Через тернии к звездам

Пожалуй, звонок в органы опеки и попечительства был самым нервным для Бастиана событием за последние несколько лет; а эти несколько лет, надо сказать, выдались для него довольно спокойными. Больше всего он боялся, что в трубке ему скажут «ваши подозрения беспочвенны», потому что он не носил с собой диктофон, который при случае можно включить и записать любые слова собеседника, а повтора слов про избиение он бы от Нормана не дождался. Но вежливая девушка ответила, что его запрос обработают как можно скорее… и все стихло до самого понедельника. Каждый учебный день Волнер спрашивал своих подопечных, как там Мосс, и каждый день они исправно докладывали, что с ним все в порядке. Даже слишком в порядке. Ни одного урока не пропустил за неделю. Поэтому, когда Норман не пришел на математику в понедельник, классный руководитель не расстроился — скорее даже вздохнул с облегчением, что это вернулось на круги своя. Шестой урок, как водится, шел туго; класс устал за день, да и Бастиан не выспался в тот день и ждал конца учебного дня не меньше своих учеников. Только ему было суждено кончиться не так, как обычно.  — Классный руководитель 7-А здесь преподает? Весь класс обернулся на суровый, почти металлический голос, исходивший от дверей; серьезный дядька в черном костюме с папкой в руках заглядывал в приоткрытую дверь и ждал ответа. Строивший в это время на доске пятиугольник, Волнер резко обернулся, застыв с кусочком мела в левой руке.  — Это я. Что-то случилось?  — Вы скоро закончите урок?  — Наверное… Там что-то серьезное?  — Очень. Будет лучше, если вы закончите как можно скорее. Он переглянулся с классом.  — Может, сейчас закончим тогда? — робко спросил отличник со второй парты. Учитель медленно кивнул, даже не сказав ни слова про домашнее задание, и направился к выходу из класса, пока дети шушукались и собирали тетрадки. За дверью серьезный мужчина в костюме отвел Волнера чуть дальше по коридору. Только сейчас Бастиан смог разглядеть его ближе, и с этим выражением лица тот казался еще серьезнее. Произошло что-то ужасное, подумал учитель.  — Вас зовут Бастиан Волнер, так?  — Да… Выкладывайте уже.  — Прочитайте, пожалуйста, вот это, — мужчина достал из папки прозрачный пакет с листом бумаги.  — Вслух? — впустую спросил Волнер, но ответ ему не понадобился. Он пробежал по тексту глазами, и взгляд его зацепился за красочные нецензурные ругательства, которые следовали за его именем в тексте. Пожелания смерти и проклятия буквально наводнили записку, край которой был покрыт чем-то багровым. Нетрудно было бы догадаться, чем именно.  — Это… кровь на бумаге? — нетвердо произнес мужчина, и серьезный посетитель забрал у него пакет. — Черт возьми, что произошло?! Кто это написал? Мне стоит опасаться за свою жизнь уже сейчас?  — Подозреваем, что написал это Роджер Мосс. Хорошая новость — вы можете его не бояться прямо сейчас. А в будущем может повернуться как угодно, когда он выйдет из тюрьмы.  — Из тюрьмы… боже, за что… Эти слова сами вырвались у него изо рта, и тут мозг связал окровавленную записку, имя Роджера Мосса, исчезновение Нормана и проклятья в адрес его классного руководителя. Волнера мелко затрясло.  — Он… он убил сына?  — Пока что нет. Норман Мосс в больнице в состоянии средней тяжести. Проникающее ножевое ранение, но ему повезло, не очень серьезное. Должен выжить. А вот его мать мы нашли уже мертвой. Семь ножевых, все в живот. Мучительно это было, наверное. Бастиан слушал эти сухие выводы словно в трансе. Чуяло его сердце, не просто так неделя прошла хорошо — даже слишком хорошо. В груди предательски кололо, когда он представлял Нормана на больничной койке, но смерть его матери не вызывала совершенно никакого отклика.  — А… с отцом что?  — А он себе вены вскрыл, пока полиция ехала. Соседи говорят, сын прибежал к ним, колотил в дверь, они еле успели его у себя запереть, чтоб отец не добрался. Он им всю дверь ножом исполосовал, ничего не добился и ушел к себе. Но все-таки спасли его, не смог он сбежать на тот свет.  — Зря спасали… — почти неслышно проговорил Волнер.  — Ну, не знаю. Наша задача — дело расследовать, а у нас убийство и покушение, и главный подозреваемый чуть концы не отдал. — Следователь деловито поправил галстук. — Так как вы — классный руководитель Нормана, да еще и упомянуты в потенциальной предсмертной записке, мы вызываем вас на допрос в первую очередь. Прямо сейчас. 7-А класс стоял поодаль и перешептывался. Когда Волнер со следователем взглянули на них, они тут же гурьбой затрусили к лестнице. Но учителя совершенно не волновало то, что дети, возможно, узнали информацию, которую им не следовало знать о своем однокласснике. Из полиции Бастиан вернулся под вечер. Только он полез за ключами от квартиры, как дверь ему открыл слегка растрепанный и очень взволнованный муж.  — Солнце мое, где же ты пропадал? Даже не позвонил, не предупредил, что задержишься… Что же ты стоишь, заходи скорее! Он потянул Волнера за локоть, но тот отдернул руку и молча перешагнул через порог. Этого было уже достаточно, чтобы заставить Аллоизия беспокоиться еще сильнее, но вместе с тем его любимый человек не просто в полной тишине бросил сумку и куртку в сторону (что он никогда не делал) — он прислонился спиной к двери и закрыл лицо руками. Настроение шутливо укорять мужа за поздний приход домой мгновенно улетучилось, и Шпак бросился к нему, хватая за плечи.  — Бастиан, не пугай меня, что случилось? Какие-то проблемы в школе? Или не в школе? Не молчи, пожалуйста! Только расскажи! Он не ощущал, сколько прошло времени, но отнять ладони от лица он смог далеко не сразу. Все казалось бесконечно тяжелым и безрадостным, и только синие словно море глаза Аллоизия оставались единственным цветом во внезапно посеревшем мире. Возвращали в реальность.  — Да, случилось, Ал. Ко мне днем пришел следователь…  — О нет, тебя впутали в какую-то аферу?  — Дай закончить… Я ездил на допрос в полицию как классный руководитель.  — Твои ученики пострадали? Кого-то убили?  — Да замолчи наконец! Волнер крайне редко повышал голос, а тем более на близкого человека. Аллоизий немедленно отпрянул, но просьбу исполнил и больше не перебивал.  — Меня допрашивали как классного руководителя ученика, который попал в больницу. С ножевыми ранениями. Отец ранил его, убил мать и попытался покончить с собой. А в предсмертной записке пожелал мне очень много раз самой разнообразной смерти. Знаешь, за что? За то, что я обратился в органы опеки. Он понуро опустил голову, смотря сквозь Шпака и чувствуя жжение в глазах.  — Я виноват в этом, понимаешь? Если бы я не позвонил… ничего этого бы не произошло… Уже не в силах сдерживаться, он всхлипнул и снова закрыл ладонями лицо. Сейчас можно, подумал Аллоизий и вновь приблизился к нему, но на этот раз нежно обнял и прижал к себе.  — Он… он мне говорил, что не верит… не верит в то, что взрослые смогут ему помочь… А ведь он был прав. Они только сделали все хуже… боже, какой я идиот, зачем я вообще… почему я все только порчу…  — Ну-ну, тише, тише, — бормотал доктор, поглаживая его по затылку. — В том, что тот сумасшедший поднял руку на семью, виноват только он сам. Не ты. Не ты взял в руки нож и пошел резать родных. Казалось, Бастиан его больше не слушал, уткнувшись в плечо и совершенно не сдерживая слезы. Тем лучше, думал Шпак, тем лучше.