументов, но почему-то промолчал. Наколов кусочек картофеля на тоненькую палочку, он осторожно снял его зубами, проверяя, согрелся ли их завтрак или нет, и тут же снял всю тарелку с огня, при этом практически не отрывая взгляда от собеседника. — Петь ты можешь и без выпивки, — Хальстен прищурил глаза, понимая, что сейчас будет небольшой, но очень жаркий баттл, от которого зависит их дальнейшая судьба. Стало даже немного волнительно… Пойдёт ли этот маленький вредный подросток с ним в новую жизнь или останется тут, на самом дне? И с каких пор сам Хальстен, наплевавший на всех и вся, переживает о ком-то, кроме себя любимого? — Но петь мне и не нравится, а хобби — это занятие, к которому душа лежит, не так ли? — Васька, очевидно, не прочь был посостязаться с другом, так что отложил еду в сторону и опёрся обеими руками небольшой пластмассовый контейнер, который с жалобным треском прогнулся под его давлением. — Что ж… Существует множество кружков и секций, о которых мы можем и не знать. Возможно, тебе понравится мыловарение или бисероплетение, но об этом ты никогда не узнаешь, если не решишься попробовать, — швед опустил поддон на землю и поставил руки перед собой «домиком», оперевшись о собственный корпус. Он говорил размеренно и спокойно, глядя прямо в глаза подростку. Каждый его жест, взгляд и слово были пропитаны твёрдой уверенностью, а сам он излучал решимость и целеустремлённость, казалось, ничто на свете не сможет переубедить его, и Васька это чувствовал… Он внезапно заволновался, понимая, что у друга, в отличие от него, есть чёткая цель, и от этой цели он не отступит. Азарт сменился неуверенностью и досадой… Но он не готов был сдаться. — Я социофоб. Для меня любые контакты с внешним миром, будь то поход к врачу, разговор с продавцом или знакомство с новым коллективом — гигантский стресс и пара бессонных ночей. Это явно не очень хорошо повлияет на моё здоровье. — Попытки суицида тоже не лучшим образом влияют на твоё здоровье, но это тебя не очень-то и беспокоит, — насмешливым тоном парировал ПТ, что немного накалило васькины нервишки. — Это не беспокоит меня сейчас… — вспылил ЛТ, сделав акцент на последнем слове, — …потому что продолжать своё жалкое существование я не хочу. Однако если уж мы решим жить дальше, то здоровье мне ещё пригодится, как минимум, для поступления в школу разведки! — Для поступления тебе в любом случае придётся проходить медосмотр, покупать форму, общаться с новым коллективом и преподавателем, так что твою социофобию придётся лечить или задвигать на задний план. Ну и не будем исключать тот факт, что я буду рядом с тобой и поддержу тебя во всех начинаниях. Ваську ещё больше вывела из себя последняя фраза. С брезгливостью он отпрянул от ящика, но почти тут же вернулся обратно. — Ты меня, конечно, извини, Хальст. Но не верю, — он отвернулся, чтоб собраться с мыслями, — Мне так говорили многие до тебя. Где гарантия, что ты не будешь таким, как они? — Я могу поклясться, если тебя это устроит, — швед был удивлён таким заявлением, хотя глупо было полагать, что переживший столько предательств ребёнок просто возьмёт и доверится ему. — Нет, не устроит. Ваши слова ничего не стоят, а клятвы — пустой звук! Хальстена сильно задела такая категоричность, но он постарался не подавать виду, что подросток его обидел. — Тогда чего же ты хочешь? — Отдай мне свою секретную коробку, — заговорщеским тоном протараторил Васька, любуясь вытянувшимся от возмущения и непонимания лицом друга. Единственное сокровище, что было у шведа — маленькая деревянная коробочка с потёртыми боками и вполне отчётливыми масляными следами от пальцев. Как свирепый дракон, охранял он безделушку от всех, не показывая тайник, где её спрятал. Он не говорил, что в ней, не позволял её открывать и вообще трогать. Только шаловливые ручки ЛТ случайно набрели на неведомую вещь, и пришлось Хальстену, отняв её у любопытного подростка, прочитать лекцию о неприкосновенности чужого личного имущества. — При всём уважении к тебе… Это уже наглость и невежество! То же самое, если б я потребовал у тебя кулон! — его тон стал раздражённым и строгим. — Я не буду её открывать и что-либо с ней делать. Но если ты вдруг решишь бросить меня, то твоя коробка останется со мной и будет беспощадно сожжена. Хальстен уже было открыл рот для протеста, но ничего не сказал. А что было говорить? Васька пытается обезопасить себя от нового предательства, забрав самое дорогое у того, кто, как и большинство предыдущих «мам» и «пап», обещает хорошую жизнь. И с его стороны это, безусловно, правильно. Но вот со стороны самого ПТ — полное безумие отдавать ему своё сокровище, ведь нет уверенности, что тот не испортит, не откроет и не потеряет его. Попросить его кулон в ответ? Нет, так не пойдёт. Это только оттолкнёт ЛТ, ведь так он привяжет его к себе, а ему нужна свобода. Он должен понимать, что может уйти в любой момент, если сам того захочет. — Я смогу иметь доступ к этой коробке? — Только из моих рук. Мало ли, ты решишь вытащить из неё всё важное и избавишься от меня, — его голос стал выражать непоколебимую твёрдость. — Ты из меня совсем морального урода-то не делай. Или в твоих глазах я опустился настолько низко? — Уж извини. Жизнь научила не доверять даже самому себе… — он развёл руками в ожидании ответа. Хальстен поник. Долго молчать было нельзя — тот мог подумать, что он сомневается в своём желании взять его с соой. Как же тяжело ему дался этот шаг… — Хорошо. Только я отдам тебе эту коробку, когда начнём процесс восстановления документов. ЛТ коротко кивнул, немного подумав, и тут же снова вскинул башню. Всё ещё теплилась у него надежда на то, что швед передумает. Лицо его приняло наигранно страдальческий вид, а виноватая улыбка заставила старшего брезгливо отвернуться. — Хальст… Ну Хальст… Вот сдалось тебе это всё? — Да. — А моё мнение тебя не волнует? — Волнует, поэтому я и спорил с тобой. — А почему не спросил, хочу ли я пить бросить, а просто решил за меня? — Потому что так дальше нельзя. — Но меня устраивает наша жизнь! Я не хочу ничего менять! — он с толикой мольбы в голосе скрестил руки на груди, оторвавшись от ящика, и тот со скрипом вернул себе прежнюю форму. Хальстен предполагал, что подросток рано или поздно начнёт эту дискуссию, и подготовил прекрасный и неопровержимый монолог… Он только ждал этого момента и сейчас, повернувшись с искренней улыбкой и окинув подростка победным взглядом, готов был поставить жирную точку в этом споре… — Значит, слушай. Ты тут ещё и полугода не прожил и многого не знаешь. В частности, ты ни разу не зимовал на улице. Думаешь, в нашем домике можно зимовать? — игривые дымчатые глаза устремились прямо на Ваську, отчего тот смутился и отвёл глаза. — Думаю, можно… — он чувствовал подавляющее превосходство Хальстена и расстроился, да и сам этот допрос его раздражал, напоминая разговор строгого родителя с нашкодившим первоклассником. — Подумай ещё раз… Это металлический ящик, который просто насквозь промёрзнет и тепло держать не будет. Нас не спасёт никакая печка. Зимой нам придётся покинуть наше убежище и искать свободное место в одном из коллекторов теплотрасс или же биться за уже занятое, зарываясь в грязные и вонючие тряпки, чтоб согреться. Ни о какой гигиене речи идти не может. Кроме того, спецслужбы часто выгоняют таких, как мы, на улицу. Да и спрятаться от опеки ты не сможешь. Им надо будет просто вместе с полицией проверять открытые коллекторы и доставать тебя оттуда. Пить мы тоже будем намного реже, потому что и зарабатывать мы будем, соответственно, меньше. Тёплой одежды у нас нет, вернее, у тебя её нет. Мне она и не нужна, ведь броня… — Работает как термозащита. Я знаю. Пока Хальстен распинался перед ним, пытаясь доказать свою правоту, Васька, уже окончательно потеряв веру в возможность выиграть в этой перепалке, стал ковырять картофелины тоненькой палочкой, периодически облизывая налипшие крупицы. Он не хотел есть, но и спокойно сидеть не мог. Осознание собственного проигрыша давило на нервы, а от монотонного и спокойного голоса шведа уже начинало тошнить. Когда он перебил друга, тот с недовольством и строгостью взглянул на него и, увидев скучающего и совсем не слушающего подростка, понял, что немного переборщил с аргументацией. За несколько месяцев жизни с психически израненным ЛТ он тщательно изучил его модель поведения и знал, что с ним нужно говорить только на равных. Давить авторитетом было бесполезно, читать нравоучения — тоже. — Ты победил. Поздравляю, — безрадостно добавил подросток, передавая ему тарелку с завтраком. — И теперь ты согласен попробовать вернуться к нормальной жизни? — с детским восторгом спросил Хальстен, медля и не забирая еду из его рук. От радости он не смог скрыть улыбку. Он мог начать прыгать на месте, но был уже не в том возрасте, чтобы так ярко выражать свои эмоции. А Васька только окинул его скупым взглядом, поджав губы, понимая, что сейчас подписывает себе смертный приговор. — Надо же! Спасибо, что спросил! — приняв шутливо серьёзный вид, ответил Васька, — Получается, что согласен. Держи, — выдохнул он, поджав губы. . Швед немного прищурился и вместо тарелки схватил его руку, резко дёрнув на себя. Подросток взвизгнул, но сориентироваться и ничего предпринять, естественно, не успел: швед резко уложил его гусеницами кверху и зафиксировал в таком положении. Еда полетела в разные стороны. — Ты сдурел, что ли, совсем?! Ты что творишь?! — он попытался встать, но Хальстен только сильнее придавил его к земле. — Всё со мной нормально. Я просто хочу тебя расшевелить… — он угрожающе навис над хрупким мальчишечьим телом, рука проскользила вниз по груди… — Хальст… Халь, не надо… — Ваське внезапно стало страшно, противный ком подкатил к горлу, когда он представил, что может сделать с ним взрослый. Ассоциации полезли в башню мгновенно, вернув его в ту самую ночь… В Колизей… В объятия Джеральда… В боль и унижение… Он был готов закричать, а на глазах появились незаметные крохотные слезинки. — Надо… Очень даже надо, — большие шершавые пальцы остановились на впалом животе и легонько впились в тонкую кожу. Подросток взвился, как Уж на сковородке, и немного успокоился в психологическом плане: он понял, что ПТ просто хочет его пощекотать, а всё, что он успел себе надумать — обыкновенная паранойя. Хотя… Неизвестно, что было хуже. Его пробрал истеричный смех, ведь щекотки он боялся, руки сами собой начали отталкивать шведа, а корпус конвульсивно подпрыгивал в тщетных попытках отодвинуться от раздражителя. Прижатый одной мощной рукой он не мог оторваться от земли и, когда Хальстен поднялся немного выше, к выступающим рёбрам, позволил себе немного запищать. — Хва-а-атит! Прекрати! А! Ха-а-альст! — слёзы текли рекой, а от звонкого смеха закладывало уши так, что даже швед немного «заразился». Когда экзекуция закончилась, ПТ обвил его руками и сильно прижал к себе, уткнувшись в его шею… Мальчишка всё ещё пах медицинским спиртом, сквозь который ясно чувствовался колкий запах морской воды и лёгкий душок пота. Он старался восстановить дыхание после активности и всё никак не мог успокоиться, но ответил взаимностью другу, неуклюже обхватив его угловатую рубку и замерев, прижимаясь раскрасневшейся щекой к мягкому корпусу… — Всё будет хорошо. Мы со всем справимся, — прошептал швед и ослабил хватку, позволяя Ваське подняться на гусеницы. Тот же в ответ легонько кивнул, отряхивая выпачканные в мелком песке рубашку, спину и катки. — Твоя взяла… — сказал он потеплевшим голосом, — И с чего же мы начнём? — С обсуждения моего плана. Подросток удивлённо посмотрел на него, требуя больше информации, и Хальстен, не сказав ни слова, направился в дом и вынырнул оттуда уже со стареньким блокнотиком в пожелтевшей и стёртой обложке. Наслюнявив палец и отлистав буквально парочку потрёпанных временем страничек, он пробежался глазами по нацарапанным на бумаге мелким печатным буквам. — Ну, во-первых, ты должен получить аттестат об общем образовании, а для этого нужно явиться на экзамены и сдать их хотя бы на три… Это заставило Ваську крепко задуматься и снова принять угрюмый вид. Это могло означать только то, чего он боялся всю свою сознательную жизнь… — Но для этого мне придётся вернуться в школу и, следовательно, в детский дом, который скорее всего отправит меня в психбольницу за попытки самоубийства, причём, надолго… В итоге, экзамены я не сдам, придётся ждать следующего года, либо же уходить со справкой, но тогда работы не видать. Это слишком сложно и запутано. Над этим задумался уже Хальстен. Почему-то факт «криминального» прошлого мальчишки абсолютно вылетел у него из мыслей. Теперь задача усложнялась в разы… В десятки раз… — Да уж… Натворил ты дел… — он почесал затылок, стараясь придумать хоть что-то, чтоб успокоить мальца и себя заодно, но ничего весомого и «рабочего» на ум не приходило. ЛТ вздохнул, устремив взгляд на горизонт… Их дом находился за одной из выступающих из грязного песка тупоугольных прибрежных скал, которая защищала хлипенький морской контейнер от ветра и частично от дождя. Вот только своими многочисленными выступами она загораживала практически всю морскую поверхность и восточную часть неба, не позволяя сидевшим обычно перед своим домом Ваське и Хальстену любоваться восходящий солнцем и его отблесками в бесконечных волнах. Их дом был окружён горами разного хлама, закрывающего их от общества, только небольшая зазоринка между скалой и одной из мусорных куч на юго-востоке позволяла увидеть маленькую часть моря и, расширяясь к верху, открывала даже небесную синь. Туда обычно, погружаясь в раздумья и ожидая чего-то несбыточного, вглядывался ПТ. Для него это было небольшое окошко в настоящий мир, такой далёкий и загадочный, полный житейской суматохи и городского шума… А ЛТ обычно смотрел мимо этой зазоринки. Он перестал мечтать ровно с тех пор, как попал в Колизей. Даже забыл своё любимое с детства занятие — смотреть на звёзды. Раньше они казались ему чем-то волшебным и романтичным, он верил в то, что оттуда на него смотрят мама с папой. Почему-то он думал, что их души теперь живут на звёздах, да не абы каких, а именно на ковше Большой Медведицы. Всегда манило его к себе это таинственное и красивое созвездие, он и сам не мог объяснить почему. Когда был совсем маленьким, он рассказывал родителям обо всём, что смущало и волновало маленькое сердечко, сидя на подоконнике детского дома, а позже — квартиры Кваса. Даже рисунки свои показывал через стекло тёмному небу, веря, что они увидят и обрадуются. Только не было ответа… Ни одной весточки с далёких звёзд он не получил, сколько бы не ждал, сколько бы раз не засыпал, прижимаясь щёчкой к холодному стеклу. Сначала Квас умилялся такому незамысловатому мировоззрению, но малыш взрослел, и это стало сильно раздражать нерадивого папашу. Он делал замечания и иногда ругался, увидев отпечатки рук на стекле, так что пришлось Ваське делать всё тайком и очень аккуратно, чтобы отец ни о чём не догадался. Бывало, проснётся среди ночи, чутко прислушиваясь к самозабвенным похрапываниям за стенкой, накинет на плечи ещё тёплое одеяло, тихонечко слезет с поскрипывающей панцирной кровати, взглянет на далёкие мерцающие огоньки и шёпотом, будто читая молитву, коротко опишет самые волнующие события своих дней… Все, с кем бы он не пытался поделиться своим маленьким секретом, называли это ребячеством, а то и вовсе крутили пальцем у виска.… Все, кроме Августа. Он, наверное, был единственным, кто посмотрел на ребёнка, согнувшегося к его уху и прикрывшего рукой в заговорщеском жесте небольшое пространство, оставшееся между ними, серьёзно и точно так же пригнулся к его ушку и рассказал один из своих секретов… — Эй, Хальст! — он подскочил на месте, испугав задумчивого ПТ, — У меня же есть знакомые в полицейской роте. Может, попробовать через них? — Думаешь, Николай тебе поможет? — спросил он беззлобно, но подросток вмиг помрачнел. — Я не о нём. Я о Гуте, — и, поймав на себе вопросительный взгляд, вздохнул, вспомнив, что совсем не рассказывал о старом друге, — Гут или Август. Это один из коллег па… Николая Валентиновича. Он самый молодой в роте. — Кто он? — Тигр первый. Он пытался общаться со мной, звонил, приезжал много раз, но я не захотел… — Почему? Хальстен сидел с невозмутимым лицом, а вот Васька испытал весь спектр эмоций, думая, что ответить другу. — Он скрыл от меня одну важную вещь… — Какую? — Да какая разница?! — снова ЛТ начал метаться из одной стороны в другую, скрестив руки перед собой. Его словно опустили в ледяную воду… Не хотелось ему снова возвращаться в события того ужасного дня. Не хотел он осознавать своё одиночество… — Это важно, — отрезал ПТ тоном, не терпящим возражений. — Ну… — Васька резко выдохнул, — Он знал о том, что Николай Валентинович отказался от меня, но ничего об этом не сказал. Он смотрел мне в глаза и врал, что всё будет хорошо, когда за мной приехала опека. Он меня предал, понимаешь? — Если честно, не понимаю. Возможно, он просто боялся тебя расстроить или даже убить, ведь, насколько мне известно, ты был не в лучшем состоянии. Да и он, в отличие от остальных, был рядом с тобой в самые трудные минуты. У него хватило смелости приехать и постараться поддержать тебя. А потом он пытался связаться с тобой, потому что ему была не безразлична твоя судьба. Это, действительно, настоящий друг, который не бросил тебя в беде, несмотря на то, что ты сам отвернулся от него. — То есть, по-твоему, это я идиот? — подросток кинул злой взгляд в сторону товарища. — Почему же сразу идиот? Ты не глупый. Просто в контексте происходящих событий ты стал немного... Нервным... — Хальстен же, наоборот, взгляд отвёл. — Нервным? — Васька выгнул одну бровь и скрестил руки. — Да... Проще говоря – истеричкой, — сдержанно улыбнулся Хальстен. — Серьёзно!? Ничего получше придумать не мог!? — Увы и ах, но это правда. Ты иногда реагируешь не совсем адекватно. Но я тебя в этом не виню. Это защитная реакция психики на все те события, которые ты пережил. Васька молча хлопал глазами. Он бы хотел возразить, но Хальстен был абсолютно прав: его постоянно бросало из крайности в крайность, а эмоции зачастую брали верх. Да, для подростков-ЛТ это было нормальным явлением, но такое поведение было совсем не свойственно Ваське. Осознание пришло в одно мгновение, поэтому он предпочёл вернуться к старому разговору. — Думаешь, он захочет снова меня видеть? — спросил он абсолютно беспомощно с милой детской наивностью. — Я не могу тебе сказать. Я ведь не он, — развёл руками швед, — Думаю, ты ничего не потеряешь, если попробуешь. — А ты поедешь со мной? — Нет, — он поднял выпавший из кармана блокнотик и взглянул на список, — Следуя плану, я должен восстановить документы и попытаться найти работу и жильё при том, что денег у нас с тобой ни копейки. Но это уже не твоя забота. — Ладно, допустим, мы с тобой каким-то чудным образом выкарабкаемся из всей этой задницы. Дальше что? — Я попытаюсь оформить опеку над тобой, — и, увидев, как подросток брезгливо сморщился, добавил, — Не переживай. Я не претендую на роль отца. Мы можем остаться друзьями или соседями, как пожелаешь. Это немного успокоило Ваську, но червячок сомнения всё же закрался в душу беспокойного юнца. Скрывая своё недоверие, он перевёл ситуацию в шутку, протянув ПТ-шке руку. — Пообещай, что не будешь меня воспитывать. Хальстен тепло улыбнулся и пожал её. — Обещаю. ЛТ хитро прищурился, будто в чём-то подозревал шведа, а потом резко развернулся и огромными прыжками взобрался на домик по стоящим около стены коробкам, пристроившись на крыше. Солнце как раз развернулось, освещая самый уголок контейнера и улёгшегося кверху поддоном танчика. Время уже приближалось к полудню, и желудки так и не успевших позавтракать друзей начали подавать настойчивые сигналы о голоде. Из еды остался только рыбий жир и творог: картошку с мясом они благополучно смешали с песком, пока баловались. Васька вспомнил о баночке витаминок, которые сейчас валялись где-то в недрах их жилища, и от этих мыслей живот скрутило тупой болью, но он проигнорировал позыв, продолжив ловить короткие лучи осеннего солнца. Хальстен тоже пребывал в эйфории. Глядя через «окошко» на небесную лазурь, он не переставал улыбаться. А почему бы и нет? План на ближайшее время разработан, ребёнок жив и даже немного доволен, а завтрашний день уже расставит всё на свои места…