Шото чувствовал, как левая сторона его тела буквально горела. Еще немного, и причуда начнет причинять ему вред, кожа, например, уже сильно обгорела.
Он упал на колени, прикрыв изуродованную часть лица ладонью. Мальчику казалось, что вокруг глаза словно ползают черви. Помимо неприятных ощущений он также вспомнил, что подобное чувство безнадежности, которое, казалось, поселилось прямо внутри его костей, было точно таким же, как и во время несчастного случая.
Как в замедленной съемке он видел приближение кипящей воды, а за ней искаженную фигуру матери, своими движениями напоминающую безвольную марионетку. Она смотрела на него со страхом и отвращением. Сквозь отросшую белоснежную челку виднелись ее темные глаза, в которых затаилось тихое безумие. Цвет некогда серых глаз превратился в черную бездонную лужу.
— Поднимайся.
Голос отца вырвал его из болезненных воспоминаний, но вместо спасения он погрузился в другой ад, который звался реальностью. Сквозь свой огонь он разглядел ноги Старателя, находившиеся прямо перед ним.
С трудом оторвав прижатый к полу лоб, Шото посмотрел на мужчину исподлобья. Все внимание сосредоточилось на алых волосах и бирюзовых глазах, которые он ежедневно видел в отражении зеркала. Большая часть лица была спрятана за ярко-рыжим пламенем, превращая отца в настоящего монстра из страшилок.
— Ты, — прохрипел мальчик, выплевывая каждое слово с чистой ненавистью. — Из-за тебя мама!..
— Поднимайся.
Отец, нет, Старатель возвышался над ним, подавляя его одной лишь аурой превосходства. Непреклонный. Он даже не вздрогнул, когда Шото упомянул женщину, чью жизнь он искалечил собственными руками. Старателю было плевать на семью, он возился с Шото только потому, что у него была двойная причуда, его персональное проклятье.
Словами не передать, как он ненавидел эти способности. Если быть точным, то только одну из половин; ту, которую он получил от всем известного Героя №2. Он не раз спрашивал маму, почему отец не может быть больше похожим на Всемогущего. В ответ она лишь грустно улыбалась и повторяла раз за разом: «Когда повзрослеешь — поймешь».
И он понял, ведь все дело в чертовой причуде, гордо носившей название «Адское пламя», сила которой была под стать названию. Именно она причина всех бед в его семье. Старатель же был тем, кто принес с собой это несчастье.
— Вставай, Шото! — поднял голос Старатель, с недовольством скрестив руки на груди. — Тренировка еще не закончилась. Ты должен лучше контролировать причуду! Вспомни всё, чему я тебя учил, и начни с начала.
Мальчик чувствовал, как съеденный утром завтрак подступает к горлу. Подавив отвращение, он сглотнул, не желая в очередной раз блевать перед этим человеком. Каждый раз, когда его тошнило, мама всегда приходила на помощь, пытаясь остановить тренировки, за что получала долю наказаний, которая была на его совести.
— Нет, — дрожащим голосом сказал Шото, осторожно поднимаясь на ноги.
— Что ты сказал?
— Я сказал — нет! — закричал мальчик, взмахнув рукой и построив перед собой стену изо льда, которая очень быстро растаяла под воздействием огня Старателя. — Я не буду пользоваться твоей причудой! Я стану Героем №1 только с причудой мамы! Мне не нужны твои подачки, чтобы исполнить свою мечту!
Тень упала на лицо Старателя, пламя же медленно выходило из-под контроля, подогревая воздух. Температура росла, а лед начал таять, образуя лужу у их ног.
— Я сказал: поднимайся! — мужчина сделал шаг вперед, протягивая ладонь, чтобы схватить сына за локоть и помочь ему встать на ноги.
Но стоило мужчине коснуться кожи, как вверх по его руке пополз лед. Энджи же, инстинктивно реагируя на атаку, тут же воспользовался своей силой, атакуя в ответ. Пламя, следуя воле хозяина, распространилось подобно хвори, охватывая все помещение. Стены не выдержали давления, жалостно заскрипев.
Дом семьи Тодороки возгорелся.
Шото задохнулся, резко вскочив с пропитанной потом постели. Спросонья он не сразу понял, где находится; все, о чем он мог думать, был бег. Убраться с линии огня, убежать от своего мучителя, погнаться за своей жизнью.
Запутавшись в одеяле, мальчик начал паниковать. Дергая руками и ногами, он катался по кровати, пока не достиг края и свалился на пол, отбив себе локти и колени. Шото зажмурился, изо всех сил пытаясь сдержать слезы.
Сколько себя помнил, он никогда не переставал плакать. Будь то из-за грубых слов отца, эпизодического безразличия матери или простой царапины. Шото чувствовал себя беспомощным, и никакая уникальная причуда не могла ему помочь. Он не защитил мать от побоев отца, да что же он говорит, он сам себя защитить неспособен. «Что, если
он доберется до Сецуны?» — подумал Шото, когда на глаза упала красная прядь волос. «Сецуна!»
Он распахнул дверь, не обращая внимания на шум, который произвел, потому что все его мысли были о пятилетней* сестре. Дойдя до самой маленькой комнаты, Шото ловко проскользнул внутрь, чтобы застыть, уставившись на мирно спящего человека.
Тихой поступью подобравшись к детской кровати, он неуверенно протянул руку, ласково касаясь мягких волос. Ровное дыхание Сецуны можно было легко услышать в ночной тишине. Шото опустился на колени у изголовья и нежно погладил ее по голове.
Он помнил, как они вместе спали в детстве. Как он учил ее говорить, повторяя слова по слогам, как она дразнила его, отказываясь правильно произносить имя. Временами ему казалось, что он снова чувствует прохладу ее маленьких ладошек, которые так бесстрашно касались его левой половины. В воспоминаниях Сецуна купалась в лучах солнца и улыбалась, а её волосы напоминали мягко горящий костер.
Но Шото заметил, что чем чаще он пользовался огненной частью причуды, тем сложнее было физически контактировать с людьми. Он постоянно боялся, что вот-вот потеряет контроль, как это происходило на тренировках, и сожжет все в радиусе нескольких метров. Последнее, что он хотел, так это навредить дорогому сердцу человеку.
— Шото? — мальчик, услышав свое имя, скованно дернулся, подняв глаза и посмотрев на сонное выражение Сецуны. — Ты чего не спишь?
Он промолчал, и, глядя на сестру, с неожиданной ясностью понял, насколько взрослая на самом деле Сецуна. Шото никогда не отрицал ее ум, потому что именно она делала вместе с ним домашние задания, терпеливо объясняя непонятные моменты. Его же учителя в школе не переставали хвалить его, и он молча гордился своей сестрой. Но сколько бы раз он не повторял себе, что Сецуна лучшее, что могло с ним произойти, он все еще временами думал, что она — плод его фантазии, выдумка. А ее гениальность — выдаваемая за желаемое мечта.
— Опять кошмар приснился? Эй, ты тут?
Сецуна сидела на кровати, а ее карие глаза, в темноте светящиеся странным светом, внимательно следили за ним. Мальчик не понимал, откуда у нее такая уверенность в каждом движении, слове. Даже когда уступала желаниям Нацу или Фуюми, она не выглядела ни виноватой, ни сомневающейся. Все, что она делала, имело цель, которую Шото не всегда понимал.
Он боялся, что Старатель тоже сможет разглядеть талант Сецуны, из-за чего она повторит его участь. И пусть он хотел иметь кого-то, кто бы понял его, это не произошло бы за счет счастья Сецуны. Никогда.
Сжав руки сестры, которые были в два раза меньше его, он твердо пообещал:
— Я защищу тебя, Сецуна. Поэтому ничего не бойся. Я стану Героем №1, и никто не посмеет навредить нашей семье.
На его слова она отреагировала не так, как он ожидал. Вместо улыбки и слов ободрения, ее лицо стало пустым, полностью расслабленным. Шото даже почудилось, что она не одобряет его рвение, что было странно, потому что все, чего он хотел, это защитить всех.
— Давай спать, — сменила тему Сецуна, потянув его на себя и делясь половиной подушки.
Она также подтолкнула одеяло под его бок, укрывая от ночного холода. Ее забота приятно согревала сердце, даруя желанное облегчение. И только обняв ее, Шото наконец-то почувствовал, как сильно он устал за последнюю неделю.
Уткнувшись носом в пушистые волосы, он вдохнул запах ее шампуня. Она не пахла цитрусами или мятой, как мама. Он вообще не мог определить запах, потому что это было что-то химическое и неестественное. Но это было частью Сецуны, поэтому Шото любил этот её кусочек, как и любой другой.
— Спокойной ночи, — прошептал мальчик, расслабляясь.
— Мгм.
И так они заснули.
10 апреля 2208
Заглянув сегодня в класс, я поняла, что снова пришла раньше всех. Оно не удивительно, Энджи же очень рано уходит в свой геройский офис. Странно, что он вообще нашел время, чтобы подвозить меня. Буду верить, он не из тех родителей, которые к средней школе заставляют ребенка самостоятельно идти в школу. Мне прекрасно жилось без поездок в час-пик, столько же проживу без них и дальше.
Бросив кожаный рюкзак у подножия парты, я принялась листать свою рабочую тетрадь, мысленно подсчитывая, сколько осталось времени, чтобы выполнить заданные номера. Я уже несколько лет не делала никакую домашку, а видя, какие элементарные вещи надо решать, буквально возвращаясь в самое начало пути, любое желание чем-либо заниматься вмиг отпадало.
Единственное, что я честно решала, была математика. Ну, за два дня я ее еще ни разу не оставила невыполненной, думаю, это можно считать успехом.
После экзамена, прошедшего в понедельник, меня определили в общие классы по географии, истории, литературе. Японский язык я изучала вместе со старшими ребятами, которые были что-то по типу средней школы. Личный учитель был по математике, где меня пытались заставить выучить правильную терминологию, которая, вот неожиданность, была на японском. Еще была физкультура, где определенной группы не было. Каждый ходил туда по своему личному расписанию.
— Тодороки-чан?
— Да?
Не переставая делать прописи, я мельком посмотрела на подошедшего учителя физкультуры, чей внимательный взгляд я ощущала на протяжении всего вчерашнего занятия. Это был мужчина лет двадцати пяти, довольно высокий, с голубыми волосами и выбритым виском.
Да, пришлось привыкать к такому радужному поголовью в ускоренном темпе. У людей могут быть крылья и рога, они могут плеваться кислотой и сокрушать землю одним ударом, поэтому на удивление неестественным цветам волос просто не хватает энергии.
— Я хотел поговорить с тобой насчет занятий по тренировке причуд.
— Я вроде отказалась посещать эти уроки, — в замешательстве сказала я, не понимая, почему меня снова об этом спрашивают. Мне казалось, что я довольно ясно объяснила администрации и всем энтузиастам, что не заинтересована в ее развитии. — Я не собираюсь становиться героем. Моя причуда довольно агрессивная и разрушающая, поэтому я не представляю, как бы я ею воспользовалась в повседневной жизни.
Мужчина натянуто улыбнулся, но я заметила, что вывожу его из себя. Честно говоря, с первого дня он достает меня подобными разговорами. Сначала я была вежлива, но это уже четвертый день он подходит с одним и тем же вопросом.
Люди этого мира же понимают, что причуда не самое важное в жизни?
— У тебя очень полезная причуда, Тодороки-чан. С ней ты была бы отличным героем. Поэтому…
— Послушай, сенсей, — резко оборвала его, не пряча свое раздражение из-за ситуации и переходя на «ты». — Я уже отказалась. И я не понимаю твоего личного интереса в моем будущем. Поэтому, если ты закончил, — я демонстративно махнула рукой над раскрытой тетрадью, как бы намекая, что занята.
Учитель, как и следовало ожидать, был ошарашен грубостью. Мне искренне надоели его мерзкие манипуляции, которые прекрасно бы сработали на обычном ребенке. Пропаганда геройского образа жизни уже поперек горла стоит, только его нытья еще не хватало.
— И я уверена, если бы моя ситуация стала проблемой, отец бы отреагировал. Ты не думаешь, что знаешь лучше Старателя? — и на этом разговор можно считать законченным.
Про себя я тихо радовалась, что снова могу использовать карту: «Мой отец узнает об этом!» Даже если Энджи не интересуется моей жизнью и по-настоящему ничего бы не сделал, швыряться его именем приятно. Это то, что чувствовали отпрыски известных и влиятельных людей? Если так, их можно понять.
— Увидимся на уроке, Тодороки-чан, — сухо попрощался мужчина, прежде чем оставить меня в пустой комнате.
Вздохнув, я закатила глаза. Желание делать домашнее задание пропало окончательно. Все равно оценки не так важны. Проходной балл я наберу, а до вступительных экзаменов в университет еще целая жизнь.
Положив руки на парту, я опустила тяжелую голову и прикрыла глаза. Надеюсь, меня разбудят перед началом урока, а если нет — невелика потеря.
С такими мыслями я задремала.
***
На крыше пятиэтажного здания сидела, свесив ноги, неуклюжая фигура подростка. Его черные волосы топорщились во все стороны, а нижняя часть лица спрятана за тканевой маской. Кожа под глазами была фиолетового оттенка с отвратительными рубцами.
Парень, согнув колено, уткнулся в него носом. Мелькнувшие из-за длинных рукавов потрепанной толстовки запястья были изуродованы ожогами. Казалось, что на нем не было живого места.
Парень же не уделял внимания своему плачевному состоянию, а вместо этого следил за школьным окном. Точнее за человеком, видневшимся за ним. Его бирюзовые глаза медленно обводили каждый контур чужого профиля.
Сама девочка же, будто почувствовав чужой взгляд, посмотрела в окно. Она была недовольна, что еще более вероятно, жутко раздражена и осматривала каждый угол улицы, за которым мог бы прятаться человек. Глубоко задумавшись, она совсем не заметила подошедшего учителя, пока тот не хлопнул учебником по парте.
Подскочив на месте, девочка резко ответила мужчине, прежде чем собрать свои вещи и уйти из класса.
Парень отвел взгляд, не уделив более внимания красному лицу преподавателя. Его единственным интересом была девочка и никто другой. Он долго ждал момента, когда наконец-то сможет встретиться с ней лицом к лицу. Ему не просто хотелось поговорить с очень одаренным ребенком, он хотел узнать человека, который с большой вероятностью повторит его судьбу.
Вскочив на ноги, он, повернувшись спиной к забору и раскрыв широко руки, без страха полетел вниз к земле. Подросток давно перестал бояться смерти, потому что умереть он точно не может. Не до тех пор, пока он не выполнит данное себе обещание, пока не восстановит справедливость.
Но это все планы на далекое будущее, сейчас же самое время познакомиться с его младшей сестрой.
Усмехнувшись, он выпустил из ладони голубое пламя, остановив свой полет в метре от ровного серого тротуара.
Настала его очередь.
—
Hajimemashite, imouto.
