На войне никто не спит

      От приятного волнения мурашки прошлись по телу Марка и в глазах на минуту помутнело. Пару секунд он не мог понять: сон это или реальность. Руки похолодели.       — Я, — парень ухмыльнулся.       Фэш от страха чуть не потерял сознание. Он хотел было рвануть назад, в комнату, но ноги его, словно налившиеся свинцом, отказывались двигаться. Драгоций стоял, как вкопанный, стараясь не выдать своего животного ужаса. Он смотрел в темные глаза Марка, в которых плясали огоньки ухмылки, и в душе холодело, будто там стремительно вырастал айсберг. Фэш не понимал, бегут ли по его телу мурашки из-за прохлады улицы или из-за этого пронизывающего взгляда.       — И что тебе надо? — с вызовом глядя на Ляхтича, спросил Фэш. Он решил, что лучшая защита — это нападение.       — Ох, — Марк притворно вздохнул и подошел к Фэшу поближе, — просто расскажи мне о себе.       — Что?       Фэш вскинул брови от удивления, и взгляд его забегал по окрестностям от волнения. Это что за пытка такая странная?       — Что слышал, — ответил Ляхтич.       — Не собираюсь я с тобой разговаривать. — Огрызнулся Фэш и развернулся по направлению к казарме.       — Хорошо, раз так… Считай, что это приказ, — при этих словах глаза Марка загорелись, а на лице появилась надменная улыбка.       Фэш вздрогнул и обернулся. Руки его предательски дрожали. Что-то внутри хотело просто броситься к ногам нациста и молить о пощаде. Но гордость брала свое. Драгоций переборет панику, успокоит разбушевавшуюся душу, нацепит непринужденное выражение лица, будто он не смотрит в лицо смерти, посмеется и целый мир убедится в том, что ему ни капли не страшно. Фэш уже привык так жить. В концентрационном лагере по-другому никак. Выживает не сильнейший, а тот, кто умеет адаптироваться к ужасу.       Драгоций развернулся к Марку лицом и выпрямился. Он скрестил руки на груди.       — Что я могу тебе рассказать? Такие, как ты, убили всю мою семью, а я теперь живу в этой клетке под названием концлагерь, работая почти без еды и отдыха. И, знаешь ли, от меня уже ничего не осталось, так что говорить не о чем. — Выпалил Фэш на одном дыхании. Он рассказал все это, потому что хотел, чтобы хотя бы кто-то понес ответственность за его страдания, чтобы хоть кто-то задумался обо всем ужасе.       — Мне жаль. — Вся напыщенность Марка и его образ холодного, надменного парня улетучились, стоило Фэшу открыть рот.       — Что? Жаль? — прыснул Фэш, — да ты такой же как все они. Ты злодей, не способный на чувства. Тебе… Тебе ничего не стоит убить человека, — голос еврея дрогнул, — ты устроил войну, на твоей совести все смерти, на твоих руках кровь и ты никогда не отмоешься от этого позора. Ты чувствуешь всевластие, будто являешься Богом, но на деле ты просто жалкое ничтожество. Ты ведь даже ответственность за тех, кого ты убил, взять не можешь, — Фэш практически кричал. — Скольких? Скольких ты лишил жизни? Каково было, когда ты убил того старика?       — Ужасно. Я чувствовал себя ужасно. Места себе не находил, — виновато ответил Марк. — Всего их было четверо, не буду скрывать, — Ляхтич не мог врать Фэшу, не мог ничего утаить, потому что Драгоций обладал какой-то, казалось, магией. Ему хотелось открыть ему душу. — И ты прав, их кровь на моих руках, мне нет оправдания.       Марка больно кольнуло в сердце. Фэш резал по больному. В словах Драгоция было столько правды, что Ляхтич готов был расплакаться. Вмиг он почувствовал одновременно и стыд, и вину, и глубокое горе, что словно расселина зияла в груди. Марку было мерзко от самого себя.       Фэша удивило то, что Марк так легко согласился с его словами и принял свою вину. На секунду в разум Драгоция закралась мысль о том, что, возможно, Марк другой, но Фэш тут же отогнал ее и выдал:       — Не говори чепухи. Я тебе не верю. Ты нацист.       Марк сглотнул и обратил взгляд к небу. Звезды, словно бусины, ярко сверкали на темно-синем небе, а полумесяц точно глумился над ссорой, происходившей между юношами. Ляхтич глубоко вдохнул свежий ночной воздух. Отдавало гарью — крематорий работал круглые сутки. Музыка сверчков то утихала, то вновь нарастала, беря яркое крещендо, и смешивалась с шелестом травы и листвы. Марк закусил губу. Это брошенное «нацист» как никогда обидело его. Доселе Ляхтич не чувствовал так остро эту горечь.       — Я другой, — решился сказать Марк, — позволь мне доказать, — шепотом добавил он, смотря прямо на Фэша.       — Почему я должен впускать тебя в свою и без того несчастную жизнь? — в тон ему ответил Драгоций и подивился сам себе. Он сказал это слишком доверительной интонацией, будто душа его жаждала того, что Марк войдет в его жизнь. Сумерки ночи и прохладный воздух дурно на него влияют.       — Хотя бы потому, что за все то время, что ты находишься здесь, я не сделал тебе ничего плохого. Я даже не приблизился, — Марк лукаво улыбнулся, а Фэш смутился от правдивости его слов. — И знаешь, тебе хотя бы не скучно будет, — сразу же сменил тему Ляхтич, — так сказать, поможем друг другу скоротать время в этом ужасном местечке.       — В этом ужасном местечке не стоит заводить знакомств, — парировал Фэш.       — Почему же? — Марк искренне удивился словам еврея.       — Ты что, совсем дурак? Это концлагерь, — протягивая каждый слог этого ужасного слова проговорил Фэш, — а за пределами война. Здесь не может быть друзей. Представь себе, люди умирают. Конечно, тебе не понять, ведь убиваешь ты, — не смог не съязвить Фэш. — И когда ты хотя бы немного привязываешься к человеку, если он хотя бы немного интересен тебе, ты становишься слабым и уязвимым. Тобой можно управлять. А потом любимый человек умирает и уносит с собой на тот свет частичку тебя. Это сломает твою душу и прежним ты не будешь уже никогда. Так стоит ли? Любовь в конечном итоге просто тебя уничтожит.       Фэша пронзило резкое осознание того, что он уже подводит свои принципы, ведь Василиса…       — Не допускаешь мысли, что любимый человек или же простой приятель может сделать тебя сильнее? — Марк сделал задумчивое выражение лица. — Знаешь, появляется смысл жить и какой-то внутренний стержень. Ты хочешь стараться ради этого человека, готов горы свернуть, а еще тебя преследует чувство эйфории и никакие беды не страшны, когда ты не одинок.       Марк понял, что Фэш имел в виду. Он знал это на своей шкуре. Но меньше всего Ляхтичу хотелось, чтобы Фэш впадал в яму печали.       — Если скажу, что не согласен — совру, — Драгоций потер подбородок, — но скажи же, я прав в том, что тобой легче будет управлять. Если перед тобой встанет выбор: убей человека или мы убьем твою возлюбленную. Что ты выберешь?       Марк содрогнулся. Порывистый вздох вырвался из груди, и ком встал в горле. Сердце его зашлось галопом. Ляхтич не мог ни сглотнуть, ни вдохнуть.       — Да, ты прав. — Сдавленно ответил Марк.       Фэш довольно хмыкнул, почувствовав себя главным в этом разговоре. Он буквально сиял, как драгоценный камень. Марк улыбнулся этому зрелищу и на душе как будто стало легче.       — Ладно, теперь серьезно. — Фэш кашлянул. — Зачем ты меня позвал?       — Я же сказал, что поговорить, — Марк выгнул бровь.       — В нынешней обстановке, — Драгоций покрутил пальцем, имея ввиду войну, — нацист не будет звать еврея просто «поговорить». Мы же враги и ненавидим друг друга. Ты должен презирать меня, а я тебя… — Фэш запнулся, — в смысле, я и так презираю тебя, конечно же.       Марк вздохнул.       — Все вокруг мне это говорят, — юноша потер переносицу, — а я не знаю, что правда, а что ложь.       — В плане? — Удивился Фэш.       — У меня отобрали собственное мнение. С самого детства мне говорят, что я лучше, а кто-то хуже, говорят, что я должен любить, а что нет. Меня принуждали, исправляли. А я не хочу быть частью этой системы. Наверное… Просто сам хочу решить, ненавидеть мне тебя или нет.       Фэш запоминал каждое слово и придавал ему свой особенный смысл, чтобы потом в случае чего использовать против Ляхтича. Марк же говорил то, что пряталось на дне его души. Он чувствовал себя запутавшимся и надеялся найти в Фэше ответы на все.       — Но… Эм… Разве вы не сами выбираете такой путь? — усомнился Драгоций.       — Что? Конечно, нет. Возможно, кто-то думает, что сам ступил на кровавую тропу, но это лишь иллюзия. У нас нет выбора. Нами лишь манипулируют.       Фэш не нашел, что ответить, ведь даже не задумывался о таком варианте событий. Никто не выбирал убивать? Это звучит странно, но тут есть смысл. На секунду Драгоций даже проникся жалостью к немцам, но, вспомнив звуки выстрелов в мать, отогнал от себя это чувство. У них нет оправдания. Нет. — Ясно, — сухо ответил Фэш. — Ты все равно ненавидишь меня? — тихо спросил Марк.       — Всех нацистов в принципе! Конечно ведь…       Ляхтич посмотрел на Фэша. Бледное лицо Драгоция освещал мягкий свет луны, отчего оно казалось безжизненным. Тонкие мозолистые пальцы теребили край грязной рубашки; на запястьях виднелись синяки. Голубые глаза медленно наполнялись слезами.       — Ведь… Они убили ее… Убили мою сестру. Они разлучили нас! — сдавленно говорил Фэш. — Моя рука… — Драгоций бросил взгляд на свою руку, — она схватилась за мою руку и я кричал, чтобы она не отпускала меня… А они оттащили ее, они разделили меня с сестрой. Ее ладонь была такой маленькой и холодной.       Фэш сделал шаг назад и опустил голову, чтобы не было видно его жалкого выражения лица.       — Фэш, послушай… — начал Марк.       — Могу я уйти?       — Конечно.       Драгоций бросился прочь, а Марк остался один с неприятным осадком на душе.

***

      На утро первым человеком, с которым заговорил Фэш, была Василиса. Она подошла к юноше и с тревогой в голосе спросила:       — Где ты был ночью? Когда мы с Мааром вернулись в комнату, тебя не было.       — А, — Фэш почесал затылок, — да я просто прогуливался. Знаешь, много мыслей было в голове.       — С тобой не приключилось никаких несчастий?       — Нет. Пожалуй, нет. — Фэш вспомнил Марка, который был его главным несчастьем.       — Хорошо.       Фэш не выспался и выглядел очень уставшим. Тени, свидетельствующие об изнеможении, залегли под глазами. Всю ночь Драгоций ворочался в кровати, его мучали дурные сны и печальные воспоминания. Губы саднили, а синяк под глазом неприятно чесался. Фэш тяжело вздохнул.       Сегодня опять карьер. На этот раз Драгоцию поручили колоть камни. Это значит, что ему нужно будет без остановки махать киркой. Ладно, пожалуй, это не так опасно, как все остальное.       Фэш начал усердно работать, чтобы не было времени и сил отвлекаться на тревожные смутные мысли и чувства. Он ударял киркой о камни и они откалывались с громким треском. Так стабильно продолжалось до одного момента…       Рядом с Фэшем работала девушка. Она была до ужаса бледной и худой. На лице болезненно выделялись скулы, а губы были словно мелом раскрашены. Она работала не так интенсивно, как остальные. В один момент она остановилась вовсе. Фэш посмотрел на нее и уже хотел было спросить, все ли в порядке, как вдруг девушка упала замертво прямо ему на руки. Драгоций дар речи потерял от такого. Он пытался поставить девушку на ноги, до конца не веря в то, что она мертва. Фэш понятия не имел, что с ней делать. Он был в шоке. По лбу от этого побежали струйки пота, а бледное и без того лицо еще сильнее побелело. Драгоций положил тело девушки на землю, рядом с местом, где она работала. Юноша готов был расплакаться, но пришлось вновь взяться за работу. Не успел Фэш поднять руки, чтобы замахнуться, как потерял сознание.       Очнулся он уже в лазарете, где неприятно пахло спиртом и бинтами. Драгоций медленно открыл глаза. Вокруг все было мутным. Он несколько раз поморгал, чтобы прийти в себя. И каков же был его ужас, когда он увидел сидящего на краю койки Марка.       — Боже, надеюсь я умер и это ад, — пролепетал Фэш.       — К счастью, ты жив. — Ответил Ляхтич.       — Я же ясно дал понять, что не хочу тебя видеть, — поворачиваясь на бок, спиной к Марку, ответил Драгоций.       — Но меня сюда прислал отец, — пожал плечами Марк.       Фэш ничего не ответил.       — Знаешь, я хотел сказать… Не только ты потерял близких людей. — Начал Ляхтич. — Моя мать умерла, и я остался, можно сказать, совсем один на перепутье. Некому было меня направить на путь истинный. Я пошел за отцом лишь потому, что мне больше некого было защищать и некого было любить. Если бы не пошел с ним, то остался бы просто ни с чем. Я был сломлен и не мог нормально рассуждать.       Марк выдержал паузу.       — Я понимаю, что это не оправдание, да я и не пытаюсь оправдаться. Я просто хочу, чтобы ты знал, что ты с таким горем не один. Я действительно хочу быть тебе другом.       Фэш шумно сглотнул. Ему было жаль мать Марка. Теперь у поступков Ляхтича был хотя бы какой-то смысл. Но это не избавляло Драгоция от боли.       — Приходи сегодня ночью опять, — тихо попросил Марк.       — Ладно, — буркнул Фэш, — но только потому, что мне скучно, а не потому, что мне стало жаль тебя, понял?       — Да. — Марк хмыкнул. — А теперь мне, к сожалению, нужно отвести тебя обратно на работу.

***

      Василиса так много говорила о Фэше. Она постоянно волновалась лишь за него. Фэш, Фэш, Фэш. Маару было невыносимо больно.       «Ты влюблена в него?» — спросил однажды Броннер.       «Нет, нет, что ты», — последовал ответ. Но он прекрасно видел, как зарделась Огнева и как легкая улыбка расцвела на ее прекрасном личике.       Броннер боготворил ее, ставил Василису выше всяких богинь. Он сравнивал ее с первым теплым весенним ветром, а глаза ее были словно васильки. Жар ее волос согревал сердце Маара. Он помогал ей во всем и всегда, безоговорочно соглашался с ней. По одному зову Василисы Броннер готов был бросить все и примчаться к ней. Только бы она была в безопасности. Что еще ей нужно было? Чем Маар хуже него?       — Не нравится он мне, — сказала Василиса.       — Что? — Маар изогнул бровь.       — Фэш меня беспокоит. У него явно не все в порядке, ты согласен со мной?       — Ну, да. Пожалуй, мы все тут не в порядке, лучше бы о себе позаботилась.       — Не могу, — вздохнула Василиса.       — Он ведь упрямый, как баран! Все равно не примет твою помощь. — Парировал Маар.       — Да, но… Я что-нибудь придумаю!       — Знаешь, а я бы был благодарен, если бы ты уделяла мне столько же внимания.       — Ох, Маар… Конечно, за тебя я тоже очень волнуюсь. Мы же друзья…       — Да, друзья, — шепотом перебил Броннер Василису.       — Просто ты такой молодец! Ты отлично со всем справляешься и держишься оптимистично. Он другой… — виновато произнесла Огнева и взяла Маара за руку.       — Конечно, ты права. Да.       Маару до безумия хотелось, чтобы Василиса поняла, что он держится ради нее, он не показывает ей всей глубины своей боли, а ночью слезами захлебывается и, на самом деле, душу рвет так, что завопить хочется. Броннер сглотнул ком, подступивший к горлу.

***

      Марк почувствовал ужасное беспокойство, когда проводил Фэша на работы. Он почувствовал такое нестерпимое желание скорее увидеть его, дожить до ночи, что испугался, как смерти, этих четырнадцати часов. Ему казалось, что он не вытерпит этого времени. Марку было необходимо занять себя чем-нибудь.       Поэтому Ляхтич решил прогуляться. Он настолько погрузился в свои мысли и не заметил, как врезался в Яриса.       — Смотреть, куда идешь, не учили, Маркуша? — хмыкнул Ярис. — Или, может быть, специально на меня нарываешься.       — Мечтай. Я просто задумался.       — Мм, о своем дружке еврее?       Марка будто током ударило. Откуда он вообще знает? Марк уже поставил Фэша под опасность? Подобие ужаса накатило на Ляхтича.       — О чем ты?       — Ты же сегодня был в лазарете с тем мальчишкой, который потерял сознание.       — Да, но ясное ведь дело, что это отец меня туда отправил, — парировал Марк. — Так что, не тешь свое глупое любопытство.       — То-то же я лицезрел картину, как ты, Маркуша, чуть ли на коленях не ползал и умолял отца отправить тебя туда, — Ярис нахмурился.       — Да как ты…       — Будь осторожнее, Ляхтич. — Перебил Марка Чаклош. — Заиграться и наделать глупостей можно ай как легко… Как бы потом не пришлось жалеть.       После этих слов Ярис скрылся, не дав Марку возможности опомниться. Чаклош посеял в душе Ляхтича смуту и тревогу. Сердце теперь бешено билось, а от лица отлила кровь.       Ярис не может ничего знать, нет, Марк не прокололся. То, что Ляхтич попросил отца отправить его именно туда, еще ничего не значит. У Яриса нет ни единого доказательства того, что что-то не чисто. Фалькор ни за что не поверит, что Марк затевает что-то против, ведь он всегда был таким… покладистым мальчиком. Ляхтич пожевал губу и побрел дальше, осматривая каторжников.

***

      Фэш был в замешательстве. Одновременно ему было и страшно, и ужасно любопытно, что из всего этого может выйти. Юноша перестал думать о своих поступках и взвешивать решения. Он начал действовать по инерции души, потому что не был уверен, будет ли жив завтра. У Драгоция не было отныне времени на раздумья. Хуже, чем есть сейчас, он уже вряд ли сделает. Когда ты на волоске от смерти, все кажется либо не таким уж и важным, либо настолько важным, что без раздумья бросаешься в терпкие объятия искушения и открываешь самые тайные реки сердца. Фэш пока не определился, с какой он стороны.       В столовой Драгоций вновь сел за самый дальний столик. Он смотрел в окно. Темнеть стало раньше. Фэш находился в лагере почти месяц, приближалась зима. Эстония не славилась холодными зимами, но легкая стужа уже успела поселиться в природе.       — Привет, — напротив на стул сел Маар.       — Ты сегодня без Василисы? Где она? — взволнованно сказал Фэш и поглядел по сторонам.       — С ней все в порядке, просто решила посидеть сегодня с Николь.       На самом деле, Василиса отправила Маара поговорить с Фэшем «как мужчина с мужчиной», чтобы разузнать, что тревожит Драгоция. Сама она лезть к Фэшу не хотела, потому что уже усекла, какой у него дурной характер.       — Эм, Фэш, друг… Ты какой-то озабоченный последние несколько дней.       — Разве? — Драгоций притворился, что с аппетитом ест. По правде же, ему было отвратно от этой еды. Что-то наподобие каши прилипало к небу, оставляя во рту горьковатый привкус.       — Да. Ты постоянно какой-то задумчивый, весь в себе. В смысле… Конечно, ты и до этого таким был, но сейчас это особенно заметно.       На секунду Фэшу захотелось рискнуть всем и рассказать Маару обо всем. Про Марка, про все тревоги. Просто чтобы не нести эту ношу одному. Чтобы спросить совета, потому что одному найти решение невозможно. Но он не мог. Не мог показать, насколько он слаб, не мог обречь Маара хранить такую опасную тайну.       — А каким я еще должен быть? Я потерял свою семью и свою жизнь…       — Понимаешь, — перебил Фэша Маар, — как бы все не было ужасно, нужно пытаться жить. Да, нас загружают работой, заставляют голодать и подвергают пыткам. Но зато мы нашли друзей. Нужно надеяться на то, что мы выберемся отсюда живыми. Храни в сердце надежду, и она будет направлять тебя, будет помогать. Здесь слишком тяжело, но если ты будешь мучать себя тревогами, то будет еще тяжелее и долго ты не протянешь.       — Да, да… — Промямлил Фэш. Согласиться было гораздо легче, чем спорить.

***

      — Я жду тебя уже четверть часа, если не больше. — Драгоций сердито посмотрел на Марка.       — Прошу прощения, у сына коменданта порой бывает очень много дел, — хмыкнул Ляхтич.       — Сын коменданта, значит… — На секунду Фэш задумался. — А что если ты специально заманил меня сюда для мучительной смерти? То есть… Вдруг ты преследуешь определенную цель, поставленную Гитлером? Возможно, я какой-то слишком опасный и нужно убить меня осторожно.       — А с фантазией у тебя все хорошо, я смотрю, — Марк прыснул. — Я Гитлера видел всего пару раз, несколько лет назад.       — Знаешь, в лагере про тебя ходят дурные слухи.       — Например? — Ляхтич поднял брови.       — Что-то в духе «у-у, он такой страшный, преемник Гитлера, за своей отстраненностью скрывает ужасный садизм и мучает людей направо и налево, хладнокровный убийца», — Фэш изучающе посмотрел на Марка.       — Я удивлен, — Ляхтич вскинул плечи, — ни одно слово неправда. У людей есть до жути странная тяга пугать себя своими же фантазиями.       — Но что-то дает плоды этой фантазии. — Драгоций с вызовом воззрился на Марка, пытаясь разузнать правду.       — Лишь мой напускной образ.       Фэш не нашел, что ответить и между юношами повисло неловкое молчание. Такое, как обычно бывает между слишком разными людьми, которые долго не могут прийти к точке соприкосновения. Сие молчание вызывает неловкость у обоих.       — Ты тоже настолько сильно меня боишься? — наконец выдал Марк.       — Твои вопросы смешны, — бросил Фэш, — ты, нацист, спрашиваешь у еврея, боится ли он тебя. Ты легко можешь отнять у меня жизнь… — Драгоций помолчал. — Но сейчас к происходящему я отношусь как к игре. Мне интересны твои побуждения, не буду скрывать.       — Возможно, это радует меня.       — Не обольщайся, ты мне не нравишься. Здесь нет ничего глубже детского интереса.       Фэш сказал это так, будто судорожно пытался убедить в этом самого себя. Марк поежился.       — Ты любишь читать? — неожиданно выдал Фэш.       — Да, очень. Особенно стихи.       — Отлично. Обычно не вижу смысла общаться с людьми, которые не любят книги, ведь…       — Книги это высшая ценность в жизни, — закончил за Фэша Марк. — Извини.       — Ничего, именно это я и хотел сказать, — Драгоций немного смутился и через время добавил, — кто твой любимый поэт?       — Есенин, — честно ответил Марк.       — Как примитивно, — Драгоций насупился, — но, возможно, ты видишь в его стихах особый смысл. Меня удивляет, что ты знаком с русской литературой.       — Моя мать была русской.       — Как она умерла? Ее убили? — Фэш исподлобья посмотрел на Ляхтича.       Марк тяжело и шумно вздохнул. Прошло уже несколько лет, а ему все еще слишком тяжело было говорить о смерти матери. Призраки прошлого схватили его своими холодными костлявыми руками за горло и никак не хотели отпускать. Марк поражался тому, как стойко держится Фэш в данных обстоятельствах.       — Нет, ее забрала болезнь. Рак. — Марк медленно выдохнул. — Я делал все возможное, водил ее к лучшим докторам Германии, но они разводили руками. А отец… не мог проявить хоть каплю жалости и задействовать свои связи. — Ляхтич сжал зубы. — И даже в самые трудные для мамы времена он пропадал на работе. И в итоге она умерла…       Сердце Фэша болезненно сжалось. Юноша опустил взгляд и сморгнул капли слез.       — Мне жаль… — Тихо выдавил он, Марк ничего не ответил.       — Жаль, что моему отцу не жаль, что он бросил нас в такое время.       — Да уж, он тот еще урод, — ответил Фэш, после чего спохватился: — извини…       — Ты прав, не за что извиняться. — Усмехнулся Марк.       — Я устал, хочу пойти спать. Не люблю, когда на меня сваливается много информации разом.       — Да.       Марку было ужасно это признавать, но сейчас даже он хотел бы покинуть это место, чтобы побыть одному. Разговоры о прошлом он не любил. Внутри словно расковыривали старую болячку.       Фэш поспешно удалился, после чего и Марк последовал в свою комнату. Оба были не в самых радостных чувствах.