***
На севере было так же холодно и мрачно. Поначалу холод терзал особенно сильно, но со временем он и там освоился — где-то ко второму курсу. Учёба была лишена всяких поблажек, приходилось из кожи вон лезть, чтобы сохранять хорошие оценки, но у Шоё всегда были проблемы с такими сложными магическими науками, как трансфигурация или трансгрессия, о которой так много говорили старшекурсники. Ещё в Дурмстранге не было магловских наук. Ни травологии, ни нумерологии. Директора часто порицали именно за то, что он отказался от предметов, которые хоть и брали корни с магловской цивилизации, но были нужны и в магическом мире: в министерстве, работая обычными бухгалтерами и занимаясь цифрами, кадрами; травология была особенно ценна в зельеварении. Но директора никогда не осуждали за то, что он отказался от магловедения. Большую часть школы, примерно сто пятьдесят человек, составляли чистокровные волшебники, или берущие корни из семей голубой крови. Оставшимися были полукровки, не скрывавшие своей принадлежности к обоим сторонам, и лишь несколькими процентами оставались полностью маглорожденные. И если во всех остальных магических заведениях их просто избегали, то дурмстрангцы, воспитанные гордыми, не терпящими исключений и слабостей, были намного более агрессивны: маглорожденных стыдили, осуждали и не давали пропуску. Директор никак реагировали на жалобы учеников, а до родителей информация попросту не доходила, ведь само поступление в такую элитную школу было огромным достижением. Шоё участь груши для битья избежала стороной. Он был низким, нескладным и закрытым в себе — отличная жертва, — но он был хорошим ловцом. Команда, за которую он играл, учтиво закрывала глаза на его расовую принадлежность, пока он приносил им победу. И его это, на самом деле, вполне устраивало: пускай у него не было ни друзей, ни поддержки, зато ему не бросали грязных слов вслед. Не зажимали по углам, домогаясь. Правда, защита его однажды покрылась трещинами, и нападки всё же случились. Всё началось в начале четвёртого курса, когда новый капитан их команды решил поменять состав игроков: его натуре противоречило то, что в магический спорт могут играть люди, не бывшие настоящими магами, и Хината внезапно лишился квиддича. Его сместили в запасной состав, на случай, если новый основной ловец получит травму, и тренировки для него официально закончились. Без них время текло совершенно иначе: не было больше других увлечений, которыми он бы мог заняться, вроде прогулок с друзьями или дополнительных занятий в группах. Поэтому он стал заниматься в одиночку. Купил снитч, дождался совиной почты и приходил на площадку ранним утром, до уроков, когда она пустовала, и отпускал маленький золотой шарик в воздух. Приходил и вечером, в сумерки, когда солнце с каждым днём садилось всё раньше и раньше. По вечерам даже зимняя форма не спасала от холода, но он продолжал тренироваться, когда все расходились. Ему было даже спокойнее без других игроков, до сих пор избегавших лишнего контакта с ним, но динамики всё же не хватало: всё же квиддич — это целиком и полностью командная игра, и играя в одиночку он прокачивал лишь собственные навыки. Это был застой. Хината чувствовал, что топчется на месте уже больше месяца, и никак не развивается, просто поддерживая форму тренировками, и поэтому появление Изуми стало для него настоящим спасением. Он был полукровкой, запасным игроком другой команды, которая составляла конкуренцию Шоё в прошлом. У Изуми, полукровки, были друзья помимо коротышки, но никто из них не интересовался квиддичем, так что сдружились они достаточно быстро, похожие темпераментом и отсутствием возможностей. Этот парень тоже был ловцом. Не таким быстрым и ловким, как рыжий, но всё равно достаточно часто обыгрывавший его. Ближе к рождеству, в середине декабря, их скрытные тренировки уже вошли в некую привычку: приходить на арену по вечерам, гоняться за снитчем, радуясь даже собственному поражению, потому что играть с кем-то — всегда лучше, чем в одиночку. И пускай Изуми скрывал от остальных друзей факт их общения, Хината нисколько не злился. Ему было намного лучше, чем в начале учебного года. Накануне нового года, когда вся школа и готовилась к отъезду, они, уже довольно сблизившиеся, тренировались вместе в последний раз. Это было днём, шёл тяжёлый снег, и арена пустовала, пока обе команды суетливо собирали вещи в спальнях. — Ты чего? — возбуждённо спрашивал Юкитака, наблюдая за застывшим в воздухе другом. Они были достаточно высоко, и до неба, казалось, осталось рукой подать. — Посмотри! — крикнул Шоё, не оборачиваясь и тыкая пальцем куда-то в облака. Друг подлетел поближе, поняв, почему тот внезапно прекратил поиски снитча — тот был сокрыт в глубине туч, с которых сыпался снег. Мяч, никогда не прекращавший движения, стоял на месте, словно зазывая обоих ловцов. — Ты сам себе яму вырыл, — хихикнул Изуми, прежде чем рвануть вверх. — Эй! — и коротышка тоже сорвался с места. Их противостояние оказалось недолгим, но тяжким: воздуха на такой высоте почти не было, и Изуми сдался уже на полпути, паникуя, и Хината не смог этим не воспользоваться, правда, жутко задыхаясь и чуть ли не плача. — Всегда поражаюсь твоей отчаянности… — О-отчаянности? — парень не совсем понимал значение слова. Оно казалось ему синонимом бессилия. — Ну, у тебя каждый раз такое лицо, будто ты умрешь, если проиграешь, — со смешком прокомментировал друг, пока они спускались вниз. — Но ведь я правда умру, если проиграю! — Вот и я о том же. Когда они приземлились на землю, их застали игроки двух команд. Стоило им заметить их, все внезапно замолкли, прожигая заинтересованными и жадными до наживы взглядами. Повисло режущее напряжение. Шоё желал просто исчезнуть с лица земли, наблюдая за тем, как меняется лицо его друга со спокойного до испуганного. В его глазах читался ужас: даже полукровки никогда не общались с маглорожденными. — М-мы… — Не стоит, — отрезал капитан его команды, с которым раньше они сохраняли хорошие отношения. — Мне всё понятно. Ты так же отвратителен, как твой дружок. — Идиот, ты сам виноват, — гаркнул их чистокровный загонщик, усмехаясь над капитаном, — все прекрасно знают, что в полукровках течёт их грязная, вонючая кровь, но ты продолжал общаться с этим Юкитакой. А ведь он даже играет, как ёбаная мандрагора. Их смех заглушил даже шум, стоявший в ушах Хинаты, и он не выдержал: — Он не такой! — крикнул он, злой, задетый оскорблением его единственного друга, — Вы не можете судить людей по их крови, а особенно Изуми! Он такой же умный и сильный, как… — Тебя защищает грязнокровка, а, Изуми? — презрительно вопрошал капитан, подходя к ловцу почти вплотную. — Ты оказался даже хуже него. А Юкитака стоял на месте, как вкопанный, и не мог ничего ответить. Взгляд пустовал. — Да харош уже, — вставил друг Изуми, Коджи, пытавшийся звучать сильно, но его голос дрогнул. Даже он, уважая и любя друга, не мог ничего предъявить их капитану, — Он ведь не раз нас выручал, и мелкий этот раньше в основе играл. — Ладно, у нас нет времени, — кажется, слова Коджи на него подействовали. Он отошёл от «жертвы», приводя метлу в рабочее положение. — Это наша арена для тренировок, так что вам не помешало бы покинуть её. Изуми убежал, не поднимая взгляда. Кажется, в тот день он лишился всей репутации, которую выстраивал пять лет. И Хината не мог его винить, ведь единственной причиной и проблемой был именно он сам, рождённый неправильным. Ему среди этих людей было совершенно не место. Он ушёл с арены медленно, сдерживая подступающие слёзы. Но они всё же полились по щекам вместе с огромным комком страха и боли, когда его догнали в коридорах школы и сильно вдарили спиной о стену, наваливаясь сверху. Это не было ни проявлением страсти, ни домогательством — ему буквально угрожали насилием, если тот вздумает снова показаться рядом с Изуми. Угрожавшим, как потом понял парень, оказался его друг, Коджи Секимукай, ставший единственным человеком за всё время его учёбы, назвавшим его «грязнокровкой». После этого Хината уехал домой на Рождество. И белый снег тем вечером не казался ему ни красивым, ни праздничным.***
— Он ведь просто защищал друга, — Шоё говорил спокойно, уже давно переживший эту травму. — Друга надо было защищать от мерзкого придурка капитана, а не от тебя, — зло парировал Атсуму, не на шутку заведённый. — Мало того, что квиддич делит по крови, как будто может распоряжаться спортом, так ещё и… — он прервал себя, старавшийся выражаться как можно реже. — Изуми тоже не должен был помогать мне, — тихо добавил Хината после наступившей тишины. — И ты тоже не должен, Атсуму. Мне очень нравится играть в квиддич, и ты помог нам всем с этим, но если это приносит тебе неприятности, то не нужно… — и он прервал себя так же, как слизеринец недавно, — Прости, пожалуйста! Такое случайно вырывается, я правда не хотел… — Если бы ты приносил мне неприятности, ты бы просто ушёл? Повисло молчание. И стояло оно долго. — Это глупая привычка — сбегать от проблем, — сказал Атсуму. — Ты не приносишь мне проблем. Наоборот, с тобой я… чувствую себя таким… живым? — он посмотрел на коротышку странным для себя взглядом, полным благодарности. — А ещё я популярный. И красивый, и богатый, и меня уважают. И меня никогда не заденет чья-то там угроза, но если хоть кто-нибудь теперь притронется к тебе, Шоё, то я не прощу ему этого. И я буду с тобой, даже если ты будешь приносить мне проблемы, потому что я хочу играть с тобой в квиддич и сбегать из школы вместе, — он затих, — А ты? Я ведь не окажусь отвергнутым после такой прекрасной речи? Мия тормозит метлу, когда это делает и коротышка. Хината бешено трёт глаза ладонями, размазывая слёзы по всему лицу. Слизеринец смеётся и берёт его руки в свои, заглядывая в карие глаза. В них теплится доверие, глубокое, по-настоящему появившееся лишь после этого откровенного разговора. Атсуму внезапно понял, почему рядом с ним чувствует, что может быть честным и искренним: он знал, что в ответ получит то же самое. — Всё! — громко произносит Шоё, но всё равно шмыгает, — Всё, не смотри уже… За их спинами внезапно гремит гром, грозясь разразиться настоящим ливнем. Весь оставшийся путь парни больше не разговаривали. Атсуму так и не отпустил руку Хинаты, и они летели над городскими огнями, обгоняя ветер.***
Лет десять назад этот дом, невысокий, но красиво спроектированный, наверное, выглядел невероятно богато и эстетично, но сейчас он был просто стареньким и маленьким. На улице начался ливень, и крыша в прихожей уже стала понемногу протекать, на что Хината лишь вымученно простонал и расстелил по полу широкую тряпку. — Прости, — сказал он, — наверное, ты привык бывать только в больших и богатых домах… — Ну, это правда, — Атсуму лишь усмехнулся, — но извиняться не стоит. Всё в порядке. Здесь даже уютно будет, если свет включить. Он ведь?.. — Ой, — будь у коротышки уши, они бы сейчас смущённо прижались к голове, — из-за дождя по всему району, кажется, отключили весь свет… Слизеринец понимающе кивнул и полез в карманы рюкзака, ища палочку, пока Шоё перебирался на кухню, чтобы начать там уже свои поиски: парень поставил чайник на газовую плиту и стал шаркать по всем полкам, стоящим вдоль стены. Он размахивал локтями и шумно пыхтел, отчего и не заметил, как его спины коснулась чужая грудь, и испуганно пискнул, когда над головой внезапно зажёгся свет. — Люмус, — тихо произнёс Мия и не смог сдержать смешка, услышав вскрик рыжего, что оказался в плену его туловища и рук. Хината ничего не говорил, лишь краснея и наблюдая за какой-то вещицей, что стояла на высокой полке, и гадал, сколько ему потребуется времени, чтобы шестикурсник ушёл и позволил ему самостоятельно достать этот самый предмет. Атсуму проследил за его взглядом и легко достал оттуда некий металлический цилиндр. — Он… тоже… рыжий? — Я люблю оранжевый… — смутился Шоё, беря протянутый предмет в руки. Парень открыл его, залил внутрь вскипятившуюся воду и засыпал некоторыми травами, пахнущими как листья чая, добавил ромашки и размешал это всё. — Вот, — цилиндр, уже тёплый, вернулся обратно в руки слизеринца, — это называется «термос», и это мой тебе подарок. И прежде чем Атсуму хоть как-нибудь отреагировал, коротышка прижался к нему всем телом, обнимая и не давая даже вдох сделать. Мия краснел, держа в одной руке некий термос, а другой пытаясь аккуратно коснуться чужой спины. — С днём рождения, Тсуму! — Хината отлепился и показал на часы — по здешнему часовому поясу шестикурснику уже исполнилось семнадцать. — Спасибо, — он уже взял себя в руки, тепло улыбаясь. В одно мгновение здесь и без света стало очень даже уютно. — Что мне с ним делать? Это же просто… кружка? — Ну, типа того. Потом всё поймёшь, — ответил рыжий. — Я отойду на пару минут, а ты пока можешь посмотреть мою комнату? — и он ушёл, надеясь, что хоть в собственном туалете ни на кого не наткнётся. По широким окнам в небольшой комнате громко тарабанил дождь, привлекая всё внимание. Атсуму казалось, что он попал в дом хоббитов: такие здесь были низкие потолки, и небольшие кровати, расставленные вдоль стен. Стены выкрашены в жёлтый, как в спальнях хаффлпаффцев, и раскрашены старыми детскими рисунками. У Хинаты определённо была младшая сестра, которая, скорее всего, и спала на второй постели. Правда её почему-то здесь не было, как и родителей коротышки. На книжном шкафу, забитом книгами Толкиена и прочими романами в стиле фэнтези, стояли многочисленные рамки с фотографиями: с каждой из них ему улыбался Шоё — где-то пятилетний, где-то постарше, — и девочка, его точная копия, но определённо родившаяся на несколько лет позже; часто их на руках держала невысокая женщина, от которой коротышке и передалась его фирменная лучезарная улыбка. У Атсуму по груди разливалось тепло, пока он рассматривал изображения, но это не помешало ему сделать несколько выводов о том, почему ни на одном снимке не было отца семейства. На прикроватной тумбочке стоял большой горшок с несколькими подсолнухами, которые, правда, уже начали засыхать — видимо, их давно не поливали. Днём солнечный свет освещал всю комнату, делая её, наверное, самым тёплым помещением в доме, и это была идеальная среда для выращивания таких лучезарных растений в таком мрачном городе, как Лондон. Атсуму не отменял Люмуса, но всё равно не заметил лежавшую на ковре маленькую кошку, и случайно задел её ногой, тут же отскакивая и пугаясь не на шутку. Он обернулся по сторонам, искренне молясь, чтобы этого не заметил Шоё, и спокойно выдыхает, когда слышит его возню с санузла. Парень переводит взгляд на животное, которое так и не отреагировало на его действия. — Тоже рыжая? — с энтузиазмом спрашивает Мия, уже предвкушая, как будет легонько подкалывать друга, но медленно теряет свой запал, пока гладит кота, а по спине отчётливо ползёт холод. Кошка не реагировала не потому, что спала. Она была мертва. — О-о, ты и до Чиби-чан добрался, — Хината зашёл в комнату, с его пальцев стекала вода, и он не успел расслышать «Стой!» из уст Атсуму, когда потянулся руками к зверьку. Его улыбка вмиг потяжелела. Слизеринец молча наблюдал за ним, не зная, что нужно говорить в таких ситуациях. Наверное, маглы очень любят своих домашних питомцев?.. — Это была любимица моей младшей сестры, Нацу, — тихо сказал Шоё, — она лежит в больнице. Когда мы придём к ней, не говори, что Чиби-чан умерла, хорошо? — Конечно. Знания навалились на слизеринца большим валуном. А ведь он раньше даже не задумывался, что у коротышки могут быть свои скелеты в шкафу. Они вынесли труп на улицу, но хоронить его не стали — слишком много времени уйдёт. Через семь часов поднимется солнце, и им надо вернуться в школу. А пока парни шли пешком по ночным улицам затихшего города, держа в руках мётлы, как дворники. Волосы уже давно промокли, и надетые капюшоны совсем не спасали; огни проезжающих машин и высоких вывесок ночных клубов и ресторанов размывались в глазах большими яркими пятнами. — Нацу болеет муковисцидозом, — сказал Шоё, нарушая стоявшее между ними напряжение, — это наследственная болезнь. — То есть, ею болели твои родители? — у Атсуму голос был тихий, аккуратный. Он чувствовал настроение начатого разговора. — Да, отец. — Тебе нормально об этом говорить? — Мне шестнадцать, Тсуму, я уже давно это пережил, — и в доказательство парень даже улыбнулся, пускай и слабо. — Название звучит страшно, но на деле всё не так ужасно. Наверное, чистокровные волшебники таким не болеют, но от муковисцидоза умирают только после тридцати-сорока лет, когда все органы окончательно поражаются. Так они и дошли до большой больницы в центре города, которая, очевидно, имела свой вес и лечила пациентов не за копейки. По ходу рассказов коротышки Мия примерно обрисовал ситуацию у себя в голове, но та ожила и обрела реальные очертания лишь после встречи с маленькой рыжей девочкой. Она спала в палате на третьем этаже, и, по словам Шоё, температура её кожи была ужасно холодной. Атсуму поспешил закрыть настежь раскрытое окно, задаваясь вопросом, почему то оставили открытым. — Это такой метод лечения? Её легким нужен свежий воздух? — Наверное, — слегка отстранённо ответил Хината, тоже пытавшийся сложить факты в мыслях. Аппарат жизнеобеспечения до сих пор был приставлен к её постели, хоть надобность в нём уже иссякла — Нацу шла на поправку после инфекции, попавшую в её лёгкие, и девочка вполне могла дышать самостоятельно. Если не начнутся осложнения, то ей остался лишь месяц курса профилактики с антибиотиками. Он старался не думать, сколько стоят все эти лекарства. — Она очень похожа на тебя, — улыбнулся Атсуму, стоя чуть поодаль от кровати, на которой, лицом к нему, сидел его друг, — такая же милая коротышка. Шоё наконец улыбнулся так, как улыбался ласковым подколам слизеринца: не обиженно, не вынужденно, а с лёгким задором, и уже собирался ответить, когда его слова оказались нагло украдены одной молодой личностью: — А ты похож на тролля с моста! — пробубнила девочка, не поднимаясь с постели. Она смотрела на незваного гостя любопытным взглядом, чуть ли не прожигая, — Кто ты такой? — Нацу?.. — Хината сначала просто молча повернулся к ней, а потом кинулся на бедную сестру, задавливая её всем своим весом, хныча и плача. — Ты жива… Я так рад… — Конечно, я жива, братик! — смеялась рыжая, уже привыкшая к тому, что его уносило в слёзы при каждой их встрече. — И проживу на миллиард лет больше тебя! — Две капли воды, — вставил Мия, наблюдая за ними, — даже характером. — Кто ты? — продолжала любопытствовать девочка. — Я его… — запнулся слизеринец, — я и твой брат, мы учимся в одной школе… — Так ты волшебник? — в её глазах зажёгся интерес вперемешку с восхищением. — Покажешь какой-нибудь трюк? — Эй, вообще-то я тоже умею колдовать! — Ты даже волосы мне не смог покрасить! — Потому что я люблю наши рыжие волосы! — Я тоже! — одновременно вклинили Атсуму и Нацу, мгновенно переглянулись и поняли, что понимают друг друга. Они поговорили о том, почему «друг братика» не любил свои собственные волосы, раз покрасил их, и тот объяснил, что всему виной его собственный братец-близнец. — Все старшие братья — дурачки, не думаешь? — спросил он, сев на корточки у большой кровати и положив на неё локти. Взгляд на мгновение метнулся к Хинате, очевидно, обращённый именно к нему, но быстро вернулся обратно к рыжей. — Это правда, — согласилась Нацу, подливая масла в огонь ущемления собственного братика, — Шоё дурак, потому что он никогда не показывал мне магии, хотя будь я сама волшебницей, я бы ему всё на свете показала! — Что за ужасный чертяка, — картинно негодовал Атсуму, думая о том, что в этой комнате не она одна ему бы весь мир подарила, — но мне ты можешь доверять. Я научу твоего братика быть хорошим мальчиком, обещаю, — продолжил он, ловя нереальное удовлетворение от взглядов на красные щёки коротышки. — Смотри, — парень вытащил из кармана куртки палочку, по-пафосному красиво взмахивая ею, и девочка задержала дыхание, внимательно наблюдая. Но им не нужно было смотреть, чтобы почувствовать, как их кровать медленно отталкивается от земли и поднимается в воздух. Нацу нахмурилась, глядя на лицо Мии, которое становилось всё ниже и ниже, пока вовсе не скрылось под ней самой. Рыжая проползла к краю постели и ахнула, поражаясь тому, что они действительно летели. Хината смотрел на неё с искренней улыбкой, а потом поднялся, чтобы тоже увидеть лицо друга, но не рассчитал высоты и резко ударился головой о потолок. Атсуму засмеялся, как настоящий черт, даже не видя произошедшего — настолько громким был звук удара и отчаянная реакция коротышки. — Впервые твой рост сыграл против тебя, — комментировал слизеринец, опустивший их, наконец, обратно к полу, и не прекращал смеяться. — Вообще-то он всегда играет против меня, — максимально надуто пробубнил Шоё. Как оказалось, они подняли слишком громкий шум для больницы в час ночи, и до ребят наконец дошло, что время-то идёт, а они так и не сделали того, ради чего и затеяли поездку. — Хей, Нацу, — по её лицу парень понял, что та уже всё поняла, — нам пора уходить. — Ты же хотел спросить о маме, да? — Да. Она ничего тебе не говорила, когда заходила в последний раз? — Ничего такого… — девочка нахмурилась, — только то, что будет навещать меня чуть реже из-за работы, и то, что она пока поживёт немного у тёти. Всё ведь будет в порядке, братик? — Всё будет в порядке, — честно ответил Шоё, целуя сестру в лоб. — Хочу, чтобы вы пообещали, — сказала Нацу, — оба, — и добавила секундой позже, уже намного веселее. — Обещаю, что помогу твоему брату, — послышалось от Атсуму. Он улыбнулся и напоследок взмахнул палочкой, без рук укутывая девочку в одеяло по самую голову. Пока она возмущённо барахталась, парень вышел из палаты, а следом за ним вышел и коротышка. Слизеринец всё-таки не смог удержаться от того, чтобы ласково коснуться его волос, а потом и вовсе растрепать их. — Ну даёте, Хинаты, — сказал он, — Она пострашнее Саму будет. В хорошем смысле. — Это уж точно, — согласился рыжий, настраиваясь на последний рывок. Шоё говорил с врачом минут десять, прежде чем парни покинули больницу. На улице закончился ливень, оставив за собой лишь свежесть и многочисленные капли, стекающие с деревьев, чьи листья уже начинали краснеть и редеть. Но там, куда они направились по просьбе коротышки, не было ни единого растения, кроме, возможно, подводных водорослей. За их спинами простирался длинный пирс, пересекающий водную гладь, и они стояли у его края, облокотившись о невысокий белый забор. Со стороны гор, оттуда, куда им предстояло лететь ближайшие несколько часов, дул действительно сильный ледяной ветер, и Атсуму решил, что может пожертвовать собственным комфортом ради парня, что стоял рядом и изо всех сил пытался дрожать не так сильно. Он снял куртку и буквально напялил её на Шоё, не обращая внимания на всевозможные возражения. В оставшейся толстовке было поначалу ужасно неприятно, да и продувало сильно, но через несколько минут весь дискомфорт отошёл на второй план. — Я думаю, настало время для моего подарка, — решительно сказал Хината, — Расчехляй свой новенький «Термос». — Ты преувеличиваешь его крутость в моих глазах, да? — подозрительно отозвался шестикурсник, вытаскивая цилиндр из рюкзака. — Просто к слову скажу, что любой подарок от тебя был бы для меня крутым, кроме, конечно, будильника с голосом Саму, так что ты мог не стараться сильно… — Просто открой его, ну же! И Атсуму открыл термос, ожидая, что оттуда полетят драконы, или он трансфигурирует в новую метлу, но случилось самое обыкновенное ничего. Он уставился на парня рядом. — Выпей. — Но чай уже остыл, я замёрзну ещё сильнее… — Тсуму! Мия кривил лицо, из последних сил пытаясь избежать контакта с ледяной металлической поверхностью, но всё же попробовал чай, который оказался… горячим?.. Причём горячим настолько, что парень даже обжёг язык, прежде чем сплюнул всё это прямиком в бескрайние воды за забором. — Какого чёрта?! — чуть ли не кричал он, — Ты заколдовал его?! — Не-а, — довольно ответил коротышка. Лыбился так, что хотел прям здесь взять и задушить. — Тогда что? «Термос» — это новое изобретение маглов? Или у вас появилась своя магия? Шоё! Рыжий просто смеялся, слушая все эти недоуменные вопросы, и радовался тому, что не прогадал с подарком. Всё-таки Атсуму действительно был другим. Не особенным, но точно непохожим на других волшебников. Как минимум вот такой эмоциональной реакцией на обычный магловский термос, которым они пользовались, казалось, уже миллиарды лет. Шоё наблюдал за ним, пока тот возмущался, и почувствовал странное чувство, разливающееся в груди. Бившее в голову. Он впервые заметил, каким красивым был слизеринец. Не идеальным, не пугающим — красивым. Даже когда ругался с чёртовым металлическим цилиндром, совершенно не думающий о том, чтобы прикидываться кем-то другим рядом с Хинатой. И уж когда их взгляды наконец соприкоснулись, красота и важность этого мгновения достигли своего пика. Атсуму не мог не почувствовать изменившейся атмосферы вокруг них: и плескавшиеся под ногами волны, и ветер, так старательно трепавший его волосы, и приоткрытые губы коротышки, — всё кричало о том, что он должен его поцеловать. И он не стал отказывать себе в этом желании. Может, это было и не желанием вовсе. Может, велением судьбы, как бы глупо это ни звучало. Услышь Кенджи его мысли о судьбе в тот миг, определённо осмеял бы друга, но сейчас тут не было никого, кроме них двоих, так что Атсуму позволил себе задержаться на губах Хинаты чуть дольше, чем следовало бы. Когда он отстранился, рыжий даже не шелохнулся. Проследил взглядом за тем, как отдаляется лицо Мии, словно в замедленной съёмке, прошёлся костяшками пальцев по собственному рту, и лишь затем понял, что произошло, когда почувствовал на руках чужую слюну. Парень дико покраснел, отводя глаза, а потом и вовсе отвернулся, пряча лицо в ладонях. — Мы с Нацу оказались правы, — мягко сказал Атсуму, обнимая его сзади, зарываясь головой в до сих пор влажные рыжие волосы, обхватывая руками чужую красную шею, — Ты и правда настоящий дурачок. — Да кто бы говорил, @? №? №? **№! — внезапно насупился Хината. Они посмущали друг друга ещё минуты две, прежде чем сесть на мётлы и двинуться в путь. До рассвета оставалось ровно пять часов.***
Пять молчаливых часов, на самом деле и не требующих совершенно никаких слов. Небо посветлело, но тучи так и не рассеялись, так что солнца парням увидеть не удалось. Когда на горизонте появились знакомые очертания громоздкого замка, обманчивая бодрость, наполнявшая их организм силой всё последнее время, наконец стала иссякать, заменяясь усталостью и вполне закономерной сонливостью: Шоё зазевал, когда они пересекли магический щит, очерчивающий земли школы, и чуть не повалился с метлы вниз, к многолетним елям, заполонившим весь лес. Здесь обычно проезжал поезд, везущий учеников в школу и обратно. Хината перевернулся и застыл, скорчив глупое лицо а-ля «у меня всё под контролем», на что шестикурсник лишь устало рассмеялся. Время близилось к семи — весь Хогвартс ещё спал, за исключением, возможно, стариков Некоматы и Укая, но те бы не сдали директору двух хулиганов на мётлах. Основной проблемой оставались лишь старосты факультетов, и во имя их избежания Атсуму предложил пересидеть часик на совиной башне, пока воскресный замок не начнёт свою жизнь. После ночи, наполненной ливнями и сильным ветром, листья на деревьях и кустах на территории школы сильно поредели. Стало тяжелее и суше, и воздух словно пропитался этой атмосферой пришедшей осени. Особенно перемены чувствовались отсюда, с высоты нескольких сотен метров, сидя на лестнице высокой башни, ведущей в небольшое помещение с одним-единственным окном, выходившим на улицу. Это было место, с которого ученики отправляли письма через совиную почту: всюду валялись чернила, обрывки исписанного пергамента и птичий помёт, а ещё здесь стоял всем знакомый запах чего-то старого, забытого, когда-то знакомого и понятного. Быть может, дело было в магии, пропитавшей всё сооружение, быть может — в атмосфере утра, медленного, умиротворённого, расслабленного, но в то конкретное мгновение Атсуму чувствовал себя совершенно счастливым. Он лениво перебирал пальцами непослушные рыжие пряди, в конец растрепавшиеся от долгого полёта; его губы мягко и нежно касались губ Хинаты, не проникая языком, не настаивая, — лишь даря любовь и доверие. Оба парня были слишком уставшие, чтобы слишком напирать, так что они сидели на тонких ступеньках, спиной упершись в невысокий забор, и целовались, прикрыв глаза и чувствуя лёгкий ветерок, блуждавший по окрестностям. На Шоё до сих пор была надета куртка слизеринца, и он, говоря откровенно, был бы не против хранить её на своих плечах ещё как минимум до конца холодов. Провести зиму, что уже понемногу вступала в свои права, в тепле, ощущая заботу чужих рук и слыша его особенный, пускай немного терпкий, запах, даже когда они находились в разных местах, просто накинув на себя эту огромную куртку — разве он просил так много? Чувствовать, что тебе есть ради кого стараться, что твои труды действительно приносят свои плоды, причём в наилучшем их виде — в лице улыбающегося своей невероятной улыбкой коротышки, — разве это было такой невыносимой просьбой? Именно этим вопросом задавался Хината, переводя взгляд с исписанного пергамента на счастливо спящего Атсуму, который так и остался сидеть на лестнице, но не сумел побороть свою сонливость. Парень отпустил рыжего из объятий, обещая сводить его на свидание на следующих выходных, чтобы тот отправил письмо матери, но не сумел дождаться момента, когда через окно к ним прилетела знакомая сова. Она принесла с собой неожиданное послание, в котором говорилось, что мама Шоё, всё это время трудившаяся, чтобы оплатить лечение дочери, довела себя до истощения. Потеряла сознание на рабочем месте и легла с кахексией. Видимо, он просил действительно слишком многого, думая о простом счастье на двоих. Атсуму бормотал и улыбался чему-то во сне, совсем как маленький ребёнок. Его совершенно не хотелось будить, беспокоить или ранить. Так что Шоё лишь написал ответное письмо в больницу, коротко поцеловал слизеринца и ушёл на первый этаж, к директору Макгонагалл, потому что он уже принял решение. Впрочем, не то чтобы у него был особый выбор.