Австрийская живопись

Прошло уже несколько дней, как грузин переехал к немцу в комнату. Коба в силу темперамента отлично обустроился, ему не составило труда понять здешние правила. Тем более, он помогал хозяйке, он понравился коту, да и умел быть обходительным с людьми. Соседи, особенно молодая семья, нуждающаяся в поддержке, приняла его с радостью, он неплохо ладил с блондином-мальчиком, который, открыв рот, слушал диковинные истории про холодную Россию. Конечно же, здесь были и медведи на улице, и балалайки (ребенок плохо выговаривал это слово, и каждый раз искренне не понимал, от чего Иосиф так смеется). Да и мужчина обнаружил у себя небольшой дар к рисованию, который он старательно совершенствовал, слушая иностранного наставника. Мужчины в процессе говорили на многие темы. Про политику, про войны, про их родные страны, про искусство. Но не была тронута лишь одна тема, которую оба старательно обходили стороной, которая повисала в воздухе, но оба каждый раз упорно игнорировали напряжение, быстро отвлекаясь на что-нибудь ещё. Весенним вечером эти двое, как и всегда, обсуждали политику. Точнее, обсуждал Адольф, а Иосиф внимательно слушал, вставляя пару фраз. Часто, после неудачных слов, монолог переходил в жаркие споры, но сегодня оба были сдержанны, да и чай с пирогом, который принесла фрау Бриджит, пришелся по вкусу и никак не провоцировал на споры. Тема постепенно зашла в абсолютно другое русло, и Иосиф ненавязчиво спрашивал: как бы Адольф относился к гомосексуальным отношениям, если бы был, допустим, австрийским императором. В ответ же не последовало столь бурной реакции, которой опасался грузин, и сейчас юноша уже заканчивал довольно гневную, отрицательного характера, но все же спокойную тираду. -… в таком случае я использую фразу: «пусть делают что хотят, лишь бы меня не трогали» - закончил предложение Адольф и, переводя дух, откусил следующий кусочек пирога. Он отвлекся, но краем глаза все же заметил, что Иосиф отреагировал на последнее его предложение довольно странно (как будто бы он принял эти слова к сведению), но поспешил замять эту очевидную странность следующим вопросом. - А вы встречали в своей жизни таких людей, Адольф? - Да, было дело, право сказать, для меня было шоком обнаружить среди товарищей… их. Хотя, к удивлению, весьма порядочные люди, но эта ориентация… - Сочувствую. Вы, я так понимаю, служили в армии? – здесь Адольф чуть поднял глаза к собеседнику, улыбнувшись. - Можно и так сказать. Мне даже понравилось, - посмеялся юноша, ставя чашку на блюдце и вздрагивая от того, что от холодного ночного ветра распахнулось окно. Джугашвили заботливо приобнял парня за плечо. - Ну что вы, друг мой, это всего лишь ветер. Не знаю, будет ли сегодня буря, но как видите, все нормально. Юноша чувствовал себя немного неловко. Всё же, он взрослый, не стоит его жалеть, хоть и мужчина был старше его, и крупнее, и вообще выше на голову. Но немец привык так же быстро, как и напугался. Он не хотел произносить это фразой, ни вслух, ни в мыслях, но ему, расслабленному и разморенному перед сном, было приятно в объятьях. Будущие лидеры продолжали говорить, говорили долго, пока Иосиф не обратил внимание на то, что Шикльгрубер окончательно расслабился. Мужчина делал вид, что слушает парня, а сам только вдыхал тонкий аромат сидящего рядом с ним парня, чувствовал горячую ладонь, которой юноша уперся в его бок и завороженно смотрел на юное лицо, до тех пор, пока его не отвлекла внезапная пауза и последующий вопрос. - … Иосиф, что вы делаете? Коба видел, как изменились глаза юноши, приобретя недоверчивый оттенок. В таком ракурсе они выглядели крупными, а за счет своего ледяного цвета казались глубокими. Мужчина знал, что он засмотрелся – а это редко бывало – и наклонился слишком близко. Какое-то странное чувство не покидало его, совершенно не хотелось отстраняться, хоть этого и требовали правила, даже наоборот. Адольф, в свою очередь, прекрасно видел это же странное чувство в темно карих глазах и в отражении своих. То, что Иосиф сидит сейчас прямо рядом с ним, приобнимая его – это одно, это еще можно воспринять как нормальное поведение, но совсем другое, когда мужик наклоняется к мужику будто для поцелуя. Юноша напрягся, упираясь ладонью в грудь Кобы, а тот быстро просчитал, что за прекрасная ситуация сложилась в данный момент. Грузин решил, что это произойдет либо сейчас, либо никогда. В свою очередь, Адольф почувствовал то же самое, но его такая перспектива больше пугала. Однако парень не успел даже пикнуть, только залился краской до ушей, чувствуя, как язык касается его губ и проникает внутрь. Адольф снова приоткрыл глаза, встретившись с теплой улыбкой глаз бывшего собеседника. И впервые отвел взгляд, проиграв бессловесную битву, от чего Джугашвили не смог сдержать смешка, одновременно надавливая на худые плечи. Черные волосы живописно разметались по дивану, парень прерывисто дышит, жмуря глаза и едва ли уйдя от поцелуя. - В… вы из этих, что ли? – Адольф едва дышит, и от этого слова получаются слишком напряженными, он чувствует, что не контролирует свой тон и напрягается, нервно дернувшись к краю. Иосиф лишь немного посмеивается, молниеносно схватив парня, и тянется рукой к пуговицам на рубашке немца, от чего тот бледнеет и старается отпихнуть насильника. Он сжимает губы и пытается вырваться, понимая, что это не шутки, понимая, для чего нужен был разговор. Иосиф в ответ на все сопротивления реагирует смешками, но парень оказывается верткий: мужчина единожды недооценил его и чуть не поплатился, пришлось ловить художника и утаскивать его в его же комнату, с силой вдавливая в кровать лицом вниз. Парень, кажется, злится, выдирается, обещая позвать на помощь. Но всё же не зовет. Иосиф заносит руку, с громким шлепком опуская её на ягодицы парня, и тот вздрагивает, вскрикнув. Этот родительский жест шокирует немца, в душе еще совершенно ребенка. Его партнер выдыхает, очарованный внезапной послушностью и повторяет проделанное. Адольф снова вздрагивает, вцепляясь ладонями в одеяло и с ужасом ощущая приятные мурашки, идущие к кончикам пальцев ног. Парень чувствует сбившееся дыхание мужчины на своем затылке и закрывает глаза, стараясь успокоиться, унять предательскую дрожь, жмурит глаза, чтоб не выдать маленькие капельки в их уголках. Грузин сжимает запястья Шикльгрубера вместе, вжимая их в кровать, а второй рукой нежно касаясь сгорбленной спины. Он чувствует, как юноша вздрагивает от прикосновений, впитывая, как губка, смесь страха, злобы и наслаждения партнера, который так и не дал согласие. Он снова тянется к рубашке, расстегивая последние пуговицы, а юноша тихо всхлипывает, сводя плечи и снова стараясь вырваться. Но ответом ему снова служит тихий смешок и холод. Мужчина отстранился, чтоб полюбоваться на оголенную спину, а затем, испытывая парня, прислонился губами и чувствительной коже на пояснице, заставив парня ощутить ожог и снова вздрогнуть, выдохнув слова. - Не надо… – он страшится приятных, но пугающих прикосновений. Нечто подобное мог бы испытывать ребенок, если бы к нему приставал собственный отец. Но «отец» молчит, улыбаясь и связывая руки жертвы, привязав их к изголовью кровати, и тем самым пугая юношу еще больше. Страх можно потрогать, но Джугашвили делает иной выбор, прижимаясь к юноше всем телом и проводя пальцами по его бедрам. И снова в ответ ощущается дрожь, слышатся тихие, даже наигранные всхлипы. К несчастью Адольфа, этого мужчину нельзя разжалобить или впечатлить в таком состоянии, и он сделает то, что задумал. Шикльгрубер закрывает глаза, чувствуя смесь отвращения и страха, со злостью ощущая, как стягивается кожа под губами насильника, оставляющими синие пятна, пытаясь хотя бы пнуть, но в ответ парень получает следующий шлепок, заметно более болезненный. Свист в воздухе и вспышка в глазах: это похоже на отцовский ремень, только куда жестче. Юноша хочет закричать, но ладонь сжимает губы и крик так и остается в голове, звеня. Снова свист и удар, боль, юноша глухо кричит, снова пытаясь вырваться, слушая пугающий смех и ощущая ладонь, стягивающую с него одежду. Снова в воздухе свистит и снова боль впивается в бледную кожу, оставляя красный след, а глаза Адольфа расширяются от боли и ужаса. Он сжимается, пинается, но всё, разумеется, без толку, этим юноша только раззадоривает мужчину и тот убирает руку от лица немца. - Теперь ты можешь кричать, если хочешь. – Смешок слышится в голосе грузина, он прекрасно понимает, что для Адольфа это означает потерять репутацию. Он с удовлетворением слушает, как мычит юноша, кусая губы. Но тихие вскрики все равно срываются с губ, и парень шипит от боли и злости, сжимаясь. Коба касается пальцами губ Адольфа, чувствуя тонкую ниточку, но надавливает на едва ощутимое углубление. Шикльгрубер пытается кусаться, но недолго, ведь ответом ему послужила серия хлестких ударов. Он приоткрывает рот в немом вскрике, впуская пальцы глубже и краснея от стыда. Но как только юноша приоткрывает рот, смирившись, так Иосиф убирает руку и надавливает подушечками пальцев на сжавшееся колечко мышц. Коба поворачивает парня на спину, едва ли не вывернув ему руки, и хорошо видит, как у Шикльгрубера от ужаса расширяются глаза, как он краснеет, чувствует, как немец пытается вырваться, но в наказание щипает парня за темный кружок соска и тот извивается от боли, вздрагивая и сжимая пальцы Иосифа сильней. Мужчина придвигается, надавливая головкой члена на только что разработанную дырочку и медленно прижимается, смотря, как меняется юноша, сжимаясь и стараясь сдержать стоны или вскрики, отвести взгляд, иногда украдкой посматривая со злобой на насильника. Адольф извивается, но от его дергания только ему больно, и немец что-то тихо шипит на своем родном, сжимая затекшие ладони в кулаки. Шикльгрубер вскидывает голову, его зрачки то и дело сужаются от боли, в глазах проносятся вспышки. Он шепчет какие-то ругательства, а Иосиф придерживает его за талию, двигаясь чуть резче. Он ждет, касаясь ладонями юного тела, слушая звуки, ждет, пока упертый немец наконец не издаст свой первый стон. И юноша не выдерживает, сжимая пальцами ног сбившееся одеяло, он тихо стонет в ответ на мягкие толчки и нежные прикосновения, он вскидывает голову, чуть подрагивая вместе с каждым движением, едва ли выгибаясь и прижимаясь к разгоряченному партнеру. А тот тихо стонет ему на ухо, но внезапно прекращает свои движения, прижавшись в последний раз, и Адольф с ужасом ощущает, как будто какая-то жидкость течет по его внутренностям. - Это был ваш первый раз, я так понимаю? – вопрошает Иосиф доброжелательным тоном, как будто бы ничего и не было. Немец сводит дрожащие колени, отводя взгляд, только что презрительно брошенный в сторону гостя. Грузин приподнял уголки губ, смотря на худощавое тело, очевидно отвечающее на заданный вопрос. Нехотя он развязывает запястья, коснувшись синяков на бледной коже, и Адольф отдергивает руки, отворачиваясь. Он медленно садится, немного пошатываясь и так же встает, целенаправленно идя в гостиную. Иосиф с интересом смотрит за действом. - Может, вам помочь? – вежливо вопрошает он, но юноша бросает в его сторону один взгляд, полный обиды, бессильной злобы, ярости и насколько возможно спешно покидает комнату, завалившись в ванную и смывая с себя грязь, пот, сперму и кровь. Он усиленно трет намыленными руками кожу, затем дергается, потянувшись за мочалкой. Его лицо искажается в ненависти. Но едва ли пальцы коснулись члена, как нахлынули воспоминания, всколыхнувшись где-то в низу живота, и юноша тихо застонал, приоткрыв рот. Ладонь скользит по возбужденной плоти, и немец запрокидывает голову, опускаясь в ванную. Чужая теплая ладонь накрывает его руку, сменяя её, и голос у самого уха шепчет всего пару слов, произнося их с улыбкой. - Я знал, – и юноша ощущает, как краска приливает к лицу, грудную клетку снова разрывает от переизбытка чувств, и Адольф вздрагивает от желанных и ненавистных ему прикосновений.