На войне никто не спит

      Фэш судорожно распахнул глаза. Он тяжело дышал. Кошмар приснился? Сам уже не помнит. Драгоций посмотрел в маленькое решетчатое окно, находящееся почти под потолком. На улице только начинали виднеться багряные проблески рассвета. До подъема еще часа два, как минимум. Фэш не чувствовал себя бодрым, но и желания спать не наблюдалось. Вялое состояние растения — так бы охарактеризовал свое самочувствие Драгоций. Осознание скорого вынужденного подъема давило, словно нависшая тяжелая тень. Как бы стойко Фэш не держался, и сколько бы он не врал, что ничего его не сломит и что он вовсе не устает, в душе он грезил подольше полежать в кровати, ведь сил с каждым днем, на самом деле, становилось все меньше и меньше. Он мечтал оказаться где-нибудь в прохладном зеленом лесу, где можно побыть с самим собой. Мечтал еще хотя бы раз посмотреть на воду, быстрое течение которой уносит все твои тревоги. Хотел посмотреть на голубое высокое небо за пределами лагеря. Интересно, оно там другое? Фэш тяжело вздохнул, пытаясь отпустить все тяготы, что скопились на душе.       — Тоже не спится? — раздался тихий голос Маара.       — Есть такое, — в тон ему ответил Фэш.       — Я уже вообще практически не сплю. Кошмары мучают… — Маар выдержал паузу. — Даже не знаю, сколько еще протяну такими темпами, — он горько усмехнулся.       Фэш не нашел слов для ответа. Печаль преследовала евреев по пятам, и надежда постепенно угасала. Многие уже были на волоске от смерти и вряд ли какие-то слова могут что-то изменить. Люди покорно ждали своего часа.       — Где твои родители? — неожиданно спросил Броннер.       Фэш содрогнулся. Ком подступил к горлу, глаза заблестели от подступивших слез. Отчего-то Драгоций не мог вдохнуть, будто за шею схватили и начали душить. Внезапное осознание полного одиночества волной накрыло Фэша. Он совершенно один, без защиты. Он не мог позволить себе быть слабым, потому что у него не было никого, кто помог бы, а порой сил так не хватает и хочется просто спрятаться за кого-нибудь, найти утешение. Но теперь все это лишь воспоминания, которые постепенно забудутся, запылятся далеко в разуме, и Фэш не будет помнить, каково это — объятия матери, теплая рука сестры и тяжелая рука отца. Быть может, время даже унесет с собой образы близких людей, и, рано или поздно, Драгоций даже не вспомнит цвет глаз матери и куцые хвостики сестры. Последнее, что связывало Фэша с тем беззаботным временем, была звезда Давида, которая теперь валяется где-то, втоптанная в землю. И Фэш вдруг почувствовал себя как никогда оторванным от своих предков. На одну страшную секунду ему даже показалось, что любовь к ним постепенно испаряется из его сердца. Но потом оно больно сжалось, дыхание сорвалось на тяжкие вздохи, и Фэш понял, что тоскует по ним как никогда прежде. По щеке скатилась слеза. Драгоций позволил себе лишь одну слезу.       — Уснул? — вырвал его из мыслей голос Маара.       — Просто задумался, — сухо ответил Фэш. — Они… мертвы. И сестра тоже.       Фэш закусил нижнюю губу до такой степени, что на языке появился солоноватый вкус крови.       — А твои?       — У меня только дед остался. Я поклялся ему, что обязательно вернусь. Наверное, поэтому я до сих пор пытаюсь здесь выжить.       — Тебе хотя бы есть для кого, — язвительно ответил Фэш.       Драгоций проникся едкой завистью. У Маара был родной человек. У Маара была причина жить. У Маара было то, чего не было у Фэша — это злило. Ярость, у которой непонятно откуда росли ноги, бурлила в Фэше. У Маара есть причина, у Фэша же нет ничего. Почему? Чем он хуже? Чем он заслужил такое? Драгоций злился на судьбу, на жизнь, на всех вокруг. Он ненавидел этот лагерь, эту кровать, на которой сейчас лежал, ненавидел траву, растущую на территории, ненавидел и Маара. Фэш резко сел и это действие отдалось скрипом кровати. Он до онемения пальцев сжал кулаки.       — Да, ты прав. В этом плане мне, возможно, повезло.       Нельзя было сказать, что Маар был рад такой привилегии. Разлука с дедом терзала душу, сердце болело за него, ведь Броннер не был уверен, жив ли еще его единственный родной человек. Незнание нагоняло страх и каждый день был мучителен вдвойне от этого волнения. Накатывающий ужас того, что есть вероятность не выжить. Ничего так не пугало Маара как смерть. Когда юноша думал о том, что никогда не выйдет отсюда и его безжизненное худое тело будет гореть в местном крематории, о том, что никогда не увидит больше родных улиц, пусть уже разрушенных, никогда не ступит босыми ногами на траву, то рассудок его помутнялся и он готов был потерять сознание. Даже забавно, что когда люди близки к смерти, они так отчаянно хватаются всеми силами за жизнь.       Фэш находился в легком удивлении от столь спокойного ответа Маара и даже немного успокоился. Но остаточная от злости обида все же ютилась где-то глубоко.       Драгоций притянул колени к себе и положил на них голову, пялясь в одну точку. Его мысли блуждали в самых разных направлениях и забредали в самые разные места сознания и почему-то в конечном итоге пришли к образу Марка. Фэш вдруг подумал, что Марк — очень красивое имя. Оно запоминающееся, чем-то отличается от остальных, точно как его хозяин. Фэш откинулся на стену. Редкие мысли о Ляхтиче вызывали некую приятную тревогу, но будто не в душе, а где-то внизу живота.       — Марк, Марк, Марк, Марк… — Совсем тихо проронил Фэш, пытаясь вытравить Ляхтича из своей головы, ведь он въелся, словно самый тяжелый дым, словно токсин.       Для Драгоция Марк был похож на сложную головоломку, которую не сможешь забыть, пока не решишь. Она будет уплывать куда-то в твоей памяти, но ты все равно будешь возвращаться к ней, пока не отгадаешь, либо пока она сама тебя не сломает. Второе в данной ситуации было правдоподобнее. Фэша преследовало ощущение, что Марк стал его тенью; даже если он не рядом, все равно Драгоций в его власти. Холодок пробежал по спине. Власть. Вот слово, так точно описывающее Марка. Он выглядел властным. Был похож на хищника. Фэш сам себя запугал придуманным в голове образом Ляхтича и теперь дрожал.       — Ты тоже думаешь о нем?       Фэш удивился тому, насколько Маар хорошо слышит. Или это он так громко произнес имя?       — Не то что бы… — Фэша облил стыд, из-за которого лицо пронзило жаром. Ужасно, ведь он действительно думает о нем. Об одном из тех людей, что убили его семью и закрыли здесь.       — Он странный, — выдал Маар. — Он правда пугает больше остальных. Другие тоже уже приметили его и разные слухи ползают…       — Какие? — перебил Маара Фэш и сразу же укорил себя за столь бурный интерес к этой персоне.       — Ну, — Маар потер подбородок, — например, что на самом деле он самый жестокий здесь. Вся его неучастность — лишь образ, а так он настоящий садист. Поговаривают, у него дурное прошлое и на почве своих печалей он измывается над людьми, пытаясь выплеснуть на них всю свою боль.       Фэш даже напрягся.       — А еще его отец, в следствии и он сам, тесно связан с самим, — Маар понизил голос, — Гитлером.       Фэш вздрогнул. Если он близок к Гитлеру, то его точно нужно избегать.       — Так что, лучше просто сторониться его, — проговорил Маар.       — Ты прав.       Но как же сложно быть вдали, когда что-то сверхъестественное толкает к нему.

***

      Фэш все-таки уснул и проспал почти час, после чего прошла очередная ненавистная проверка, которая с самого утра высасывала половину сил. После нее наступила огромная радость — скромный завтрак. В столовой к Фэшу сначала подсел Маар, а потом подтянулась и Василиса, и Фэша накрыли воспоминания о том, как, учась в школе, они всегда обедали вместе с Захаррой. Селена, их мама, всегда готовила им с собой что-то вкусное. Захарра все время норовила украсть у Фэша кусочек чего-нибудь, чтобы позлить его. И он всегда злился, а она звонко смеялась. Это привлекало внимание остальных учеников, и Фэш просил Захарру быть чуточку тише, но девочка никогда не стыдилась своей натуры, за что Фэш иногда ругал ее, ведь нужно быть скромнее. Зря он делал это. Теперь Драгоций задыхался от вины, над ним повисло чувство того, что он не дал насладиться сестре жизнью сполна. И больше ее нет. Она не сможет рассмеяться или попробовать кусочек порции Фэша. Драгоций сжал и без того кривую ложку в руке. Кусок не лез в горло. Он настолько погрузился в отчаяние, что не заметил испытывающего взгляда Василисы на себе.       — Почему ты не ешь? — тихо, чтобы эсэсовцы не услышали, спросила девушка.       — Какое тебе дело? — огрызнулся Фэш.       — Не говори с ней таким тоном, — сквозь зубы проговорил Маар.       — Все в порядке, — прошептала Василиса, глядя на Маара, — Фэш, ты должен поесть, иначе на работах будет тяже…       — Да что же вы все пристали ко мне? — Драгоций вскочил со стула.       Его било крупной дрожью. Пальцы рук онемели, губы стали бледными, как лепестки ландышей. Внутри что-то сворачивалось, скручивалось и тряслось. Фэшу так не хватало сестры и родителей, он чувствовал себя таким одиноким, сердце так болело, что тяжело было дышать, еще и этот нацист так часто крутился в голове. Чувств было так много, казалось, что грудь вот-вот разорвется. И Фэш уже хотел этого, потому что терпеть было невыносимо. К глазам подступали слезы.       — Фэш, ты привлекаешь внимание, Фэш. Сядь обратно, пожалуйста, — Василиса испуганно озиралась по сторонам и ловила взгляды нацистов, отчего внутри нарастала, словно снежный ком, паника. — Пожалуйста, Фэш…       Но к их столу уже подходили три, внушающих страх, немца, и Василиса была готова заплакать от ужаса. Маар смотрел на нее и не знал, что делать. В животе у него растекалась противная тошнота, которая обычно начинается из-за сильного волнения. Нацисты подошли к трясущемуся, как осиновый лист, Фэшу. Один толкнул его с такой силой, что Драгоций неуклюже повалился на плиточный пол. Фэш кое-как успел подставить руки, чтобы не встретить пол лицом. Глаза всех евреев обратились на потасовку. Один эсэсовец пнул своим тяжелым ботинком Фэша в живот, от чего юноша захрипел. Не успел Драгоций опомниться от этого удара, как его рывком поставили на ноги. Колени Фэша дрожали, поэтому ему пришлось приложить все силы, чтобы вновь не рухнуть навзничь. Огромным кулаком эсэсовец размахнулся и ударил Драгоция по лицу. Он попятился назад и встретился спиной с нацистом, который схватил его под локти, чтобы у юноши не было возможности как-то сопротивляться. Из носа еврея текла темная струйка крови. Она стекала по губам, оставляя на языке солоноватый привкус, и капала на пол. Нацист вновь налетел на Фэша с ударами. По лицу, по животу, по плечам. Удары сыпались отовсюду, а кровь из ран крупными каплями падала на серую плитку столовой. Острая боль парализовала все лицо Драгоция. Дышать было больно, все вокруг казалось затуманенным. Голова была готова разорваться от боли, в висках стучала кровь, в левом ухе Фэш слышал бешеное биение собственного сердца. Один глаз уже заплыл кровью, сосуды лопнули, но немец продолжал избивать Драгоция. Еврей смутно мог видеть его довольную ухмылку. И от этого зрелища, и от осознания собственной никчемности на глаза наворачивались слезы. По животу ударили столько раз, что Фэшу казалось, что он вскоре выплюнет все органы, потому что внутри они уже точно перемешались между собой и превратились в непонятную субстанцию. Губы распухли от ударов, они горели от боли. Фэш не мог издать и звука. Он беспомощно повис на эсэсовце, потому что силы покинули его изнеможденное и изуродованное тело. Нацист ослабил хватку, и Фэш упал на пол. Он думал, что все уже закончилось, поэтому позволил себе легкий вздох, который отдался болью в легких и носу. Но вдруг немец, который избивал его, за шиворот приволок юношу к лужице крови. Он ткнул еврея носом в кровь и проговорил на ломаном русском:       — Слизывай.       Фэша обуяла паника. Тело его хотело брыкаться, но Драгоций не позволял себе этого. Из глаз предательской волной хлынули слезы. Они текли по израненным щекам и из-за этого Фэш чувствовал неприятное пощипывание. Он тихо всхлипнул. Нацист поставил ногу на шею Фэша и придавил его голову к полу, повторяя указание. Фэш понял, что выбора у него нет, поэтому высунул сухой язык, который был покрыт белым болезненным налетом, и лизнул кровь. Слезы перешли в рыдание. Драгоций всхлипывал, испытывая невероятный стыд, и слизывал свою кровь с пола. Убирались здесь плохо, поэтому в рот попадали и мелкие соринки, и чьи-то волосы. Во рту стоял металлический привкус, и Фэш невольно давился, это было очень мерзко. Из глаз и носа текло и что-то тоже попадало в рот, а что-то стекало по подбородку, смешиваясь с кровью от садин. Пока на полу не остались лишь кровавые разводы, нога нациста оставалась на том же месте. Но после унижения все трое ушли, мерзко посмеиваясь, а Фэш остался лежать на холодном полу, пытаясь сплюнуть грязь изо рта.       Еще в начале избиения Василиса уткнулась в плечо Маара, потому что не могла созерцать этот ужас. Она слышала удары и всхлипы Фэша, и сердце ее каждый раз сжималось. Маар пытался успокоить ее хотя бы немного, но все было тщетно. Когда эсэсовцы ушли, Василиса вскочила со стула, как ошпаренная.       — Нет, Василиса… — Попытался остановить ее Маар, но девушка ничего не слышала; она ринулась к Фэшу.       — Фэш? Фэш! — Звала она Драгоция, наклонившись к нему.       Юноша начал подниматься, Василиса помогала ему. В итоге у Фэша получилось лишь сесть. Взгляд Огневой обратился на его лицо. Оно было изуродовано синяками, ранами и кровоподтеками. Губы были ярко-красными и опухшими. Глаза похожи на стекляшки. Василиса не сдержала печально-испуганного вздоха, и Фэш потянулся к лицу, чтобы убедиться, не лишился ли он его, потому что из-за боли Драгоций ничего не чувствовал. Холодными от испуга пальцами, на которых была испарина пота, он дотронулся до щеки, и это сразу же отдалось жгучей болью в челюсти. Ничего, кроме боли, Фэш не чувствовал. Тыльной стороной ладони он вытер от крови и слюней подбородок, а изо рта вытащил длинный черный волос, который намотался на язык и вызывал рвотные позывы. Драгоций облизал губы и зашипел от пощипывания.       — Ладно, пойдемте, — еле шевеля губами произнес Фэш, увидев, что люди уже начали строиться возле входа.

***

      Фэш был настолько зол и раздосадован, что не мог должным образом сконцентрироваться на работе, и огромные камни то и дело соскальзывали с рук, оставляя на ладонях саднящие царапины. Часа три он перетаскивал булыжники под сыпавшиеся на голову оскорбления, которые уже не пугали Фэша. После камней юношу перевели на работы с бревнами. Одни заключенные пилили стволы, другие таскали их вверх по склону. Драгоций был из второй группы людей. Он и еще один худощавый больной парень, на пару лет старше Фэша, брались за бревно с двух концов и тащили наверх, туда, где кучей лежали все стволы. С каждым разом их заставляли идти все быстрее и быстрее. Работать с такой скоростью было невозможно. Это было и утомительно, и опасно. Не давали ни секунды, чтобы перевести дыхание или убедиться, что бревна не свалятся — надо скорее поднимать следующее, потому что Ганцер, надзиратель, поставленный приглядывать за тем, как работают евреи, уже яростно кричит. Фэш судорожно сглатывал ком, из раза в раз подступавший к горлу.       Марк, как и обычно это бывало, блуждал близ карьера, потому что знал, что Фэш, скорее всего, там. Ляхтич ходил по карьеру и делал вид, что следит за работой, но сам старательно высматривал Фэша. И вскоре он добился своего. Драгоций перетаскивал бревна, и взгляд Марка застыл на нем. На самом деле, Ляхтич в каждом движении, в каждом вздохе, в каждом взгляде Фэша пытался найти причину того, почему он не пришел этой ночью. Марк пытался найти зацепку, чтобы мысли перестали терзать его. Незнание всегда медленно, но верно убивает. Марку нужен был ответ, ведь неясность сеяла непонятную злость на весь мир в душе, но спросить, конечно, он не смел. Ляхтич не отрывал взгляда от Фэша, волнения, что его могут заметить в столь неподобающем для нациста виде, отошли на второй план. Он следил за тем, как двигаются руки Драгоция, за тем, как быстро он моргает, за тем, как его брови медленно ползут к переносице, когда он на что-то злится. Легкая улыбка при этом расползалась на лице Марка. Когда он смотрел на Фэша, испытывал какое-то возвышенное чувство. Такое, будто Бог простил ему все грехи.       Фэша окликнул напарник по работе, и он обернулся. Драгоций увидел Марка, пристально наблюдавшего за ним. По телу пробежала дрожь, в душе поселился испуг. Фэш резко отвернулся, тяжело задышав. Сердце его колотилось как бешеное. Он глубоко и быстро дышал, отчего в носу появилась жгучая боль. Почему Мару постоянно следит за ним? Что не так?       — Точно в свои жертвы меня приметил, — чуть слышно проронил Фэш, и сердце его сжалось.       Драгоцию и без того хватало проблем и пыток. Марк внушал ему неимоверный ужас. Фэш старался больше не смотреть в ту сторону и начал работать вдвойне быстрее и усерднее, чтобы отогнать тревожные мысли.

***

      После ужина Фэш лежал в постели, уставившись в стену. Все доселе испытываемые чувства вмиг сменились апатией и безразличием. Наверное, человек не может вечно что-то чувствовать.       — Фэш? — послышался шепот.       Драгоций повернулся и увидел Василису.       — Отлично, ты не спишь, — Василиса похлопала в ладоши от радости, — вставай, пойдем смотреть представление.       — Какое представление? Где? — Фэш выгнул бровь.       — В заброшенном бараке. Старшие будут выступать, чтобы подбодрить нас.       — Что за хохма? Не пойду я никуда.       — Ну, Фэш, — протянула Огнева, — не капризничай, ты же не маленький. Давай, это пойдет на пользу.       — Сказал же «нет».       — Ей богу, не отвалится же от тебя, если ты заглянешь хотя бы на пять минуточек. — Канючила Василиса.       Она была обязана вытащить Фэша сегодня, иначе он утонет в своей печали. Василиса не могла позволить себе допустить этого. Кроме нее никто не спасет Драгоция.       — Пожалуйста, Фэш, тебе это нужно. Для твоего же блага. Я не заставляю тебя сидеть там три часа. Хотя бы немного.       — Ты не отвяжешься?       — Не-а.       Фэш встал с кровати и потянулся. Василиса лучезарно улыбнулась ему, словно окутывая Фэша этой улыбкой. Драгоций лишь хмыкнул. У двери комнаты к ним присоединился Маар. Он оскорбился тем, что Василиса не позвала и его, но умело скрывал это за безмятежным взглядом. Порой он выглядел так, будто находился не в концлагере, а на отдыхе. Это поражало и Фэша, и Василису. Но правда в том, что Броннер всего-навсего был слишком хорошим актером.       Компания довольно быстро дошла до казармы, в которой должно было быть своего рода представление. Раздраженность Фэша сменилась любопытством. Что им могут показать? Драгоций огляделся. Стульев здесь не было, поэтому люди расположились на полу. Много детей. Разных возрастов. Они выглядели уставшими, печальными и потерянными. Фэш на секунду проникся жалостью к ним. Он присел на грязный скрипучий пол рядом с Василисой.       — Мы как раз вовремя. Уже начинается, — прошептала она, глядя только на Фэша, из-за чего внутри Маара зияла болючая дыра.       Одно место в бараке было подсвечено ручными фонарями и маленькими остатками свечей. На «сцене» появились двое мужчин. Они разыгрывали какую-то сценку в жанре комедия. Но Фэш не смотрел на них. Его взгляд застыл на Василисе. Она улыбалась и иногда посмеивалась, и смех был похож на звон маленьких колокольчиков. Ее синие глаза горели огнем в этой тьме, а рыжина волос была похожа на тлеющие в костре угли. В который раз Драгоций поразился ее стойкости и силе духа. Она могла смеяться там, где все плачут. Собой она будто освещала тьму жизни, разгоняя призраков прошлого и пугающего будущего. Свет этот манил Фэша, он был действительно заворожен красотой Василисы. Она выделялась на фоне всего остального, поэтому наблюдать можно было только за ней. Когда уголки его губ медленно, но блаженной поползли вверх, Фэш дернулся. Не бывать этому. Нельзя привязываться ни к кому. Он вскочил и выбежал из казармы, не заметив, как взволнованно смотрела ему вслед Василиса, и как Маар, влюбленно изнемогая, глядел на нее.       Запыхавшись, Фэш закрыл за собой дверь комнаты. Он резко плюхнулся на кровать и заметил, что на пол упал скомканный листочек. Драгоций сглотнул и медленно, словно это был не лист бумаги, а бомба, поднял его. Он прочитал написанное и удивление смешалось с волнением. Кто мог подложить эту записку? Фэш покрутил листок. Автор не указан. Драгоций шумно дышал. Стоит ли пойти? Конечно, это ведь, наверное, приказ. Худо будет, если он не явится. А если это ловушка? Хотя зачем делать ему какие-то ловушки, если можно убить просто так? Здесь ведь ничего за это не будет. Мысли мчались с бешеной скоростью, а глаза раз за разом пробегались по написанному. Совета даже спросить не у кого. Фэш был на грани истерики. Записка, казалось, стала последней каплей. Он чувствовал себя совершенно одиноким и напуганным. Что будет, если не идти? А что, если пойти? Руки юноши дрожали, на лбу выступил холодный пот. В один момент показалось, что выхода все равно нет. Какая разница, умрет Фэш сейчас или завтра? Он встал с кровати, подталкиваемый какими-то пугающими чувствами, и побрел по нарисованной карте к месту встречи. Ноги его еле передвигались, живот скручивало от волнения, но шаг за шагом он приближался к чему-то страшному.       Через несколько минут он вышел на улицу. Стрекотали сверчки, где-то в лесу ухала сова, прохлада ночи обдала Фэша с ног до головы. Луна бледным светом окрашивала окрестности. Слева от Фэша возвышалось здание, за которым его должен был кто-то ждать. Пару шагов и он будет там. Сердце быстро забилось, и Драгоцию показалось, что оно сейчас выскочит из груди. Дыхание замерло. Хотелось бросить злосчастную записку и убежать обратно в комнату. Но юноша смело шагнул вперед и заглянул за дом. Того, кто там стоял, Фэш ожидал увидеть меньше всего.       — Ты?!