Через тернии к звездам

В середине июля состоялось последнее слушание по делу Роджера Мосса. Виновен, конечно. В убийстве жены и покушении на убийство ребенка. Экспертиза показала, что он действовал в состоянии аффекта, но психически он был полностью здоров. Судья долго обдумывал приговор и в итоге постановил заключить Мосса в колонию строгого режима суммарно на двадцать один год. Прокурор был недоволен и в общении с Бастианом как с законным представителем потерпевшего упомянул, что мог бы засадить его и пожизненно. Но подсудимый сотрудничал со следствием, полностью признал вину и написал чистосердечное признание, поэтому наказание для него было не максимальным. Когда объявили приговор, он вдруг вскочил с места и разразился проклятиями, примерно теми же, что в неудавшейся предсмертной записке, но с добавлением «вы спланировали это, чтоб заполучить моего сына» и двойной дозой обвинений. Сидя за столом потерпевшей стороны, Волнер ощущал себя надсмотрщиком в зоопарке, где на него из клетки бросалось озлобленное животное, грызло железные прутья и изрыгало звуки, похожие на речь. Домой он вернулся опустошенным. Разбирательства тянулись почти три месяца; он и раньше не любил затяжные мероприятия, в которые его иногда затаскивали, а эта волокита заметно потрепала ему нервы. На его плечах висели несколько крупных дел, и сбросить хотя бы одно было хорошим достижением. Главное, чтобы остальные не начали давить с удвоенной силой. Поднимаясь по лестнице, Волнер столкнулся с сыном; тот бежал, смотря себе под ноги, и не огляделся даже, когда Бастиан его окликнул. Он насторожился, но вслед не побежал, вместо этого ускорив шаг. Дверь квартиры была приоткрыта. Он осторожно зашел внутрь, осматриваясь на наличие посторонних, но нашел только одного человека: Аллоизий стоял на кухне у открытого окна и курил трубку. Он молчал и не обернулся, когда муж тронул его за плечо. Бастиан выглянул на улицу и увидел, что Норман одиноко сидел на качелях во дворе, покачиваясь взад-вперед и ковыряя землю носками ботинок.  — Что-то случилось? Почему он убежал на улицу? — почти шепотом спросил Волнер, все еще держа руку на плече супруга. Тот в последний раз выдохнул в окно табачный дым и рвано вздохнул, повернувшись лицом к Бастиану. Только сейчас он увидел, что у того на глаза навернулись слезы.  — Случилось, — Шпак отошел от окна, сел за стол и положил трубку. Волнер все стоял на одном месте, следя за ним взглядом, и его не покидало ощущение тревоги, бури, которая вот-вот должна разразиться. — Случилось то, что я документально родитель ребенка, который не желает воспринимать меня, как родителя.  — Это он сам тебе сказал? Или ты пришел к этому выводу?  — Нет… Ничего он не сказал. Я всего-то руку протянул потрепать его по голове, а он… посмотрел на меня, как на убийцу, и убежал. Наверное, подумал, что я хочу его ударить… Чем дальше он говорил, тем больше дрожал голос и ниже опускалась голова; в конце концов он подпер подбородок руками, опираясь локтями на стол.  — И так с самого начала. Уже месяц… Что я еще должен сделать, чтобы понравиться ему? Или это все бесполезно, и он просто никогда меня не полюбит, потому что… потому что не хочет. Может, я ему отца напоминаю, ты же говорил, что он высокий… Но я не виноват в этом! Я просто хочу, чтобы все было хорошо… Он всхлипывал, время от времени шмыгая носом и расчесывая пальцами темные вьющиеся волосы. Бастиан не выдержал и сел за стол напротив него.  — Да, у меня никогда не было детей. И младших сестер с братьями не было. Но это же не значит, что я не хочу быть хорошим отцом… Я не знаю, что делать…  — Слушай… Норман говорил, что не доверяет тебе.  — Да как будто по нему не видно! — обиженно воскликнул Аллоизий, подняв голову.  — Дослушай. По его словам, твой оптимизм и доброжелательность его отталкивают, и… Честно говоря, я сам не сразу понял, к чему такие претензии, но потом вспомнил наше с тобой общение первое время.  — Что… Ты о чем?  — О том, что ты постоянно скрываешь настоящего себя за образом приветливого человека.  — Но… но ты же знаешь, что я не могу вести себя по-другому? Я просто… просто привык, вот и все, и ничего плохого я не хочу этим показать! Я, я просто не хочу, чтобы люди думали о моих проблемах!  — Не заводись, я всего лишь рассказываю тебе, о чем говорил Норман.  — Что ж, хорошо. И что он еще говорил? Какие стороны моего характера он так ненавидит, что не позволяет к нему даже подойти? Постепенно голос Шпака становился все более высоким и раздраженным, и Бастиан невольно поймал себя на мысли, что хочет прямо сейчас бросить этот разговор. Всякий раз, когда они обсуждали недостатки друг друга, Аллоизий оставался в дурном настроении; обычно-то люди не любят слушать о своих минусах, но ему это не нравилось особенно. Но сейчас тема недостатков касалась не только их двоих, но и несовершеннолетнего ребенка, которого им необходимо было опекать. Поэтому Волнер собрал свои сомнения в кулак и произнес максимально спокойным тоном:  — Он рассказывал мне, что его мать говорила о тебе не самые лучшие вещи, когда работала твоей ассистенткой. Что ты… агх, мне даже говорить это вслух противно… Быстро же он потерял самообладание от этих мыслей. Всю жизнь он был человеком ревнивым, и в случае Аллоизия поводов для этого было предостаточно. Ассистентками его, судя по рассказам, были сплошь молодые девушки, только закончившие медицинский; а коллеги-женщины, о которых он так беззаботно говорил, заставляли маленький ежиный клубочек в душе Бастиана разворачиваться и царапать его изнутри. А после тех слов Нормана, пусть никаких других доказательств он так и не обнаружил, жгучее чувство ревности разъедало Волнера еще сильнее, как будто других проблем ему не хватало.  — Что я?.. О чем она говорила?  — Что у тебя совести нет, при живом муже до коллег домогаться, — прошипел он сквозь зубы. До этого печально вытиравший слезы, Аллоизий тут же повернулся к нему с неопределенным удивленно-негодующим выражением лица. Такой реакции Бастиан и ожидал.  — Тебе это Норман рассказал?  — Да.  — Черт побери, то есть я ему не нравлюсь, он решил и тебя настроить против меня?! Не делал я ничего такого и никогда не собирался… Я с тобой обручился не просто для красивого кольца на пальце!  — А последнее время я начинаю думать, что именно из-за этого.  — Ч… что?  — Что слышал. Такое впечатление, что тебе работа дороже семьи… Я совсем не удивлюсь, если окажется, что так и есть. Он говорил это спокойно, слегка дрожащим голосом, пытаясь казаться контролирующим ситуацию. Шпака же эти слова огорошили, словно снежная лавина, и он даже не знал, что ответить.  — Н-но… я…  — Я тебя просил в июне взять отпуск. На месяц. Что ты сделал?  — Я взял столько, сколько вышло! Я не виноват, что график отпусков так неудобно составлен!  — Да? А Нелли мне сказала, что ты специально попросил такой отпуск. — Нелли Шин была ближайшей коллегой Аллоизия и одновременно одним из объектов подозрения со стороны разозленного Бастиана.  — Чт… Ты специально звонил ей и спрашивал?!  — Я звонил узнать, когда точно кончается твой отпуск. Сколько раз я тебя ни спрашивал, ты уходил от ответа. — Он укоризненно прищурился, смотря на мужа. — Просто скажи прямо, что ты не хотел сидеть с Норманом. Аллоизий смотрел на него затравленным зверем. Возможно, не лучший момент они выбрали для откровенного разговора, но когда еще, если не сейчас.  — Хорошо. Ладно… Да, ты в чем-то прав.  — Господи, почему? Ты что, боялся ребенка?! — воскликнул Бастиан, уже совершенно не сдерживаясь и придвигаясь к супругу ближе. — Ты не мог мне сказать сразу, что… черт возьми, зачем я вообще заставил тебя заводить ребенка только из моей прихоти! Ему самому хотелось расплакаться, но в груди жгло сильнее, чем в глазах; хотелось выть от боли в сжатых кулаках и отчаянного осознания, что в очередной раз он пустил все под откос и только он один виноват во всем. В очередной раз.  — Почему ты вообще предложил это, если не был готов?  — Черт, Бастиан… Ну я же видел, как ты беспокоился за него. Да и дети, ты же так любишь детей, тебе было бы повеселее… Я готов пойти на трудности, если это ради тебя, ради кого мне еще собой жертвовать? Да даже если бы у меня была аллергия, а тебе бы хотелось завести кота…  — Аллоизий… Усыновить ребенка — это не завести кота, — Волнер схватил его за плечо и крепко сжал.  — Все же это жертва, на которую я готов был пойти… — Он взглянул на мужа и слабо улыбнулся. — На самом деле… когда я увидел вас вместе, выходящих из больницы… У меня аж в сердце кольнуло от того, каким ты был радостным в тот день. И хоть я совсем не знал Нормана в отличие от тебя, классного руководителя — я попытался к нему притереться, привыкнуть. Полюбить как и своего приемного сына тоже, а не только твоего… хоть ему самому эта идея не понравилась. Шпак виновато опустил голову, словно признав поражение. Конечно, Бастиан мог бесконечно его обвинять в легкомыслии, в замалчивании переживаний, в самоуверенности… но это бы совершенно не помогло делу. Ровно столько же он мог бы обвинять себя, и ровно так же бесполезно это бы было.  — Если бы ты сейчас заставил меня взять отпуск, я бы ушел на два месяца сразу, — пробормотал Аллоизий, закрыв руками лицо. Волнер хотел что-то добавить, но тут резко зазвонил телефон в прихожей, и он первым встал ответить на звонок. Обычно им очень редко звонили домой, поэтому ему было даже интересно, кто это мог быть.  — Алло?  — Привет. Это я. Голос Нормана в трубке казался нестерпимо далеким и слабым, но даже не это поразило Бастиана. Ведь мальчик только что сидел на качелях во дворе, почему… он звонит домой? И откуда?  — Норман! Где ты? Почему ты звонишь по телефону, ты разве не во дворе дома?  — Нет, я уже… Давно не там. И не вернусь туда.  — Что… Что такое?  — Я ухожу. Простите, что не получилось стать вам хорошим сыном… Я во всем виноват.  — Нет, Норман, постой! — Волнер ощутил, как у него похолодели кончики пальцев и перехватило дыхание. В трубке раздался грустный смешок.  — Вы из-за меня ссоритесь. Я слышал, что ты рассказал Аллоизию про маму… Не знаю, правда ли это на самом деле. Но если бы не я…  — Нет, нет, боже, ты что говоришь…  — Прости за мое поведение, Бастиан. Мне стоило сразу сбежать, когда я рассказал тебе про мой поход в опеку… Ничего бы этого не случилось. — Короткий вздох. — Время кончается, а монет у меня больше нет. Не ищите меня.  — Нет! Норман!.. На другом конце положили трубку. Похолодевшими пальцами сжимая трубку у уха, Волнер пытался уложить в голове то, что сейчас услышал; когда его за плечо тронул Аллоизий, он дернулся от неожиданности. Прошло всего несколько секунд, а тянулись они вязкую вечность.  — Что случилось? Это Норман звонил? — взволнованно спросил доктор, и Бастиан усилием воли заставил себя разжать кулаки и положить трубку на рычаг. Говори все честно. Расстрой его. Это ваш сын, вы оба его родители, значит и проблемы должны решать вместе. Вы уже по отдельности наворотили достаточно дел, и вот к чему это привело…  — Да. Он сказал, что больше не вернется, и его не нужно искать. — Его голос звучал ужасно блекло и слабо, словно запись на плохой микрофон.  — Ч… что? Ты серьезно?  — Я бы не стал так шутить! — рявкнул Волнер, мгновенно вернув голосу громкость. — Господи, что делать теперь… Я же никогда не спрашивал, куда он уходил раньше, когда не хотел возвращаться домой…  — Сейчас у него дома никого нет, — заметил Шпак как бы между прочим. Но Бастиан воспринял это как реальную наводку и бросился к полке, где лежал комплект ключей от квартиры, наполовину принадлежавшей теперь Норману. Он провел рукой по полке, но ключей там не нашел.  — Пусто, — выдохнул он. — Неужели он сбежал домой… Зачем?  — Может, он там себя лучше чувствует, чем с нами, — печально предположил Аллоизий. Бастиан не ответил, да и не услышал его скорее всего за своими размышлениями. Требуемый адрес был довольно далеко от их дома, и пешком бы туда мальчик дойти не успел. Еще был шанс успеть обогнать его на такси.