NFWMB

К моменту, как они дошли до тетушки, у нее оставалось только шесть сладких ножек. Дождь заструился на темные улицы бледно-серой пеленой. Обито был вынужден поднять очки на лоб, чтобы видеть хоть что-нибудь, и укрывать свой ужин под курткой, будто торговец сомнительными товарами. Он старался игнорировать косые взгляды. Завершив чертов B-ранг, проснувшись ни свет ни заря, пробежав через Дрожащий Лес в убийственном темпе Какаши и избавившись от тех грязных бандитов в деревенском карьере, Обито ужасно устал - шатался и едва волочил ноги. Это был самый долгий день в его жизни, а теперь еще и напарник решил его заморочить. То, что они провели последние три дня, согреваясь теплом тел друг друга и неловко перешучиваясь, дабы остаться в живых, не значило, что его можно было дразнить и использовать ради ублюдского розыгрыша. "В последний раз я ехал на автобусе". В ярости подумал Обито. Дождь усилился с завесы до плотного покрывала, когда они добрались до дома, и Обито пришлось стоять в сторонке под ударами его нитей, пока Какаши обменивался любезностями с вахтером. Он чувствовал себя собакой на привязи даже больше, чем псина, глазевшая на него из окна сторожки. Он открыл им ворота; Обито все еще считал мужика уродом, но напарник терпеливо напомнил ему, что вахтер жил в лачуге размером четыре на девять футов, рядом с гаражом для велосипедов на первом этаже, и внутри этого почти что гроба были лишь койка, рисоварка и радио - с компанией в виде собачонки. Работа была жалкая, платили гроши. И Обито, очевидно, порой вел себя, как невежественная шпана. Он правда не понял, что это значило - но из уст Какаши это прозвучало, как безбашенный головорез, и за это Обито захотелось угостить его кулаками. — Обито! — раздался крик. — Вода! — О-отвали! — заорал он в ответ, прежде чем сосед успел договорить. Серьезно. Некоторые люди думали, что раз в каком-то своем мирке они были дохера важными шишками, то могли помыкать им, припирать к стенке безошибочной логикой, доводить до сраной тахикардии бледными пальцами и милыми родинками... Обито снова выругался, поерзав, развернулся, подставляя противоположную сторону под душ, и сжал зубы от дискомфорта, который горячая вода причиняла его шрамам. Горячее казалось теплым и холодным, щекотало; холодное просто щекотало; а теплое или предметы комнатной температуры его кожа, порой, не воспринимала вообще. Он чувствовал вещи наполовину: текстуру ветра на лице, но не его прохладу; смутное тепло от чашки с чаем, но не ее саму, пока она случайно не оказывалась скинута со стола. Одежда все еще стесняла его, но не так сильно, как раньше. На теле были мертвые и проблемные точки, места, в которых Обито невозможно было коснуться, и места, которые отзывались болью на малейшую ласку. Он был скрученным мешком рубцовой ткани, и в некоторые дни Обито чувствовал себя слишком безобразным для дневного света. Ему приходилось прятать все сомнения и суету глубоко внутри, пока он работал или тренировался, но стоило оказаться наедине с собой, как эти тени поднимались и окружали его - он действительно был лузером своего клана. Он был второсортным шиноби с поздно пробудившимся шаринганом и выглядел слишком уж несуразно даже для того, чтобы жениться и продолжить наследие Учиха. Не говоря о том, что он, скорее всего, стал импотентом, словно грешный священник, после того случая с камнем. Раньше у Обито вставало даже на данго, а теперь он и его яйца говорили на совершенно разных языках. И раз козырей у него не оставалось, лучшим вариантом для Обито было погибнуть в бою. Так люди хотя бы будут вспоминать о нем по-доброму. Когда он отнял кисти от глаз, вода была ледяной. Обито медленно встал из калачика, в который свернулся, и едва не впечатался головой в плиточную стену, но вовремя спохватился. Иногда у него кружилась голова от того, что он просто поднимался по лестнице. Период между травмой и полным выздоровлением был худшим кошмаром для каждого шиноби; из мастера во многом ты превращался в полного неудачника в самом обыденном. Ты герой войны, пока не вылезаешь из постели и не понимаешь, что не можешь даже ровно поссать. В полубессознательном состоянии Обито натянул одежду для сна. Ванная была размером с чулан для метел, в ней не было даже двери, серьезно - лишь узорчатая ширма, которая толком не закрывалась. Подобием ванны были шланг и сливное отверстие в полу посередине, и никакого зеркала, что было чем-то вроде подарка судьбы. Единственная раковина в квартире располагалась на кухне: промышленное ведро в тумбе над бетонным каналом. Она вся была в рыжих разводах столетней давности от предыдущих жильцов, и однажды они попытались готовить. Она безбожно текла. Обито стряхнул своих демонов, покидая комнату без дверей, но некоторые цеплялись сильнее остальных. Ему все еще было чуть щекотно от воды, а левая сторона покрылась мурашками. Сезон дождей та еще мразь, а бетонное невесть что, в котором они жили, впитывало холод. Обычно его это не беспокоило, но если отбросить гордость в сторону, то сейчас за жопу кусало знатно, ведь Обито придется несколько часов терпеть дискомфорт, пока кожа привыкнет после мытья. О, а еще у него выпадали долбанные волосы. Он заварил чай. На сей раз что-то новенькое: гречневый чай в одноразовых бумажных пакетиках. Ему его дал Бунзо-сенсей, и Обито был просто без ума, потому что на вкус чай напоминал подгоревший рисовый отвар, а гречку потом можно было съедать. Пока он настаивался, Обито делал отжимания. Пятьдесят перед сном, пятьдесят, как проснется. Простые вещи, вроде чая и физических упражнений помогали ему чувствовать себя человеком. Но иногда лишь наполовину. То, что перед сном они вдвоем собирались в общем зале, всегда было чистой случайностью. Обито заваривал чай и отжимался. Какаши читал или медитировал. Часто они использовали это время, чтобы собрать вещи к миссиям или обсудить цели, планы операций и приказы. Иногда им было скучно, и Какаши скручивал какую-нибудь хрень, от которой их тянуло на поболтать, на поругаться и орать друг на друга часами или пока соседи не начинали жаловаться. Еще чаще они боролись, поссорившись или просто так. Сегодня у Обито не было на это настроения, потому что этим они вдоволь назанимались в течение дня, включая случай у ворот гребаного города и потасовку сразу после того, как они сошли с автобуса. Удушающие приемы и удары костяшками по животу обычно не сбивали Обито с толку, но не с Какаши. — Не соизволил бы ты... — начал он, выждав, пока напарник оторвет взгляд от своей убогой книжки. — Убрать жопу с моего места? — Ой, я не заметил... — вяло ответил он. Но Обито был на нервах и в расстроенных чувствах, и то, что из-за маски он не видел рот Какаши, только усугубило ситуацию. Какое бы объяснение он ни выдал, разборки было не избежать. — В смысле ты не заметил? Я сижу здесь каждый раз, это мое место... У Обито под рукой было еще несколько аргументов, но Какаши поднял ладони и сдал позицию, сдвинувшись в противоположный конец дивана, где он и должен сидеть. Это могло бы утихомирить Обито, если бы ему не пришлось смотреть на обложку последнего выпуска "Ича-Ича", зажатого в одной из поднятых в примирительном жесте рук Хатаке, пока тот удалялся. Говнюк. Обито упал на свое угловое место и закинул ноги на край столика, то же самое сделал и Какаши с другой стороны. Почему-то это подняло в нем новую волну агрессии. — Почему ты всегда нарочно пытаешься развязать ссору? — Наверное, — вздохнул Какаши так, словно страница, на которую он смотрел, ему наскучила. — Потому что иначе ты со мной не разговариваешь. У Обито сжалось сердце, когда злость и удивление одновременно хлынули в грудь. — Очень странно, ведь вчера ты обозвал меня вором кислорода, за то, что я много болтал. Грудь его соседа поднялась и опустилась с тихим вздохом. — Маа, Обито. Тогда ты снова завел нытье про свой рейтинг и семинар... — Ты издеваешься? Мне нельзя из-за этого злиться? — он сжал кулаки, ему захотелось разорвать эту книгу, затолкать в сумку и сжечь. — Ты слышал, как Бунзо-сенсей спросил меня, для чего используются фотохимические аккумуляторы? — Чего? Но их не существует... — Я уже знаю! — Обито... — хмуро начал Какаши. — Бунзо-сенсей такой козел, — все продолжал Обито. — Он из тех парней, которым если говорят выстроиться в колонну, встав гайка к прикладу, то они всерьез берут и прижимаются яйцами к твоей жопе... — Твою мать, — глаза Какаши сощурились, и он начал хохотать; видимо, Копирующему Ниндзя никогда не говорили, что порой он вел себя, как бесчувственное чмо. — Такое было? Обито замешкался, глотнул чаю, затем перегнулся через колени и поставил чашку на захламленный стол. — Нет, но... когда я смотрю на него, то боюсь, что он вполне на это способен. Какаши покачал головой, усмехнувшись под нос, но продолжил читать. — Я не позволю никому подсовывать тебе яйца, Би. — Но он уже... — настаивал он. — То есть, в переносном смысле он каждое занятие подсовывает мне свои яйца, и ты ни хрена не делаешь. — Ты ворчун, — заключил Какаши. Обито так и знал. Знал, что ему лучше самому разбираться со своими проблемами, да и вообще, ему не хотелось, чтобы напарник вмешивался. Все-таки Бунзо-сенсей был прав; Обито удрал с больничного раньше времени и не совсем честно вернулся на передовую, и теперь ему нужно было очень многое наверстать - чего он не делал. Не с химическими замками и магнитными аккумуляторами, по крайней мере. — Разве не он дал тебе этот чай? — уличил его Какаши. — Что? Этот? Нет... — Да-да, я помню, — промычал он. — Гречневый. Он еще сказал, что это укрепит ток чакры и убережет тебя от простуды. Ты нравишься Бунзо-сенсею... — Вообще нет, чувак. Он говорил, из меня надо вытравить все свободные радикалы. Звучит, как промывка мозгов. — Чувак, — Какаши опустил руки, а с ними, наконец, и книгу. — Свободные радикалы токсичны. — Ох, да иди ты... — воскликнул Обито. — Придурок! — Эй! — рявкнул ему сосед, с таким нажимом, что Обито пришлось на него посмотреть. — Ты чего такой злобный? И что ему было ответить? Из-за погоды? Из-за всех этих мелких неурядиц, которые меркли на фоне того, чтобы быть живым? Обито поднял руку к затылку, начал нащупывать слабые волосы. — Надо же, теперь ты хочешь меня слушать. Какаши вздохнул, и Обито услышал, как он заерзал. — Слушай, я сказал тебе прекратить болтать про учебу, потому что она не стоит того, чтобы тратить на это силы. Бунзо-сенсей - лысый старикан с профессиональным выгоранием. Ты только маякни, и я приколю его мошонку к ноге и скажу, чтобы он никогда больше тебя не доебывал. Это умилостивило Обито настолько, что он даже повернулся. Он прислонился левым боком к спинке жесткого дивана и подтянул к себе левое колено. — Правда? — пробормотал он. Копирующий Ниндзя поменял местами свои длинные ноги и закатал рукава до локтей, будто только что осознал, что уже перерос собственную репутацию. Он цокнул. — Да, друг. Но это не значит, что он не прав. У тебя хорошие инстинкты, неплохой удар; ты превосходно умеешь вешать лапшу на уши - но тебе не хватает базовых навыков. А это необходимо на миссиях. Множество вещей Обито чувствовал лишь наполовину. Но, когда дело касалось Какаши, он чувствовал жжение и холод. Он подтянул к себе второе колено и прижал ладони к глазам. — Обито, не делай этого, — услышал он его приглушенный монотонный голос. — Я не знаю, что мне, бля, делать, когда ты такой. — Я превращусь в лысого старикана с профессиональным выгоранием. — Что? Нет... — его голос стал ближе, чище, и Обито стало интересно, не снял ли он маску. — Просто перестань выдирать волосы, Би. И еще, слушай Бунзо-сенсея, а не витай все время в облаках. — Отвали... — возмутился он. — Я ничего из этого не делаю. — Хорошо, почему тогда ты так часто пялишься в окно с хмурым видом? Обито покачал головой, сильнее вжал ладони в глаза. Он почувствовал, как Какаши сел напротив. — Когда я был маленьким, таким детям давали лекарство. — Ты пытаешься вывести меня из себя, — проворчал он. — Я пытаюсь заставить тебя на меня взглянуть, — поправил Какаши. — И поговорить, если хочешь. О том, что тебя беспокоит. Обито замолчал. Он обдумал предложение. Затем: — Оно прямо передо мной. — Ладно, слушай, — сказал Какаши, в это время его руки сомкнулись на лодыжках Обито, и он очень крепко придавил их к дивану, словно пытался спустить его с небес на землю. — Я не отрекаюсь от своих слов; я правда хочу быть твоим другом до последнего вздоха. Если для тебя это все - чересчур, то я могу... съехать. И, наверное, попрошу сменить нам напарников - и что дальше? Обито качал головой. Давление на его лодыжки усилилось. — Скажи, что тебе нужно, идиот. Если не скажешь, то помочь я не смогу. — Я просто не понимаю, — начал Обито, отняв ладони от глазниц, из-за чего в здоровом глазу замерцали звезды, а второй пронзило болью. — Как ты можешь говорить приятные вещи, от которых мне становится лучше, после самого длинного, самого говнистого дня в моей жизни, а затем завершать чем-то жестоким и гадким, будто мне и так этого не хватило. Когда он осторожно открыл влажный глаз, свет разошелся пятнами, однако Какаши, кажется, задумался. Один из уголков его рта скривился. — Наверное, мы оба долбанные идиоты. Обито фыркнул. Иногда ему нравилось спорить с Дуракаши, но и улыбаться вместе с ним нравилось тоже, особенно дома, где они оба могли ослабить свою защиту, более или менее. Он протянул руку, обхватив его за шею, и Какаши отвернул голову в сторону, будто бы знал, что сейчас произойдет. Обито ткнулся носом ему в щеку. Это напомнило ему первый раз, когда такое вообще случилось: день, когда его шестнадцатилетний друг нашел его на блядском ржаном поле на грани нервного срыва. Они неловко отшутились, неловко обнялись, и потом еще более неловко Обито осознал, что находился к старому другу своей слепой стороной - и, поворачиваясь, чтобы увидеть его лицо, ткнулся носом ему в щеку. Не блестяще, но он и Какаши были теми явлениями, которые при обычных обстоятельствах не пересекались в дикой природе. Обито зевнул и решил, что на сегодня споров хватит. Он улегся подбородком напарнику на плечо и почувствовал, что Какаши ослабил хватку на его лодыжках. Он настолько устал, что был не против остаться вот так навечно. — Почему Генма думает, что мы трахаемся? Какаши отвечал в своей привычной скучающей манере. — Я вспоминаю о Генме, когда мне нужно узнать взгляд социопата на ситуацию. — А Райдо? — Эти двое изверглись из одного и того же полипа. — Ты собираешься ставить под сомнение надежность каждого моего свидетеля, да? А что насчет того мальчишки-журналиста? Какаши поерзал, и Обито отстранился, скрестив руки на коленях. — Ты сам это начал, — сказал он. Из нейтрального состояния Обито мгновенно перешел в возмущенное. — Нет, ты начал! — Я, по крайней мере, ни разу не солгал... — Нет, но ты делал двусмысленные намеки, — огрызнулся он в ответ. — Чертовски настойчиво делал... — А что тебе не нравится? Ты сам сказал, что я по тебе сохну! — Да, но... я ожидал, что ты съязвишь, и на этом все кончится! — Наверное, у меня не так хорошо получается вешать лапшу на уши, как у тебя, — тихо ответил Какаши. — Ни черта, ты в этом не хуже меня, — на автопилоте парировал Обито. — Поэтому у тебя нет других друзей - никто, бля, не знает, кто ты на самом деле! — О, кто бы говорил, — ядовито ответил он. — Не могу поверить, что Учиха дает мне совет по психологии. Ты так погружен в свой собственный гнев, что мне приходится провоцировать ссоры, чтобы привлечь к себе внимание. Обито ненавидел, когда его сгребали в одну кучу с его кланом, и Какаши знал это - он снова пытался его вывести. — Пусти, — приказал Обито. — Я иду спать. В мгновение ока его хватка усилилась, и Обито сощурил глаз, почувствовав напряжение в воздухе. Существовала тысяча вещей, которые можно было вытворить, крепко держа кого-либо за лодыжки, и он должен был быть готов к любому насильственному исходу. Но вместо этого он отпустил, а так как ловить было больше нечего и обязательно надо было показать, что он выше этого - Какаши поднялся и начал уходить. — Как предсказуемо, Какаши, — выплюнул Обито. — Сказать, что хочешь поговорить, но вместо этого сбежать от всего. Он знал, что задел за живое, потому что его сосед остановился на полушаге и развернулся на входе в коридор, ведущий в его спальню, к выходу и в ванную. — Скажи мне это в лицо. Поверхностные насмешки и словесные провокации никогда не выводили Обито из себя даже на поле боя, но из уст Какаши все было иначе. Порой просто его манера разговора превращала его в животное. Он еще не закончил говорить, а Обито уже сорвался с дивана. Он скинул футболку и бросился на соседа, и они повалились клубком из коленей, локтей и проглоченных проклятий. В конечном итоге к ним постучались соседи снизу, и пока Какаши перед ними распинался, Обито сбежал к себе в комнату в противоположном коридорчике; лицо пульсировало так, будто там назревал синяк. Он выбрал комнату над подъездом, потому что ему нравилась безвкусная традиционная музыка, доносившаяся из парка Грин Лэйк днями и ночами, но отсутствие всякой изоляции сделало ее невероятно продуваемой, с этим он спорить не мог. Обито залез под тяжелые одеяла, не допив свой чай и не забрав футболку, и проронил несколько слез, но посчитал, что не из-за грусти, а просто от стресса. Переизбыток эмоций от такого долгого дня. Он решил, что согласен с Какаши. Они оба были долбанными идиотами. И оба от всего сбегали. После, в некотором весьма позднем часу, когда даже музыка в парке сделалась очень тихой, Обито встал в полусне и прошаркал в противоположный коридор в туалет. Затем протопал чуть вперед, остановился на пороге спальни соседа и вошел внутрь. Он присел на корточки у уже расстеленных одеял, скользнул под них и улегся на левый бок, лицом к двери. За спиной перевернулся Какаши, перекинул руку ему через талию и, как всегда, уткнулся носом за ухо. — Так нормально? — бормотал он. И Обито мгновенно проваливался в сон. Утром они снова не станут об этом говорить.