Когда поёт лира. Акт первый: Трагедия о бессмертном алхимике

       По лицу Лаэрта слишком ясно читалось, как он считает до десяти, прежде чем он выдохнул и переспросил:       — Вы что?        Его тон и выражение были настолько суровы, что Сохей, которому не посчастливилось оказаться под его взглядом, вздрогнул и с нервной улыбкой пролепетал:       — Не понимаю, как так получилось: только-только была, а когда позвали обедать — её уже нет...       — Погодите, Ямазаки-сан, — взволнованно заговорил Лев, делая шаг в сторону Сохея и Памелы, — вы разве не должны были быть все вместе — вы, Памела-сан, Мери-сан и Каин-кун? Лаэрт говорил...        Лев осёкся и быстро взглянул на брата. Тот хранил мрачное молчание — но его тяжёлый взгляд и скрещенные на груди руки красноречивее любых слов спрашивали Сохея: "Какого дьявола?"        Сохей, которого засыпали вопросами уже с двух сторон, неловко посмеялся и почесал затылок — впрочем, в следующий же миг он пригладил волосы ладонью. Памела на это закатила глаза.       — Ну, я так понимаю, Лаэрт-сан вам рассказал, что мы разделились для готовки обеда, — сказала она, обращаясь ко Льву и наконец-то проходя в комнату (Сохей юркнул следом и стал переминаться с ноги на ногу уже у стены). Получив ответный кивок от Льва, Памела объяснила: — Ну вот, оставили мы с Каином-куном этих двоих в библиотеке, а сами пошли на кухню. Минут пятнадцать назад всё приготовили, я послала Каина-куна за Ямазаки-саном и Мери-сан в библиотеку — всё равно рядом, да и вы все в гостиной, — а вернулся он только с Ямазаки-саном. Не нашли, говорят, Мери-сан.       — В смысле — не нашли? — переспросила Юкари, хмурясь. — Она испарилась, что ли?        Сохей покачал головой.       — Мы с Мери-сан, понимаете ли, были в разных частях библиотеки, — пояснил он. — Ну, знаете, как это бывает: ты заинтересуешься какой-нибудь книгой, а попутно увидишь ещё, и ещё, и ещё, и так незаметно углубляешься в недра библиотеки — у Мияко-сама настоящий лабиринт!        Сохей посмеялся. На его фоне Лаэрт, на чьём лице отчётливо читалось желание очень нецензурно выругаться, смотрелся ещё более угрожающе: казалось, он вот-вот свернёт неуместно весёлому оккультисту шею. Однако вместо этого он выдохнул через нос и убийственно спокойным тоном поинтересовался:       — Ямазаки-сан, скажите, пожалуйста: у вас есть инстинкт самосохранения?        Сохей при виде его выражения нервно сглотнул: глаза Лаэрта слишком красноречиво говорили, что, если болтливый оккультист хочет доказать наличие этого самого инстинкта, ему лучше прямо сейчас заткнуться. Впрочем, Памела, которая избежала судьбы такого немого осуждения, вбила последние гвозди в крышку их с Сохеем гроба.       — Если вы хотите знать, в этой ситуации нет ничего особенного, — пожав плечами, заявила она. — Ямазаки-сан и Мери-сан с самого начала разбрелись по библиотеке кто куда, так что про их перемещения можно только догадываться!        От такого заявления лица примерно половины присутствующих вытянулись. Особенно, конечно, выделился опять же Лаэрт: известие явно его добило. И, судя по тому, как стоящий перед ним Сохей сжался, точно провинившийся школьник, было очевидно, что они все сейчас в шаге от взрыва. Спасла ситуацию Клара: первой придя в себя, она сложила ладони домиком и, возведя глаза к потолку, заметила:       — Ну, зато теперь, братец Лаэрт, мы можем не сомневаться: на втором этаже была точно Мери-сан, выскользнувшая из-под надзора, а не дух, притворяющийся ей.        Лаэрт быстро повернулся к ней с полным недоумения видом — у него, собственно, и не возникало сомнений в личности Мери, так что теперь он искренне не понимал, откуда Клара это взяла. Та же лишь слабо улыбнулась в ответ.        Внезапно со стороны притихшего Такечи раздался громкий и явно саркастический смех. Когда присутствующие переключили на него внимание, он одарил их презрительным взглядом и, хмыкнув, заявил:       — Чего ещё можно было ожидать от психов-оккультистов! Шляются где ни попадя... А вообще поздравляю, Господин Заместитель Главы: ваш план по защите окружающих трещит по швам!        И, с издёвкой глядя прямо Лаэрта, Такечи поаплодировал. Лаэрт сглотнул, но ничего не ответил. Повисло неловкое молчание.        Наконец Лев, с самого объявления о пропаже нервно теребивший галстук, не выдержал и поинтересовался:       — Так если не нашли только Мери-сан, то куда делся ещё и Каин-кун?        Звук его голоса заставил присутствующих облегчённо выдохнуть. Ухватившись за эту возможность избавиться от остатков яда Такечи в воздухе и перевести тему, Памела с готовностью объяснила:       — Эти двое, — она кивнула на Сохея, — прошерстили библиотеку, затем вернулись на кухню и сказали, что пойдут поищут её по дому. Проверят гостевую комнату, в частности, — вдруг она там забыла что-то?       — А когда мы с Каином-куном пришли, перед этим заглянув в столовую, коридоры и ванные, — подхватил Сохей, — я постучался, затем — позвал, даже подёргал ручку — закрыто, ноль реакции. Ну, думаю, надо ещё поискать в другом месте, значит, оборачиваюсь к Каину-куну — а его и нет!       — К-как это — нет? — заикаясь, переспросил Лев, весь бледнея.        Сохей развёл руками.       — Вот так — нет! Словно испарился за секунду! А я... — Сохей поёжился. — Я как понял, что остался один-одинёшенек в коридоре — так и припустил бегом оттуда, прямо на кухню, к Памеле-сан — а дальше мы уже к вам...        Такечи, выслушав его, хмыкнул.       — А куда делись ваши аргументы про ступеньку к чему бы то ни было? — ядовито переспросил он, скрипнув зубами и ледяным взглядом глядя на Сохея.        Сохей замялся.       — Ну-у, понимаете, — начал он, опустив глаза и покрутив указательные пальцы обеих рук вокруг друг друга, — я, конечно, не против стать частью чего-то великого, но когда это великое приближается, а его не с кем разделить — это может быть слишком большая ноша, к которой простой жалкий человек оказывается не всегда сразу готов...        Такечи смерил его презрительным взглядом.       — Ничтожный червяк вы, Ямазаки, — вынес вердикт он, заставляя Сохея ещё ниже опустить голову.        Вновь повисло молчание. Окружающие, застигнутые новостью врасплох, пытались осмыслить случившееся, и в конце концов их взгляды неизбежно сошлись на Лаэрте, их лидере. Тот же, не менее растерянный, погрузился глубоко в свои мысли, нервно потирая переносицу. Видя его таким обеспокоенным, остальные ощущали какую-то неловкость и не могли решиться его отвлечь. Наконец, Элизабет как самая собранная нарушила тишину спокойным вопросом:       — И что вы думаете предпринять, Лаэрт-сан?        Лаэрт быстро обернулся к ней: Элизабет сидела, сложив руки на коленях, и смотрела на него со сдержанным любопытством — она, казалось, одна ничуть не удивилась случившемуся, и единственным, что могло пробудить её интерес, была реакция остальных. Пару секунд Лаэрт глядел в её невозмутимое лицо — а затем отвернулся и со вздохом объявил:       — Пока мы не убедимся в обратном, мы не можем быть уверены, что они мертвы. — От самого предположения половина присутствующих заметно побледнела. — Поэтому, — продолжал он, возвышая голос, — как бы рискованно это ни было, я считаю, что нам надо постараться их найти. Потому что, если сейчас они, возможно, ещё живы, в любой момент ситуация может измениться.        От этого заявления пальцы Клары непроизвольно сжались на юбке. "Неужели ты действительно думаешь, что есть хоть шанс?" — мысленно спросила она Лаэрта, не рискнув даже поднять на него глаза. Её плохие предчувствия насчёт Мери с момента расставания с каждой минутой становились всё сильнее, а сейчас и вовсе граничили с уверенностью в трагическом исходе. В конце концов, разве возможно остаться в живых, наступив на проклятую тринадцатую ступень? Одна жизнь на памяти Клары уже оборвалась таким образом — и это было настолько "удачным" совпадением, что с тех пор сложно было сомневаться в справедливости дурной репутации лестницы. Да что там, Клара до сих пор в глубине души так и не избавилась от ощущения, что Мери затянуло в ад ровно в тот момент, когда за ней, Кларой, закрылась дверь коридора. И Лаэрт наверняка разделял это чувство. Однако, в отличие от Клары, Лаэрт всё ещё цеплялся за слабую надежду.        Именно поэтому Лаэрт в конце концов окинул взглядом свою затихшую аудиторию и, вздохнув, совершенно спокойно продолжал:       — Я понимаю, что, бросаясь на поиски, мы подвергаем себя опасности. Однако просто сидеть сложа руки и ждать — не вариант. Именно поэтому, — он убрал руки в карманы брюк и прикрыл глаза, — я предлагаю поступить так: женщины остаются здесь, в гостиной, а мужчины отправляются на поиски. Прямо сейчас.        Сохей на такое заявление растерянно моргнул.       — Мужчины? Я тоже? — смущённо спросил он, указывая на себя пальцем.        Взгляды окружающих сошлись на нём. Лаэрт приподнял одну бровь и, смущая Сохея ещё больше, произнёс:       — Я, кажется, выразился достаточно ясно. Или вы себя как-то иначе гендерно идентифицируете, Ямазаки-сан? — с нотками сарказма уточнил он.        Сохей замялся.       — Да нет, вроде, за пятьдесят лет сомневаться как-то не приходилось, но... — пробормотал он.       — Раз так, — перебил Такечи, наконец-то поднимаясь с места, — сделайте, пожалуйста, так, чтобы в этом не приходилось сомневаться и нам. А то смотреть на вас тошно, — добавил он, окинув собеседника полным отвращения взглядом и тем самым окончательно опустив его самооценку.        Униженный Сохей только и мог, что отойти в сторонку, когда Такечи уверенно прошагал мимо него к дверям, на ходу ещё толкнув зазевавшегося Льва в плечо. Последний никак не прокомментировал выпад дяди — вместо этого он одарил вопросительным взглядом брата. Получив кивок в ответ, Лев также кивнул, и вместе с Лаэртом они также направились к выходу. Однако в этот момент...       — Погодите!        От возмущённого выкрика вскочившей с места Клары застыли не только уходящие мужчины, но и Памела, отступающая, чтобы дать им дорогу, и Юкари, зачем-то поднявшая было руку. Когда окружающие переключили внимание на Клару, они обнаружили, что её полное негодования лицо вполне соответствует тону. А Клара, скрестив руки на груди, осведомилась:       — Вы там не рехнулись — оставлять пять хрупких женщин одних, когда рядом может блуждать маньяк?        Сохей от такого замечания весь просиял.       — Да-да! — радостно вторил он, повернувшись к Лаэрту. — Клара-химе права: нельзя оставлять дам без присмотра мужчины в такой опасной ситуации! Поэтому, пока вы исследуете территорию, я готов с радостью...       — Я понимаю, что вы бы только рады остаться, Ямазаки-сан, — хмуро перебил Лаэрт, — но, простите, дамы, — в этот момент он смотрел исключительно на Клару, — вынужден отклонить ваше возражение. Судя по словам Ямазаки-сана, — продолжал он, вновь косясь на Сохея, — в доме их нет — значит, нам придётся исследовать лес. А это большая территория, заметьте. Мы не можем позволить себе оставлять тут людей. Нет, Памела-сан, — продолжал он, видя, что кухарка хочет что-то сказать, — вам как раз лучше остаться. Я понимаю, что вы беспокоитесь о Каине-куне, но, думаю, как раз вы можете защитить оставшихся тут дам. Пожалуйста.        На этих словах Лаэрт настолько проникновенно, практически с мольбой взглянул ей в глаза, что Памела проглотила все свои возражения и лишь деревянно кивнула. Ещё пару секунд он смотрел ей в лицо — а затем вернул кивок и, резко развернувшись, жестом пригласил остальных мужчин следовать за собой. Такечи, только того и ждавший, двинулся в путь; Лев и Сохей же напоследок одарили оставшихся в гостиной беспокойными взглядами. Памела на это ободряюще улыбнулась.       — Найдите их и берегите там себя, — произнесла она, глядя прямо на Льва.        Лев, поколебавшись, кивнул.       — Вы тоже, — бросил он, а затем припустил за братом. Сохей на прощание поклонился и поспешил за ними.        Оставляя женщин одних в гостиной.

***

      The lyre sings and spreads its song        To north and south and east.        На юг, на север и восток.        А он сейчас идёт на запад. Примерно. В конце концов, когда эти дорожки протаптывали первопроходцы, они определённо не руководствовались тем, запад там или восток — им было важно дойти до конкретного места. Не как ему сейчас.        Они вышли из гостиной вчетвером, и как-то само собой решилось, что им следует пойти в четырёх разных направлениях — для лучшего охвата. Четыре направления, четверо мужчин, три четверти часа, через которые они договорились снова встретиться в гостиной, если поиски будут бесплодны...        Три четверти — а с момента выхода не прошло и четырнадцати минут. Проклятое число четыре, созвучное со смертью. Но он никогда не верил в эти суеверия — увольте, это по части матушки. Такая чушь, как вера в оккультизм, к счастью, по наследству не передаётся.        После полумрака комнаты это яркое солнце ужасно слепит — а в сочетании с отблеском серебристых часов так вообще глаза режет.        Отцовских часов.        The lyre sings.        The lyre. The lyre. Lyre. Клара.        Да, Клара была права: оставлять женщин в такой ситуации одних — безумие. Может, он же и объяснил ей, почему так будет лучше, но на самом деле он всем сердцем был с ней согласен. А вдруг маньяк только и ждёт, когда самые слабые окажутся в уязвимости, чтобы напасть? А вдруг прямо сейчас он стоит у дверей гостиной, ожидая лишь того, чтобы сильные отошли чуть-чуть подальше? И вот тогда...        Так хочется остановиться сейчас. Остановиться, а лучше — развернуться и бежать назад, к Кларе. К Элизабет, к Корделии. К Памеле. К Котобуки. Своим одним присутствием если не защитить их, то хотя бы отвлечь злодея, спутать ему все карты! Так бы и плюнуть на поиски, но! но!        Часы отца слишком ярко сверкают на солнце.        Нельзя.        Нельзя, нельзя, нельзя. Нужно быть рациональным, нужно уметь нести ответственность за всех, кому грозит опасность. В конце концов, жизни Каина и Мери — тоже его забота. Его обязанность.        И поэтому он уверенно двигается вперёд. Отгоняя страх за Клару, отгоняя страх за себя, отгоняя страх того, что он, чёрт возьми, идёт прямо к месту, где та же Клара пару часов обнаружила труп!        Клара. Lyre. The lyre sings and spreads its song...        Ещё и эта проклятая лира! И чего она заела в голове? Потому что этот псих Ямазаки бубнил её, когда выходили, не иначе... И что он там болтал, кстати? "Лира станет ключом"? Какой же бред иногда несут эти фанатики, сил нет слушать! И без него тошно, так ещё и он со своей чушью...        The lyre sings and spreads its song        To north and south and east.        Достало. Хоть бы что-то другое вертелось в голове, а не одни и те же две строчки. Этот эпигон Коппелиус, между прочим, целое стихотворение наваял — можно было бы и следующие... как там дальше было?.. The song, the strings... Забыл. Нет, всё-таки такие стишочки его ум, к счастью, фильтрует — за текстом надо к Кларе обращаться; она, конечно, девочка умная и с хорошим вкусом, но вкус её распространяется исключительно на прозу. Поэзия её что качественная, что нет — одинаково не трогает. Впрочем, кажется, её вообще...        Но она реально беспокоилась. Тогда, в гостиной, она действительно волновалась. Это так на неё непохоже, так...        Может, всё-таки стоило остаться? Плюнуть на всё: на долг, на гордость, на насмешки — плюнуть на всю эту чушь и остаться, защитить то, что действительно важно?..        Клара-lyre. Lyre-Клара.        Lyre.        The lyre sings.        A weeping willow stops its moan.        О, надо же, внезапно вспомнил.        Да уж, даже ива заткнулась — а ты, проклятая лира, никак из головы не уйдёшь...        Ива — как мило. Помнится, неподалёку от дома, если немного углубиться в лес от полянки у западного крыла, растёт ива — большая такая, раскидистая. Старая, наверное, прям как дом... А может и нет — она довольно крепкая. Дзихико пять лет назад залезала, ветки её хорошо держали. Да, залезала — сидела там сверху, а Котоко как всегда на неё ворчала снизу, а Лев как всегда суетился и просил не залезать выше. Ну да, даже с его ростом он дотуда, куда она забралась, не дотянется. И вообще Лев всегда так нервничает, когда дело касается лазания по деревьям, аж раздражает. Прямо как тогда, когда ему было одиннадцать...        Стоп.        Ива, лира-ключ, Лев, убийства, ива, убийства, лира, убийства, Лев, Каин, Мери, убийства, убийства, убий...        Лаэрт, всё это время быстрыми шагами шедший в сторону кладбища, резко остановился и полностью застыл, устремив расфокусированный взгляд перед собой. Пару секунд он просто стоял, осмысляя пронесшуюся в голове мысль, пока, наконец...       — А ведь Лев как раз в ту сторону пошёл, где ива... — полубессознательно пробормотал он — и, вдруг зло скрипнув зубами, громко выругался: — Твою ж ты мать!        И резко развернулся, чтобы, забыв все свои предыдущие намерения, броситься туда, к брату.        Зная наверняка, что то, что он там обнаружит, ему очень не понравится.

***

       С каждой минутой отсутствия братьев Клара ощущала, как внутри неё растёт предчувствие чего-то плохого.        Клара хорошо знала это чувство. Не только по тому, что случилось утром, когда она услышала возню в комнате кузин, — нет, она уже не раз испытывала подобное раньше, на протяжении всей жизни. Да что там, даже её первое осознанное воспоминание — то самое проклятое предчувствие. Она, тогда ещё трёхлетняя девочка, просто спокойно сидела и рисовала фломастерами обыкновенные детские каракули — и вдруг ни с того ни с сего ощутила ужас. Да, настоящий ужас — именно таким было ощущение, что прямо сейчас происходит нечто очень плохое, для трёхлетнего ребёнка. А затем — та история со сломанной ногой, скандал, страшные крики Отца... и мать, пришедшая в восторг, когда осознала, что Клара всё это предчувствовала. Не раз потом Клара так же необоснованно предугадывала плохие события, не раз видела горящие радостью глаза матери и полное отвращения выражение Отца...        Вот только сейчас, в отличие от всех предыдущих случаев, основания к беспокойству у Клары были. По округе бродит маньяк, три человека уже убито, два — исчезли, а группа выживших разделилась — если это не повод, тогда что?..        Именно из-за своей тревоги Клара сейчас и не находила себе места. И, в то время как остальные с разной степенью беспокойства на лицах сидели вокруг журнального столика кто на диване, кто в кресле напротив, Клара единственная мерила комнату шагами.        Учитывая, что волнение было всеобщим, рано или поздно кого-то это должно было вывести из себя.        Памела уже некоторое время следила за Кларой хмурым взглядом. Наконец, её натянутые нервы не выдержали, и она строго попросила:       — Клара-тян, сядь уже! Оттого, что ты тут нарезаешь круги по комнате, время возвращения остальных не сильно приблизится... — ворчливо добавила она.        От её слов Клара остановилась у маленького столика с вазой цветов, расположенного у стены прямо напротив окна, и, автоматическим жестом положив ладонь на его край и не поворачивая головы, рассеянно ответила:       — Знаю. Но если я сяду, я буду нервничать сильнее.        Памела смерила её недоверчивым взглядом через плечо, а затем наконец-то отвернулась и тяжело вздохнула.       — Ты сейчас говоришь совсем как твой брат во время экзаменов, Клара-тян... — пробормотала она.        На это замечание отреагировала не только Клара: Элизабет так же подняла на Памелу заинтересованный взгляд. Та же, почувствовав их внимание, скрестила руки на груди и, устроившись в кресле поудобнее, с ностальгической ухмылкой продолжала:       — О да, Лаэрт-кун вообще на самом деле никогда на месте усидеть не мог, когда волновался, — энергию ему, видите ли, надо куда-то деть! Особенно если отнять у него телефон. Хотя какая энергия уходит, если тыкать в экранчик...        Памела с очередным вздохом покачала головой, выдавая своё полное недоверие к современным гаджетам. Элизабет на это тихонько хихикнула в кулак.       — Полагаю, речь в данном случае идёт о творческой энергии — всё-таки Лаэрт-сан пишет стихи... — с улыбкой заметила она.        Юкари, всё это время слушавшая их в молчании, в этот момент также усмехнулась и покачала головой.       — Стоило только мужчинам уйти, как о них начали сплетничать... — пробормотала она, отводя взгляд, — впрочем, по её улыбке было видно, что ситуация скорее её забавляет... или она просто пытается себя в этом убедить, чтобы отвлечься от тревожных мыслей. Как и все здесь.        Поддаваясь этому настроению, Клара также улыбнулась. На самом деле она была благодарна Памеле, которая даже в такой ситуации находила в себе силы духа... пусть и тратила их на своё обычное ворчание. Впрочем, так даже лучше: если бы не этот последний островок повседневной реальности, кто знает, настолько хуже бы чувствовала себя Клара? Наверное, так бы и поддалась своей панике и утонула в ней...        Благодарная усмешка вновь привлекла внимание Памелы к ней. Та смотрела на Клару пару секунд, а затем с понимающим выражением покивала и объявила:       — А вот это выражение у тебя от второго брата, Клара-тян!        От внезапного сравнения Клара застыла — а затем, осознав, что Памела явно права, не сдержала кривой улыбки.       — Как хорошо, что брата у меня всего два и сравнивать больше уже не с кем... — проговорила она и, уже готовая уйти наконец-то от столика, провела по его поверхности рукой, как бы собираясь оттолкнуться. И в этот момент...       — А сарказм у тебя определённо свой, личный!       — Да уж, по моим наблюдениям, Лаэрт-сан в этом определённо отстаёт от Клары-сан...        ...в этот момент все разговоры, происходящие в комнате, потеряли для Клары всякое значение: её рука наткнулась на гладкой стеклянной поверхности на резко отличающийся по структуре объект. "Бумага?" — спросила себя Клара, чувствуя, как затаившееся было в глубинах сознания предчувствие кольнуло с новой силой.        Клара достаточно хорошо запомнила устройство комнаты, чтобы понять: никаким листам бумаги на столиках с вазами быть не положено. Однако же, судя по тому, что Клара ощущала кончиками пальцев, он был. Присутствие, которое одним своим неестественным существованием вызывало острое желание его отрицать. Сделать вид, что его нет. Что ничего нет. Просто отвернуться и пройти на своё место, словно Клара ничего не заметила, вернуться в относительно безопасный мир своих спутниц и просто забыть...        Однако инстинкты буквально кричали Кларе: "Посмотри на него!"        И Клара посмотрела.        Клара медленно скосила глаза на свои пальцы и листок, который должен был находиться под ними. То, что она там увидела...       — Клара-сан?        Звук голоса Юкари, видимо, заметившей её странное состояние, вернул Клару в реальность: Клара вздрогнула и повернулась к остальным. Те все как одна, за исключением по-прежнему неподвижной Корделии, смотрели на неё вопросительно. Объект, привлёкший её внимание, был скрыт от глаз других присутствующих фигурой самой Клары.        Пару секунд Клара молча смотрела на них в ответ. Наконец, её губы разомкнулись, словно она готовилась что-то сказать, она сделала глубокий вдох... и, незаметно схватив предмет со столика и спрятав его в карман юбки, вдруг заявила:       — Я вспомнила одну важную вещь, надо срочно рассказать её братцу Лаэрту, пока он не ушёл слишком далеко!        И, не говоря больше ни слова, сорвалась с места и, под возмущённый оклик Памелы и растерянный — Юкари, бросилась к выходу.        ...Двери гостиной уже минуту как захлопнулись за ней, а Клара всё никак не могла перевести дыхание. Её сердце бешено колотилось, в то время как она стояла одна, в полумраке каморки у лестницы, прижавшись спиной к закрытой двери, и пустым взглядом смотрела на полки с бытовой химией перед собой. Она не могла объяснить, почему выбрала именно эту тесную комнатушку, чтобы прийти в себя, — она просто поддалась неопределённому желанию уединиться в ближайшем доступном месте и следовала инстинктам.        Тем самым, которые так настойчиво кричали ей о том, что она только что обнаружила ниточку к клубку, являющемуся источником её дурного предчувствия.        Наконец, дыхание Клары пришло в норму. Когда кровь в висках перестала так бешено пульсировать, она сделала глубокий вдох, словно только что поднялась на поверхность из морских пучин, — и опустила дрожащую руку в карман. Клара мысленно молилась, чтобы там оказалось пусто, чтобы источник её тревоги как-нибудь исчез сам собой, — но её пальцы нащупали твёрдый прохладный предмет...        А уже секунду спустя Клара, нервно сглотнув, рассматривала в неверном свете, льющемся из щели в двери, свою "добычу".        На её ладони лежало всего два предмета: небольшой изящный ключ бронзоватого оттенка, очень напоминающий тот, которым Клара открывала и запирала дверь собственной комнаты, и маленький прямоугольный листок бумаги, исписанный алыми символами, — записка, содержание которой жирно намекало на одну личность и явно не сулило ничего хорошего.        "Red Mary", — вот какие слова заставили Клару забыть все просьбы брата и сломя голову броситься прочь из гостиной.

***

       Когда Лаэрт добрался наконец-то до места, времени прийти в себя после бега у него не было.        Ива выглядела ровно так же, какой он её помнил: большая, раскидистая, с ветвями, с которых водопадами стекала листва, залитая с одной стороны ярким солнечным светом, стоящая немного отдельно от других деревьев, словно они расступились, давая пространство царице... или старались держаться подальше от прокажённой. Последнее сравнение сейчас казалось даже более уместным; ибо среди яркой зелени темнел очень, очень зловещий силуэт, подозрительно напоминающий человеческий. Конкретного человека.        Тонкая, стройная фигура, скромная одежда, светлая шевелюра... иссиня-белое лицо, раскрытый рот, широко распахнутые, остекленевшие зелёные глаза, безвольно повисшие вдоль тела руки — вот что представлял сейчас из себя Каин, чью шею сдавила жёсткая верёвка.        В том, что между ветвей старой ивы висел труп Каина, Лаэрт не сомневался. Даже не поверь он сейчас своим глазам (а отличить висельника от той же забравшейся на дерево кузины зрение ему очень даже позволяло), рядом был ещё один свидетель: в паре метров от места, где остановился Лаэрт, стоял мертвенно-бледный Лев. Опершись плечом на ближайшее дерево и устремив неподвижный взгляд прямо на труп Каина, он полным муки тоном повторял:       — Господи, Господи, Господи...        Такую картину застал Лаэрт, прибежав к злополучной иве. Несколько секунд он только и мог, что бессмысленно смотреть на очередную жертву этого ужасного дня да тяжело дышать после бега. Вдруг его лицо исказилось злобой, и в заевшую пластинку голоса Льва ворвалось яростное:       — Чёрт возьми!        И, раздираемый эмоциями из-за очередного провала, не зная, куда выплеснуть гнев, Лаэрт с силой пнул первую попавшуюся под ногу веточку.        Лаэрт был настолько занят мысленными проклятиями, что не обратил никакого внимания на Льва. Зато тот явно наконец-то обратил внимание на него: голос брата вернул Льва в реальность и заставил его одарить Лаэрта полным страдания взглядом. Впрочем, одного взгляда явно было мало, так что в конце концов Лев отделился от дерева и, пошатываясь, приблизился к младшему брату. Лишь когда он робко взял Лаэрта за рукав, тот наконец-то повернулся к нему — но по его растерянному виду было очевидно, что Лев вырвал его из мыслей.       — Л-Лаэрт... — дрожащим голосом начал Лев и сглотнул. — Он ведь...        Лаэрт, немного придя в себя, плотно сжал губы и быстро кивнул.       — Думаю, даже с твоей близорукостью очевидно, что он мёртв... — ответил он и отвернулся.        Он примерно догадывался, какое выражение сейчас у Льва, и очень не хотел его видеть. Впрочем, волнение брата Лаэрт чувствовал и не глядя на него: рука, которой тот продолжал держать его за рукав, вся дрожала. И, так как Лаэрт продолжал старательно изучать поблёскивающее между стволами деревьев вдалеке озеро, Лев в какой-то момент сильнее сжал пальцы и, вновь сглотнув, сдавленно начал:       — Ты ведь видел его недавно, Лаэрт... Это же, — через силу продолжал он, когда Лаэрт всё-таки повернулся к нему, — не самоубийство, да? Он... Каору-кун ведь не...        Лев замолк, явно не желая повторять пугающую его мысль. Лаэрт пару секунд смотрел ему в лицо — в полное волнения и боли лицо, — прежде чем уверенно мотнуть головой и ответить:       — Когда мы с Кларой и остальными были на кухне, он вёл себя абсолютно как обычно. Помогал нам искать консервы, шутил...        Лев выслушал его с полным напряжения видом — а затем вдруг расслабился и, вымученно улыбнувшись, наконец-то отпустил рукав Лаэрта. И пока его брат поправлял пиджак, Лев опустил глаза в землю и пробормотал:       — Слава Богу... Хотя, — продолжал он с горькой усмешкой, — я даже и не знаю, что лучше...        Лаэрт, не глядя на него, хмуро заметил:       — Думаю, даже ты согласишься, что лучше бы он нашёлся живым...        Краем глаза он заметил, как Лев вздрогнул, словно его окатили ледяной водой, и тут же сник и сдавленно кивнул. Лаэрт же (с огромным нежеланием) вновь взглянул на дерево, ища глазами красное пятно в водопадах зелени и слабо надеясь его всё-таки не найти.       — Хотя после такого, — невольно пробормотал он свои мысли вслух, — надеяться найти Мери-сан живой — гиблое дело...        Лев ничего на это не ответил, продолжая стоять с опущенной головой. Его пассивность сейчас была Лаэрту на руку: отсутствие внешних раздражителей помогло немного привести мысли в порядок, и он начал думать о том, что им делать дальше. "Правда, — не сдержал мысленной ремарки он, когда в его поле зрения оказалось посиневшее лицо задушенного Каина, — сложно не считать внешним раздражителем наличие трупа..."        Лаэрт поёжился, с тревогой отметив, что на смерть Каина реагирует спокойнее, чем на предчувствие смерти Сида, и, чтобы хоть немного отвлечься, взглянул на часы: до назначенного времени встречи в гостиной оставалось больше двадцати минут. Лаэрт скривился, щуря глаза от слепящего сверкания серебра, и опустил руку.       — Что ж, я так понимаю, даже если Мери-сан уже мертва, убийца снова решил покрасоваться и раскидать трупы по всей округе, — как можно спокойнее, даже небрежно произнёс он, не глядя на Льва. — Значит, смысла оставаться тут нет и надо продолжать поиски. Ты сог...        И осёкся, всё-таки посмотрев на брата и встретившись с его умоляющим взглядом.        А Лев, наконец-то установив зрительный контакт с Лаэртом, всё ещё взволнованно, но настойчиво начал:       — Я понимаю, что оставаться тут бессмысленно, но... Пожалуйста, дай мне ещё немного времени. Пожалуйста, — с мольбой повторил он.        "Пожалуйста" — и все аргументы разума, вертящиеся на языке Лаэрта, разбились об умоляющий взгляд и проникновенный тон. Глядя в полные боли глаза Льва, просто физически невозможно было сказать ему "нет". Именно поэтому Лаэрт в конце концов медленно, неуверенно кивнул... и, чувствуя, что этого мало, автоматическим жестом положил ладонь ему на плечо и ответил:       — Не торопись, маньяк всё равно вряд ли вернётся сейчас. Я разберусь.        И ободряюще похлопал Льва по плечу, прежде чем убрать руку.        Ту сложную гамму эмоций, которая отразилась на лице Льва после этих нехитрых действий, было трудно описать словами: в ней смешались удивление, недоверие, смущение, радость, грусть, боль и что-то ещё. В итоге Лев остановился на вымученной, но полной искренней признательности улыбке, и кивнул.       — Спасибо, Лаэрт... — благодарно произнёс он.        Уголок рта Лаэрта дрогнул, но он ничего не сказал, лишь быстро кивнул и, развернувшись, поспешил прочь от этой ивы, от нового трупа...        "А, собственно, куда мне идти?" — тут же задался вопросом он, невольно замедлив шаг. Возвращаться ещё рано, так что надо продолжать поиски — но вот их направление оставалось для Лаэрта абсолютной загадкой. Идти туда, куда он изначально и должен был — на кладбище? Углубиться в лес, дальше ивы? Или, может, вообще проверить, как там дела у остальных? Сохей не очень похож на толкового человека, так что наверняка растеряется, если столкнётся с чем-то действительно серьёзным, а дядя Такечи...        В этот момент поток мыслей Лаэрта прервал короткий громкий звук откуда-то из леса к югу от них. Лаэрт вздрогнул, слишком хорошо узнав его источник, — и краем глаза заметил, как вздрогнул всё ещё стоящий на прежнем месте Лев. А в следующий миг Лев побледнел, тоже поняв, что именно услышал, и быстро взглянул на остановившегося в десятке метров Лаэрта.       — Т-ты ведь не собираешь сейчас идти туда?! — встревоженно спросил он, указывая в сторону источника звука и не сводя взволнованного взгляда с брата.        Лаэрт на это проявление беспокойства раздражённо цокнул и махнул рукой.       — Оставайся тут — я же сказал, что разберусь! — досадливо бросил он и, резко развернувшись, уверенно побежал именно в ту сторону.       — Лаэрт! — в ужасе крикнул ему в спину Лев — но Лаэрт полностью его проигнорировал.        Ему было страшно, ему совершенно не хотелось бежать на источник звука — скорее уж ему хотелось развернуться и побежать в противоположную сторону. Но Лаэрт просто не мог так трусливо поступить — особенно не после того, как трусость проявил Лев. Хотя, чёрт побери, Лаэрту и было до боли в животе страшно.        Ведь звук, который сорвал его с места, — не что иное, как звук выстрела.        ...Тот самый звук, услышав который, Клара окончательно лишилась сил и просто рухнула на колени на пороге комнаты, дверь которой оказалась незапертой. Изнутри уже тогда угрожающе просачивался металлический запах, но Клара, растревоженная своими предчувствиями и неожиданной находкой в гостиной, не смогла сдержаться и распахнула этот ящик Пандоры. А внутри её ждало...        До самого звука выстрела Клара просто стояла на пороге и пустым взглядом смотрела на устроенную кем-то "инсталляцию". На стене гостевой комнаты было два расположенных довольно далеко друг от друга светильника — и именно к ним были привязаны тонкие, поблескивающие серебром нити. Нити стягивались с двух сторон в одну точку: натянутые до предела, они в определённый момент обвивали каждая по одному тонкому запястью, облачённому в некогда белую, а теперь пропитанную кровью перчатку. Кровь же стекала с этих раскинутых рук по бледным, исчерченным ранами и серебристыми струнами плечам на красное платье, на золотистые волосы... и на уродливую рану на шее, в которую буквально впилась обмотанная трижды удавка.        Да, подвешенная за обе руки к стене, вся пропитанная кровью, алой струйкой стекающей из многочисленных ран на руках и изо рта по всё ещё накрашенным алым губам, с низко опущенной головой, с остекленевшими тёмными глазами, с изломанно согнутыми ногами, точно кое-как приставленная к стене кукла — именно так выглядел труп Акамивы Мери, который обнаружила Клара, придя в гостевую комнату, где только этой ночью Мери спокойно спала...        А затем звук выстрела откуда-то из леса — и Клара мигом рухнула, словно этот выстрел прошёл навылет через её собственную грудь. И вот она здесь: с пустой головой, без каких-либо сил, не в состоянии оторвать глаз от второго трупа, увиденного за этот день...       — Ого, не ожидала, что это будет выглядеть так! Ты специально, Эри?        Эрика, с энтузиазмом следящая за происходящим на игровой доске, скосила глаза на подругу. Лямбдадельта определённо была в восторге: ведёрко попкорна, которым она в течение последних минут активно набивала рот, оказалось на полу, а Ведьма Абсолюта, не обращая на потерю лакомства внимания, горящими глазами смотрела на хозяйку игры. Эрика же, не совсем понимая, что именно она подразумевает, нахмурилась и осторожно уточнила:       — Ты о чём?..        Лямбдадельта облизнула всё ещё липкие от карамели губы и, сделав неопределённый широкий жест руками в воздухе, обиженно воскликнула:       — В смысле о чём? Об этом, конечно же!        И принялась сверлить Эрику взглядом.        Эрика ещё пару секунд непонимающе хмурилась, прежде чем на её лице отразилось осознание. Под одобрительные кивки Лямбдадельты она сделала глубокий вдох, словно собиралась что-то сказать... и вдруг откинула голову назад и громко расхохоталась.       — А-а, ты об этом! — наконец-то отсмеявшись, протянула она, смахивая выступившие на глаза слёзы. Затем она помотала головой и ответила: — Нет, это — результат творческих усилий моей фигуры, тут я давала ей в некоторых аспектах достаточно свободы...        Тем временем Бернкастель, которая единственная осталась за бортом, раздражённо постукивала пальцами по подлокотнику. Наконец, поймав паузу в диалоге, она повернулась к Лямбдадельте и с плохо скрытой язвительной прохладой спросила:       — О-о, ты чего-то об этой игре не знаешь, Лямбда? Я думала, ты её проверяла!        От обращения Бернкастель Лямбдадельта мгновенно расцвела. Впрочем, в следующий же миг она откинулась в кресле и, не обращая внимания на сметающую из-под её ног рассыпанный попкорн Урсулу, покачала рукой и заявила:       — Лишь основную канву! Детали решила не уточнять, чтобы не испортить себе удовольствия!       — Всё-таки, — вторила ей Эрика, с улыбкой склонив голову набок, — даже со спойлерами от истории прекрасно получаешь удовольствие, если знаешь в ней не каждый чих героев! Наоборот, — продолжала она, с важным видом подняв палец вверх, — в таком случае спойлеры лишь подогревают интерес!        Бернкастель выслушала их обеих с нейтральным выражением на лице — а затем прикрыла глаза и, пожав плечами, равнодушно отпила чай.       — Как скажете, — только и ответила она. Затем, чуть помолчав и понаблюдав за тем, как Урсула заканчивает уборку, она сделала ещё один глоток и, повернувшись к Эрике, заявила: — А ход очень приятный. Я получила от него удовольствие, несмотря на его предсказуемость.        Говоря об удовольствии, Бернкастель явно не лгала: садистская улыбка на её губах в полной мере выдавала её наслаждение. Эрика в ответ вежливо улыбнулась, хотя комментарий о предсказуемости её задел. И, неспособная долго скрывать эту маленькую "обиду", она подалась вперёд и, подперев лицо сцепленными в замок ладонями, произнесла:       — О-о, ну, если этот ход был уж слишком предсказуемым, надеюсь, следующим я всё-таки смогу хоть чуть-чуть удивить вас, Леди Бернкастель!        Бернкастель со сдержанным интересом подняла глаза. Её кошачий хвост слегка качнулся, когда она, снисходительно улыбнувшись, ответила:       — Жду не дождусь, Эрика...

***

       В лесу царила тишина.        Воздух, наполненный лишь недоступными человеческому уху звуками, буквально дышал спокойствием. Свет просачивался сквозь кроны деревьев, тонкими пучками заливая различные детали пейзажа: коричневые стволы деревьев, всё ещё сыроватую здесь после утреннего дождя землю, пропитанные влагой редкие опавшие листья, глубокую черноту оврага, острые ветви упавшего поперёк на его дно дерева... изломанный силуэт человека, лежащего на этом самом дереве.        Да, в чаще леса, на упавшем дереве, лежал человек. Он ничуть не походил на отдыхающего путника — скорее, он напоминал неаккуратно брошенную куклу: руки и ноги были раскиданы безвольно, неестественно, голова — свисала, а из груди торчали сухие ветви дерева, совершенно некрасиво продырявив изящный чёрный костюм. Впечатление хозяйской небрежности дополняли спутанные серебряные волосы и длинные усы, а также заляпанная тёмными пятнами одежда.        Да, брошенная кукла — или, скорее, выброшенный мусор. Именно таким сейчас предстал единственному наблюдателю Хитклиф — старый дворецкий Мизунохары Мияко.        Вдыхая смесь тяжёлого металлического запаха со свежими лесными ароматами, Такечи стоял на самом верху оврага, убрав руки в карманы брюк, и с непроницаемым выражением взирал на труп Хитклифа. Ни один звук ни нарушал тишину, и даже если бы здесь находился кто-нибудь помимо него и мертвеца, он не смог бы прочитать чувств Такечи по лицу. До тех пор, пока...       — Жил цепным псом — и умер как шавка, — пугающе спокойным тоном констатировал Такечи. Ещё пару секунд он молча, с каким-то мрачным любопытством рассматривал труп... а затем его губы искривила зловещая ухмылка.       — А ведь если ты здесь... — пробормотал он, победоносно глядя на Хитклифа... и тут же прервал эту мысль негромким смехом.        Бросив последний взгляд на труп, Такечи подарил ему нахальный оскал — и, самодовольно покачивая головой, развернулся и направился назад к дому.        В лесу вновь воцарилась тишина.