***
Ястреб, которому удалось выбить себе разрешение на вылазку в город под видом «наблюдения за гражданскими», прогуливался по шумной улице, шагая очень медленно и всеми способами пытаясь оттянуть возвращение в место, которое ему приходится назвать своим домом. На самом деле никакой это был не дом, а место жительства, причем временное. Ему осталось потерпеть еще год, прежде чем он закончит, так называемую школу от Геройского комитета. До лицензии осталась пара шагов, его цель будет достигнута в ближайшем времени. От одной только мысли у него бурлила кровь. Иными словами, у Ястреба был самый обычный день, ровно до тех пор, пока он не почувствовал чей-то дикий страх, который буквально заполнил весь район. Ему даже не надо было концентрироваться, чтобы определить направление. Распахнув крылья, он взлетел над крышами и на полной скорости рванул на помощь. С каждым метром чувство паники и отвращения становилось четче, на пару миллисекунд буквально затопив его сознание. В переулке, укрытом плотной тенью, отбрасываемой высокими зданиями, его встретила отвратительная картина, как среднего роста парень зажал девочку, которая была еще совсем ребенком. Он крепко держал ее, будто пытался втиснуть ее в себя, игнорируя слезы и боль, которую причинил своими действиями. Перья, подчиняясь воле Ястреба, напали на злодея, буквально отсекая того от девочки. Но брюнет, не замечая боли, отказывался отпускать ребенка, из-за чего ему лично пришлось атаковать парня, чтобы спасти ее. Когда Ястреб почувствовал под руками теплоту живого человека и бешено стучащее сердце, он невольно вздохнул с облегчением. Освободив еще несколько перьев, блондин попытался поймать насильника, но тот исчез, растворившись в темноте. С недовольством подросток понял, что вообще не обратил внимания на личность злодея, сосредоточившись исключительно на дрожащей девочке. Сколько бы он не пытался вспомнить отличительные черты, в голове было пусто. —***
Шото был на большом перерыве, и ему было скучно. Он, как обычно, обедал один, сидя в школьном дворе на скамье, и наблюдая, как одноклассники играют в футбол. Потянувшись за другим онигири, он подумал о Сецуне. Ему было интересно, как проходят ее первые школьные дни. С понедельника он внимательно следил за Старателем, не желая пропускать момента, когда тот заинтересуется Сецуной. Он сказал себе и ей, что защитит ее, и он намеревался сдержать обещание. Хотя ему было грустно, что она не подошла к нему с вопросами из домашнего задания, потому что все уже было пройдено годами раннее. Вздохнув, Шото посмотрел на недоеденный рисовый шарик. Аппетит пропал. Закрыв недоеденное бенто, он откинулся назад, посмотрев на голубое небо над головой — Тодороки-кун! — к нему подбежала девочка, сидящая за партой впереди него, а за ней неуверенно шла группа друзей. — Почему ты не говорил, какая у тебя милая сестра? Мальчик моргнул, не совсем понимая, откуда взялся этот разговор. Он не спорил, что Сецуна самая удивительная сестра на свете, но ему было интересно, как они узнали об этом? Выпрямившись, он спросил: — Зачем спрашиваете? — А? — одноклассница открыла рот, а затем, покраснев, пробормотала: — Ну, мы увидели ее фото. Она очень красивая! Наклонив голову набок так, чтобы челка не лезла в глаза, Шото пристально взглянул на взбудораженных знакомых. Данное объяснение только сделало его подозрительнее, потому что откуда им бы взять фотографии Сецуны? У него есть всего пара, сделанная заботливой Фуюми во время прошедшего Нового года. — Откуда вы их взяли? — потребовал Шото, поднимаясь на ноги и скрестив руки на груди. — О, — снова затормозила девочка, будто каждое слово до нее доходило с опозданием. — Так вот же! Она подскочила к Шото, ворвавшись в его личное пространство. Но слова возмущения умерли на языке Тодороки, когда он в шоке уставился на экран смартфона. Во всю его ширину было открыта фотография, а на ней было два человека: Старатель и Сецуна. Мальчик догадался, что она была сделана в день поступления Сецуны, но чего он не ожидал, так это увидеть сестру с довольной улыбкой, комфортно устроившейся на руках их отца. И сам Старатель не выглядел ни злым, ни безумным. Он был хмурым, что являлось привычным выражением лица, но что-то все-таки смущало Шото. Что-то было не так в мужчине, но что? Затем, когда мозг обработал информацию, он в ужасе отступил. Потому что эти двое выглядели как самая обычная счастливая пара отца-дочери. Сецуна словно забыла, с кем она стоит, точнее на чьих руках сидит. Если не приглядываться, то издалека может показаться, что над ними горит огонь. На самом же деле оттенок их волос до такой степени похож, что было трудно найти отличия. Шото никогда не замечал, что Сецуна была почти идеальной копией Старателя. У нее был такой нос, как у Старателя, который с годами станет таким же острым на конце, как у мужчины. Форма бровей, губы и лоб. Только подбородок Сецуны был треугольным, в отличие от квадратной челюсти Старателя. «Они… одинаковые», — подумал Шото, отчаянно цепляясь за единственную уникальную черту сестры, ее светло-коричневые глаза, которых не было ни у кого в семье. «Да, — признал он, кусая губы. — Им, кажется, уютно друг с другом». Тодороки заволновался бы, если Сецуна хотя бы немножко выглядела испуганной или некомфортной. Но она, если судить по снимку, наслаждалась происходящим. Он видел, как ее руки обнимали Старателя за шею, а ее лицо было близко к его, и это отсутствие расстояния вызывало странные чувства. — Что? — растерянно прошептал Шото, поняв, что мир не исчез после того, как у него случилось крушение всех привычных правил жизни. — Я говорю, почему бы тебе не пригласить своего отца и сестру на наш летний фестиваль? Я уверена, что им понравится! Мальчик уставился на беззаботную одноклассницу, не осознававшею, какой бред только что сказала. Ее предложение было нереальным, по той простой причине, что его отцом был Старатель! Одно это делает любые веселые и семейные вещи недопустимыми. — Нет! — закричал Шото, сдержав детский порыв толкнуть сошедшую с ума девочку. — Ты не знаешь, что говоришь! — затем он схватил бенто со скамейки и убежал, спрятавшись за печью, в которой сжигали мусор. Спрятав лицо в раскрытых ладонях, он медленно сполз по стенке вниз, пока не сел на холодную землю. Шото слышал у себя в голове, как рушится его мир, и он не знал, чему верить и что думать. Как никогда он хотел оказаться в любящих объятиях матери.***
Придя домой, Шото заметил, что никого еще не было. Обычно Сецуна уже возвращалась из школы, а вместе с ней и Сакура-сан. Пребывание в тишине было удручающим. Он все оставшиеся уроки и обратную дорогу думал о сложившейся ситуации с Сецуной. Он не понимал, почему она была счастлива со Старателем. Как она могла обнимать его, зная, что он сделал с их мамой? С ним самим? Сестра могла не помнить их мать, потому что отец отправил ее в больницу вскоре после ее рождения, но он был убежден, что ей говорили, даже если вскользь, о произошедшем несчастном случае. Теперь Шото немного жалел, что не рассказывал о своих тренировках, о том, как Старатель вел себя с ним. Боль всегда была с ним, она преследовала его сколько он себя помнил. Сецуна, наверное, просто не осознавала, сколько жизней было искалечено руками, которые держали ее на фото. Тодороки переоделся и подогрел оставшийся с утра завтрак, потому что ничего другого не было. «У Сакуры-сан снова заболел сын?» — подумал Шото, насильно заталкивая в рот еду. Затем он сделал домашнюю работу, на часах большая стрелка указывала на жирную цифру четыре, а никто еще не вернулся. Фуюми приходит домой в шесть или девять вечера, зависит от того, есть ли у нее вечерняя школа или нет. Нацуо тоже приходит в шесть-семь часов, потому что любит задержаться в своем спортивном клубе подольше. Старатель приходит по возможностям, иногда в пять вечера, иногда в одиннадцать ночи. Он, как всегда, весь в работе. Но Сецуна отличалась от них. Она бывала дома уже к двум, поэтому ей всегда удавалось встретить его со школы. «Она же не могла быть со Старателем?» И, словно в ответ на его мысли, дверь дома открывается. Он бежит в коридор и прячется за угол, осторожно выглядывая оттуда. Когда же на пороге появляется громоздкая фигура Старателя, его сердце уходит в пятки. «Что-то не так», — мгновенно понимает Шото, доверяя интуиции. Старатель же, с поистине угрюмым выражением, медленно опускается на корточки. Он раскрывает руки, и Шото видит болезненную Сецуну. В глаза сразу бросается пораненная губа, на которой было несколько бордовых полос вдоль губных линий. Шото не нужно было долго думать, чтобы обо всем догадаться. Он с новой ненавистью посмотрел на склонившегося Старателя. «Я так и знал, — прошептал мальчик, сжимая косяк до белых костяшек. — Я же говорил ей, чтобы держаться от него подальше! Он — причина всех плохих вещей!» А Энджи впервые за долгое время не бросил на Шото ни единого взгляда, полностью поглощенный своим младшим ребенком.***
Сецуна за весь вечер не вымолвила ни слова, изредка кивая или качая головой на вопросы, не требующие развернутого ответа. Она не отреагировала даже на грубого Нацуо, снова сказавшего лишнего, раз даже Фуюми не постеснялась дать тому подзатыльник. Энджи на вопрос, что случилось, ответил коротко: — Это вас не касается. Подобный ответ Фуюми и Нацу получали, когда интересовались тренировками Тойи или Шото, поэтому не удивительно, что они насторожились. Старатель всегда говорил эту фразу, когда не хотел, чтобы люди совали нос в его дела. Грубый и жесткий ответ отпугивал большую часть любопытствующих, а остальных он разгонял своей причудой. Шото же был умнее, дождавшись времени для сна, прежде чем привычно пробраться в комнату сестры. Закрыв за собой дверь, он нашел Сецуну, сидящую у стены напротив кровати. Он подошел к ней и протянул руку, чтобы обнять, как его остановил усталый голос: — Уходи, Шото. Мальчик нахмурился, а его сердце кровоточило из-за состояния Сецуны. Поэтому он, вопреки словам сестры, сел напротив, мудро решив, что в такой момент он больше всего бы хотел оказаться в компании матери. — Что случилось? — Ничего. — Это явно не «ничего». Мама всегда говорила ему, что если поделиться мучившими проблемами, то на душе станет легче. Только по этой простой причине Шото был настойчивым, отказываясь сдвинуться с места. Потому что он обязательно поможет своей сестренке. — Шото, — позвала его Сецуна, а когда он наклонился, прислушиваясь, она закончила: — Пошел. Вон. Тодороки вспыхнул, обиженный подобным обращением. Он надулся, но никуда не ушел. — Я говорил тебе избегать его. А ты… —