Глава восьмая. Собрание
1 ноября 2020 г. в 16:04
Спустя полчаса по возвращении с кладбища вместе с Элизабет и Корделией Клара расположилась в гостиной вместе со всеми, кто находился в Лунной гавани, кроме матери и Хитклифа... а также тех, кто прийти уже не мог.
Клара сидела в кресле в дальнем углу помещения, сложив руки на коленях и машинально перебирая складки тёмно-синей юбки — промокшее насквозь платье с неё буквально силой стащила Памела, когда она вернулась, не забыв приправить процедуру просушки самой Клары щедрыми упрёками, — и с этой неприметной позиции Кларе открывался прекрасный обзор на каждого участника их своеобразного "собрания". Этим-то она сейчас и воспользовалась, холодным взглядом изучая окружающих.
Скашивая глаза влево, Клара видела опершуюся спиной на стену Памелу, которая упорно не желала отходить от неё, Клары, и хмурым взглядом мерила окружающих. Впрочем, взгляд Клара скорее чувствовала: из своего положения она не могла видеть лица кухарки — зато видела нетерпеливо постукивающий по полу носок её туфли и слышала то и дело вырывающиеся нелестные комментарии вполголоса. Даже в такой стрессовой ситуации — или, может, именно из-за стрессовости ситуации? — Памела не желала изменять своей ворчливой натуре. Впрочем, скорее всего, это был её способ сохранять самообладание. Некоторые могли ей лишь завидовать.
Каин, будучи прислугой, также не решался присесть — однако то, как крепко он впивался пальцами в ближайший к камину диван, заставляло думать, что без опоры на ногах он не удержится. Да и в целом выглядел он неважно: обычная очаровательная улыбка уступила место плотно сжатым губам, придающим его бледному лицу выражение мрачной сосредоточенности. Впрочем, даже в таком состоянии он не забывал то и дело бросать обеспокоенные взгляды на тех, кто расположился на диване.
А там сидели Элизабет с Корделией, обе уже подобающе одетые и причёсанные, обе погружённые в себя, обе молчаливые... и обе напоминающие неживых кукол. У Клары от этого вида по спине пробегали мурашки: после вспышки эмоций Корделии её нынешняя безжизненность выглядела особенно... зловеще. Единственное, что теперь напоминало о той сцене на кладбище и доказывало, что Клара не сошла с ума и не выдумала её, — покрасневшие от слёз глаза кузины.
Зловещим здесь можно было назвать ещё одного человека, но его зловещесть была совершенно иного толка. Хоть он и сидел к ней спиной, Клара даже от затылка Такечи чувствовала исходившую угрозу. Вся его поза, его сгорбленность, его опущенная голова (из такого положения он, наверное, хорошо видел своё отражение в стеклянном журнальном столике), его неподвижность — всё это напоминало не мёртвую апатию Корделии, а скорее напряжённость хищного зверя, выжидающего в засаде и готового в любой момент наброситься на жертву... кто бы ей ни был.
По встревоженным взглядам Льва, стоящего у противоположной стены, было слишком очевидно, что он не только прекрасно чувствует настроение дяди, но и точно знает, на кого именно оно направлено. И, зная Льва, Клара могла с уверенностью сказать: боится он не за себя.
Впрочем, выглядел Лев явно лучше, чем те прошлые два раза, которые Клара видела его этим утром: во-первых, он наконец-то аккуратно оделся; во-вторых, в целом он вёл себя намного менее... нервно? Будто он с момента обнаружения трупа успел прийти в себя, смириться, а теперь окончательно держал себя в руках.
А вот Сохею явно стоило бы поучиться у него сдержанности: он, хоть и пытался не слишком этого демонстрировать, всё равно не мог скрыть волнения, даже предвкушения, нетерпеливо ёрзая на своём месте на диване напротив окна, с противоположной Такечи стороне журнального столика. Его оживление особенно бросалось в глаза на фоне спокойствия его соседки: скрыв глаза за неизменными тёмными очками и положив на колени такую же неизменную сумочку, Мери невозмутимо ожидала объяснений. Впрочем, даже в её на первый взгляд расслабленной позе с одной ногой закинутой на другую ясно читалась некоторая напряжённость — такая же, как и у Юкари, которая предпочла компании пары оккультистов место у окна и теперь, прижавшись плечом к раме, с выражением глубокой задумчивости искоса глядела на организатора этого собрания.
Лаэрт тем временем выглядел самым настоящим председателем: стоя в паре метров от журнального столика, он критически оглядывал присутствующих, словно оценивая, готовы ли они слушать. Сейчас от его былой тревожности не осталось и следа: одетый в новый тёмно-синий костюм и гладко причёсанный, он стоял, убрав руки в карманы брюк, и с невозмутимым спокойствием, даже нарочито лениво смотрел на остальных — однако внимательный наблюдатель без труда прочитал бы проницательность в его тёмных глазах. Эта проницательность буквально превращала Лаэрта в другого человека: он будто читал каждого из присутствующих, искал способы наиболее эффективно воздействовать на них, чтобы ясно донести важную мысль.
Лаэрт был в режиме надёжного лидера. Кларе редко приходилось видеть его таким — однако когда это случалось, эта метаморфоза её неизменно восхищала. И, судя по тому, с какой гордостью то и дело поглядывал на младшего брата старший, Лев полностью разделял её чувства.
Всё это Клара успела разглядеть во время долгого молчания, которое предваряло переход Лаэрта к делу. Раз или два она видела, как кто-то порывается нарушить тягостную тишину, но останавливается, наткнувшись на властный взгляд "председателя". А тот не начинал до тех пор, пока не убедился, что слушать готовы все. Лишь тогда Лаэрт медленно вытащил руки из карманов, сцепил пальцы в замок перед грудью и, сделав глубокий вдох, негромко произнёс:
— Итак, не буду больше томить о причинах, по которым я попросил вас всех здесь собраться.
Некоторые вздрогнули: после звенящей тишины звук его голоса казался особенно резким. Впрочем, похоже, Лаэрт это учёл, ибо после первой фразы он сделал паузу, давая окружающим немного прийти в себя — и заодно позволяя стенам впитать смутное эхо, вызванное размерами комнаты. Когда это произошло, Лаэрт уже громче продолжал:
— А повод, к сожалению, весьма безрадостный: сегодня утром мы обнаружили три трупа, и умерли эти три человека явно не естественной смертью.
Собственно, для всех домашних это уже не было новостью, но даже так, кое-кто не сдержался и поёжился. А вот гостьи, которые слышали о смертях впервые, отреагировали по-разному: Мери даже не шевельнулась — но её поза стала более застывшей; а вот Юкари... Юкари вздрогнула и, быстро повернув голову к Лаэрту, смерила его напряжённым взглядом. Пару секунд она молчала — а затем медленно переспросила:
— Вы хотите сказать, что в Лунной гавани произошли убийства?
Несколько человек вновь поёжились, услышав роковое слово, и кто-то заметно побледнел.
Лаэрт скосил на неё глаза и без промедления кивнул. Затем он вновь обратился ко всем присутствующим:
— Верно. Три человека: младшая сестра Главы, её племянник и одна из племянниц — были убиты, и убиты жестоко. Те, кто обнаружил их трупы, насколько мне известно, по мере возможности не меняли картину преступления для полиции, и любой сейчас в теории может убедиться в правдивости моих слов... но я бы не рекомендовал, — Лаэрт не сдержал кривой улыбки — но тут же вновь посерьёзнел и, убрав руки в карманы брюк, продолжал: — Конечно же, Глава была тут же поставлена в известность — однако, к сожалению, она отказалась что-либо предпринимать и вообще "ушла в самоизоляцию". Все обязанности организатора она передала мне, своему сыну, — и сделала это при свидетелях, — Лаэрт указал на дядю и брата, и те кивками подтвердили его слова. Затем он вздохнул и заключил: — И, раз уж у нас внештатная ситуация, я счёл своим долгом по возможности разобраться в ней.
Юкари, неотрывно следящая за каждым его жестом, нахмурилась.
— Разобраться в ситуации? — скептически переспросила она. — Вы хотите поиграть в детективов и раскрыть дело, не обращаясь в полицию?
Лаэрт одарил её невесёлой улыбкой.
— Вот поэтому я и сказал про разобраться в ситуации, Котобуки-сан... — проговорил он, отводя взгляд. Затем он тряхнул головой и, вытащив из кармана телефон, уверенным тоном продолжал: — Не знаю, заметили ли гости, но те, кто живёт в этом месте, хорошо знают, что какая-либо связь, — он продемонстрировал всем экран своего мобильника, — здесь отсутствует напрочь. Более того, — продолжал Лаэрт, убирая телефон обратно в карман, в то время как некоторые проверяли уровень сигнала своих, — особняк находится посреди глухого леса: в три стороны на много километров вокруг лишь деревья да пара заброшенных людьми мест типа старого кладбища и, ещё дальше, деревни, а с четвёртой — большое глубокое озеро. Единственное средство связи с внешним миром — лодка, которая прибудет лишь двадцать девятого вечером. И вот в такой-то обстановке мы, дамы и господа, оказались в ловушке наедине с безумцем, жестоко убившим троих человек. Поэтому да, я считаю, что нам надо создать хоть какой-нибудь план действий.
Сказав это, Лаэрт устало выдохнул: сейчас даже держать себя в руках требовало от него определённых усилий, а уж спокойно говорить, чтобы не сеять лишнюю панику, и вовсе для него мучительно. Однако Лаэрт всё равно продолжал вести себя, как лидер, — ведь так ему было велено.
Воспользовавшись паузой в речи Лаэрта, Каин с невесёлой усмешкой отвёл взгляд и заметил:
— Вы говорите о плане, Лаэрт-сама, но что мы можем сделать?
Лаэрт взглянул прямо на него и без промедления ответил:
— Для начала — понять, чего нам стоит или не стоит опасаться. А точнее — кого. Да-да, я хочу поговорить о том, кто мог совершить эти убийства. На данный момент я вижу две группы вариантов: кто-то извне и... — Лаэрт отвёл взгляд, — отсюда, из дома.
— То есть, один из нас? — тут же вскинулся Каин.
Такечи на это хмыкнул.
— Да что тут думать — во всём виновата... — начал было он, но был перебит Лаэртом:
— Да-да, дядя, мы примем во внимание вашу точку зрения о виновности Главы, но для начала я хотел бы обсудить менее... неприятный вариант. А именно, — вновь обратился он уже ко всем, — о том, что убийца всё-таки не один из присутствующих, а некий маньяк извне. И для этого я бы хотел кое-что уточнить у тех, кто бывает в Лунной гавани чаще, чем я. Памела-сан, Каин-кун, Элизабет-сан — как думаете, возможно ли скрыться где-нибудь вне дома, чтобы напасть на жителей?
Лаэрт поочерёдно взглянул на всех перечисленных. На лице Каина отразилось сомнение, а Элизабет задумчиво опустила глаза в пол. Одна Памела без промедления ответила:
— Да где тут прятаться-то? В лесу? — Она скрестила руки на груди и хмыкнула. — Даже если предположить, что из какой-нибудь дали до нас каким-то чудом через лес добрался маньяк, при этом не утонув в каком-нибудь болоте и не сгнив в канаве, — стал бы он так привлекать к себе внимание?
— К тому же, — неуверенно добавил Каин, — сегодня с самого утра лил дождь. А как минимум одна из... жертв была ещё утром жива...
Лаэрт выслушал их и кивнул.
— Значит...
— Раз ещё утром жертва была жива, должно быть, дело в варианте, который Лаэрт-сан не рассмотрел! — вдруг заявил Сохей, с почти радостным видом энергично подскочив на месте, так что сидящая рядом Мери невольно вздрогнула. Когда взгляды окружающих сошлись на нём, он хлопнул в ладоши и объявил: — Убийство — дело рук призраков этого места!
Реакция на его заявление была неоднородной. Мери посмотрела на соседа с интересом, да и Элизабет подняла голову и смерила Сохея долгим задумчивым взглядом. В глазах Каина ясно читалось недоумение, а Юкари и Такечи — отвращение. Выражение Памелы так и говорило, что она считает гостя своей хозяйки идиотом, и это было особенно заметно на фоне каменного лица Клары и равнодушного — Корделии. Лев просто отвернулся, а у Лаэрта нервически задёргалось веко.
Однако именно Лаэрт первым пришёл в себя и, изобразив на лице вежливую улыбку, как можно терпеливее проговорил:
— Мы примем к сведенью это мнение, Ямазаки-сан. Но всё-таки, — с нажимом продолжал он, опережая просиявшего и готового разлиться потоками оккультных речей Сохея, — прежде чем вызывать экзорциста, предлагаю рассмотреть чуть более приземлённые варианты и понять, что вообще произошло. Что, как и почему. Никто ведь не возражает?
Лаэрт оглядел гостиную: никто не собирался с ним спорить — но и соглашаться явно никто не торопился. Лаэрт прикрыл глаза и, убрав руки в карманы, чуть слышно вздохнул. Наконец, гнетущую тишину прорезал как всегда ядовитый, но с какими-то новыми горькими нотками голос Памелы.
— И каким же образом мы что-то определим? — язвительно поинтересовалась она и заметила: — Насколько я помню, детективов среди нас нет!
Такечи на это недобро усмехнулся.
— Только адвокат, которому наверняка скоро выпадет работёнка отмазывать ту, кто эту кашу заварил... — мрачно произнёс он и многозначительно покосился на старшего племянника.
Лев, служащий в юридической конторе, прекрасно понял его намёк и, сглотнув, нервным жестом поправил галстук. Лаэрт нахмурился.
— Давайте не будем сразу бросаться обвинениями, дядя, — осадил он. — Вы лучше скажите, во сколько в последний раз видели тётю Цудзуру. Она ведь с утра ещё была жива, так?
Такечи хмыкнул и отвёл взгляд, точно речь шла о каком-то не стоящем внимания пустяке, а не его собственной жене.
— Да, была, — отозвался он, подёрнув плечами. — Часам к семи проснулась и пошла вниз пить свои таблетки.
— Таблетки? — переспросила Юкари, склонив голову набок и напряжённо хмуря брови.
Такечи махнул рукой.
— А, ей каждое утро надо было обязательно поесть и выпить таблетки, — небрежно пояснил он. Чуть помолчав, Такечи пожал плечами и хмуро заключил: — Вот только она не вернулась после этого.
— На самом деле, — вмешалась Памела, — я видела Цудзуру-сама, когда она шла на кухню. Мы встретились в коридоре на первом этаже, и она уточнила, может ли взять что-нибудь из еды... И я сказала...
Голос Памелы внезапно дрогнул, и она замолкла на полуслове. Однако окружающие, привлечённые её рассказом, смотрели слишком испытующе, так что в конце концов она резко вдохнула, обхватила рукой предплечье и, опустив глаза в пол, продолжила:
— Я сказала ей, что для неё на кухне уже готовы бутерброды... — Она помолчала... и вдруг гневно воскликнула: — Я должна была догадаться!.. Догадаться, что что-то не так! Ведь, когда я пришла на кухню, бутерброды были на месте...
С этими словами Памела со стоном закрыла лицо руками и остервенело заскрежетала ногтями по коже — Клара, находясь рядом, отчётливо слышала этот скрип... или просто думала, что слышит?
Тем временем Лев дёрнулся было в сторону Памелы, но был опережён Каином: тот вдруг отпустил спинку дивана и, быстро приблизившись к Памеле, уверенно положил руки ей на плечи.
— Не вините себя, Памела-сан... — тихо, но проникновенно попросил он, глядя ей в лицо. Однако едва Памела убрала руки, Каин быстро опустил глаза и с горькой улыбкой продолжил: — Ведь это я сказал вам, что, наверное, Цудзура-сама просто взяла что-то другое...
Памела пару секунд с непроницаемым выражением смотрела на него... а затем её рот искривился, глаза стали быстро заполняться слезами — и вдруг она закрыла лицо руками и, отбросив свою маску раздражительности, дала волю рыданиям.
Лаэрт несколько мгновений сочувственно наблюдал, как Каин успокаивающе поглаживает Памелу по плечам. Наконец наследник главной ветви семьи Мизунохара взял себя в руки и, откашлявшись, продолжал:
— Итак, тётя Цудзура могла умереть лишь утром. Время смерти Джессики установить невозможно: Элизабет-сан, — он кивнул на гувернантку, — сказала, что вечером уложила обеих девочек, а по пробуждении обнаружила пропажу Джессики. — Элизабет подтвердила его слова молчаливым кивком, и Лаэрт продолжал: — Сид же, вероятно, исчез вечером — ибо как минимум до одиннадцати часов он в комнату не вернулся, да и Каин-кун говорил, что в последний раз видел его примерно в то время, — и убит был Сид, скорее всего, тогда же. В конце концов, — Лаэрт не сдержал кривой улыбки, — Сид — не тот человек, которого можно спокойно удержать "на потом".
Такечи злобно цыкнул, но ничего не сказал. Мери, перебирая пальцами, протяжно хмыкнула.
— По вашему рассказу выходит, что, если виновник один, он буквально совершил убийство перед сном и по пробуждении... — задумчиво заметила она.
Лев нервно сглотнул.
— Отвратительная картина... — пробормотал он и, поёжившись, добавил: — Впрочем, даже она пугает меньше, чем мысль, что рядом бродят несколько убийц...
Лаэрт прикрыл глаза и отрывисто вдохнул.
— Чтобы понять, один ли это псих или несколько, нам надо разобраться с одной вещью: почему вообще произошли эти убийства. И, насколько я понял из одной... интересной ремарки Главы в сегодняшнем разговоре, — Лаэрт медленно поднял веки и поочерёдно взглянул на всех гостей матери и дядю, — это как-то связано с тем, что происходило вчера во время обеда, когда мы, молодёжь, уже покинули столовую. Не будет ли кто-нибудь из вас, дамы и господа, так любезен пролить свет на то, что именно моя мать имела в виду? Думаю, это очень поможет в построении теорий.
Ему ответили не сразу. Да и отреагировали взрослые по-разному. Мери, скрытая за тёмными очками, сохраняла неподвижность, и было совершенно невозможно прочитать её истинные чувства. Сохей весь просиял и нетерпеливо ёрзал на месте — но, видимо, мысли и впечатления настолько переполняли его, что он просто не знал, за что именно ухватиться. На лице Такечи отразилось отвращение, а его взгляд скосился в сторону Элизабет, заставив наблюдающего это Лаэрта нахмуриться. Юкари, которой из-за позиции досталось меньше всего внимания, тем временем смотрела в окно, прикусив нижнюю губу. Внезапно она нарушила тишину шумным выдохом и объявила:
— Мияко-сан рассказывала за столом продолжение легенды, а затем хвасталась находкой — дневником бессмертного алхимика.
Последняя новость вызвала реакцию присутствующих: те, кто о ней уже знал, ярче продемонстрировали былые эмоции, а молодёжь: Лаэрт, Лев, Клара, Элизабет и даже Корделия — не смогли скрыть шока. Последние двое, впрочем, привлекли интерес даже больше истории с дневником: на лице Корделии отразился подлинный ужас, а Элизабет, прежде не менее мрачная и молчаливая, чем её воспитанница, быстро вскинула голову и широко распахнула глаза. Несколько секунд она впивалась взглядом в Юкари, прежде чем сдавленно поинтересоваться:
— Мияко-сан что?
Юкари вздрогнула от того, каким тоном Элизабет задала свой вопрос: он пробирал до мурашек, и было совершенно неясно, какую эмоцию он выражал: гнев или священный ужас. И всё-таки, чувствуя на себе помимо её острого взгляда ещё несколько заинтересованных, она сглотнула и продолжала:
— Да, Мияко-сан представила нам, гостям, обнаруженный в доме дневник старого... нет, даже древнего хозяина. Там содержалось множество намёков на путь к некой тайной лаборатории, хранящей тайну философского камня...
Внезапно со стороны Элизабет послышалось отчётливое цоканье. Когда несколько человек с вопросительными выражениями повернулись к ней, она отвела взгляд и с усталой досадой выдохнула.
— Что ж, раз Мияко-сан потревожила тайну Коппелиуса, неудивительно, что духи этого места пробудились и погубили тех, кто нарушил правила... — проговорила она.
Клара невольно сглотнула: в памяти живо нарисовались картины вчерашнего похода на кладбище, и особенно — его неприглядной концовки. Впрочем, и смутные неуютные ассоциации с Элизабет Лавенцей...
Клара поёжилась.
Тем временем уголок рта Лаэрта дрогнул. Затем он поднял руку в останавливающем жесте и твёрдо попросил:
— Стоп, Ла... Элизабет-сан, не торопись с выводами. Если даже ты права, и духи действительно напали на тех, кто нарушил правила... — Элизабет смерила его непроницаемым взглядом, и Лаэрт осёкся — но тут же покачал головой и уверенно продолжил: — В таком случае, я понимаю, чем их мог разозлить Сид — он, в конце концов, вёл себя довольно... вызывающе. Но вот что я не могу понять, так это три вещи: почему не пострадал я, который косвенно потревожил надгробие, почему умерла тётя Цудзура — она ведь ничего не...
— Мы не можем судить о том, какие правила нарушила Цудзура-сан, Лаэрт-сан, — с достоинством перебила Элизабет, прикрыв глаза, — причём её тон был столь категоричен, будто она точно знала, что Цудзура действительно провинилась. От её спокойной уверенности у Клары по спине пробежали мурашки — причём, судя по тому, как вздрогнула после слов Элизабет Мери, не у неё одной.
Лаэрт сделал глубокий вдох.
— Допустим, — согласился он — и тут же парировал: — Но третий момент всё равно остаётся: почему умерла Джессика-тян — она ведь принесла свои "извинения" за порчу могилы, так...
— О-о, на самом деле, Лаэрт-сан, это просто была неизбежность.
Спокойный, даже довольный голос Сохея слишком не вязался с висящим в воздухе напряжением. Более странно смотрелось лишь его выражение: сидя сложив руки на коленях, Сохей довольно щурил глаза и... улыбался. Улыбался тихой удовлетворённой улыбкой, словно всё происходящее шло именно так, как ему и должно, и не было никакого повода тревожиться до тех пор, пока оно продолжается таким образом.
А вот другие его чувств не разделяли.
— Ч-что вы имеете в виду, Ямазаки-сан? — заикаясь спросил Лев, для которого сама мысль об убийстве живого человека была дикостью.
Сохей обернулся к нему и, не изменяя своей жуткой спокойной улыбки, радостно объяснил:
— О, я просто хочу сказать, что, судя по содержимому дневника, это совершенно естественно, что погибла именно Джессика-химе. Ведь, понимаете ли, дневник дал ясные инструкции к поиску лаборатории Коппелиуса, в начале которых чётко сказано: "Сосредоточь внимание на паре идентичных". А кто у нас ещё идентичнее, чем пара очаровательных племянниц-близняшек Мияко-сама? — заключил он, повернувшись уже к более широкой аудитории слушателей.
Многие воззрились на его спокойную физиономию с нескрываемым ужасом. То, как он говорил о такой вещи, как убийство детей, не могло не пугать кого-то в здравом уме. Однако были и те, кто выделялся на общем фоне: Такечи, например, буравил Сохея ненавидящим взглядом. Пару секунд он трясся, весь красный от гнева, — а затем вдруг дёрнулся вперёд, так что Мери отшатнулась, и выкрикнул:
— Тогда какого чёрта мёртв мой сын?!
Сохей вовсе не смутился его вспышке эмоций. Задумчиво потирая подбородок, он возвёл глаза к потолку и начал:
— Ну-у, возможно, он был необходим для числа?.. Всё-таки дневник говорил о важности формы, вот и я поду...
— Да плевать мне, что ты там подумал, чокнутый оккультист! — рявкнул Такечи и, вскочив с кресла и перевесившись над журнальным столиком, схватил Сохея за грудки. Видя, как тот продолжает (уже более нервно) улыбаться ему в лицо, Такечи лишь сильнее взбесился. — Все эти твои чёртовы "причины" — дерьмо собачье, если из-за них должен был умереть мой сын!
— Держите себя в руках, дядя! — воскликнул Лаэрт, в мгновение ока оказавшийся подле дяди и его "жертвы" и, положив руку Такечи на плечо, напомнил: — Ты уже сегодня пробовал вот так "общаться", и чем это закончилось?
Такечи ещё пару секунд стоял, не двигаясь и уничтожающе глядя в лицо Сохею. Наконец, его хватка ослабилась, пальцы разжались, и он отпустил ворот Сохея — и оба мужчины почти одновременно рухнули на свои прежние места. Такечи отвернулся и сердито цокнул, в то время как Сохей с нервной улыбкой поправлял пиджак. Лаэрт не сдержал вздоха облегчения.
— И всё-таки, Такечи-сан, — вдруг заговорил Сохей, — я бы на вашем месте гордился, что ваш сын стал ступенькой к такой вели...
— Ямазаки-сан! — возмущённо перебил Лаэрт, тревожно косясь на дядю.
Сохей испуганно поднял руки вверх, словно говоря: "Молчу-молчу!" Такечи наградил его презрительно-гневным взглядом искоса, но ничего не сказал.
Тем временем Мери, хмуря брови, задумчиво глядела на Сохея. Внезапно она поинтересовалась:
— Ямазаки-сан, у вас есть семья?
Вопрос прозвучал настолько неожиданно и даже неуместно, что Мери оказалась под сразу несколькими недоумёнными взглядами. Однако Сохей и тут ничуть не смутился и, улыбнувшись, с какой-то гордостью сообщил:
— О да: я был женат и являюсь отцом четверых детей!
Пожалуй, эти сведенья оказались даже более неожиданными, чем вопрос Мери, ибо после слов Сохея даже Такечи забыл свою прежнюю ярость и с нескрываемым сомнением воззрился на него, что уж говорить об удивлённых Кларе и Льве и скептичной Памеле, к этому моменту окончательно осушившей слёзы по Цудзуре и вернувшей на лицо жалкое подобие своего обычного недовольного выражения. Лаэрт же, чьи нервы и так были с самого утра на пределе, не сдержал своего недоверия и переспросил:
— Вы?
Сохей оглядел свою шокированную аудиторию и невинно хихикнул.
— А что? Я, между прочим, в молодости был довольно красивым и обаятельным мужчиной — не хуже вас, Лаэрт-сан, или Льва-сана! — с прежней гордостью заявил он.
Выражение Такечи уверенно трансформировалось в отвращение, да и остальные не казались убеждёнными словами Сохея. Лев, услышав своё имя в подобном контексте, неуютно поёжился. Лаэрт тяжело вздохнул и, проведя рукой по лицу, вновь обратился ко всем присутствующим:
— Мы отклонились от темы. И, раз уж Ямазаки-сан так активно упоминает содержимое дневника, буду признателен, если кто-нибудь наконец-то его чётко и в полной мере раскроет.
С этими словами Лаэрт взглянул на ту из присутствующих, кто оказался ближе к нему и кто выглядел адекватнее пары мужчин, — на Мери.
Мери поймала его взгляд и пару секунд задумчиво смотрела из-за стёкол очков в ответ. Наконец, с её губ сорвался тихий вздох. Переложив ногу на ногу, она откинулась на спинку дивана и, поставив сумочку обратно на колени, начала:
— Дневник был написан на том же дурном английском, что и стихотворение. Там, за вереницей туманных намёков и нелепого словоупотребления, при всём усилии автора зашифровать свои мысли, угадывались несколько важных моментов. Первое, — Мери подняла указательный палец вверх, — судя по всему, алхимику удалось создать философский камень. Второе, — она отогнула средний, — секрет его создания хранится в тайной лаборатории алхимика где-то в Лунной гавани. Третье, и, пожалуй, самое важное... — Усмешка искривила её тонкие алые губы, а очки загадочно сверкнули. — Ключом к лаборатории является стихотворение на гобелене в холле.
Лаэрт выслушал её с сосредоточенным видом, не говоря ни слова. Лев, хмурившийся на протяжении всего её монолога, заметил:
— Не уверен, что какой-либо из этих моментов — кроме, может, проблем алхимика с английским — можно назвать новым... Разве что мы получили подтверждение того, о чём и так все догадывались?
Мери одарила его быстрым взглядом через плечо и загадочно улыбнулась.
— О, вы так считаете, Лев-сан? — игриво спросила она и, подперев лицо рукой, поинтересовалась: — А что вы скажете на то, что дневник прямо советует обратить особое внимание на форму?
Лев моргнул.
— Форму? — растерянно переспросил он.
Мери кивнула.
— Форму, — повторила она.
Лаэрт одарил её скептическим взглядом.
— Вы хотите сказать, что нам что-то даст понимание, что автор стихотворения коряво пытается писать терцинами? — иронически усмехнулся он, даже не стараясь скрыть своё недоверие к идее.
Мери в ответ лишь пожала плечами. Впрочем, улыбка, которая в тот момент играла на её губах... Было в ней нечто азартное, словно мысли о загадке задевали какую-то струну в её душе, заставляя сердце трепетать от предвкушения.
И вот в этой-то атмосфере борьбы глубокого скептицизма и тихого, но страстного интереса раздался небрежный комментарий Клары.
— О, нам стоит ждать встречи с Беатриче в Раю? — поинтересовалась она, давая волю крепкой ассоциации стихотворного размера с известным литературным произведением.
Реакция на её высказывание была... бурной: казалось, до этого момента все напрочь забыли о присутствии Клары в комнате, и теперь её напоминание о собственной персоне вызвало разные степени испуга, от почти синхронного вздрагивания Льва и Сохея до вскрика Юкари. Клара, впрочем, не сильно смутилась этим проявлениям эмоций — гораздо неуютнее ей стало, когда на ней сошлись взгляды уже успокоившихся окружающих. Добил её Лев: он посмотрел на неё с немым укором и, облизнув пересохшие губы, хрипло заметил:
— Сейчас не лучшее время для литературных отсылок, Клара-тян.
Клара смутилась. Она опустила глаза и, всё ещё чувствуя на себе его выжидающий взгляд, кивнула.
Лаэрт тяжело вздохнул.
— И всё-таки, — продолжал он, — даже это не даёт нам полной картины. Я имею в виду, что буквально ничто в тексте стихотворения не говорит: "Иди и убей трёх человек, чтобы най..."
Лаэрт оборвался на полуслове. Его глаза широко распахнулись, а на лице отразилось осознание — и, не совсем понимая, что говорит, он пробормотал:
— Терцина — стихотворение, написанное терцетами, строфами из трёх стихов...
Сохей удовлетворённо хихикнул в кулак.
— Вот именно об этом речь — о форме... — проговорил он, довольно щурясь.
Лаэрт бросил на него болезненный взгляд, в котором читалось плохо скрытое раздражение.
— Хорошо, это объясняет, почему три человека, — медленно начал он. — Но вот почему они были убиты...
— Дама-привидение.
Лаэрт вздрогнул от звука этого неожиданно ясного и одновременно пробирающего голоса, так спокойно перебившего его. Впрочем, его источник привлёк внимание всех присутствующих без исключения — и уже в следующий миг окружающие растерянно смотрели на Мери. Та же, казалось, вовсе не смутилась такому вниманию. Отставив сумочку на диван рядом с собой, она подалась вперёд и, приложив палец к растянутым в пугающей улыбке губам, объявила:
— Дама-привидение — вот причина, по которой должно было произойти убийство.
Клара моргнула.
— Как у Кальдерона? — сорвалось с её губ — впрочем, укоризненный взгляд Льва заставил её прикусить язык.
— Точнее, — невозмутимо продолжала Мери, сделав вид, что не расслышала замечания Клары, и откидываясь на спинку дивана, — та, кого бессмертный алхимик так называл — и к кому обращены периодические вставки в дневнике. Дело в том, что среди записей о свойствах философского камня и подсказок к местонахождению лаборатории то и дело проскальзывали обращения к некоему "you". Из текста понятно, что все они адресованы одному человеку. И в одном месте мы обнаружили более интересную надпись: "You, my phantom lady". Кстати, именно она, похоже, является "you" из стихотворения.
— О да... — внезапно впервые за долгое время подал голос Такечи. Его тон был пугающе спокойным — но страшнее было его выражение: зубы обнажились в недоброй улыбке, а в прищуренных глазах полыхали яростные огоньки. И этот самый Такечи, после своих пламенных вспышек превратившийся в лёд, процедил: — Эта "невеста алхимика"... Весь обед наша Госпожа Глава мусолила тему, как она станет ключом к решению тайны, как для достижения лаборатории надо воскресить её... кровью...
Такечи затрясся. Его колотило от ярости при мысли, что его сын был убит из-за этого — из-за каких-то сомнительных записей психа, жившего больше ста лет назад.
Сохей тем временем не удержался и, подняв палец вверх, важно заметил:
— "Близкой кровью", как говорилось в днев...
Тяжёлый взгляд, который на него поднял Такечи, заставил Сохея замолкнуть.
Лаэрт выслушал всё это с мученическим видом, словно у него ужасно болела голова. Воспользовавшись паузой, возникшей после слов Сохея, он тяжело вздохнул и заметил:
— И всё-таки это очень сомнительный мотив для убийств... Я имею в виду, воскресить никому не знакомую "даму-привидение"? И ради чего? Ради какого-то сомнительного философского камня, который существует лишь если верить странной книге, в правдивости которой нельзя быть уверенным? Бред же! — не выдержал и воскликнул он.
Такечи выслушал его с непонятной ухмылкой. Едва Лаэрт позволил себе вспышку эмоций, он склонил голову набок и ядовито заметил:
— Бред-бредом, а вот Госпожа Глава, похоже, в это верит — точнее, кое-что заставляет её верить. Или мне лучше сказать кое-кто? — заключил он, повысив голос, и открыто повернулся к Элизабет.
Когда он сделал это, Каин, оказавшийся в той же стороне, невольно вздрогнул. А вот Элизабет осталась невозмутимой: она лишь подняла глаза на Такечи и, слегка наклонив голову вбок, смерила его спокойным взглядом. Впрочем, Кларе почудилось в нём некое презрение — однако она одновременно не могла не чувствовать уважение к Элизабет, так бесстрашно смотрящей в жутко горящие глаза её дяди.
Первым тишину нарушил Каин. Видимо, не выдержав давления нахождения в поле периферийного зрения Такечи, он нервно сглотнул и воскликнул:
— Такечи-сама, вы несправедливы к Элизабет-сан! Что бы ни было в голове Мияко-сама, Элизабет-сан не имеет к этому...
— Благодарю за поддержку, Каин-сан, — перебила Элизабет, коротким кивком продемонстрировав свою признательность, — и тут же обратилась прямо к Такечи: — А вам, Такечи-сан, стоило бы учесть, что я вчера не присутствовала на второй половине обеда и чисто физически не могла знать содержимое дневника. Так что сознательно повлиять на Мияко-сан, соответственно, я возможности также не имела. Всё остальное, — Элизабет сделала акцент на этом слове, — вы мне в упрёк поставить не можете.
Такечи раздражённо цокнул. Он уже начал было что-то ворчать на тему "У той же прислуги была куча времени вам рассказать", но в этот момент в разговор вмешался Лаэрт:
— К тому же, дядя, вы снова несправедливо обвиняете Главу: вы ведь опять подразумеваете, что она убила свою сестру и двоих племянников...
— О-о, так ты, Лаэрт-кун, — перебил Такечи, поворачиваясь к племяннику, — хочешь сказать, что после того, как увидел старого хрыча с ружьём на страже твоей матери, не веришь, что она может убить?
С нескольких сторон раздались удивлённые возгласы: подробность про Хитклифа оказалась внезапной. Лаэрт же ответил на эту провокацию неожиданно непроницаемым выражением на лице. Глядя прямо на источающего яд дядю, он уверенно отчеканил:
— Я знаю свою мать двадцать три года и могу с уверенностью сказать: она — не тот человек, который убьёт другого. Однако, — продолжал он, отводя помрачневший взгляд в сторону, — она — тот человек, который спокойно допустит, чтобы другие совершали убийства в её доме...
После его слов повисло неуютное молчание. Подобные слова о хозяйке дома, в котором они находились, могли бы показаться просто неуважительными или жуткими — однако из уст её собственного сына они звучали особенно зловеще. И хуже было то, что никто не спешил с ним спорить: даже Лев и Клара, её дети, хранили молчание, а уж со стороны слуг или гостей и вовсе не следовало возражений.
Впрочем, был в гостиной один человек, чьё настроение отличалось от всеобщего. Сохей, как и остальные, молчал — однако на его губах играла какая-то особенно загадочная улыбка, которую он пытался сдержать, но та против его воли так и просилась наружу, так и искривляла все черты его и без того приторного лица с обвисшими щеками. Наконец, он больше не смог терпеть и заявил:
— Конечно же, Мияко-сама принимает происходящее — ведь очевидно, что ритуал начали потревоженные призраки!
Лаэрт от неожиданности пошатнулся.
— Ч-чего? — ошарашенно переспросил он, тупо уставившись на Сохея.
Мери слегка наклонила голову, очевидно, смерив соседа взглядом из-за стёкол очков.
— Полагаю, Ямазаки-сан говорит о части текста дневника, в которой упоминалась охрана... — пояснила она.
Сохей активно закивал.
— Именно! — подтвердил он. — Вы так хорошо понимаете меня, Мери-сан! Я думаю, — объяснил он, обращаясь уже ко всем, — что ритуал начали сами призраки. Таким образом они бросают нам вызов: либо мы, люди, первыми находим лабораторию Коппелиуса и философский камень, либо они, пролив необходимую кровь, получают к ним доступ. И тогда уже они не просто освободятся — с помощью силы философского камня, они отомстят всем, до кого дотянутся!
Вопреки смыслу своих слов, Сохей мило хихикнул. Он был настолько захвачен своей мыслью, что совершенно не смущался полным ужаса и отвращения взглядам окружающих.
Да, отвращения: то, как невинно он рассуждал о принесении людей в жертву духам, вызывало у некоторых тошноту. Юкари, прикрыв рот ладонью, смерила Сохея ненавидящим взглядом и отвернулась.
— А вас не волнует, Ямазаки-сан, что среди этих жертв можете оказаться и вы?.. — в конце концов кое-как выдавила она.
Сохей одарил её долгим внимательным взглядом. Некоторое время он молчал, не меняя выражения лица и не двигаясь, так что Юкари, смотрящая в окно, подумала было, что он просто её не услышал. Однако в конце концов Сохей дал ответ — и от этого ответа её лишь сильнее передёрнуло. Да и не только её.
Сохей сложил руки на коленях и с непроницаемым лицом заявил:
— Если таким образом в мир войдёт сила философского камня, я приму любой исход, даже если сам стану одной из нижних ступенек на пути этого. Впрочем, — улыбнулся он, — я бы, конечно, предпочёл увидеть его сияние воочию. Но тут уж как получится...
— Довольно! — вдруг воскликнул Лаэрт, неожиданно ударив ладонью по журнальному столику. Все остальные вздрогнули и испуганно повернулись к "лидеру" собрания: тот тяжело дышал и мрачным взглядом осматривал гостиную. Убедившись, что его слушают, Лаэрт сухо переспросил: — Говорите, что трёх человек убили призраки? Вы и правда хотите, чтобы я в это поверил? — продолжал он, повышая голос. — Что Сида убили духи, когда он вышел на перекур, что Джессику похитили в какой-то момент прямо из комнаты ночью, а тётю Цудзуру утопили с утра, когда она вышла за таблетками? — Лаэрт нервно хохотнул. — Да я скорее поверю, что какой-то псих пытается повторить "успех" Роккенджимской трагедии восемьдесят шестого года, чем...
— Кстати, братец Лаэрт, — вдруг перебила Клара. Лаэрт едва не пошатнулся, но сумел кое-как заставить себя повернуть к ней лицо — искажённое страданием лицо человека, который держится из последних сил. Клара даже было смутилась... но всё-таки решилась задать мучающий её вопрос: — Ты поднял один интересный момент: действительно, как убийца сумел похитить Джесси-тян из комнаты, в которой ночевали также Элизабет-сан и Кора-тян? Я имею в виду, — продолжала она, поворачиваясь к Элизабет, — вы, наверное, услышали бы что-нибудь, так? Не могли же вы просто так не заметить, как...
— Призраки, — неожиданно заявила Корделия.
Тихий, но отчётливый звук её голоса подействовал на Клару не хуже, чем вчера: тело охватило странное оцепенение, по спине пробежали мурашки, а внутренности скрутило в жгут от предчувствия чего-то ужасного, чего-то непоправимого... И, судя по побледневшим и растерянным лицам окружающих, они разделяли чувства Клары.
А Корделия, не обращая никакого внимания на них, вперила свой стеклянный взгляд прямо в Лаэрта. Тот сглотнул, чувствуя себя неуютно от такого внимания кузины. Корделия, продолжая смотреть на него в упор, ровным тоном продолжала:
— Призраки этого места вполне способны похитить человека в наказание за его грехи. Ты, братец Лаэрт, не понимаешь, о чём говоришь. Ты не видел призраков — поэтому и можешь говорить такие беспечные вещи. Я же...
Корделия прервалась на полуслове и с непонятным выражением на лице опустила голову. Именно поэтому она не могла видеть, какой эффект произвели её слова на кузена.
А смотреть было на что: едва она договорила, губы побледневшего Лаэрта задрожали — причём явно не от страха. Нет, Лаэрт сдерживал совершенно другую эмоцию... точнее, целую смесь эмоций, в которой страх, хоть и примешивался, занимал далеко не главенствующее положение. И вот слова Корделии выбили одну из свай плотины, всё это время сдерживавшей бурный поток отрицания, гнева, усталости, злобы, слабости, негодования, боли, жалости, отвращения...
Именно поэтому не было ничего удивительного в том, что в следующий миг раскрасневшийся от гнева Лаэрт ударил уже обеими руками по столу и упрямо, но в то же время как-то истерически воскликнул:
— Призраков, чёрт возьми, не существует! Убийца — явно человек, и очень вероятно — один из присутствующих в этой комнате, и я не позволю снять с него вину и просто объяснить её какой-то мистической чушью! Я... я...
От негодования Лаэрт начал задыхаться: эмоции окончательно ударили ему в голову, и оставалась всего лишь тонкая-тонкая линия, переступив через которую, он окончательно потеряет последние крохи самообладания. Казалось бы, лучший момент, чтобы дать ему передышку, но...
— Кстати, братец Лаэрт, ты в курсе, что именно такие люди, как ты, во всяких триллерах и ужасах умирают первыми?
Будничное, так небрежно брошенное собственной младшей сестрой замечание окончательно выбило почву у Лаэрта из-под ног. Он взглянул на Клару вместе со всеми, но, в отличие от остальных, его лицо не выражало удивления — оно было перекошено невыносимой мукой. И, больше не в состоянии осознать, что происходит, Лаэрт смог лишь сипло выдавить:
— ...что?
Клара, до этого смотревшая в сторону, подняла на него глаза и встретилась с его шокированным, измученным всеми сегодняшними событиями взглядом. А ещё за его плечом она увидела Льва: тот смотрел на неё со смесью неверия и мольбы, точно одними глазами упрашивая не продолжать эту тему.
Однако Клара продолжала.
— Я имею в виду, — спокойно пояснила она, — что ты буквально собираешь флаги смерти, братец Лаэрт: ты и на кладбище вчера отличился, и сегодня взял на себя роль лидера, а теперь ещё и активно отрицаешь мистику. В книгах и кино такие люди быстро умирают.
Лицо Лаэрта в этот момент надо было видеть: оно одновременно не выражало ничего и выражало слишком много. Несколько секунд Лаэрт стеклянными глазами смотрел на Клару — а затем его натурально заколотило. Не надо было быть хорошим психологом, чтобы понять: слова Клары стали последней каплей, переполнившей чашу самообладания Лаэрта. Пару секунд он открывал и закрывал рот, точно выброшенная на берег рыба, — а затем его лицо перекосилось, он отрывисто вдохнул и уже готов был обрушить на Клару весь поток своих эмоций...
В этот момент ему на плечо легла чужая рука. Лаэрт вздрогнул, мигом позабыв всё, что собирался сказать или сделать, и быстро повернулся к её обладателю. Первым, что он увидел, была кроткая ободряющая улыбка Льва. "Не обращай внимания", — будто говорила она. И, как ни странно, Лаэрту почему-то действительно стало спокойнее: невольно он расслабил плечи и задышал ровнее.
Убедившись, что брату лучше, Лев тут же убрал руку. Затем он повернулся к сестре и одарил её строгим взглядом.
— Подобные замечания сейчас неуместны, Клара-тян, — проговорил он. — Ты только нагнетаешь обстановку и больше нервируешь свою же семью.
"Неужели тебе совсем всё равно?" — будто спрашивали его глаза.
Клара пару секунд задумчиво смотрела брату в лицо. Затем она перевела взгляд на Лаэрта: тот, хоть и выглядел получше, чем минуту назад, был всё ещё бледен, а в его глазах читалась невероятная усталость, словно эта вспышка эмоций отняла у него последние силы.
Клара отвернулась к стене и рассеянно кивнула.
После этой конфронтации в гостиной повисло неловкое молчание. Никто не решался нарушить тишину, словно боясь сказать что-то не то, что заденет только-только пришедшие в состояние покоя струны семейных взаимоотношений. Да и, собственно, никто не чувствовал, что сейчас способен сказать что-то новое для продвижения дискуссии, — после всего, что уже было озвучено, большинство присутствующих ощущали лишь желание побыстрее оказаться наедине со своими мыслями, чтобы наконец-то осознать, в какой ситуации оказались. Угадав это настроение, Лаэрт, немного пришедший в себя, тяжело вздохнул.
— Что ж, — наконец заговорил он, проведя рукой по лицу, — полагаю, нам всем нужно время немного остыть. Если ни у кого больше нет вопросов и замечаний, думаю, мы можем заканчивать.
Некоторые обменялись неуверенными взглядами с соседями. Все чувствовали, что разговор далеко не закрыт, но при этом ощущали какую-то смутную радость от перспективы его хотя бы отложить — и, учитывая, что речь шла о человеческих жизнях, как минимум некоторым было стыдно за такие мысли. Разве это не ужасно — думать о себе, когда смерть была так близко? В конце концов, даже если сейчас умер не ты, кто знает, по какой случайности именно ты мог оказаться на месте какой-нибудь из жертв? Сохей ведь намекнул, что кого-то могли убить "для числа"...
Наконец, Элизабет нарушила повисшую тишину, встав с дивана. Её примеру тут же безмолвно последовала Корделия, снова замкнувшая рот на замок, снова безжизненная и равнодушная. За ними и остальные стали потихоньку покидать прежние места. Однако не успел первый человек сделать шаг в сторону дверей, как Лаэрт, всё ещё прикрывая глаза ладонью, вдруг проговорил:
— Ах, да, по соображениям безопасности, я бы не советовал оставаться в одиночестве — если у нас тут вдруг одинокий маньяк, то по одному ему будет проще убивать. В идеале нам бы оставаться всем вместе, но, учитывая обстоятельства, полагаю, группы хотя бы по трое — уже оптимальный вариант...
— Почему именно по трое? — нахмурилась Памела, недоверчиво глядя на Лаэрта.
Тот ответил не сразу. Прежде он выдержал паузу, словно раздумывая, стоит ли объяснять свои опасения. Наконец, ощущая на себе слишком много заинтересованных взглядов, Лаэрт резко выдохнул и, наконец-то убрав руку от лица, повернулся к остальным.
— Потому что, если убийца — один из присутствующих в этой комнате, я не хочу оставлять невинную овечку один на один с волком.