***
— ...Отсылая молодёжь, вы ведь в первую очередь хотели, чтобы дальнейшую часть истории не услышала она, верно, Мияко-сама? Мияко повернулась к улыбающемуся Сохею: тот, предчувствуя, что интересная часть только начинается, буквально ёрзал на стуле от нетерпения. Мияко подарила ему одобрительную улыбку. — Как всегда проницательно, Сохей-доно! Верно, — продолжала она, обращаясь уже ко всем присутствующим. — Я решила пожертвовать осведомлённостью молодёжи, чтобы не раскрывать своё открытие одной-единственной фигуре. Догадываетесь, о ком речь, господа? — поинтересовалась она, слегка прищурившись. Окружающие ответили не сразу. С момента ухода молодёжи ситуация в столовой не слишком изменилась. За исключением закончивших убирать десерты Памелы и Каина, состав присутствующих был всё тот же — все они даже остались на прежних местах, в том числе и Хитклиф с загадочным подносом, стоящий подле хозяйки. Разве что Сохей решил воспользоваться тем, что половина стола по правую руку Мияко освободилась, и перебрался ближе к своему идолу. Теперь он дарил Мияко своих восхищённые взгляды с места, где ещё десять минут назад сидела Клара. "Я не могу позволить себе такую дерзость, как сесть ближе к Мияко-сама!" — объяснил он свой выбор. И вот Мияко задала вопрос "в зал". Вот только заинтересованных в том, чтобы отвечать, было не так уж много: Такечи сидел мрачнее тучи, в то время как его жена перебирала пальцы, опустив глаза в стол, — они явно не были рады перспективе поговорить об очередном "открытии" Главы; Юкари также не выглядела полной энтузиазма — скорее, в течение всего разговора, она казалась напряжённой. Неудивительно, что в итоге ответ Мияко получила от Мери. — Вы имеете в виду Элизабет-сан? — поинтересовалась она и уточнила: — Это как-то связано с тем, насколько сильно она похожа на даму с портрета на втором этаже? Уголки губ Мияко приподнялись чуть выше от удовольствия, и она кивнула. — Именно, Мери-сан! Рада, что вы запомнили имя гувернантки моих племянниц, — добавила она, на что Мери лишь польщённо усмехнулась и подёрнула плечами. Тем временем замечание гостьи напомнило Такечи о том, что нервировало его в течение всего обеда. Поймав паузу в диалоге, она скрестил руки на груди и, откинувшись на стуле, громко фыркнул. — Да уж, поистине удивительное сходство, Госпожа Глава! — саркастически заметил он и, покосившись на Мияко, язвительно поинтересовался: — Вы теперь при найме заставляете прислугу не только брать псевдоним, но и менять внешность? Улыбка Мияко потухла, и она прохладно взглянула на зятя. Тот ответил не менее хмурым взглядом, в котором ясно читалось всё недовольство, копившееся в нём в течение обеда. Мияко вздохнула и, прикрыв нижнюю часть лица веером, отчеканила: — Нет, я взяла Элизабет на службу именно потому, что внешне она — буквально копия невесты бессмертного алхимика. Ну, и ещё потому, что у неё было хорошее резюме, конечно, — добавила Мияко, мило хихикнув, тем самым развеивая угрожающую атмосферу. Сохей покачал головой. — Удивительная удача, Мияко-сама! — восторженно воскликнул он. — На грани с чудом, я бы сказал! — ...или с шарлатанством, — добавил Такечи и отвернулся. Он не видел недовольного взгляда Мияко, направленного на него после этого комментария, — зато под этот угрожающий взгляд вместо него попала Цудзура. Не желая развития конфликта, она, опасливо покосившись на старшую сестру, осторожно протянула руку к мужу и с какой-то мольбой произнесла: — Дорогой!.. Такечи в ответ даже не взглянул на неё и лишь недовольно подёрнул плечами. Видя, что он больше не собирается с ней спорить, Мияко вздохнула и, изобразив на лице прежнюю очаровательную улыбку, вновь переключила внимание на гостей, мигом забыв родственников. Обведя сидящих за столом взглядом, она кивнула и объявила: — Что ж, раз уж все эксцессы улажены, пожалуй, самое время перейти к главному блюду. Сохей едва не захлопал в ладоши. — Я не сомневался, что божественная Мияко-сама подготовила нечто поистине великолепное! — со смехом воскликнул он. Мияко хихикнула в кулак. И пока Цудзура переводила встревоженный взгляд с сестры на мужа, а Юкари хранила мрачное молчание, Мери чуть подалась вперёд и с искренним интересом спросила: — И что же это за "главное блюдо"? Мияко одарила её лучезарной улыбкой. Весь вид главы семьи Мизунохара дышал довольством и гордостью, когда она вскинула руку и объявила: — Дело в том, что, легенда, которую я рассказала только что, — это не вся история. Конечно же, время, остановившееся для первого хозяина этого особняка и его дамы, само появление этого места и загадочные опыты — уже хорошая затравка для легенды. Но пока это ещё просто мистика. Настоящий же оккультизм, — с жуткой улыбкой продолжала она, поднимая палец вверх и подаваясь вперёд, — начинается с ма-аленьких вопросов... и нескольких загадочных смертей.***
Когда они пришли на кладбище, все были удивлены представшим перед ними зрелищем. Они ожидали увидеть нечто вроде традиционного синтоистского или буддистского кладбища, с семейными склепами, узкими каменными колоннами надгробий и суги-сенко — но явно не откровенно европейские могильные плиты и склеп-здание с тяжёлой чугунной дверью. А именно так и выглядело лесное кладбище у Лунной гавани. Небольшое пространство, свободное от деревьев, заполонили каменные прямоугольники надгробий, выстроенные в четыре ровных ряда. Природа здесь явно взяла своё: многие могильные плиты заросли мхом, а у их подножий росла высокая густая трава. Однако, резко контрастируя с этим торжеством зелени, между двумя центральными рядами могил пролегала чистая тропинка, ведущая к венцу кладбища — маленькому склепу в глубине. Яркий солнечный свет, льющийся сверху, резко очерчивал контуры каменных сооружений — и в то же время заполнял собой всё пространство, делая его каким-то нереальным, точно картинка. Едва эта причудливая лесная площадка предстала перед ней, Клара застыла посреди тропинки и растерянно моргнула. "Я и не помнила, что тут такое кладбище..." — только и подумала она и невольно поёжилась: весь этот солнечный свет в лесистой местности слишком сильно напоминал ей её сны. Впрочем, братья Клары, родные и двоюродный, также явно не были к такому готовы и остановились, удивлённо рассматривая ряды надгробий. Наконец, Лаэрт бросил взгляд через плечо на Льва и уточнил: — Кажется, так обустраивают кладбища христиане, да? Лев, как главный эксперт по христианству среди них, медленно кивнул. — Да, именно так, — подтвердил он. Чуть помолчав, он нахмурился и растерянно пробормотал: — Но увидеть старое христианское кладбище в лесу, где предположительно была нормальная японская деревня... очень странно. — Наверное, просто там жили психи! — нарочито безразлично подёрнул плечами Сид, чтобы скрыть охватившую его тревогу. Лишь Джессика с Корделией чувствовали себя тут уверенно: они просто прошли к склепу и, сложив ладони в молитвенном жесте, остановились напротив. Точно так же поступила и Элизабет Лавенца. Все их движения казались такими естественными, были доведены до такого автоматизма, что складывалось впечатление, что эта троица вот так вот приходит сюда по меньшей мере раз в неделю. Всё ещё мнущийся у входа на кладбище Лев пронаблюдал за их действиями и, когда они, казалось, закончили, тактично поинтересовался: — Нам тоже стоит засвидетельствовать своё почтение... местным божествам и духам? Элизабет обернулась... и, видя, что они всё ещё не зашли на территорию кладбища, хихикнула в кулак. — О, не стоит смущаться! Вы с вашими редкими визитами в Лунную гавань считаетесь гостями, поэтому нет нужды повторять то, что делаем мы с девочками, — заверила она и, чуть прищурившись, заключила: — От туристов же не требуют соблюдения всех местных ритуалов, верно? Впрочем, за беспокойство всё равно спасибо. Элизабет улыбнулась чуть теплее, и Лев со своей обычной доброй улыбкой кивнул в ответ. После этого он и остальные вошли на территорию кладбища и принялись изучать могилы. При ближайшем рассмотрении обнаружились тропинки, окаймляющие "наружные" ряды надгробий, но, помня запреты Элизабет, пройтись по ним Клара не рискнула — проверять, что будет, если она случайно наступит на какой-нибудь цветочек, ей не очень-то хотелось. Не под пристальным наблюдением Элизабет Лавенцы. Так что, пока парни изучали захоронения боковых рядов, а кузины стояли перед склепом, не сводя с него пустого взгляда, точно загипнотизированные ("Боги, как же жутко это выглядит!" — подумала Клара), Клара ходила туда-обратно по центральной дорожке, резко разворачиваясь где-то на середине, чтобы не оказаться рядом со склепом. Разглядывая могилы, она заметила, что на некоторые возложены цветы — судя по всему, именно о них говорила Элизабет. "Видимо, их работа, — подумала Клара, покосившись на кузин и их гувернантку. — Интересно, по какому принципу они выбирают конкретную могилу..." Клара приблизилась к случайной могиле, на которой лежал свежий букет ирисов, и склонилась чуть ближе. "Может, имя поможет мне решить эту загадку?" — без особой надежды подумала она. Разглядывая могилы, Клара успела заметить, что на многих надгробиях стёрлись имена. Наряду с многочисленными трещинами, это подтверждало древность кладбища — и в то же время острее ставило вопрос, как оно вообще тут оказалось. Однако могила, на которой решила сосредоточить внимание Клара, выгодно отличалась от остальных сохранностью надписи. "Рюуби Тайоо", — гласила она. — ...Кстати, согласно легенде, это место играет немаловажную роль в истории Лунной гавани... и бессмертия алхимика, — внезапно объявила Элизабет. Клара вздрогнула и повернулась к ней — лишь чтобы встретиться с пронзительным, направленным прямо на неё взглядом ярко-жёлтых глаз. Тем временем разбредшиеся по разным участкам кладбища парни невольно напряглись. Лаэрт, оказавшийся ближе всех к центральной дорожке, быстрыми шагами подошёл к Кларе. — Лави-тян, может, не стоит?.. — осторожно заговорил было он, на что Клара неожиданно как для него, так и для самой себя, выпалила: — Почему нет? Я бы очень хотела послушать, что скажет Элизабет-сан, — уже более спокойно заключила она, смелее глядя в пугающие жёлтые глаза. Улыбка Элизабет в этот момент стала одновременно более довольной и более... зловещей. По крайней мере, такое впечатление у Клары сложилось потому, что эта улыбка слишком напоминала улыбку девушки из её снов. Лаэрт тем временем тяжело вздохнул и, косясь на сестру, заметил: — Клара-тян, я понимаю, ты на меня сердишься, но это не повод противоречить мне, просто чтобы... — О, раз ты понимаешь, — заговорила Клара, разрывая зрительный контакт с Элизабет, чтобы с невинной улыбкой взглянуть на брата, — ты ведь осознаёшь, что ещё очень, очень легко отделываешься, да, братец Лаэрт? Клара мило-мило захлопала ресницами — что в сочетании с её убийственным взглядом выглядело особенно жутко. Лаэрт осёкся. Элизабет хихикнула в кулак. — Польщена вашим интересом, Клара-сан, — прокомментировала она. Затем она слегка прищурилась и поочерёдно оглядела присутствующих. Видя их напряжение, она подёрнула плечами, но ничего не сказала — вместо этого она прокрутила свой зонтик и, точно конферансье какого-нибудь шоу, вышла из отбрасываемой склепом тени вперёд, в столп света. — Дело в том, — наконец, заговорила она, — что за обедом Мияко-сан в своём рассказе умолчала несколько важных моментов истории. В частности, например, ключевой факт, благодаря которому "колдун" зовётся бессмертным алхимиком. Сид из дальнего угла кладбища хмыкнул. — Это ведь просто название, которое любой может дать от балды, — бросил он. Элизабет смерила его задумчиво-неодобрительным взглядом, но Сид совершенно не смутился и продолжил стоять в той же расслабленной позе, убрав руки в карманы. Лев, видя недовольство гувернантки, поспешил вклиниться в разговор с осторожным: — Ты не совсем прав, Сид. Звание алхимика всё-таки подразумевает некие опыты, типа смешивания разных веществ... — И всё ради создания философского камня — элемента, способствующего превращению металлов в золото, — подхватила Клара, возводя глаза к небу. — ...а ещё, насколько я помню, среди его чудесных свойств есть сведение на нет всяких эффектов старения, — дополнил Лаэрт и, чуть помолчав, заметил: — Кстати, как раз похоже на случай с перчаткой, который мама описывала за столом. Сид скривился, одарив каждого из кузенов (которые, по счастью, оказались на одной линии его поля зрения) полным отвращения взглядом. Поймав оный на себе, Лев грустно улыбнулся и сказал: — У нас не было выбора, кроме как всё это знать. Элизабет Лавенца, молчавшая во время их импровизированного ликбеза, удовлетворённо закивала. — Однако это значительно упрощает мне задачу по разъяснению, — заметила она и, чуть помолчав, продолжала: — Да, всё верно: Коппелиус, бессмертный алхимик, проводил опыты по созданию философского камня. И, судя по истории с перчаткой и с неизменностью "невесты", добился в этом успеха. Вот только... — Поворот зонтика — и Элизабет подняла голову и серьёзно поинтересовалась: — как думаете, насколько легко добиться создания эликсира бессмертия? Лаэрт отвёл взгляд и взъерошил волосы. — Ну, если учесть долгую и безуспешную историю поисков, кровавые легенды, а также тот факт, что мы сейчас стоим на кладбище, которое, судя по твоим, Лави-тян, словам, очень важно для легенды о бессмертном алхимике... — многозначительно начал он. Элизабет усмехнулась и кивнула. — Верно мыслите, Лаэрт-сан, — подтвердила она, неожиданно делая шаг в их с Кларой направлении. Клара едва не отшатнулась, когда поняла, что Элизабет идёт прямо к ним, — но, к счастью, она остановилась лишь на миг для того, чтобы взглянуть Лаэрту в лицо и, бросив: — Немало людей стали жертвами экспериментов, — проследовать дальше, к выходу с кладбища. Клара нахмурилась. — Вы хотите сказать, Элизабет-сан, что это кладбище — захоронение для жертв алхимика Коппелиуса? — уточнила она. Элизабет кивнула. — Верно, — подтвердила она, останавливаясь. Затем она развернулась и пугающе спокойно объявила: — Это кладбище создано Коппелиусом, и здесь похоронены все люди, пропадавшие из деревни за время его проживания в Лунной гавани. И те дети, которых упоминала Мияко-сан за обедом, и те люди, чьё исчезновение деревенские пытались списывать на "заблудился в лесу". От неизменной улыбки Элизабет Лавенцы в сочетании с жутким смыслом сказанного по спине Клары прошёл холодок. Ситуацию усугублял тот факт, что, хоть она и обращалась ко всем присутствующим, смотрела Элизабет только на неё, Клару. "Я ведь не придумываю, да?" — спрашивала она себя, ёжась под неотрывным взглядом (трупно)-жёлтых глаз. Тем временем Лев, пройдя по одной из едва заметных тропинок между могил, успел оказаться возле брата и сестры и, некоторое время послушав, нахмурился и поинтересовался: — Думаете, таким образом он хотел хотя бы внешне искупить свой грех? Я имею в виду, — продолжал он, когда всеобщее внимание переключилось на него, — что практичному убийце, не обременённому совестью, было очень легко просто закопать трупы в какой-нибудь яме в лесу — а строить ради этого целое кладбище, с полноценными могилами и надгробиями, — Лев обвёл кладбище рукой, а затем убрал её в карман брюк и покачал головой, — нелогично. Да ещё и откровенно христианское кладбище в эпоху, когда христиан казнили. Разве что он просто маньяк? Им свойственны всякие ритуалы... Но это не вяжется с целью — создание философского камня, а не... убийство. Лев подёрнул плечами. Элизабет внимательно выслушала его рассуждение, а затем с каким-то довольством кивнула. — Справедливое замечание, Лев-сан. Да, действительно, Коппелиус — не маньяк, а исследователь, и в захоронении будто бы не было необходимости... Однако оно всё-таки понадобилось, и понадобилось не ради "искупления". Лев отвёл взгляд и почесал макушку. — А для чего же тогда? — тихо спросил он. Элизабет Лавенца приподняла уголки губ ещё выше, и её глаза сощурились до состояния щёлочек. — Действительно, для чего? — повторила его вопрос она, склонив голову набок и прокрутив зонтик, так что солнечные пятна, проникающие сквозь его прорези на низ её полностью закрытого платья, будто пустились в бег по чёрной юбке. Лаэрт, всё это время хранивший молчание, внезапно тихо, но твёрдо попросил: — Лави-тян, не надо... — Упокоение, — вдруг раздался пугающе равнодушный голос за их спинами — настолько равнодушный и неожиданный, что Клара, Лаэрт и Лев вздрогнули и синхронно обернулись на его источник — лишь чтобы во время поворота услышать почти идентичный, вторящий ему правее: — И запечатывание. Не будь Клара сейчас "дома", в любой момент готовая предстать перед матерью, она бы точно вскрикнула. Перед ними тремя стояли, как прежде держась за руки, Корделия и Джессика, непонятно в какой момент тихо покинувшие свой "пост" у склепа, и абсолютно пустыми глазами смотрели на них. Клара пару секунд глядела на кузин в ответ, охваченная каким-то первобытным ужасом, и пыталась понять, что же именно так её пугает. Тот факт, как бесшумно они оказались рядом? Полное отсутствие эмоций на их лицах и в голосах? Или же... "Да, оно самое, — подумала Клара, сглатывая. — Это первый раз с момента их появления сегодня, когда они вообще что-то говорят..." А Корделия и Джессика продолжали безмолвно смотреть на кузенов, почти с ужасом поддерживающих эту странную игру в гляделки. Наконец, Лев выдавил жалкое подобие своей обычной доброй улыбки и мягко поинтересовался: — Ч-что вы хотите сказать, Джесси-тян, Кора-тян? Девочки смотрели на них троих, задрав головы, ещё пару секунд — а затем синхронно моргнули (только в этот момент Клара осознала, что до этого они даже не мигали) и в унисон, словно заученную строфу, объявили: — Коппелиус хотел запечатать призраков убитых им людей.***
— Действительно пугающая история. Но, с другой стороны, легенда о призраках, мстящих своему убийце, звучит довольно... предсказуемо. — Короткая пауза, отведённая на оправку перчатки, — и сопровождаемое блеском тёмных глаз над очками: — Интуиция подсказывает мне, что и этим история не исчерпывается. И, полагаю, это как-то связано с объектом, скрытым крышкой подноса. Сказав это, Мери перевела дыхание и вновь скрыла глаза за очками. Мияко выслушала её с довольным выражением и, едва она договорила, усиленно закивала. — Идеальное попадание, Мери-сан! — воскликнула она. Взмахнув веером, она продолжала: — Да, кладбище в лесу — попытка запечатать мстительных духов, враждебных алхимику Коппелиусу, — но, судя по всему, в этом доме существуют также некие силы, работающие с Коппелиусом заодно. Полагаю, присутствующие ещё не забыли, что, пока дети ещё были в столовой, я говорила о нападении на дом "колдуна". Деревенские ничего и никого не нашли — однако во время обыска произошёл прелюбопытный эпизод. Дело в том, что, когда первый человек обнаружил портрет на втором этаже, он внезапно застыл на том месте, с которого впервые увидел картину. Это была тринадцатая ступень правой лестницы — та самая, о которой предупреждают всех гостей Лунной гавани. После этих слов Цудзура едва заметно вздрогнула. Мери тем временем приложила кулак к подбородку. — Да, Хитклиф-сан действительно велел нам пользоваться левой лестницей, когда мы поднимались на второй этаж, занося вещи, — подтвердила она, кивая. Мияко кивнула в ответ и продолжала: — Это для вашей же безопасности. Дело в том, что вскоре после того, как один из товарищей нашёл того человека глядящим в глаза нарисованного Коппелиуса и вывел его из транса, один из жителей деревни решил спуститься по этой лестнице — и вдруг споткнулся совершенно на ровном месте именно на тринадцатой ступени и очень, очень неудачно упал... Он сломал себе шею, — пугающе будничным тоном сообщила Мияко. Затем она подёрнула плечами и, ухмыльнувшись, объявила: — После этого в истории Лунной гавани было ещё не одно громкое падение с тринадцатой ступени. С этими словами она красноречиво покосилась на младшую сестру. Цудзура сидела вся бледная, без единой кровинки, сложив руки на коленях и с испуганным видом глядя на нетронутую рюмку текилы перед собой. Её состояние невозможно было не заметить — однако никто не шелохнулся, чтобы хоть как-то ей помочь: гостий сдерживал этикет и негласное правило "в чужой монастырь со своим уставом не лезут", Сохея больше интересовала Мияко, Хитклиф оставался безмолвной тенью, стоящей за плечом госпожи, а Такечи... Такечи смерил жену безразличным взглядом и молча опрокинул стопку текилы. Мияко же, откровенно насладившись эффектом, вновь обратила внимание к широкой аудитории и продолжила рассказ. — Итак, в тот день произошёл несчастный случай — но он не был единственным. Уже уходя из дома Коппелиуса с пустыми руками, "застывшего", который с момента обнаружения портрета не произнёс ни слова, спросили, что всё-таки случилось. И знаете, что он ответил? "Колдун смотрел на меня с портрета". И ровно в этот момент другой человек, никак в этом эпизоде не участвовавший, внезапно схватился за грудь и стал хватать ртом воздух, словно ему было нечем дышать, — а затем так же резко упал замертво. Остальные даже понять ничего не успели, а у них на руках уже был труп. Сохей раскинул руки. — Не иначе на него пало проклятие бессмертного алхимика! — пугающе восторженно воскликнул он. Юкари, упорно хранящая молчание, на этих словах одарила его неприязненным взглядом и зябко повела плечом. Мери подалась вперёд, скрывая этот жест от Мияко. — Проклятие, говорите? — переспросила она, ставя локти на стол и упираясь подбородком в сцепленные замком руки. Мияко кивнула. — Ну а как ещё назвать тот феномен, когда после посещения улья мистика внезапно умирает человек, а за ним постепенно и вся деревня? — с милой улыбкой спросила она. — Вся деревня? — тон Юкари, всё-таки решившей подать голос, был пропитан скепсисом. Мияко опять закивала. — Именно, — подтвердила она. — Не прошло и года, как от деревни остались лишь полные разлагающихся трупов дома. Всё вымерло не сразу — просто постепенно среди жителей распространилась загадочная болезнь. Все, кто не успел сбежать, заразились и умерли в муках... Ну, по крайней мере, так преподнесли историю счастливчики, спасшиеся от эпидемии, — поправилась она, пожав плечами. Затем она взяла паузу, чтобы отпить из рюмки, и, лениво обмахиваясь веером, заключила: — Так и закончилась шестидесятилетняя история бессмертного алхимика и деревни, которая в обмен на медицинскую помощь волей-неволей жертвовала ему людей для опытов по созданию философского камня. Едва она договорила, в столовой повисла тишина, нарушаемая лишь шуршанием веера Мияко. Все были погружены в мрачные мысли, вызванные рассказом. Наконец, Мери приложила кулак к губам и протяжно хмыкнула. — Думаете, это была месть алхимика — истребить тех, кто не ценил его "доброту"? — уточнила она и, подёрнув плечами, с невесёлой усмешкой добавила: — Ну, или скорее тех, кто нарушил неписаный договор. Уголки губ Мияко приподнялись чуть выше. — Раньше я именно так и думала, — согласилась она, прикрыв глаза и кивнув. Затем она медленно приподняла веки и, блеснув глазами из-под ресниц, загадочно заявила: — Но моё недавнее открытие полностью перевернуло восприятие этой легенды. И это — главное блюдо сегодняшнего обеда. Хитклиф! — приказным тоном позвала она слугу и протянула раскрытую руку. Хитклифу не нужно было повторять дважды. Едва заслышав звук своего имени, он уверенным жестом поднял крышку с подноса, и присутствующим явила себя потрёпанного вида книга. Её обложка была покрыта трещинами, пожелтевшие листы торчали из ровной стопки своих "собратьев", от неё сильно пахло сыростью и плесенью — в общем, в древности фолианта сомневаться не приходилось. Все невольно подались вперёд, удивлённые или заинтригованные видом книги. Видя, как оживилась её "аудитория", Мияко самодовольно усмехнулась. Она приняла поданную Хитклифом книгу и объяснила: — Дело в том, что недавно я в очередной раз осматривала свой кабинет — комнату, где, судя по всему, проводил очень много времени Коппелиус, — и чудом обнаружила, что одна из досок пола под книжным шкафом у стены немного отходит. Там-то и была спрятана данная книга — дневник бессмертного алхимика... Ну, по крайней мере, один из. — Мияко потрясла книгой, демонстрируя её слушателям, и продолжала: — Я успела немного изучить содержание, и оно натолкнуло меня на мысль: а что если Коппелиус заключил с тёмными силами договор, чтобы защитить свой секрет? Такечи всё это время слушал, подперев лицо рукой и скептически глядя на свояченицу, но на этом высокопатетичном моменте не выдержал бурления копящегося внутри яда и ехидно поинтересовался: — О-о, и что же это за секрет? Вопреки его ожиданиям, Мияко не смерила его очередным недовольным взглядом — нет, Мияко лишь сильнее расплылась в улыбке и торжественно объявила: — Создания философского камня, конечно же! Присутствующие, даже самые заинтересованные, невольно вздрогнули. Широкая улыбка, взбудораженный блеск в глазах, учащённое дыхание — всё это показывало, насколько сейчас возбуждена глава семьи Мизунохара. Это подтверждало серьёзность её открытия... и в то же время от этого было не по себе. В такой ситуации разве что Сохей мог смотреть на Мияко с восторгом — он сейчас до боли напоминал готового встать на задние лапки щенка. Наконец, Юкари выдавила кривую улыбку и поинтересовалась: — И что же вы планируете делать с этим? Раскрыть секрет и заполучить камень, а с ним — секрет вечной молодости?.. Мияко с оживлённым видом повернулась к ней. — Ну почему только секрет вечной молодости? Если мои догадки верны, философский камень, созданный Коппелиусом, не только сохраняет — он также возвращает и даёт власть. Другими словами, имея при себе философский камень, можно подчинить себе всех призраков Лунной гавани — как древних, погибших от болезни деревенских жителей, так и более близких к нам по времени... Внезапно со стороны стола по левую руку от Мияко послышался хлопок. Обернувшись на источник звука, окружающие с удивлением обнаружили, что им была Цудзура, ударившая обеими ладонями по столу. На младшую сестру Мияко страшно было смотреть: она стояла вся бледная, её нижняя губа дрожала — а глаза пылали гневом. Глядя этим необычным, таким чуждым её лицу взглядом на сестру, Цудзура почти истерически воскликнула: — Н-ну уж нет, это заходит слишком далеко! Я готова слушать все эти твои легенды, но намёки, что она существует в Лунной гавани в качестве призрака... — Цудзура остервенело затрясла головой. — Нет, таких заявлений, оскверняющих её память, я не приму! Мияко, немедленно возьми свои слова обратно, иначе... — Цудзура, — ледяным тоном перебила Мияко. Цудзура, увлёкшаяся было речью, проглотила окончание фразы и испуганно взглянула на сестру... лишь чтобы встретиться с её уничтожающим взглядом. А Мияко, прикрыв нижнюю часть лица веером, отчеканила: — Будь добра, пожалуйста: знай своё место и закрой рот. Цудзура сглотнула... а затем, будто вспомнив, кто она и где находится, вся поникла и, сдавленно кивнув, медленно опустилась на стул. Секунду спустя она вновь сидела смиренно, словно привидение, и глядела на так и не тронутый напиток. От краткой вспышки эмоций не осталось и следа. Всю эту сцену искоса наблюдал Такечи. Когда Цудзура села, он "поддержал" её лишь хмыканьем. А Мияко, осадив сестру, в следующий миг уже по-прежнему мило улыбалась гостям. — На чём я там остановилась? — невинно поинтересовалась она и тут же сама ответила: — Ах да, дневник бессмертного алхимика. Само собой, я дам его для ознакомления всем интересующимся, — на этих словах Сохей с благоговейным видом протянул к книге руки, но Мияко несколько охладила его пыл словами: — но сначала позвольте мне резюмировать то, что показалось мне самым важным. Первое и самое главное: как я уже говорила, этот дневник — очевидно, только часть записей. Открыв его, вы убедитесь, что он содержит лишь обрывки мыслей на английском, словно Коппелиус стремился всеми способами их зашифровать. — И тут английский... — пробормотала Мери, кивая сама себе. — Из этих обрывков, однако, мне удалось понять две вещи, — продолжала Мияко. — Во-первых, у Коппелиуса где-то на территории Лунной гавани была секретная лаборатория, путь в которую не знали даже домашние. Но — и это вторая вещь — в эту лабораторию можно попасть, если иметь под рукой главную подсказку — стихотворение с гобелена. Едва заслышав это, Юкари заметно дёрнулась. Широко распахнутыми глазами она посмотрела на Мияко — а затем напряжённо поинтересовалась: — Стихотворение — ключ к "сокровищу", значит? Мияко одарила её особенно долгим взглядом, и Юкари невольно сжала пальцы: ей почудилось в нём какое-то странное понимание. "Неужели она?.. — пронеслось в её голове. — Но как?" Но Юкари тут же сама пресекла ход этой мысли и лишь продолжила напряжённо смотреть на Мияко. Та, впрочем, уже секунду спустя вновь расслабленно улыбалась и, откинувшись в кресле, продолжала: — Да, главная нить — стихотворение. Однако дневник проливает свет на некоторые моменты оного. Например, он подчёркивает важность некой "пары идентичных". А ещё, — Мияко торжественно возвысила голос, — в нём упоминается "возлюбленная" — и, по всем признакам, это не кто иная, как белокурая девушка с портрета! Сохей на этих словах всё-таки не сдержался и приподнялся со стула. — Значит, Мияко-сама... — дрожащим от волнения голосом начал он. Мияко скосила на него глаза — а затем усмехнулась и, кивнув, заявила: — Верно, Сохей-доно: Элизабет Лавенца может стать нашим ключом к секрету философского камня!***
— ...и так с лица планеты исчезла одна маленькая и никому не известная деревенька. Едва Элизабет Лавенца произнесла эти слова, в лесу повисла пугающая, неестественная тишина. Независимо от главы семейства Мизунохара, Элизабет в то же самое время в совершенно другой обстановке изложила историю бедствий деревенских жителей, дерзнувших проникнуть в жилище бессмертного алхимика. Судьба ли это или роковое совпадение — этого никому узнать не суждено, но факт оставался фактом: в двух разных местах были раскрыты одни и те же подробности легенды о Коппелиусе. И, если бы хоть кто-то предложил Кларе выбор между тихим лесным кладбищем в компании близкой по духу молодёжи и мрачной, пропитанной нездоровой оккультной атмосферой столовой, она бы без тени сомнений выбрала второй вариант — что угодно, лишь бы не здесь. Не в месте, до боли напоминающем её странные сны. Залитое тёплым солнечным светом, окружённое пахнущими зелёной листвой деревьями, кладбище казалось практически мирным уголком; однако Клару с её дурными, неуютными ассоциациями оно заставляло ёжиться, точно от надгробий веял пресловутый могильный холодок. Впрочем, ментальным холодом тянуло вовсе не с их стороны — нет, его источала облачённая в чёрные одежды бледная фигура Элизабет Лавенцы, спокойно рассказывающей жуткие вещи. "Она будто сама привидение..." — думала Клара, невольно сравнивая это впечатление с ангельской аурой девушки из снов. А тишина всё так же безраздельно царила над кладбищем. Ни голоса присутствующих здесь людей, ни хруст ломающихся под ногами веточек, ни пение птиц, ни даже шуршание листвы — ничто не нарушало её. Кларе начало казаться, что она оглохла — настолько тихо было тут, настолько плохо она могла различить даже собственное дыхание. И самое странное: какой-то внутренний барьер не позволял ей нарушать это мистическое молчание. И так могло бы продолжаться до скончания времён, если бы не... — Бу! ...если бы на плечо Клары внезапно не легла кое-чья тяжёлая рука. Клара вздрогнула всем телом и резко развернулась, чтобы наконец-то выплеснуть всё своё негодование на его объект — довольно ухмыляющегося Лаэрта. "Заботливый" старший брат в ходе непрестанной смены позиции слушателей в течение рассказа оказался ровно за спиной Клары и близняшек, чем и решил воспользоваться для "удачной" шутки — в напряжённый момент легонько хлопнуть сестру и одну из кузин по плечу и выдать легендарное в подобных ситуациях "Бу!" Клара его юмор не оценила. — Знаешь, Лаэрт, — угрожающе спокойно начала она, глядя брату прямо в глаза, — ты сегодня целый день буквально роешь себе могилу. Однако вот такие вот приколы — апогей твоего безрассудства. Так что, когда в следующий раз приедешь навестить меня в школе, советую тебе держаться подальше от пруда — потому что, едва ты ослабишь бдительность, я тебя в нём утоплю! Лаэрт с кривой улыбкой отстранился. — Немного жестокое наказание за безобидную шутку, тебе не кажется? — поинтересовался он и тут же с озорной усмешкой добавил: — Кроме того, разве не будешь ты скучать по любимому братику, если его утопишь, а, Клара-тян? Клара приподняла одну бровь. — Обо мне не беспокойся, братец Лаэрт: именно на такие случаи у меня есть второй, — невозмутимо заявила она и ядовито добавила: — Он, в отличие от тебя, не орёт в напряжённые моменты, да и плюсом к тому пушистый. На последнее замечание Лев невольно поднёс руку к голове и ладонью пригладил непослушные волосы. Лаэрт издал некий нечленораздельный звук. — Ну, по крайней мере, желая утопить меня, сама ты явно больше не хочешь утопиться, дорогая моя сестра, — а то пару секунд назад стояла, как в воду опущенная, — заключил Лаэрт, разводя руками. Пока Лаэрт пререкался с Кларой, его вторая жертва не отделалась простым испугом. Когда кузен коснулся её плеча, Корделия, как и Клара, ощутимо вздрогнула... и при этом толкнула Джессику. Та, чтобы не упасть, была вынуждена наступить на ближайшую к ней могилу, смахнув цветы с места захоронения Рюуби Тайоо на соседнее — последнюю обитель Рюуби Суйки. Реакция девочки на свой промах превзошла все ожидания. Едва поняв, что случилось, Джессика застыла на месте, как вкопанная, и широко распахнутыми, полными ужаса глазами уставилась на несчастный букетик ирисов. Пара секунд — и девочку, несмотря на тёплую погоду, заколотило, словно в ознобе. Обхватив себя руками, Джессика медленно замотала головой и, в то время как её глаза быстро заполнялись слезами, одними губами забормотала: — Я не хотела... я не хотела... Кузены, занятые выяснением отношений, не сразу обратили внимание на состояние Джессики; зато гувернантка отреагировала молниеносно. Едва Джессика затрясла головой, а Корделия в священном ужасе уставилась на отброшенные цветы, Элизабет Лавенца поспешила к своим воспитанницам. Лишь благодаря её движению Лаэрт наконец-то заметил результат своих действий — и, поняв, насколько он был негативен для кузины, побледнел. — Джесси-тян... — попробовал было он обратиться к кузине — однако девочка словно не слышала его, погружённая в собственный ужас. Тем временем Элизабет Лавенца уже успела оказаться напротив Джессики. Отбросив свой зонтик на землю, она теперь держала девочку за плечи и, серьёзно глядя ей в глаза, уверяла: — Всё в порядке, Джессика, я была готова к чему-то подобному. Сейчас проведём ритуал очищения — и всё будет хорошо. Фраза "ритуал очищения" очень странно подействовала на Джессику: её дрожь резко прекратилась, а глаза моментально высохли. Уже в следующий миг она серьёзно и одновременно с безграничным доверием глядела на гувернантку, чьё лицо было не менее серьёзным. Корделия, стоящая рядом с сестрой, также немного расслабилась и наградила Элизабет полным уважения взглядом. От подобной резкой смены настроения у наблюдающей за ними Клары по спине прошла волна мурашек. Впрочем, судя по молчанию, которое хранили парни, на них эта сцена подействовала не меньше. Один лишь Лаэрт, который явно чувствовал вину за свою шутку, с видимым смущением опустил взгляд в землю и, наконец, тихо поинтересовался: — Я могу как-нибудь помочь? Всё-таки Джесси-тян пострадала из-за меня... — добавил он, поднимая глаза на Элизабет и кузин. Элизабет бросила на него быстрый взгляд искоса и, поджав губы, тряхнула головой. — Всё, чем вы можете загладить вину, Лаэрт-сан, — не мешать исправлению того, что вы натворили, — неожиданно твёрдо ответила она — а затем, отвернувшись, под полными надежды и благоговения взглядами близняшек уверенно направилась к подпорченной могиле. Лаэрт на подобный резкий ответ лишь кивнул и с таким неподходящим ему пристыженным видом опустил голову. Тем временем Элизабет, ничуть не смущаясь и совершенно не беспокоясь о чистоте своей юбки, опустилась на колени перед могилой, на ходу доставая из кармана платья маленький мешочек. Затем она развязала этот мешочек и, зачерпнув двумя пальцами содержащийся в нём порошок странного вида, бросила горстку на могилу. Следующим её шагом стало убрать мешочек всё в тот же карман и достать вместо него небольшую свечку и зажигалку. Эти два предмета она использовала, чтобы окурить могилу дымом и поставить свечу на верх надгробия. Только после этих нехитрых действий Элизабет вернула букет на прежнее место. Элизабет встала с колен, отряхнула юбку и, с обычной улыбкой повернувшись к Джессике, объявила: — Теперь всё в порядке. Можешь принести свои извинения, Джессика. С этими словами она сделала шаг в сторону, давая дорогу воспитаннице. Той не нужно было повторять дважды: она в мгновение ока оказалась перед могилой и, глубоко поклонившись и сложив руки в молитвенном жесте, одними губами произнесла некие слова "извинения". Кузены пронаблюдали эту сцену в мрачном молчании. На всех она от начала и до конца произвела гнетущее впечатление. На них давило всё, от ужаса Джессики до странных действий Элизабет Лавенцы, и они просто не находили слов, чтобы выразить свои эмоции. Элизабет тем временем преспокойно прошла мимо них, подобрала брошенный на землю зонтик и, повернувшись к их троице, объявила: — Думаю, на сегодня "экскурсий" достаточно. Пора выдвигаться назад. Никто же не возражает? — уточнила она, опасно прищурившись. Быстрые отрицательные покачивания головой Льва, Лаэрта и Клары её удовлетворили. Кивнув, она пропустила закончивших Джессику и Корделию вперёд и уверенно последовала за ними к выходу с кладбища. Лаэрт на этот раз не рискнул предлагать ей себя в качестве сопровождающего. Всё это время Сид стоял чуть поодаль от основной группы, скрестив руки на груди и исподлобья глядя на Элизабет Лавенцу. Молча он слушал её пугающий рассказ, молча наблюдал поступок Лаэрта и реакцию близняшек и Элизабет, молча же следил за тем, как Элизабет исполняла свой небольшой ритуал. И всё то время, что он молчал, в нём копилось недовольство. Как и его отец, Сид был скептиком до мозга костей. Истории о призраках, загадочные смерти, ритуалы — всё это вызывало у него разве что смех. Однако видеть, как трясутся в страхе девочки, было для него чем-то совершенно за гранью добра и зла — и на этом моменте он просто не мог не взорваться. Когда близняшки с гувернанткой были уже у самого выхода с кладбища, Сид, о котором все совершенно забыли, неожиданно быстро прошёл мимо всё ещё стоящих на прежнем месте кузенов и кузины прямо к злополучной могиле. Остановившись напротив, он неожиданно зло на неё посмотрел, а затем оскалился и пугающе насмешливо заговорил: — Значит, "ритуал очищения" и извинения... Его слова привлекли внимание девочек и Элизабет и заставили их обернуться. Лаэрт также поднял голову и смерил кузена задумчивым взглядом. Клара и Лев же, как стоящие ближе остальных к нему, смотрели с напряжением на его расслабленную мощную фигуру, в сочетании с почти звериным оскалом производящую вдвойне пугающее впечатление. Внезапно Сид сделал странное движение ногой. Пара секунд — и Лев, первый поняв, что тот собирается сделать, в ужасе распахнул глаза и вымолвил: — Сид!.. Однако Сиду явно было плевать на Льва — и он с нескрываемой злобой пнул могильный камень, на ходу подцепив носком ботинка комья грязи и отбросив цветы. Сделав это, Сид убрал руки в карманы брюк и усмехнулся. Затем он развернул корпус к остальным: Клара и Лев смотрели на него с очень похожими потерянными выражениями лиц, Лаэрт — с неодобрением, близняшки — с ужасом. Удовлетворённый такой реакцией, Сид развёл руки и насмешливо поинтересовался: — Ну и где эта молния, которая меня убьёт на месте за "осквернение святыни"? Насколько я вижу, на небе ни облачка! — с издёвкой заключил он, кивнув в сторону небес, и с вызовом взглянул в лицо Элизабет Лавенцы. Та смотрела на него, не проронив ни слова, и её лицо оставалось непроницаемым. Сид хмыкнул. Больше ни с кем не говоря, он уверенно направился мимо троих кузенов к выходу. Проходя мимо Элизабет Лавенцы, Сид замедлил шаг и, одарив её полным глубокой неприязни взглядом, бросил: — Дерьмо собачье все эти ваши страшилки и ритуалы. И больше говорить ни с кем он не был намерен. Впрочем, не прошёл он и десяти шагов, как почувствовал, что кто-то схватил его за руку. Сид невольно замедлился и взглянул на причину задержки: ей оказалась Джессика, крепко сжимающая его руку обеими своими тоненькими ручками. Сида поразил её взгляд: вся бледная, она смотрела на него своими большими, широко распахнутыми серо-голубыми глазами, полными ужаса и искренней тревоги. Пара секунд — и с её губ сорвалось тихое, похожее на мольбу: — Не надо так говорить, пожалуйста... Ты навлечёшь на себя беду... Не надо, братец Шидо!.. От последнего обращения в груди Сида что-то ёкнуло. Он невольно широко распахнул глаза и пару секунд смотрел на младшую кузину. В его голове вспыхивали картины взаимодействия с ней пять лет назад: её неизменно хитрая улыбка, её весело прищуренные глаза, её звонкий задорный смех... её постоянное обращение, вопреки всем законам этого дома: "Братец Шидо!" А затем Сид вернулся в реальность. В реальность, в которой от его любимой отважной кузины Дзихико осталась лишь пустая оболочка, дрожащая из-за какой-то глупой сказочки про призраков. Лицо Сида исказилось в гримасе отвращения. Резким движением он выдернул руку из хватки Джессики и, не говоря больше ни слова, быстрыми шагами углубился в лесную чащу. Джессика так и осталась на прежнем месте, провожая его полным тревоги взглядом. Все стояли безмолвные, поражённые выходкой Сида, и просто не знали, как им реагировать. Из-за позиции никто не мог видеть лица Элизабет Лавенцы, прожигающей его спину взглядом и медленно прокручивающей в руках свой перепачканный в пыли зонтик. А если бы кто-то увидел её лицо, он бы, несомненно, вздрогнул от такого зрелища. В жёлтых глазах Элизабет Лавенцы и её плотно сжатых губах читалась смесь неодобрения и угрозы.