Через тернии к звездам

За две недели, что прошли после этого происшествия, не произошло ничего выдающегося. Апрель медленно перетекал в май, подходило время последних контрольных и летних каникул, а у старших классов — выпускные экзамены. Бастиан был не в меру загружен учебными делами, поэтому постепенно инцидент с Норманом выветрился у него из головы. Мальчик ходил на занятия, дежурил после уроков, другие преподаватели говорили о нем не чаще обычного — значит, с ним все было нормально. Разве что говорить с Бастианом подросток стал меньше, словно замкнулся в себе. Но мужчина так редко об этом думал, что не мог сделать полноценного вывода из своих наблюдений. С его точки зрения Мосс вел себя как обычно. В один из таких будних дней практически повторилась ситуация двухнедельной давности. Только в этот раз Волнер освободился не в восемь вечера, а в шесть, и встретил он Нормана не на скамейке в школе, а пинающим воздух неподалеку от забора вокруг нее.  — Норман! Что ты домой не идешь опять? — воскликнул он, выходя за территорию школы. Мальчик поднял на него взгляд, но тут же отвернулся и побрел в противоположную сторону. Бастиану пришлось побежать в его сторону, чтоб добиться ответа, и когда он догнал паренька, тот резко обернулся.  — Норман, что же ты…  — Не хочу я домой! Вы сказали в прошлый раз, что больше не будете спрашивать! Почему вы мне врете? Сами говорили, что ребенку врать — себе дороже! На глаза у него навернулись слезы, и чем дальше, тем громче проступало отчаяние в его голосе. Бастиан подался вперед, чтобы сделать хоть что-то, но тот сразу же отпрянул.  — Не трогайте меня! Вы опять отведете меня домой, я знаю… Никому из вас нельзя верить! Никому!  — Успокойся, Норман! Я никуда тебя не поведу против твоей воли. Я ошибся в прошлый раз, но может быть ты расскажешь мне, почему я допустил тогда ошибку? Я тебя расспрашивал, но ты ничего так толком и не сказал мне. Может, самое время? Мальчик смотрел на него молча с нескрываемой злобой во взгляде. Волнеру вспомнилось, как его отец с таким же, но в сотню раз более устрашающим взглядом тряс учителя за воротник рубашки две недели назад. Все-таки сын был очень похож на отца.  — Можно только не прямо здесь… Мне здесь нехорошо. В полном молчании они дошли до парка, находившегося неподалеку. Здесь часто гуляли мамочки с колясками, но сейчас почему-то было очень мало народу. Это сыграло на руку собеседникам. Норман шел впереди классного руководителя, и когда он выбрал себе скамейку, тот сел рядом с ним.  — Я рассказал вам не всю правду, — начал мальчик.  — Ну, тут я сразу догадался, — хмыкнул Волнер. — Говори честно.  — Я… Я не хочу домой, потому что не люблю свою семью. А она не любит меня. В начальной школе еще терпимо было, но сейчас… За любой поступок, который отцу не понравится, он меня бьет. Обычно подзатыльники дает, а если сильнее разозлю — лупить начинает ремнем… Поэтому я стараюсь дома не появляться вообще. Чем меньше он меня видит, тем меньше у меня шансов получить по голове. И это началось с четвертого класса… Отца как будто подменили, он и на маму срывается иногда. Она пытается меня защитить, но… Куда ей против отца. Он же ее пополам сломает, если она серьезно выступит против него… Сначала она закрывала меня собой, когда у отца были приступы злости, потом… — Норман всхлипнул, — потом присоединилась к нему. Но она хотя бы не сильно. Максимум кулаком в бок ударит. Чаще подзатыльники. Научилась у отца…  — Боже, Норман… почему ты не пожалуешься в органы опеки? Они обязаны рассматривать жалобы от таких, как ты…  — А вы думаете, что я не жаловался? Полгода они меня берегли, а потом с удвоенной силой накинулись. Как только проверку от опеки прошли. Я думал, их изменила та жалоба, а они только сильнее озлобились на меня…  — Почему не пожаловался еще раз? Повторное обращение — это серьезное дело.  — Что, правда? А разве первое обращение недостаточно серьезное? — Норман посмотрел ему в глаза, и Бастиан в очередной раз удивился тому, насколько печальный и все понимающий взгляд имел этот тринадцатилетний мальчуган. Словно взрослый в теле ребенка. — Если после первого раза они меня чуть ли не до смерти избили, думаете, после второго образумятся… Никто на это не повлияет.  — Поверить не могу, что слышу это своими ушами, — от негодования голос Волнера начал дрожать. — Ну, а приемная семья? Ты не думал, что тебе может быть лучше с ними?  — Ага. Никто не будет усыновлять взрослого ребенка, над которым до этого издевались в родной семье. Подумают, что он злой на весь мир и на родителей тоже. — Мальчик вздохнул и опустил глаза. — Вы думаете, я маленький и глупый, не знаю, о чем говорю…  — Нет, что ты…  — Да не оправдывайтесь. Трудно представить, что ребенок может понять взрослого… Я вот не могу представить, что взрослый когда-нибудь сможет понять ребенка. Он снова вздохнул, переведя взгляд на свою сумку с учебниками.  — Ладно, простите, что все это рассказал… У вас наверняка своих проблем хватает. Я пойду.  — К-куда ты пойдешь? Домой?  — Может быть, а может быть и нет. Не волнуйтесь, со мной все будет хорошо… Я уже несколько лет так живу. Вы просто только что заметили, до вас все было спокойно и всем было плевать. Взявшись за лямку сумки, Норман встал со скамейки, набросил сумку на плечо и уныло побрел куда глаза глядят. Волнер боролся с желанием вскочить, догнать его и снова предложить заботу и тепло, но… действительно, сделал бы он этим лучше? Или только хуже, как в прошлый раз? Неудивительно, что в тот день ему до самой ночи не давало покоя то, что он услышал от Нормана. У него в голове не укладывалось, что родители могут систематически поднимать руку на сына в здравом и трезвом уме… да, в его собственном детстве отец иногда напивался, и под раздачу попадал кто угодно, но такое случалось достаточно редко, и отец все равно очень любил всю свою семью и мучился потом, видя синяки у жены. Судя по рассказам Нормана, в его семье такого не случалось. Его родители совестью наделены не были.  — Что такой хмурый сидишь? Беззаботный голос Аллоизия выдернул его из раздумий. Он вспомнил, что вообще-то сидел за столом и задумчиво ковырял вилкой вареный картофель.  — Да у меня все мой ученик из головы не выходит…  — А, тот самый? — насмешливо переспросил Шпак. — Чем это он заслужил столько внимания?  — Он сегодня мне рассказал, что у него в семье проблемы. И что он обращался в опеку, но это не помогло, и все стало только хуже. Говорит, взрослые не могут эту проблему решить, и он не верит, что кто-то вообще сможет. В конце концов, клубень картофеля надоел Бастиану, и он положил вилку.  — Извини, я не очень голодный сегодня… Спасибо за ужин.  — Жалко… я так старался, — с толикой разочарования протянул Аллоизий, печально смотря на тарелку мужа. Тот встал из-за стола, подошел к нему и обнял за плечи.  — Все очень вкусно, правда. Просто я… Не могу есть, когда мысли одолевают.  — Понимаю, понимаю… Он звучал все еще разочарованно, но уже чуть веселее. Поцеловав его в макушку, Волнер отстранился и отправился к письменному столу. Как обычно, его ждала все та же работа; стопка тетрадей лежала, готовая к проверке. По иронии судьбы, верхней в ней была тетрадь Нормана Мосса. Бастиан со вздохом открыл ее и положил перед собой. Слегка сбивчивые, но аккуратные вычисления, все идеально, как всегда. Не к чему придраться. Но одно обстоятельство омрачало эту картину: несколько багровых пятен прямо посреди страницы. Видно было, что их пытались стереть или смыть, но это сделало только хуже; бумага деформировалась, и пятна расплылись по странице. Это просто кровь из носа, сказал себе Волнер. У него самого иногда случались кровотечения, и обиднее всего такое было в институте, когда он заляпал чистовик чертежа. У ребенка носом кровь может пойти еще легче, ничего страшного. Вместе с тем, учитывая факты, которые он сегодня узнал, ему начинало казаться, что кровь из носа пошла не сама по себе… или пострадал даже не нос, а что-нибудь похуже. Норман боялся, что из приюта его никто не возьмет. Что в городе не будет больше никого, кому была бы небезразлична его судьба… Да черт возьми, если бы Норман прямо сейчас был сиротой, Бастиан бы без раздумий оформил опеку над ним. Одно из тех импульсивных решений, за которые он себя потом ненавидел всю оставшуюся жизнь. Он не говорил об этом с Аллоизием, но ребенка он хотел иметь уже очень давно — не потому, что был нужен наследник или еще какая-то ерунда. Он хотел заботиться о ком-то так, как не позаботился бы никто другой. Волнер помотал головой. Уже успел представить, как усыновляет Нормана при живых-то родителях… Но что он тогда может сделать, чтобы улучшить ситуацию? Он подошел к книжной полке и снял оттуда телефонный справочник. Талмуд был издан в 1984 году, но вряд ли номер горячей линии опеки изменился с того времени. Только в девять вечера никто бы не ответил на его подозрения, кроме наряда полиции, а для этого прямых оснований пока не было. Он загнул уголок нужной страницы и закрыл справочник. Ладно. Еще есть время. Завтра Аллоизий уйдет на сутки, и он все сделает в одиночестве, чтобы никто его не отговорил.