***
Фэш свернулся калачиком на своей жесткой койке, сделанной из досок. Кое-где вылезли гвозди и впивались в ребра, так что спать было вдвойне некомфортно. Отчего-то Драгоция знобило, он кутался в драное одеяло, которое воняло сыростью. Едва ли от этого становилось лучше. Казалось, озноб шел из недр сердца. Рассказ Марка о матери тронул Фэша до глубины души, но при всем этом он умудрялся злиться на Ляхтича, ведь казалось, будто нацист ставит свою боль выше боли Фэша, словно Драгоций не потерял всю семью. Юноша настолько разгневался, что сжал одеяло в кулаке до побеления костяшек. Он порывисто выдохнул, чем разбудил Василису. Огнева, словно маленькая мышка, прошла до кровати Фэша. Она присела на самый край и осторожно спросила: — Что с тобой? — Просто не спится, — буркнул Драгоций. — Кошмары? — Святые боги, нет. Я просто не могу уснуть, что такого? — Извини меня за мою навязчивость, — Василиса хмыкнула. — Я иначе не могу. Знаешь, у меня Николь, — девушка устремила быстрый взгляд на койку, где спала девочка, — и я привыкла постоянно быть чересчур заботливой. Фэш через плечо посмотрел на Огневу. Девушка казалась печальной, но эта печаль придавала ей живости. Синева ее глаз горела во тьме ночи манящим пламенем. Россыпь ярких волосы делала ее похожей на куклу. Василиса была такой хрупкой на вид, но Фэш отчетливо чувствовал силу, исходящую изнутри. Драгоций смотрел на девушку и становилось так легко, так спокойно. Один ее вид словно забирал все душевные тяготы, освобождая место для чего-то нового. Юноша почти был уверен, что именно Василиса была его предназначением в этом месте, она была тем, что удерживает его от смерти. — Извини, — он сел, — я, наверное, благодарен на самом деле, — тихо выдавил он. Василиса вяло улыбнулась. — Тебе ведь тоже не спится, раз пришла. — Фэш вздохнул и придвинулся ближе к стене. — Давай, ложись ко мне. — Что? Нет. Не нужно. Зачем? — Василиса совсем потерялась от смущения. — Да ладно тебе, — Драгоций изогнул бровь. Огнева помедлила еще пару секунд, после чего осторожно прилегла рядом с парнем. Девушка тихо дышала, сердце ее билось так, что, кажется, было слышно во всем лагере. К лицу резко прилила кровь, что было крайне не похоже на Василису. Она разозлилась сама на себя. — Доброй ночи, — вывел ее из раздумий голос Фэша. — Да, спокойной ночи. Через несколько часов Василиса, убежденная, что Драгоций уснул, тихо встала с кровати и легла к себе. Маар, внезапно проснувшийся из-за кошмара, удосужился чести лицезреть то, как Огнева плавно, словно лань, добирается до своей постели из постели Фэша с улыбкой от уха до уха. Броннер, окутанный чувством безысходности, уронил голову на подушку. Сердце его сжималось, а в носу появилось неприятное щекочущее чувство, как обычно бывает, когда человек хочет заплакать. Но, конечно, юноша не позволит себе такой слабости. Он устало вздохнул и накрылся тонким одеялом с головой. Одеяло было пыльным и от него воняло мочой, но Маар настолько хотел спрятаться от мира, исчезнуть, ничего не видеть и не слышать, что даже не заметил этого. Маар вспомнил, какой Василиса была в детстве. Они ведь выросли вместе, жили почти в соседних домах. Она была такой резвой, волосы, которые ее бабушка так старательно заплетала в косы, постоянно были растрепаны, ведь Огнева всегда искала приключений; глаза ее горели любопытством, на все она смотрела с удивлением, будто перед ней что-то волшебное, даже если это самая обычная монетка, найденная посреди дороги, Василиса всему придавала волшебный смысл и придумывала необыкновенные истории. Мир был для девочки чем-то действительно удивительным. Она стремилась познать все, объять собой что только можно и нельзя. В нее нельзя было не влюбиться. От Огневой исходила такая харизма и сила, что, когда ты стоишь рядом с ней, тебя с ног сносит. Маар же просто утопал в ней. С каждым годом все больше и больше. Они взрослели вместе, вместе познавали мир, Броннер был готов ради Василису на все. Пойти исследовать место, где недавно бегала бешеная собака? Конечно. Купаясь в речке, доплыть до места, в котором самое сильное течение, чтобы проверить, унесет ли их? Однозначное да. Маар еще и спасал чуть не захлебнувшуюся Василису. Огнева становилась старше, менялась внешне, но хранила внутри этот детский мирок и в глазах ее все также горел огонь жизни. А потом война. Голод, страх, кровопролития. Три года ужаса и скитаний, а потом их забрали в концентрационный лагерь. И Василиса изменилась окончательно. Она больше не смотрела на все с любопытством, во взгляде поселились испуг и недоверие. Девушка осунулась, похудела, огненные волосы потеряли блеск, как и сама она утратила все то, что так трепетно хранила в сердце. Уже не смеялась она по-прежнему громким детским, серебряным смехом, а только вкрадчиво и сдержанно улыбалась, если удавалось Броннеру ее рассмешить. Все это происходило у Маара на глазах. Василиса угасала у него на глазах. Сердце Броннера болело за нее. Это он прожил с ней всю жизнь, он прошел с ней через страх и боль, он видел, как внутри нее что-то умирает, а не Фэш. Фэш не знал, какой она была тогда. У него нет никаких прав на Василису. Маар смял простынь в кулаке и сжал челюсть так, что зубы заскрипели. Что нашла в нем Василиса? Неужели все это время Маар не был для нее чем-то хотя бы немного важным? Неужели после стольких лет, проведенных вместе, он останется один? Если она уйдет, то непременно заберет частичку Маара с собой и он уже не будет прежним. Она погубит его, если оставит. Броннер так остро чувствовал это. Каждый ее взгляд в сторону Фэша, каждый вопрос в его сторону, постепенно отнимали силы Маара. Василиса была для Броннера солнцем. Как Земля не сможет существовать без Солнца, так и Маар не сможет без Василисы. Дикий страх навис над юношей и внутри ему сделалось жарко, а снаружи холодно до дрожи. К горлу подобралась тошнота, сердце колотилось, как бешеное. Маару резко захотелось встать и побежать. Бежать, пока не кончатся все силы, пока дыхание не собьется и каждый вдох не будет мучительно обжигать легкие, а потом упасть и долго плакать, пока глаза не иссохнут. Он не мог просто лежать, сама душа его рвалась на свободу. Но он был заточен здесь, за острой проволокой, за которой, верно, и погибнет.***
Фэш проснулся от гулких хлопков. Он вскочил с постели и посмотрел, кто из эсэсовцев пришел на этот раз. Это был не Марк. От чего-то в душе возникло неприятное напряжение. Фэш знал, чего примерно можно ожидать от Марка, а чего ожидать от других… Это загадка. Драгоций встал в линию вместе с другими заключенными. Коренастый мужчина вплотную подошел к колонне, осматривая каждого человека с ног до головы. Нацист добрался до Фэша и вперил взгляд в его лицо. Изо рта мужчины неприятно пахло тухлым мясом и овощами, Фэш старался дышать через раз. Надзиратель настойчиво вглядывался в глаза Драгоция, последний не смел отвести взгляд или лишний раз моргнуть, чтобы не вызвать подозрений. С каждой секундой сердце из-за страха билось все быстрее, и Фэш боялся, что этот гулкий звук дойдет до ушей эсэсовца и тот накажет его. Драгоций затаил дыхание и тихо сглотнул. Мужчина оскалился и пошел дальше. Фэш выдохнул и немного ссутулился. Драгоций посмотрел направо. В конце колонны стояла Василиса. Она была словно натянутая струнка, которая вот-вот порвется. В душе юноши что-то взволновалось, будто огромная лапа сжала его сердце. Фэш поежился и вздохнул, отводя взгляд. Сегодня без завтрака. Желудок настойчиво урчал, Фэша терзала режущая боль. Только сегодня он заметил, насколько сильно похудел. Голод и изнуряющие работы давали о себе знать. Ключицы неестественно сильно торчали, ребра можно было пересчитать, смотря невооруженным взглядом, ноги перестали быть похожими на ноги. Все чаще кололо в сердце и темнело в глазах. Порой появлялся какой-то сухой кашель, под глазами образовались нездорового цвета синяки, кожа совсем поблекла. Драгоций выглядел отнюдь не прекрасно. И сейчас, работая своими иссохшимися руками, он осознавал весь ужас своего положения. Приближается зима, а у него нет ни одной теплой вещи, он рискует просто замерзнуть насмерть. У многих здесь за пределами лагеря осталась семья, которая может прислать им что-то теплое, у Фэша же нет никого, ни малейшей надежды. Страх сжал свои пальцы на шее еврея. Драгоция поджидала мучительная и медленная смерть. Он чувствовал как из-за мороза сначала лишается пальцев, потом рук до локтей… Фэш ощутил, как руки начало ломить. В голове его проносились ужаснейшие картины его собственных синих рук и ног, он видел, как не может двигаться и нацисты бьют его прямо по отмороженным частям тела, вызывая немыслимую боль, видел, как постепенно у него на глазах разлагается его тело и спасения нет. Юноша вздрогнул так, что чуть не выронил лопату. Голова закружилась, руки дрожали. Фэш судорожно выдохнул и невольно бросил взгляд на свои руки. Он несколько минут не мог прийти в себя и вновь взяться за работу. Внутри как будто нарастала глыба льда, охватывая легкие и сердце. Перерыв Фэша был замечен надзирателем. Мужчина, раздраженно пыхтя, подошел к дрожащему Фэшу со спины и резко схватил его за шиворот. Драгоций вздрогнул и изо рта его вырвался тихий сдавленный крик. Первым сие действо заметил Маар. Он впал в легкую панику, потому что не хотел, чтобы Василиса видела, как Фэша снова куда-то тащат. Броннеру казалось, что она этого уже не выдержит, до дрожи печальны были ее глаза в такие моменты. Юноша повернулся к ней. — Василис, мне кажется, ты замерзла, давай пару секунд погрею? — Маар раскрыл руки для объятий. Огнева уныло хохотнула и бросилась к другу в объятия. Броннер прижал ее голову к себе так, чтобы девушка не видела Фэша. Свободной рукой он гладил Василису по спине, про себя молясь о том, чтобы она ничего не увидела и не услышала.***
Фэша вытащили наверх карьера. Он стоял посреди плаца, как на казни. Пальцы Драгоций сжал в кулаки, чтобы никто не видел, как сильно они трясутся. Эсэсовец подошел к другому мужчине и начал что-то ему объяснять. Потом один из них взял ведро и набрал из близстоящей бочки воды. Фэша резко облили ледяной водой. Глаза неприятно защипало, ведь Драгоций от неожиданности не успел закрыть их. Вся одежда теперь была мокрой насквозь, с отросших волос на землю капала вода. Фэш застонал. Холод пробрал его до самых костей и теперь все тело ломило. Губы моментально посинели, зуб на зуб не попадал. Руки покрылись мурашками. Фэш часто дышал ртом, легкие начали гудеть. Не успел он опомниться, как на спину обрушился удар палкой. Удар через мокрую одежду показался Драгоцию больнее обычного, так что он с трудом подавил крик, подавившись воздухом и чуть не задохнувшись. Второй удар. Ноги предательски задрожали и отказывались держать Фэша. Но юноша приложил все силы, чтобы не упасть навзничь. Он не хотел тем самым доставлять нацистам удовольствие. Резко захотелось плакать, не столько от боли, сколько от обиды и унижения. Третий удар. Вся жизнь Фэша пронеслась у него перед глазами. Дом, семья, школа, задиры-одноклассники, прогулы уроков, семейные ужины по праздникам, перепалки с сестрой, первая и последняя сигарета в пятнадцать. Стабильность. Каждый вечер, ложась в постель, Фэш знал, что представляет из себя завтрашний день. Но все отобрали вмиг. Ударов больше не последовало. Фэш поморщился, чтобы не выпустить слезы из глаз. Драгоция перенаправили работать в столовую — мыть полы. Ему выдали тряпку и ведро с водой. Через пару минут вода превратилась из прозрачной в серо-синюю. Фэш окунал туда тряпку, выжимал и драил полы, пока нацисты с противным чавканьем поедали свои обеды. Из кухни вкусно пахло курицей. Голодный желудок снова дал о себе знать, а во рту выделялось слишком много слюны, Фэш только и успевал сглатывать. Постепенно мужчины начали удаляться из столовой. Один с ухмылкой наступил Фэшу на руку, от чего юноша зашипел от боли. Последний выходивший ногой задел ведро, оно упало и вся вода разлилась по помещению. Фэш вскочил, в шоке смотря на лужу, образовавшуюся под ногами. Слезы подступили к глазам. Он так долго отмывал полы, и усталость уже брала свое. Драгоций шмыгнул. — Я помогу. — Раздалось спереди. Фэш поднял взгляд. Перед ним стоял никто иной, как Марк. Драгоций быстро несколько раз поморгал, чтобы согнать с глаз слезы. — Не имеешь права. — Отрезал Фэш. — Кто сказал? — хмыкнул Марк. Фэш не удосужил его ответом. Парень начал наклоняться, чтобы вытереть воду, но ссадины на спине дали о себе знать, и Драгоций зашипел, лицо его исказила гримаса боли. — Что там у тебя? — спросил Марк, слегка обеспокоенно глядя на Фэша. Драгоций сделал шаг назад. — Дай посмотрю, — Марк потянулся к Фэшу. — Не трогай! — рявкнул тот и рывком повернулся к Марку спиной. Было так больно и тоскливо, что Фэш не в силах был смотреть на Марка. Драгоций злился и ненавидел весь мир. Хотелось поколотить этого петуха. — Ко мне ты можешь стоять спиной, — Марк вздохнул, — но никогда не становись спиной к ним. Фэш, конечно, сразу понял, кто такие эти они. И вдруг в сознание закралась странная мысль о том, что хотя Драгоций уже не в первый раз стоит спиной к Марку, тот ни разу не воспользовался этим, не норовил ударить, не причинил никакого вреда. У Фэша в голове началась целая война. Драгоций покачал головой. Нельзя даже думать о таком. Это что-то из сферы фантастики, что-то невообразимое. Фэш встал на колени и тряпкой начал собирать воду, как вдруг услышал: — Иди поешь. Марк поставил на стол две тарелки, из которых шел пар. В одной был какой-то суп, а в другой перловая каша, политая чем-то буро-коричневым. Пахло лучше, чем еда, которой кормили заключенных. Фэш умирал от голода и вид еды лишь сильнее раззадоривал желудок, все внутри ныло. Но Драгоций тихо хмыкнул и даже не сдвинулся с места. Гордость его была раздута до размеров земного шара. — Ты серьезно? — Ляхтич изогнул бровь. — Откажешься от еды в твоем-то положении? — Я не голоден, — процедил Фэш, и тут желудок предательски издал звук, противоречащий высказыванию Драгоция. — Твой организм так не думает, — Марк издал смешок. Фэш насупился, а Марк вновь вздохнул. — Можешь сколько угодно строить из себя недоверчивого злыдня, но организм свой пожалей. Ты себя видел? Худой, как палка, смотреть страшно. Ты так долго не протянешь. Так что хватит валять дурака и просто поешь. Марк вперил в Фэша свой самый осуждающий взгляд. Драгоций замялся, его глаза бегали из стороны в сторону, боясь встретиться с глазами Ляхтича. В конце концов Фэш не выдержал этой пытки, ему стало действительно стыдно. Он бросил тряпку на пол, сел за стол и взял в руку ложку. — Умница, — ухмыльнулся Марк. — Не смей обращаться со мной как с ребенком, иначе получишь этой ложкой по лбу. — Фэш вложил в эту фразу все свое раздражение. Марк лишь рассмеялся, после чего уселся напротив Фэша. Драгоций понемногу ел суп, так как желудок ссохся из-за частых голодовок и теперь не воспринимал еду должным образом. Горячий бульон расслаблял напрягшиеся мышцы живота, слегка обжигая язык и горло, но Фэш был немного рад впервые за долгое время, ведь еда была сейчас пределом его мечтаний. Марк все это время просто смотрел на Фэша и искренне был рад тому, что смог ему как-то помочь. Возможно, помогая Драгоцию, он сможет загладить свою вину перед другими евреями, сможет очистить свою душу от грехов, а руки отмыть от крови. Казалось, Фэш имеет силу возвысить Марка над всем этим безрассудством, может вытянуть его из этой темной пучины. — Так и будешь смотреть на меня как маньяк, пока я ем? — Фэш поморщился. — На одержимого похож. — Я просто задумался, извини. Драгоций воззрился на Марка. Поначалу с вызовом и жесткой дерзостью в глазах. Но потом взгляд его заблуждал по Марку. Его прямой, вечно излишне напряженный стан не мог не поражать. Прямой нос и точеные скулы, кои были у Ляхтича, не сравнимы ни с чем, что доселе видел Фэш. Темные глаза Марка, на дне которых, казалось, таится глубокая печаль, будто вся жизнь Ляхтича была тяжелым бременем, смотрели как будто с легкой насмешкой, словно их хозяина забавляло все, что происходит вокруг, и это не могло не вызывать слабой дрожи в ногах и табуна колких мурашек на спине. Губы Ляхтича расползлись в легкой, какой-то невесомой, будто не существующей улыбке. Нацистская, такая пугающая и отвратительная форма, до ужаса хорошо сидела на Ляхтиче, подчеркивая особенности фигуры. — Так и будешь смотреть на меня как маньяк? — тихо хрипя, передразнил Марк и ухмыльнулся. Драгоций состроил гримасу и уткнулся в тарелку, а Марк тихо рассмеялся. На улице уже смеркалось, поэтому в комнате царила странная атмосфера уюта, как бы глупо это не звучало. Ляхтич смотрел на Фэша. Его пугали эти тонкие руки. Казалось, они светятся, столь тонкая кожа стала обтягивать кости Драгоция. На лице выделялись одни лишь глаза, все остальное будто куда-то впало. Губы не то белые, не то синие, искусанные и очень сухие. Потухший взгляд… Это больше всего печалило Марка. Эти голубые глаза светились такой яростью и надеждой, таким желанием подорвать здесь все к чертям, таким желанием напакостить нацистам в самые первые дни, но теперь, казалось, все это испарилось, не оставив после себя и тени блеска. В них читались отчетливый страх, неприязнь, тоска и желание закончить свои страдания, а надежды не осталось и грамма. Весь вид Фэша выражал напускное равнодушие и эфемерные попытки казаться сильным. Но так ярко было видно внутреннее бурление тревоги, смятения и ужаса. Мысль гуляла вольной птицей по лицу Фэша, порхала в глазах, приземлялась на бледные губы, пряталась в складках лба, потом будто исчезала и сменялась другой, не менее тревожной, и во всем лице теплились отблески отчаяния, которые Драгоций так старательно пытался скрыть, видимо, чтобы не казаться слабым или испуганным, ведь это призывает к тебе лишь больше проблем. Марк понимал его сейчас, как никто другой. Это чувство, когда ты на грани жизни и смерти, и ты не знаешь, как спастись, куда бежать, кричать или плакать, а, может быть, лучше просто молчать и терпеть. И слезы постоянно подступают к глазам, но ты боишься дать им выйти на волю, а паника тем временем сжимает тебя изнутри, боль ломает ребра, и ты не можешь понять, почему именно к тебе судьба столь несправедлива, почему именно с тобой она играет такую злую шутку. Возможно, именно поэтому Марк так жаждал узнать Фэша, изучить его душу, залезть в сознание и блуждать там. Просто чтобы разделить с кем-то эту ношу. Просто потому что Фэш сейчас напоминал Марку самого себя в недавнем прошлом. Но сам Ляхтич об этом пока не догадывается. — Скажи, ты любишь петь? — вдруг спросил Марк. Ему показалось, что такой человек, как Фэш, обязательно нашел бы выражение в творчестве. Фэш недоуменно посмотрел на эсэсовца. Опять он со своими странными вопросами. Как будто в самое нутро залезть пытается. — Да, — коротко ответил Драгоций, — по крайне мере, раньше любил. Играл на гитаре. Не знаю, как сейчас, может, разучился. — Юноша грустно хмыкнул. В Марке загорелся неподдельный интерес. — Ты пел когда-нибудь для кого-то? — вновь, после недолгой паузы, спросил Марк. — Хм, ну в последний раз… — Фэш порылся в памяти и с болью надломленным голосом добавил: — для сестры… Хах, да, точно, она взяла меня на слабо. Либо пою, либо неделю мою за ней посуду. До чего она вредная… была… — Последнее слово Фэш проговорил медленно и тихо, будто пытаясь привыкнуть к этой мысли и выжечь на сердце это «была». — Уверен, ты прекрасно поешь. — Почему это? — У тебя приятный тембр и голос будто… чистый, что ли. Фэш удивился, что Марк заметил такое, поэтому его брови непроизвольно поползли вверх. — Ну это я так, по-дружески говорю, — с ухмылкой добавил Марк. После непродолжительного молчания, которое, на удивление, не было неловким, разговор продолжился. — Почему ты решил играть именно на гитаре? — спросил Марк. — Не знаю. — Фэш откинулся на спинку стула. — Однажды лет в двенадцать я зачем-то полез на чердак дома, и там в углу лежала старая гитара. Не знаю уж, то ли мой отец в молодости играл, то ли осталась от предыдущих хозяев. В общем, я хотел просто посмотреть, но она так идеально легла в мои руки, мы будто слились воедино, будто она всегда была частью меня, — Фэш стал говорить громче, в нем заиграл энтузиазм, он рассказывал это с такой увлеченностью, ведь никто еще не спрашивал у него про гитару. Марк, мягко улыбаясь, смотрел на Фэша, и сердце его совершило странный, какой-то неизведанный кульбит, когда на миг глаза Драгоций вспыхнули задорным огнем, — и я просто один раз провел по струнам… Хотя гитара и была расстроенной, но звук ее запал мне в самое сердце. Когда я услышал звон струн, то словно нашел то, что очень давно искал. Играть или нет, вопроса уже не стояло. — Обычно все парни начинают играть на гитаре, чтобы девчонкам понравиться, произвести впечатление, а у тебя вот как, — улыбнулся Марк. — Уф, да эти девчонки и без того постоянно лезли ко мне в школе, — Фэш закатил глаза, — одно время прямо прохода не давали. И что только им нужно было? Марк не сдержался и прыснул с этого рассказа Фэша. Драгоций был столь наивным и в чем-то глупым, что нельзя было сдержать смеха. — Да что это ты смеешься надо мной? — насупился Фэш. Марк вытер слезинки в уголках глаз. — Извини, просто ты еще такой ребенок. — Да ладно тебе. Уверен, в свои семнадцать я уже больше повидал из-за войны в твои… сколько там тебе? Марка будто холодной водой окатили. Озноб волной прошел по телу. Сердце бешено застучало. В памяти проносились обрывками какие-то смазанные картинки, вызывая головокружение и щемящее чувство в груди. Глаза Марка судорожно забегали из стороны в сторону, будто пытаясь поймать хотя бы одну картинку и рассмотреть поближе, но Марк усердно старался не сосредотачиваться ни на одной из них. В носу появилось щекочущее чувство, словно Ляхтич хочет чихнуть, глаза противно защипало. Истерзанный зверь внутри кричал, бился в истерике, бегал как ошпаренный. Марку одновременно стало невыносимо душно и холодно. — Хах, лучше бы ты не был так уверен. — Сухо выдавил Марк. Он осторожно поднялся со стула, точно вот-вот может упасть замертво, и Фэш только сейчас заметил, как собеседника трясет, как взгляд его выдал такой дикий ужас и раздирающую боль, что даже по спине Драгоция пробежал холодок. Марк выполз из столовой, ничего больше не сказав Фэшу. Он был словно в каком-то трансе и это испугало Драгоция. Фэш в недоумении остался сидеть в темном помещении и лишь через несколько минут смог тихо пробормотать: — Конечно, он нацист. Он эсэсовец. Немец. Нужно быть осторожнее, нужно быть начеку.