NFWMB

Когда Какаши покинул место, которое никто не называл, небеса выглядели невероятно ясными, однако на выходе он предупредил двоих караульных, которым явно переплачивали, что обязательно пойдет дождь. Место никто не называл и, соответственно, не узнавал тоже. В час, когда он прибыл сюда, на Вторую улицу, это была пекарня, на витрине которой красовались печенье в форме цветов и торты в виде лотоса, она теснилась - как теснились все здания на второй улице - между караоке баром и любимой молочной лавкой Обито. Как было принято во всех оживленных торговых и рекреационных зонах в центре города, в воздухе витала мелодия, нечто традиционное: степенный ропот кото, время от времени сопровождаемый дуновением бамбуковой флейты. Какаши помедлил на входе, остановившись между женщиной, торговавшей семью видами капусты, и девочкой в гражданской школьной форме, чтобы оценить товар на витрине пекарни. Жасминовое печенье, розовое, печенье с зеленым чаем - сколько же усилий сюда было вложено. Какаши вошел внутрь, и девочка в школьной форме ему усмехнулась. Даже караульные снаружи вписывались чересчур хорошо. Дерганье тринадцати струн кото давило на мозг, накладывающиеся одна на другую мелодии, тикая, вдалбливались ему в основание черепа. Он узнал эту песню. Она опиралась на пентатонический звукоряд, звучащий порой нестройно, но для натренированного уха это были плотно сплетенные слои мелодии, которые периодически выбивались из общей материи, как бы крича: "эй, слушай сюда!", и пронзая тебя до глубины души. Как там она называлась? Цветок, подумал Какаши. В названии песни точно фигурировал какой-то цветок. Наверное, цветение вишни. Такое ощущение, что все писали о чертовом цветении вишни. Однако песня не была слащавой, как большая часть традиционной музыки в Конохе. Если немного постоять и прислушаться, то она казалась даже стремительной. Воинственной. Завершив встречу, Какаши вышел через ту же самую дверь, но оказался не в пекарне, а в переулке, на безмолвном каменном тротуаре - теснившемся в тени серых, гладких каменных стен. По краям переулка тянулись клумбы, на стенах в рамках висели огромные портреты знаменитых болванов из истории ниндзя, рядом были выведены обрывки классических стихов. Журчание воды в невидимом фонтане рассекало неподвижный воздух. Спутанный ворох ржавой шипастой проволоки боролся с толстыми синими нитями плюща за место на верхушке садовой изгороди. Очень старая, очень миниатюрная женщина буравила его подозрительным взглядом, пока он шел мимо. Признак хорошего гендзюцу, подумал Какаши, это когда ты не можешь толком выявить его недостатки. На выходе из странного садового переулка он снова обнаружил Вторую улицу. Звук невидимого фонтана стих, и тянущее ощущение на затылке ослабло. Какаши рассеянно потер шею. Шаринган делал его, как правило, неуязвимым для гендзюцу, однако в случае места, которое никто не называл, на иллюзии смотреть было куда приятнее, нежели на реальность. А реальностью была заткнутая меж караоке-баром и молочной лавкой, старая, чумазая бетонная лестница, уходящая под землю. У Конохи есть традиция скрывать неугодную правду, вспомнил Какаши. Паренек был прав. Так много он знал правды и все равно выбирал иллюзии. Об отце. О Корне, обо всем сраном мире. Спрятался за идеализмом, и жизнь сразу стала похожа на игру; ставки никогда не бывали слишком высоки, да и это все равно не имело значения. Такие вещи, как долг и верность, давались ему легко. Он был псом. Хорошим солдатом. Когда Какаши впервые перешагнул порог тайного места на Второй, ему было стыдно признать, что он не смог развеять технику. Он наловчился выявлять иллюзии в бою; Какаши чувствовал пользователя гендзюцу при зрительном контакте и давление чьей-то воли на свою церебральную нервную систему. Чтобы обнаружить недостатки в структуре техники и разорвать ее изнутри требовался минимум усилий. Но мастерски сотканный гобелен, маскировавший вход в место, которое никто не называл, не был похож ни на одно гендзюцу, с которым ему доводилось сталкиваться. Это заняло на три секунды больше, чем хотелось бы признать, однако Какаши все же понял, что спусковым крючком являлся слух; ключевым элементом, поддерживавшим иллюзию, был кото, накладывавший слой за слоем, слой за слоем. Он не знал, кто каждый день создавал мираж на Второй улице, но ему было интересно взглянуть на этого человека. Какаши никогда еще не видел настолько искусно проработанное гендзюцу - единственной жалобой было то, что иногда они слишком увлекались; до него доносился запах цветочных пирожных - он чувствовал на себе взгляд старухи, черт бы ее побрал. Это была прекрасная работа, и он хотел скопировать ее до малейшей чертовой детали. Снаружи двое караульных, которым явно переплачивали, носили уже иные лица: первая была скрюченной женщиной, она подметала тротуар отпавшей веткой, а второй - мужчина постарше в широкой бамбуковой шляпе, он курил сигареты, сидя на перевернутом деревянном ящике. — С чего ты взял? — спросил мужчина в бамбуковой шляпе. — Как по мне, ни облачка. — Держу пари, он дождь по запаху чует, — протрещала женщина. — Так ведь, песик? Какаши кивнул в сторону магазина на той стороне людной улицы. — Когда я пришел, тот тип продавал панамы. Сейчас он выставляет зонтики. — И что? Какаши пожал плечами и пошел дальше. Ирония его встреч в месте, которое он не мог называть, с людьми, которых не мог вспомнить - даже просто воспроизвести в голове - заключалась в том, что уходил он неизбежно с тяжелой душой. Самой лучшей частью этих встреч, о которых он не мог говорить, было то, как его спрашивали, что он "заметил" в своем напарнике за прошедшую неделю. Какаши свободно рассказывал им самые идиотские вещи, которые только приходили в голову. Например, как Обито однажды обнаружил, что в их рационе не хватает красного. Или как вчера вечером после игры в карты с Эбису и Гаем он сообщил Какаши, что не узнал пальцы на правой ноге и принял их за чужие. Какаши чуть не рассказал им о дебильном горшке с грязью, который Учиха держал у себя в комнате, однако почему-то решил умолчать об этом. В час, когда Какаши покинул место, которое никто не называл, длинная тень от резиденции Хокаге уже поглотила тайный проход, менявших облик караульных, караоке-бар, молочную лавку и длинную полосу Второй улицы. Он почти зашел купить молока, однако вспомнил, что Обито обычно притаскивал свои стеклянные бутылки, используя их повторно, да и, вообще-то, ему не хотелось поощрять эту привычку; никто в целом клане Хатаке не пил молоко, и Какаши считал это чем-то ненормальным. Учихи, подумал он. И их нечеловеческая способность пить молоко литрами. А может, только его Учиха был таким. Наверняка он не знал. Возвращение в кампус вызывало неприятную ностальгию. Сегодняшний семинар проходил в старой лекционной аудитории внутри Академии, но иногда занятия проводились на тренировочной площадке, на улице или на крыше. Иногда они собирались в обычной аудитории, Бунзо-сенсей отмечал их, и все расходились. Любимыми занятиями Какаши - и единственными, на которых он был предельно внимателен, - были вечера, когда Бунзо велел им все бросить и разбиться на пары. Какаши вошел в помещение через заднюю дверь и заметил напарника на последнем ряду; он уже задремал. Знакомая картина помогла успокоить тревожные мысли. Ему было приятно видеть, что Обито оставили в покое. Первые недели учебы были кошмаром. Чье-либо возвращение на службу после длительного перерыва всегда порождало горячие сплетни; шиноби распространяли слухи, как дырявили плоть, и джонины были хуже всех. Плюс ко всему жесткая профессия порождала жесткое чувство юмора; одно дело каждую неделю возвращаться в класс одноглазым или шрамом - но одноглазый коматозник со шрамом это уже чересчур. Внимание было положительным и не очень, но больше всего гадким: быстрые приветы, косые взгляды и подстроенные столкновения, иногда ехидные замечания насчет повышения из жалости, невероятной удачи и наличия няньки из АНБУ -- анти-учиховские настроения в их кругах были редким, но крайне неприятным явлением. Какаши знал, что рано или поздно ажиотаж сойдет на нет, но тем временем Обито выпускал иголки, кусался и психовал, и это все только усугубляло. Одной из причин, по которой ему так нравились спарринг-занятия, было то, что народ мог увидеть, каким свирепым становился его друг на поле боя. Обито выиграл лишь около десяти процентов своих боев, но все поражения случались из-за нарушения правил, проблем с меткостью и собственного навязчивого желания выкладываться до предела. Снаружи штаба висела сводка, и Какаши делал все, чтобы их имена всегда были первыми в списке по количеству выполненных миссий, очков, заработанных на тренировках, и устраненных врагов. По численным показателям их с Учихой команда за последние месяцы работала куда эффективнее, чем некоторые отряды АНБУ. Обито был к себе строг; Какаши был к нему еще строже. Он понимал, что он, скорее всего, злился на него за это, но статус лучшей команды возвышал их над всей деревней. А также спасал от половины ограниченных сплетников - другая же половина просто завидовала, ведь его лучший друг был, нахуй, безбашенным. Какаши опустился на стул, качнулся назад, зависнув на двух ножках, и подпер ступнями перекладину под столом. Обито лежал на деревянной поверхности, ссутулившись, уткнувшись лицом в руки, очки были задраны до макушки, будто дополнительная пара глаз. В капюшоне куртки валялись сосновые иголки, крошечные веточки впились в ткань, оставив подтеки темного сока. Кусочки листьев застряли в волосах. Какаши покачал головой и, расслабленно положив руку на спинку чужого стула, начал тайком убирать лес с его спины. После обеда он оставил Обито лишь с парочкой царапин от коры и следами от пота, а парень умудрился вернуться наполовину деревом, да еще и вонял. Он уже привык к запаху тела своего соседа, но окутавшее его дыхание дикой природы добавляло в смесь ароматы измельченной мяты и зимней груши, и это заставило Какаши придвинуться чуть ближе. Он соскреб грязь у него за ухом подушечкой большого пальца, однако вместо этого желал приложиться туда губами. Но в последний раз, когда он пошел на поводу у инстинктов, то все испортил, дотронувшись до его члена; ебись оно все конем, если сегодня ночью ему придется терпеть игнор. Даже дотронулся едва, подумал Какаши. Так, скользнул по краю. Да он взглядом куда более непристойно его лапал, черт побери. Какаши, наверное, облапал кучу людей в этой самой комнате - и как минимум пару-тройку врагов - просто случайно дотронувшись до их члена во время драки, и ни один на это не обиделся. Нельзя полуголым забраться в постель к парню и ждать, что с утра он не попытается пометить территорию. Но надо было подумать головой. Обито всем своим видом кричал: "без рук", и, наверное, поэтому драться с ним иногда было так восхитительно. Что тут скажешь? Подумал Какаши. Я пес. Чувства к давнему товарищу возникли еще до того, как он превратился в коробок с тараканами, и до недавних пор он не торопил охоту. Какаши во всем винил половое созревание. Химические и неврологические процессы, норовящие разорвать детство в клочья, считай, прошли мимо него в раннем подростковом возрасте. Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать лет - его товарищи укрощали растительность по всему телу и оценивающе смотрели на куноичи, пока Какаши не интересовало ничего, кроме демонических клинков, световых гранат и способов обезглавливания. Затем, в один прекрасный день он зашел в свой любимый магазин комиксов и по чистой случайности купил первый выпуск "Ича-Ича" - и тогда вдруг заметил, что он высокий, неплохо выглядит, заметил, что люди замечают его, и вступил в серьезные отношения со своей рукой. Иногда таким сосед нравился Какаши больше - без сознания, на жесткой поверхности, с трепещущими ресницами, весь в ветках и иголках с самой высокой, самой элитной тренировочной площадки Конохи - такой милый и мрачный. Какаши просунул ладонь под капюшон его куртки и попытался сосредоточиться на книге. Последний выпуск был проходным между "Ича-Ича: Рай" и новой аркой, "Ича-Ича: Насилие", которую Какаши ждал с нетерпением. Томик был тонкий, назывался "Ича-Ича: Прогулка по доске" и пока ему нравился. Его не особо возбуждали тентакли, но было здорово увидеть совершенно новый тип персонажа. Обито был прав: никто в этих книгах не был на него похож. Наверное, никто в целой индустрии романов и фильмов для взрослых не был похож на Обито. На задний ряд упала тень, и Какаши мысленно попытался от нее отмахнуться, но намеки оказались безуспешными, и когда тень зависла в проходе у их заветного заднего ряда, он почувствовал, что она разрывалась между тем, чтобы заговорить и пройти дальше. В конце концов, Генма сделал и то, и другое. — Как жизнь, Каш? — спросил он своим лисьим тоном, прокрадываясь вперед. Половое созревание одарило и без того худощавое тело Ширануи Генмы жилистостью; он с уверенностью мог сказать, что специалисту по ядам приходилось попотеть, избавляя челюсть от наползавших теней; и, как и Обито, он еще не до конца совладал с голосом, ломавшимся время от времени. — Выращиваешь что-нибудь новенькое? Какаши многозначительно взглянул на спящего напарника и дал понять своему непостоянному покупателю и ненадежному другу держать рот на замке. Улыбка Генмы всегда косила в одну сторону, искривляясь вниз в уголке рта, где он держал сенбон. Стало очевидно, что без разговора он не уйдет. — Может быть, — ответил Какаши. Генма переступил с ноги на ногу, находясь в неудобном положении между концом их стола и спинками стульев с ряда впереди. — Дай в долг половину свежачка, старик. Верну на следующей неделе. — Ничего я тебе не дам, — сказал он, стараясь сохранять спокойный, ровный тон. — Пока не заплатишь за ту "четвертинку", которую проглотил в прошлом месяце. — Ха-ха, чего? — Генма, актеришка, выпучил глаза и согнул ноги в коленях. — Ты все об этом? Ладно тебе, Каш. Имей сердце - ты же знаешь, это маме на лечение было. Ее отряд атаковали песчаные черви... — Ага, слышали уже. Миллион раз, — огрызнулся Какаши так тихо, как только мог, но лживый социопат начинал его раздражать. — Тише будь. Он убрал руку со спины напарника и наклонился вперед, тряхнув "Прогулкой по доске" перед одноклассником. — Нет бабок - нет зелени. Заруби на носу. — Ладно-ладно. Я понял. Но, послушай - можно совершить обмен. Как тебе такой вариант? Какаши начинал подозревать, что специалист по ядам купил свой аттестат у жулика на Сто Шестнадцатой. То, как он еще умудрился получить звание джонина, тоже оставалось загадкой. Он был хорош в бою - вообще-то, обладал превосходным потенциалом - но Генма был из тех подростков, кто не мог вникнуть в социальную ситуацию, даже если ему разжевать и ткнуть туда лицом. Жилистый джонин выдернул руку из кармана и опустил на поверхность стола со звонким металлическим шлепком. Обито резко проснулся, и Какаши так же резко впал в ярость. — Не нужны мне твои жетоны на обеды, слизняк, — сказал он как можно тише. — Они и грамма не стоят. Обито полусонно фыркнул. — Жетон на обед? — его напарник потер глаз. — Спустись на землю, чувак. Ты знаешь, с кем разговариваешь? Он день может протянуть на одной порции лапши - жареной уткой его не подкупить. — Друзья, это вам не какая-то лапша - это особый жетон, — сказал Генма, торгаш года. — А значит, он применяется к эксклюзивным предложениям, таким, как саке и сигареты например. Райдо на него купил осушитель воздуха. За один такой кучу денег выручить можно! Обито скрестил руки и выдавил очередной бесподобный смешок. Какаши отправил монетку обратно на другой конец стола. — Твой пропаренный рис никому здесь не нужен, Генма, — предупредил он. — Возвращайся с настоящими деньгами - с теми, на которых есть лица, а не жалкими фишками штаба. — Черт, ну и зараза же ты, — вздохнул одноклассник. — Ну и сколько за унцию? — Ты вроде хотел половину, — напомнил ему Какаши. — О, — нервно хохотнул Генма. — Забегаю вперед. Сколько за половину? — Восемьдесят. — Ха-а, чего? Хатаке... каким макаром ты планируешь удержать бизнес? Дронго на Петле за шестьдесят продает! — Дронго продает дрисню. Генма обиженно пялил на него почти что тридцать секунд, но Какаши не уступал своим уничтожающим напряженным взглядом. Люди порой забывали, что он тренировал собак. А генетическим материалом Генма на девяносто процентов был схож с его собаками. Одноклассник не рухнул, но взгляд отвел и зашарил рукой по груди, нащупывая сердцебиение. — Умоляю тебя, дружище, — завел он шарманку. — Я обещал Анко, что в выходные свожу ее на Гусиную Ярмарку - в том году нас спалили, когда мы перелезали через забор, и ее старику пришлось нас выручать. Если сейчас я покажусь без билетов и дури, она решит, что я чмошник. — Ты и так чмошник, — медленно заявил Обито. — Восемьдесят за половину, сто пятьдесят за унцию. Решайся уже или проваливай с глаз моих, — Какаши поднял книгу и заново открыл ее на совершенно случайной странице. — Жестоко, Хатаке, очень жестоко, — сказал Генма, не сумев скрыть частичку своей неприятной натуры. — Ну прошу, выручи приятеля; сделай скидку, как коматознику. — Завали, Ширануи, — стул Обито брякнул о стену позади. — Или я отправлю твою мамашу обратно на больничный! — Что ж, — сказал специалист по ядам, глянув на него по-змеиному. — Рад видеть, что ты не утратил прежний запал. — Продолжишь ошиваться здесь и я покажу тебе новый, — пригрозил он; Обито, казалось, знал, что одноклассника лучше не трогать, но сжал перчатку в кулак и подкрепил серьезность своих слов искрой в глазу. Пока дело не запахло жареным, Какаши вмешался. — Должен признать, Генма, твоя жалкая история меня тронула. Погоди, — он наклонился, начав рыться в сумке. — У меня кое-что для тебя есть. — Йо-о, — протянул Генма у него над головой. — Спасибо, Каш. Я твой должник, чувак. Знаешь, есть такая поговорка, бизнес между друзьями идет как по маслу. Нам не нужны ни учетные книжки, ни счета... ээ, че это? — Бесплатный образец, — ответил Какаши, схватив его запястье и вложив в ладонь перламутровую шишку. — Мой новейший сорт: огненный фрукт и пампасная трава - "Пурпурный Дракон" называется. — И... это все? Это была самая классная травка с последней поставки его производителя, вообще-то. С виду напоминала раздутое вечнозеленое дерево, но Какаши выбрал ее за фиолетовый оттенок, плотную форму и похожее на иней опыление туманно-зеленого цвета на пышных верхних ярусах. Всем травкам была травка. — По сути, тебе только на это и хватит, — сказал он. — Но если все еще хочешь ту, я отдам за сто двадцать кул. Он заметно оживился. — Серьезно? — С одним условием, — добавил он и помедлил, пока не поймал усталый взгляд худощавого джонина. — И я узнаю, если ты его не выполнишь. — Хорошо-хорошо, что это? — Тебе сверху придется потратиться на огненную лилию для Анко. Генма сощурился, почесал одной рукой за поясом. — И все? — И все. Предложи Райдо скинуться пополам - скажи, что я отдаю за сто сорок, — посоветовал Какаши. — Остаток заберешь себе. — Хорошая идея, — кивнул Генма, его улыбка скосилась к игле. Он начал разворачиваться. — Не возвращайся, если Бунзо-сенсей придет, — крикнул Какаши ему вслед. — Эта точка у него на лбу не вызывает доверия. Их одноклассник соскочил по ступенькам в переднюю часть помещения, предположительно, чтобы вовлечь Райдо в сделку, и Обито проследил за ним, опустив подбородок на сложенные на столе руки; Какаши мог точно сказать, что короткая беседа испортила ему настроение. — И это с ним мы будем сражаться бок о бок за стеной? — произнес он. — У него даже нет достоинства заплатить за свою травку. Он мать родную продаст за четвертак. Ну и мудила. — Маа, — хмыкнул Какаши. — Генма, знаешь ли, вырос в нижнем кольце. Торг там - местное искусство. — Неудивительно - тот, кто носит протектор задом наперед, по-любому нажил врагов в злачных местах, — Обито отвернулся, затем его взгляд метнулся обратно. — С каких это пор ты стал таким понимающим? Он усмехнулся. — Спокойней; возьмешь его с собой на рынок и уйдешь, не заплатив ни копейки. Чел ебучий заклинатель змей. — Он хоть в курсе, что огненные лилии продаются по пятьдесят кул за штуку? — проворчал он. Какаши хотелось растянуть его на своей постели, во всех направлениях. — Они бесплатные, если в полнолуние взобраться на вершину Маунт Фило. Обито покачал головой. — Он никогда этого не сделает. У Генмы во всем теле нет ни одной романтичной косточки. Даже если он купит эту хреновину, Анко, скорее всего, решит, что он под действием техники захвата сознания, и начистит ему рожу. Я бы заплатил, чтоб посмотреть на это. — Тогда... — Какаши снова опустил "Прогулку по доске". — Может, сходим на Гусиную Ярмарку? — Кхм, — Обито, казалось, замешкался, затем прочистил горло. — Без проблем, дружище. Какаши кивнул, вернув взгляд к книге. — Договорились. У Какаши тоже неприятно защекотало в горле, но он посчитал, что будет неловко прочищать его сейчас, поэтому просто сглотнул; это только в разы усилило зуд, и он резко закашлялся, прикрывшись открытой страницей.

Продолжение следует...