Похождения младшего принца.

(не POV) Он был все-таки слишком горд. Он осознал это, когда так и не смог просто извиниться. Обида была сильнее и уязвленная гордость не позволяла просто сказать то, что так и глодало душу. Ведь принц-то тоже виноват! Почему-же он должен извиняться первым! Настроение было зверское, противное, что лучше дождь со снегом и осенняя хандра. Но дождя не было, как и снега. Наоборот, ярко светило солнце и словно-бы укоряло: не порть ты пейзаж своей мрачной рожей. Александр что-то злобно прорычал вслед толкнувшему его мальчишке, отчего тот испуганно шмыгнул куда-то в подворотню. Некромант выругался. И почему Альберт так и не желал покидать головы? А тут еще чувство вины глухо ворочалось на душе, а совесть, невесть каким образом выжившая в черной душе упрямо подсовывала видение пустых разочарованных глаз медово-карего цвета. Отчего появлялось совершенно дикое желание перегрызть кому-нибудь глотку. Оставаться на крыше он не желал, но и зайти в дом не хватало духу. Пусть он и не извинился бы, пусть смог бы вести себя так, словно все так и надо, но на душе о этого стало бы еще противнее. Поэтому он бездумно ходил по городу и никто не осмеливался не то, что заговаривать, но и просто проходить мимо. Некроманты всегда славились дерьмовым характером. Рыжий коварно усмехнулся, оглянувшись на внезапно чем-то привлекшую его трактирную вывеску. Конечно, это глупо предаваться дурацким крестьянским забавам, типа пьянки, однако, как говорят, алкоголь отлично позволяет избавиться от таких неприятных чувств. Хозяин, конечно очень удивился, если не был шокирован, увидев первого и последнего в своей жизни убитого тоской и напивающегося в доску некроманта. Наконец, гость дошел именно до той кондиции (а уж опытный трактирщик определял это наверняка), когда можно не таясь задавать любые вопросы. А уж странностей в Александре было не счесть. Странности же, как известно, всегда будят любопытство. - Господин некромант, уместно ли так напиваться? -Оч-чень уместно. Люди такие странные. С мертвецами, право, приятнее. – вино уже достаточно затуманило мозг князя Волконского и открыло не познанные до того таланты к философии. Он неловко потянулся к кувшину, из-за чего рукав задрался, обнажая тонкий серебряный браслет на запястье. Тут удивление снова пронзило трактирщика. Кто же это в здравом уме обручился с некромантом? Да, еще, видать кто из знати. Будь он пограмотнее, конечно тут же узнал бы королевский герб. - не в здравом, как я полагаю… и вообще, вот я его обидел, но он то меня тоже! И почему я должен первым извиняться!? – трактирщик побледнел, неужели он свою речь в слух сказал!? Иначе, почему этот странный субъект отвечает? Неизвестно, сколько бы всего еще не наговорил Александр своим незатыкающимся языком. Только вот запахло паленой кожей. Это браслет внезапно накалился и боль ударила магистра в виски. Затуманенные очи обрели ясность и весь алкоголь сразу-же вылетел из головы. Альберту было больно. И не просто больно, а это была та боль, которая неизбежно переходит порог терпимости. И артефакт воспринимал страдания хозяина. Одной из скрытых функций брачных браслетов было именно предупреждение, о том, когда второй член союза либо умер, либо находится при смерти. Чтобы знать, в случае чего, что священный союз расторгнут. Мужчина зарычал от гнева. Бедный трактирщик ужаснулся, ибо когда взглянул в глаза посетителя, увидел в них смерть. - МОЙ… - и слово было приговором для тех, кто посмел обидеть ЕГО принца. А в том, что он их найдет сомнений не было. И наплевать на все обиды – с ними он разберется позже. Ночной воздух стонал от тяжелого злого колдовства, даже ночные звери и птицы боялись высунуть нос из нор – опасность заливала воздух и немногим путникам казалось, что они вот-вот задохнутся. Мертвые не всегда знают ответы. Но их всегда знают демоны. Мужчина в центре пентаграммы, от которой несло кровью, казался одним из них. У ног его лежало белое женское тело, но эта смерть совсем его не волновала. Это была всего лишь проститутка. Темно-рыжие волосы, казалось, отливали адским пламенем, а в черных глазах сгустилась сама тьма. - Я даю кровь тебе, Дагон, ответь на мой призыв. – И бездна распахнула свои объятия и явился один из сильнейших демонов Ада. - Здравствуй, брат. - И тебе, Дагон. Мне нужны ответы. - Я и не сомневался. Ты уже давно не вызывал меня для развлечений. Хотя, признаться, я считал, что ты умрешь пораньше. А ты даже не постарел. - Не разглагольствуй, Дагон. – да, Когда-то он чуть не стал считать этого демона другом. К счастью, он вовремя понял, что для него это только игра. – Я хочу знать, где Альберт. Ты ведь это уже знаешь. - Ищешь свою маленькую игрушку? - Он не игрушка. - А я и запамятовал, ты же влюбился… - Дагон! – магистр поднял вверх руку с начертаной на ней печатью демона и сжал. Тот недовольно заворчал от боли. - Городская тюрьма. – чуть ли не прорычал он, не в силах противиться воле призывателя и тут же исчез. Александр развеял пентаграмму. Теперь уже ничто не спасло бы тех, кто осмелился посягнуть на жизнь принца. Он появился бесшумно, как ангел смерти и снова тот черный гнев, таящийся в душе вырвался на свободу. Стоило только увидеть искалеченное тело Альберта, стоило только уловить в его глазах ту пустоту, которая так не давала ему покоя, как ярость буквально разлилась по комнате. Теперь уже не несчастная жертва, а сам палач подумал, что он в Аду. Ибо перед ним стоял сам Сатана. Он упал на пол с нечеловеческим воем. В одну секунду он почувствовал всю ту боль, которую причинил другим. Глаза его безумно выкатились из орбит, а в следующее мгновение взорвались фонтанчиками крови, как и мозг, не выдержавший давления. А маг бережно подхватил на руки тело принца. Оно казалось ему еще более хрупким, невесомым. Все существо магистра переполняло осознание ошибки которую нельзя исправить. Когда эти двое появились посреди комнаты, Ромула чуть кондрашка не хватила. Тем более, что пришлось утаскивать прочь рыдающего Рэма. Да и вид друга ужасал его самого. Досталось же Алу, думал он, успокаивая истеричного Рэма, который все твердил, что же станет с королем. Слишком уж верный. По крайней мере, так казалось самому эларионцу. Когда он, наконец, смог отойти от новоприобретенного советника друга, то оказалось, что оба субъекта, которых ему хотелось бы расспросить – спят. Будить же он их не собирался. Раны и ожоги Альберта уже не представляли столь страшное зрелище, они медленно затягивались, словно заживали уже несколько дней. Александр же устало дремал на стуле рядом, не отпуская его руки, словно боялся, что тот куда-то исчезнет. Блондин усмехнулся, похоже, они помирятся… *** (POV Альберт) Я ожидал чего угодно – боли, еще большей, чем была, новых вопросов, на которые не знаешь ответа, но не чистых ломких простыней, которые ласкали кожу, еще помнящую ожоги. Кто-то держал меня за руку. Я повернул голову и не почувствовал ожидаемой тошноты. Сердце неуловимо и так тесно сжалось, когда я увидел его. Нет, меня все еще терзала боль от его поступка, но она внезапно куда-то исчезала, когда я видел его усталое, тревожное лицо, когда видел слезинки, которые никогда не выкатятся из-под подрагивающих век. Больше всего почему-то трогала еле заметная морщинка над переносицей. Стоило мне попытаться отодвинуть руку, он тут-же распахнул глаза. И такое отчаяние и страх на мгновение мелькнули в них и эта невероятная надежда, радость, облегчение, тут же их сменившее… именно тогда я понял, что я значу для него гораздо больше, чем мог себе представить. Я понял, что он просто не мог что-то делать тогда, кроме как спасать меня. Это было бы настоящее насилие над собой. - Прости… - я хотел попросить прощения за то, что был так эгоистичен, за то, что не хотел даже слушать. Я хотел сказать, что недостоин его… но он просто закрыл мне рот ладонью. Нежно, так, что дух захватило и сердце забилось сильнее… - Не надо. Во всем виноват только я. Знаю, глупо звучит. Но.. если бы я не вел себя как… - он горько усмехнулся – идиот, то… я просто не знаю, что бы делал. Если бы не успел. Так что, если кто и должен просить прощения, так это я. - Хватит. Я на тебя не был в обиде. – я соврал, ну что же… Просто невыносимо видеть, как он простит прощения. Чувствую себя… паршиво. - Врешь. -Вру. – на этот раз согласился. Похоже, он достаточно меня изучил, чтобы понять любую фальшь. Раньше я почти никому этого не позволял. – Потому, что когда ты извиняешься, я чувствую себя еще хуже, я чувствую, что недостоин тебя. – откровенность и честность, все то, что нам уже давно нужно. - Странно, но я чувствую себя так же. - Тогда, может нам не пытаться просить прощения, когда и так уже нет обид? - Наверное ты прав. Мы как нельзя больше достойны друг друга. Когда-то я хотел тебя убить. - А я хотел избавиться от надоедливого привидения в замке. А теперь уже не могу и помыслить о чем-то подобном. - Для меня нет ничего важнее твоей безопасности. Еще пару лет назад я бы убил того, кто мне подобное скажет. - Я не имею права, но все-таки хочу тебя кое о чем попросить. - Да? - я не могу позволить, чтобы трон достался ей. Это будет бойня. Я хочу, чтобы ты стал моим наследником. Я понимаю, что это не самая лучшая просьба, но если со мной что-то случится. – я был смятен, я понимал, что поступаю жестоко, но… сейчас я понял, что чувствовали братья, когда передавали мне трон. Просто я тогда не понимал всей ответственности. Но на этот раз долг звал меня. Эта ноша была непосильна одному. Он словно понял мое состояние. Еще никогда не случалось такого, чтобы Волконские так поступали, но он опустился на одно колено и коснулся губами моей руки. Это не было обжигающе или страстно, но именно в этот миг я почувствовал ободрение, нежность, все то, что он никогда не решился бы высказать вслух. - Почту за честь, мой Король. – еще никогда князья Волконские не были ничьими вассалами. И словно все преграды внезапно рухнули. Я снова плакал. Но на этот раз не от боли, не от разрывающего душу одиночества. Я просто был счастлив. Я улыбался, сквозь пелену слез, а мой некромант так мягко собирал эти слезы губами. Словно они были сокровищем. Я знал одно наверняка – я больше никогда не причиню ему боли. Это было бы равносильно самоубийству.