8 января 2211
Палата, в которую положили Сецуну, не была роскошной, что неудивительно, учитывая безразличие его сестры к бессмысленному, по ее мнению, декору. Нацуо, как и каждый член семьи, знал о ее хороших отношениях с отцом. Было сложно не заметить, насколько терпеливее становился Старатель в обществе Сецуны. У нее определенно был какой-то магнетизм, необъяснимое очарование. И все же, несмотря на всевозможные привилегии, Сецуна редко о чем-то просила их отца. Комната, в которой жила Сецуна, когда была младенцем, за семь лет не поменялась от слова совсем. Да, был куплен рабочий стол и кровать по размеру, но на этом список можно закончить. И когда переместился Шото, она не просила, чтобы ей отдали освободившуюся комнату брата. Сецуне было безразлично, где жить. Ее не волновало, что о ней думают окружающие. Единственное мнение, с которым она считалась, было ее собственное. Одно время Нацуо считал Сецуну высокомерной, пока не осознал, что дело не в огромном самомнении. Она просто жила в своем мире, к которому ни у кого не было доступа. Ее отстраненность не была связана с неприязнью к ним, это просто было частью ее личности. Она родилась такой, какая есть. И люди могут либо принять данный факт, либо отойти в сторону. — Эй, Сецуна, — Нацуо стоял у открытого окна, игнорируя холодный воздух, дующий ему в лицо, поскольку его попросили проветрить помещение, жалуясь на духоту. — Почему ты простила меня? Стоя спиной к кровати, он не мог увидеть, как Сецуна отложила телефон, посмотрев на его спину резким и внимательным взглядом. Он не знал, как изменилось ее лицо, когда понимание пришло к ней. Нет, он ничего не видел из-за охватившего его страха. — Думаешь, мне не следовало этого делать? — услышав простуженный голос Сецуны, он поежился, невольно вспоминая, почему они вообще были в больнице. В очередной раз. — Я простила тебя, потому что ты сожалел и был искренним в своем раскаянии. Ты не извинялся, чтобы очистить совесть или получить выгоду, а потому что поменял взгляд на мир и стыдился прошлого. Я простила тебя, потому что это было не сложно. Нацуо усмехнулся, поворачиваясь: — Всегда умнее нас, не так ли? В ответ он получил игривую улыбку. Захлопнув окно, парень подошел к кровати, присев у скрещенных накрест ног сестры. А затем, не особо заботясь о правилах приличия, лег поперек матраса поверх одеяла. — Ты поэтому простила Старателя? Потому что он изменился? Нацуо долго сомневался, стоило ли поднимать тему родителей в разговоре с Сецуной, но вчерашние события поменяли его взгляд на ситуацию. Он все еще не был готов иметь дела с отцом, но Сецуна — другое дело. С ней проще, не было никакого давления или ощущения опасности с ее стороны. Она просто была там, спокойная и мудрая, относящаяся ко всему происходящему с определенной долей безразличия. — Уверен, что хочешь поговорить об этом? Последний раз, когда я высказывалась на тему Энджи, Шото перебрался в противоположную часть дома, — голос Сецуны, как обычно, был твердым, но все же в нем можно было почувствовать волнение. Нацуо согласно промычал, несмотря на неуверенный голос в голове, советующий не поднимать спорный вопрос. — Ладно. Дело в том, что я никогда не винила Энджи, поэтому мне было не за что его прощать. Я понимаю, почему вы можете его не одобрять. Как среднестатистический родитель, он, можно сказать, полностью провалился. Он позаботился о вашем материальном благополучии, полностью забыл о психологическом. У вас было все, в чем вы могли нуждаться, кроме одного — родительской любви. Энджи немногословен, груб и раздражителен, ему не хватает терпения и эмпатии. Но дело в том, что меня все устраивает. Хотя я знаю предположительную причину синяков Шото, это не меняет того факта, что со мной он не был жесток. Я не страдала от эмоционального или физического насилия, не чувствовала себя лишенной чего-либо. Поэтому я не могу презирать его только потому, что он был чьим-то злодеем в истории. Я не прошу ни тебя, ни Фуюми, ни Шото любить его, но навязывать мне свое мнение тоже не следует. Это не приведет ни к чему хорошему. Между Сецуной и Нацуо повисло неуютное молчание, за время которого каждый из них обрабатывал полученную информацию. — Довольно эгоистично, — заметил парень, без ненависти и злобы в голосе. Озвучивание очевидных вещей не должно быть оскорбительным, поскольку на правду не обижаются. — Это так, — согласилась Сецуна, вздыхая. — Но я не горю желанием идти против своих чувств, чтобы не быть аморальной в глазах незнакомцев. — Да, потому что буквально имеешь привычку гореть. Приоткрыв рот, Сецуна не могла поверить своим ушам. Ее вечно обиженный на мир брат соизволил безобидно пошутить. Хотя она была удивлена, это не помешало ей достать из-за спины подушку и ударить ею по наглому лицу. — Ха-ха, как смешно, Нацу. Обхохочешься. Парень криво ухмыльнулся, но бросать подушку в ответ не стал. Вместо этого он положил ее себе под голову, обрадовавшись, что его шея больше не будет затекать. — Но почему ты зовешь Старателя по имени? — не сдержал своего любопытства Нацуо, скосив глаза в сторону умиротворенной сестры. Сецуна давно ждала момента, когда кто-то спросит, почему она обращается с Энджи столь фривольно, особенно для Японии. Сколько бы она ни думала над оправданием, ни одно ее не удовлетворило. Сложно объяснить окружающим, что ты на самом деле переродившаяся душа среднестатистической американки, по несчастью неизлечимо заболевшей. Сецуна понимает, что с момента ее смерти утекло много воды, но все еще не чувствует себя комфортно в новом мире. Да, она свыклась с жизнью в Токио, ей понравилось изучать новый язык в стране, где он зародился. Ей предоставили шанс исправить прошлые ошибки и начать все с чистого листа. И все же она скучала по Америке, по родной матери с сестрой, по привычному стилю общения. Но все это недоступно, пока она не достигнет совершеннолетия и не вернется домой. Хотя Сецуне хотелось верить, что через десятилетие она сможет назвать дом Тодороки своим местом. — Та же причина, из-за которой ты зовешь его геройским именем. Я вижу в нем не отца, а человека, на которого могу положиться. Да, Энджи не преуспел в роли родителя, но он столько раз защищал меня, что я не могу ненавидеть его. Нацуо мычит, уверенный, что не поддерживает взгляд сестры, но принимающий его. Он помнит всю ту тяжелую работу над собой, которую ему пришлось проделать, чтобы стать тем, кто он есть сейчас. Первой вещью, которой он научился, это умение жить со знанием, что существуют другое мнение, отличное от его. Он помнит, как не мог слушать учителя, поскольку мысли разрывали его разум на мелкие части. Как пытался оправдать каждое убеждение, которое так или иначе приводило к оскорблению другого человека. И он все еще работает над укоренившимися в разуме стереотипами. Больше, чем быть верным изначальной идеологии, он хочет быть счастливым. А Сецуна, лично наблюдая за ростом Нацуо, подумала, что может задать сложный вопрос, не боясь болезненной реакции в виде эмоционального шторма из презрения и ненависти. — А что заставило тебя поменять мнение? Обо мне? — девочка встала, подбираясь ближе к расслабленному Нацуо, который даже после озвученного не вел себя подобно бешенной собаке по мнению Сецуны. Вздохнув, парень лег на бок, чтобы встать лицом к лицу со своим худшим кошмаром. — Я не уверен. Мои друзья в школе, статьи в интернете, беседы на форумах. Возникла мысль, что они могут оказаться правыми. И, — Нацуо нахмурился, весь его вид говорил, насколько неприятен разговор. — Отъезд Шото. Но я не хочу об этом говорить. Она кивнула, но лицо оставалось хмурым. Потому что она понимала, что этого недостаточно, чтобы Нацу перестал волноваться о вещах, которые никак не зависят от него и никоим образом не касаются его. И все же, маленькие шажочки. — Как скажешь, — отпустила ситуацию Сецуна, кивая головой, и легла напротив мальчика. — Сецуна? — Да? — Спасибо. — Не за что, Нацу. Обращайся.***
Энджи и Сецуна сидели в кафетерии, пустые тарелки с едой были отложены в сторону, чтобы освободить место. Большие ладони мужчины лежали на столе, раскрытые кверху и с контролируемо пылающей причудой. Сецуна попросила его показать ей пламя, и он не нашел причин, по которым следовало бы отклонить просьбу. Она не сильно пострадала, если не считать ее сомнительную психологическую стабильность по мнению специалистов, но, несмотря на профессиональное мнение, не было ни единого тревожного звоночка. Сецуна не выглядела травмированной. — Что ты высматриваешь? — спросил Энджи, наблюдая за мимикой дочери. Она прикусила губу, а затем облизала, чтобы повторить действие еще несколько раз. — Пытаюсь понять очарование причуд. На невыразительный взгляд Сецуна поспешила уточнить: — Общество буквально в восторге от способностей, и я хочу узнать, почему. Эти способности приносят столько вреда, но это не мешает им пиарить их. Почему бы просто не удалить причуды при первом их проявлении? Мужчина поежился, осознав, что пришло время для философских разговоров. Даже в университете его нелюбимым предметом была проклятая философия, учебник по которой ему хотелось сжечь. Что он и сделал по окончании курса. Потушив огонь, языки пламени которого красиво переливались в блестящих глазах Сецуны, Энджи дал себе время на обдумывание ответа, дабы удовлетворить любопытство ребенка. — Подобное нарушает права человека. Теперь уже мужчина стал жертвой не впечатлённого взгляда. — Круто. А теперь ответ не из сборника фраз для героев при встрече с гиенами из масс-медиа. Энджи мысленно пожаловался на дерзость нового поколения, вспоминая свою молодость. Он не вел себя как его дети, любой из них. И это ставило его в ступор, когда приходилось взаимодействовать с ними. У него были проблемы с общением, старые новости, но это не значит, что он не пытался. Просто раньше не было никого, кто бы нашел время и силы, чтобы выслушать его. — Когда нынешняя власть сформировалась, было уже слишком поздно. Народ привык к причудам, многим нравились их силы. Игнорируя риск, они не хотели отказываться от своих прав. Стоит любому государству начать проводить реформы или хотя бы заикнуться о стирании причуд, народ восстанет, и это приведет к гражданской войне. Более ужасной, чем в той, что участвовали наши предки веками назад. — Звучит так, словно удаление причуд не является чем-то нереализуемым. Когда его дочь заговорила об уничтожении причуд, первым, кто пришел на ум, был известный в узких кругах подземный герой, известный как: «Стирающий герой: Сотриголова». Увидев способность в действии, первым, о чем подумал Энджи, как Комитет вообще позволил обладателю такой силы свободно передвигаться по стране. Затем догадка ошеломила его, потому что ответ на поставленный вопрос был крайне прост. У властей уже было оружие, способное стереть причуды с лица земли. Данное открытие сделало мужчину немного параноиком, поскольку он точно не хотел терять свои с трудом развитые способности. Только понимание, что депутаты не позволят себе сделать этот роковой шаг, успокаивала. Теперь как бы донести это до Сецуны, не напугав ее до чертиков. К счастью или сожалению, проблема решилась сама по себе. — Такое лекарство уже существует, не так ли? Мужчина резко кивнул, не переставая следить за своим окружением, чтобы никто не подслушал их разговор. Умные и просвещенные жители были последним, в чем нуждался Комитет. Возможно поэтому Энджи не обратил внимания, что Сецуна считает причуды болезнью. — Как думаешь, ты смог бы дать мне пару уроков? Я хотела бы уметь защитить себя, когда ситуация повторится. Уж лучше нарушить закон, чем стать очередной жертвой, о которой расскажут в новостях. Услышав ее просьбу, мужчина в ужасе застыл и моментально дал ответ: — Нет. Сецуна недовольно поджала губы, всем своим существом подготовившись к драке. Пусть у них не было больших ссор, не раз случалось так, что они не сходились во мнениях. Обычно один из них либо молча уходил, либо переводил тему, не желая тратить время на разборки. В этот раз, судя по всему, избежать разговора не получится. Возможно, из-за того, что это было не обычное расхождение в суждениях. У Сецуны были серьезные причины, почему она попросила помощи именно у Энджи, а не захотела записаться на уроки по самообороне. А от решения мужчины зависело гораздо больше, чем желание заполучить в копилку еще одно умение. От него зависела жизнь Сецуны, ее безопасность и будущее поведение в опасных ситуациях. И первое, о чем она подумала, было: — Это потому, что у меня нет идеальной причуды Шото? Энджи задохнулся, догадавшись, откуда у дочери такая идея. Откуда ей было знать, что он не хотел ее обучать из-за собственного страха, поселившегося глубоко в душе. Ему не нужен был очередной портрет у алтаря, которому он бы ежедневно зажигал благовония и делал поклон. Одного хватало с головой. Мужчина страшился, что Сецуна повторит судьбу Тойи и станет очередной темой, которую запрещено обсуждать вслух. Очередная неудача в книге жизни Тодороки Энджи. Для Энджи Сецуна была прекрасна сама по себе, ей не нужна идеальная причуда, чтобы быть значимой. И он любил ее такой, какая она есть, поэтому и не хотел ставить себя в ситуацию, когда ему пришлось бы выбирать между ней и желанием стать Героем №1. Потому что он не знал, что выбрал бы. — Дело не в причуде, — хрипло сказал Энджи, закрывая болящие глаза. — А в тренировке. Она тебе не подходит. — Потому что я девочка? — очередной вопрос, такой же острый, как бритва. — Нет, — голос мужчины сорвался, стоило подумать, что стало причиной зарождения подобных мыслей у Сецуны. — Мои тренировки направлены на становление героем. Подобный путь связан с рисками, недоступными для понимания гражданскими. Это не только физические нагрузки, а изменение самого образа мышления. Есть причина, почему бывших «про» не бывает. Когда Энджи открыл глаза, у него были свои ожидания насчет реакции Сецуны, но ничто не подготовило его к тому мягкому и понимающему выражению на по-детски пухлом лице. Тодороки было невдомек, что в детском теле заключена гораздо более старая душа, чем можно подумать. — Ты не сможешь толкнуть меня дальше, чем я позволю. Могу дать обещание, что когда все станет слишком, мы прекратим любые тренировки. Но ты должен обучить меня, потому что я не верю, что когда-либо вновь почувствую себя в безопасности. И в этот момент Старатель осознал, что его работа как героя была провалена. Поэтому он согласился, хотя все внутри него поднималось против сделанного решения.