***
— Итак, а теперь, когда мы закончили с обедом и приступили к чаю, можно перейти к делам. У французов, знаете ли, есть такая хорошая традиция — на деловых обедах не говорить о серьёзном вплоть до десерта и кофе. Едва Мияко с улыбкой произнесла это, члены семьи напряглись. Обед прошёл даже лучше, чем они смели надеяться. Конечно, не обошлось без любимых оккультных бесед Мияко с гостями и бурных восторгов Сохея, но в целом всё было довольно цивильно, прилично и в рамках обеденных бесед. Сегодня звездой была Мери, эксперт в японской мифологии, так что речь шла об относительно безобидных легендах о ёкаях, а не совсем уж кровавых тошнотворных жертвоприношениях. Более того, как японцы, все присутствующие в той или иной мере были знакомы с родными мифами, так что то и дело кто-нибудь да вставлял свои комментарии — впрочем, конечно, до глубины познаний Мери им было далеко. Но не единой мифологией прошёл обед. Другая приятная тема, которую Мияко могла обсуждать часами, — литература. Тут-то и настал звёздный час писательницы Юкари, которая могла судить с позиции непосредственно творца. Мияко, хоть и была главой издательства, умела лишь оценивать чужие труды, а не производить свои; однако она всегда живо интересовалась всей писательской кухней — "чтобы быть ближе к своим деловым партнёрам", как частенько шутила она. Здесь энтузиазм энергичного Сохея чуть угасал, зато на передний план выходил Лаэрт — он всегда умел находить с писателями общий язык. Клара в такие моменты могла лишь молча восхищаться братом и ловить каждое слово в беседе — её отношения с литературой можно было описать, как горячую любовь Мияко без бонуса в виде собственного издательства. И вот, когда косточки всем современным японским писателям и ряду мировых классиков были перемыты, когда тёмные секреты ёкаев вышли на дневной свет, а из кухни кухарка Памела выкатила поднос с чаем и сладостями — тогда-то Мияко и сказала роковые слова. Все незаконченные разговоры тут же затихли, и позы членов семьи как-то застыли. Памела, заметив всеобщий настрой, подняла на хозяйку хмурый взгляд. Вообще эта женщина очень любила неподобающим прислуге образом хмуриться и всячески выказывать своё недовольство, так что обслуживать гостей её брали очень редко. Возможно, Мияко и вовсе не стала бы принимать её на работу, но её неумение держать себя на людях с лихвой компенсировалось вкуснейшими блюдами, которые она готовила. В итоге каждый раз Мияко сталкивалась с дилеммой: либо потчевать гостей хорошим отношением, либо кормить лучшей едой. Видимо, сегодня Мияко решила, что этим гостям можно доверять и показывать Памелу. Тем временем сами гости, кажется, не поняли, что случилось. Юкари и Мери явно уловили смену атмосферы и теперь в некотором недоумении ждали объяснений. Один лишь Сохей, казалось, ничуть не смутился. Более того, он будто знал что-то, чего не знали остальные присутствующие: на его лице появилась широкая предвкушающая улыбка, а глаза загорелись возбуждённым блеском. Слегка приподнявшись на стуле, он с плохо скрытым волнением спросил: — Неужели, Мияко-сама, вы наконец-то осчастливите нас и раскроете это?! Мияко приподняла уголки губ в самодовольной улыбке. При виде этого выражения кто-то громко сглотнул, а Клара ощутила, как по её спине пробегает волна мурашек. Собственно, она бы не удивилась, если бы узнала, что звук сглатывания произвела она сама, настолько плохо она сейчас воспринимала реальность. А дело, собственно, было всё в том же: от слов матери в её голове вспыхнул, как молния, образ Элизабет Лавенцы. В течение обеда Элизабет, как и её подопечные, преимущественно молчала, отвечая лишь тогда, когда к ней обращались, — отвечая с неизменной улыбкой, вежливо, но очень лаконично и по делу. Пожалуй, именно её слабое участие и позволило мягкому свету Юкари и ослепительному пламени Мери ненадолго затмить её в сознании Клары. Однако едва мать и Сохей дали понять, что есть какой-то секрет, Клара уже ни секунды не сомневалась: он как-то связан с Элизабет Лавенцей. От этого все мышцы в её теле напряглись, и ей стоило большого труда не смотреть прямо на предмет своих тревог. Тем временем Цудзура низко опустила голову, а мужская половина семейства смерила главу напряжёнными взглядами. Из последних особенно выделился Такечи: как самый скептичный и язвительный в отношении Мияко член семьи, он хмыкнул и проворчал себе под нос: — Ну начинается... Мияко, несомненно, его услышала, но пропустила его комментарий мимо ушей. Начав обмахиваться своим веером, она прикрыла глаза и мягким, но уверенным тоном заговорила: — Как подавляющее большинство присутствующих знает, я купила этот дом пять лет назад не столько из любви к западному стилю в архитектуре или к свежему воздуху — хотя не без этого, — Мияко мило хихикнула, но тут же покачала головой. — Нет, я купила этот дом потому, что узнала прелюбопытную легенду. Сид скучающе закатил глаза: все эти легенды наводили на него зевоту. Рядом с ним энтузиазм Сохея особенно бросался в глаза. — О, она просто очаровательна! — не удержался от комментария он и, повернувшись к своей соседке, заявил: — Не сомневаюсь, что она и вас не оставит равнодушной, Мери-доно! Мери вежливо улыбнулась. — Доверюсь вашему суждению, Сохей-сан, — проговорила она, отчего Сохей закивал так часто, что Лаэрт рядом с Кларой прошептал: "Надеюсь, однажды в такой момент у тебя всё-таки отвалится голова..." Клара была с братом солидарна. — Согласно рассказам, — продолжала Мияко, — в районе двести двадцатых годов периода Эдо в этой местности появился странный человек: он скрывал лицо за двуцветной маской и даже в самую жаркую погоду кутался в плащ... Как вы можете понять, именно он изображён на портрете на лестничной площадке на втором этаже, — с улыбкой пояснила она, видя проблеск понимания на лицах гостей, с которыми она в первую очередь говорила, — родные эту историю в той или иной мере знали (впрочем, весьма смутно, не вдаваясь в детали). — Так вот, в паре часов ходьбы отсюда располагалась деревня — и этот неизвестный человек повадился приходить в неё врачевать. Своё дело он явно знал: после его появления болезни уже не были страшны жителям деревни... — И здесь бы поставить точку и завершить историю счастливым концом, — вставил Лаэрт, закидывая руки за голову и возводя глаза к потолку. Затем он вздохнул и проговорил: — Какая жалость, что в жизни так не работает! Мияко прикрыла лицо веером и хихикнула. — Ну-ну, милый Лаэрт, ты ведь прекрасно понимаешь, что такое быстрое и счастливое завершение было бы... скучно. Как возвращение Одиссея на Итаку без приключений. — Или как свадьба Настасьи Филипповны с князем Мышкиным без Рогожина, — невольно выпалила Клара, у которой от общего смятения не выдержали нервы и она начала говорить то, что приходило на ум. Впрочем, Мияко подобный пример явно порадовал: она закивала и одобрительно воскликнула: — Верно, дорогая Клара! В общем, как вы понимаете, в этой истории также в какой-то момент всё должно было пойти по наклонной, — продолжала она, обращаясь уже к прежней аудитории, которая, как и ветвь Сакуя, всё равно не то чтобы очень хорошо поняла примеры, особенно Клары. — И в нашем случае эта наклонная — любопытство простого люда. Ведь согласитесь: трудно противиться соблазну узнать, кто же этот таинственный спаситель ваших жизней. — О, я их прекрасно понимаю, — с серьёзным видом закивала Мери и, криво улыбнувшись, заметила: — Я бы тоже вряд ли смогла устоять перед такой тайной. Да и не я одна тут, верно? Мери приспустила очки и одарила хозяйку и Сохея многозначительными взглядами, на что те смущённо посмеялись. А она, откинувшись на стуле, скрестила руки на груди и серьёзно продолжала: — Впрочем, фольклор показывает, что обычно излишнее любопытство приводит к беде... например, на стол к ёкаю, — насмешливо заключила она, склонив голову набок. Мияко прикрыла лицо веером. — Ну, к счастью, про стол история умалчивает, — начала она, — но факт остаётся фактом: в ходе подобных вылазок пропала пара деревенских сирот. Некоторые жители даже попытались идти на дом своего врачевателя с вилами — но, к счастью, он сумел их успокоить и убедить, что он не причастен... Думаю, ему поверили исключительно потому, что те дети были сиротами, — а сироты в небольшом поселении не более, чем лишние рты. Цудзура обхватила чашку с кофе обеими руками и с чувством прошептала: — Ужасно... Мияко лишь развела руками. — В любом случае, даже если он сумел успокоить их насчёт детей, после вылазок к его жилищу слухи всё равно поползли разные. Например, каким образом он один сумел возвести целый дом? Чем он таким занимался, что в его окнах горел странный разноцветный свет? И главное: кто эта таинственная призрачная незнакомка, которую несколько раз видели издалека в доме и в окрестностях в лесу? — Незнакомка — это, видимо, леди с портрета? — методично уточнил Лаэрт. Клара вздрогнула и невольно покосилась на Элизабет. Та сидела с прямой спиной, слегка повернув голову к Мияко, и слушала с очень серьёзным видом. Клара поёжилась и отвернулась: на секунду ей показалось, что Элизабет смотрит на неё. Мияко ухмыльнулась. — Судя по всему... — загадочно ответила она. Затем она пожала плечами. — В любом случае, кроме этого, предъявить ему было нечего: лечил он отменно, плату брал лишь символическую, в виде небольшой доли урожая от всей деревни, а не с каждого пациента лично... Таким образом, отношения сохранялись — но за глаза его прозвали колдуном, а то и ёкаем вовсе. Мияко чуть помолчала. Затем она набрала в грудь воздуха и продолжала: — И всё было хорошо на протяжении нескольких десятков лет... вплоть до одного инцидента. Как я уже говорила, наш "колдун" кутался в плащ и скрывал лицо за маской даже дома, так что никто не видел его истинного облика. До тех пор, пока однажды, во время лечения, пациент не умудрился снять с него... перчатку. Юкари, которая, пусть и явно чувствовала себя не в своей тарелке, всё равно внимательно слушала рассказ, на этом моменте удивлённо моргнула. — Перчатку? — переспросила она. Мияко с серьёзным видом кивнула. — Всего лишь жалкую перчатку, — подтвердила она и криво улыбнулась. — Но знаете, что это дало? А то, что пациент и его семейство увидели, что рука их "колдуна" — напомню, дело происходило спустя несколько десятков лет после его появления, — так вот, рука их "колдуна" выглядела довольно молодо. Явно не как у древнего, ссохшегося старика, которым тому следовало бы уже быть. В конце концов, в деревне уже сменилось поколение, многие из его прежних пациентов давно умерли по естественным причинам — а он был ещё бодрячком? Все присутствующие, поддавшиеся чарам рассказа Мияко и ловящие каждое её слово, проглотили языки в ожидании продолжения. Один лишь Лаэрт не растерялся. Он криво ухмыльнулся и заметил: — Действительно странно. Особенно в ту эпоху. Разве что он был из той же породы, что ты, мама: ты вон тоже с годами лишь хорошеешь, так что мы со Львом можем тебе лишь завидовать! Мияко на это рассмеялась. — Боги, какой ты всё-таки дамский угодник, Лаэрт! — весело воскликнула она и, хитро прищурившись, добавила: — Ты-то уж точно в этой жизни не пропадёшь. Лаэрт на это лишь усмехнулся и пожал плечами под одобрительным взглядом дяди и скучающим — младшей сестры. — Так вот, к чему я веду, — вернулась к рассказу Мияко. — После этой истории поутихшие было набеги на дом колдуна возобновились. А там всё то же: странные огни, подозрительные звуки... и та же белая призрачная незнакомка. Клара вздрогнула и выронила чайную ложку, которой всё это время лениво ковыряла торт-безе. — К-как — та же? — растерянно переспросила она, повернувшись к матери. Мияко склонила голову набок. — Абсолютно та же. Описание совпадало вплоть до мелочей... в том числе и возраста. Ах да, кстати, — продолжала она, жутко улыбнувшись, — первые рассказы об этой даме этого этапа появились уже в эпоху Мэйдзи. На этих словах глаза распахнулись у всех присутствующих, кроме, разве что, близняшек да Сида, который был настолько плох в истории, что не сумел в уме оценить промежуток и растерянно оглядывал всех, надеясь получить ответ. Его замешательство заметил Лев, и, чтобы не смущать кузена повышенным вниманием, обратился к матери с осторожным: — Погоди, мама, но разве это не долговато?.. Около сорока-пятидесяти лет, всё-таки... Мияко взглянула на старшего сына с хитрой улыбкой. — Верно. И в этом-та вся и суть. Люди настолько испугались, когда поняли, что случилось, что начали тайно готовить нападение на своего благодетеля... Они осуществили его в семнадцатом году эпохи Мэйдзи... — В семнадцатом?! — вдруг удивлённо воскликнула Мери. Когда всеобщее внимание оказалось на ней, она поправила очки и пояснила: — Извините мою вспышку, просто этот год — один из ключевых в области моих исследований... Возможно, у него есть какое-то космическое значение, — пожала плечами она и, улыбнувшись, попросила: — Пожалуйста, продолжайте, Мияко-сан. Мияко, которая от подобной новости вся загорелась (кажется, ей было очень приятно находить точки пересечения с гостьей), кивнула и заговорила вновь. — Итак, в семнадцатом году эпохи Мэйдзи, примерно в то же время года, что и сейчас, деревенские жители начали своё нападение. И знаете, что? Когда они ворвались в дом, ни хозяина, ни его призрачной невесты — никого там не было! — торжественно заключила она и, подняв палец вверх и не давая никому и слова вставить, продолжала: — Зато там обнаружились некоторые любопытные вещи: брошенные в кабинете склянки с разноцветными зельями непонятного назначения, бумаги с загадочными схемами и письменами на никому не понятном языке, которые сразу уничтожили... а также портрет на втором этаже и стихотворение, висящее в холле... Клара, — вдруг повернулась Мияко к дочери, — не зачитаешь ли нам его, пожалуйста? Клара от неожиданности вздрогнула и растерянно взглянула на мать. Та улыбнулась и пояснила: — Из Льва плохой чтец стихов, а Лаэрт из уважения к поэзии откажется, так что вся надежда на тебя. Клара нахмурилась и взглянула на своих братьев: Лев виновато улыбнулся ей, а Лаэрт с наглым видом пожал плечами. Клара хмыкнула, но всё-таки встала из-за стола и, закрыв глаза, на память с чувством продекламировала: — The lyre sings and spreads its song To north and south and east. The song flies with the wind along, Its strings give birth to feast. A weeping willow stops its moan, Its branches no longer hang As if they are sad being alone — They look as if they sang A song of vanished pain. Its firefly eyes won't cry again, Being unseen, in vain. The lyre's song will cease disdain And share with you my prayer. Закончив, Клара перевела дыхание и, сделав книксен, села на место. Это стихотворение отпечаталось на подкорке её сознания ещё в те далёкие времена пять лет назад, когда мать только купила Лунную гавань и все члены семьи обратили внимание на странный гобелен, висящий у входной двери. Тогда дети думали, что это может быть какая-нибудь загадка, и с готовностью учили эти странные английские стихи, надеясь решить её раньше взрослых и показать, какие они умные и самостоятельные. В итоге, конечно же, ничего из этого не вышло — но стихи остались. Когда Клара закончила чтение, в столовой ненадолго повисла тишина. Наконец, Мери приложила палец к щеке и осторожно начала: — Ваше чтение очень хорошее, Клара-сан... но у меня некоторые вопросы к самому тексту... лингвистического толка. Мери кивнула сама себе, очевидно, удовлетворившись выбором слов. Лаэрт, выслушав её, криво улыбнулся. — О-о, поверьте, Мери-сан, с точки зрения стихосложения тут всё ещё более печально... — прокомментировал он. Мери на это лишь смущённо посмеялась, но ничего не сказала. Зато высказался Такечи: как человек, не понимающий поэзию и вообще раздражённый поведением Мияко, он хмыкнул и в сердцах сказал: — Да и вообще это полная чушь! Мияко смерила его неодобрительным взглядом. Затем она тяжело вздохнула и осмотрела присутствующих. В целом впечатление было произведено нужное, так что на губы Мияко вернулась улыбка. Вновь нажав на звонок, она вдруг заявила: — Ну что ж, похоже, с десертом покончено — так что и официальную часть обеда можно считать завершённой. Теперь, — продолжала она, когда в столовую вошли сразу все трое слуг: Хитклиф с накрытым крышкой подносом и Каин с Памелой с одной тележкой на двоих, заставленной рюмками и бутылками с крепким алкоголем, — предлагаю плавно переключиться на другой тон. Полагаю, мои дорогие, — повернулась она к детям, — вам на этом празднике жизни будет не очень интересно: девочкам пить пока рано, Лев не любит, а Сид, — Мияко скосила насмешливый взгляд на племянника, — не умеет. Так что, — продолжала она, игнорируя покрасневшего от гнева Сида, — думаю, вы свободны — ведь ты предпочтёшь компанию сверстников кучке занудных взрослых, верно я полагаю, Лаэрт? Лаэрт криво улыбнулся. — Благодарю за понимание... матушка. С этими словами он встал с места и, приблизившись к матери, поцеловал протянутую ему руку. Мияко удовлетворённо кивнула и проговорила: — У тебя ещё будет много встреч с аперитивом и прочими радостями, когда ты унаследуешь издательство, дорогой Лаэрт. Наслаждайся молодостью, пока можешь. Лаэрт с улыбкой кивнул и отошёл в сторону — лишь для того, чтобы пропустить следующего обязанного целовать руку матери — Льва. Клара же, как и в начале обеденной церемонии, отделалась реверансом. По сигналу поднялся с места и Сид, который с самого момента объявления, что они свободны, нетерпеливо барабанил пальцами по столу. Затем Мияко повернулась к Элизабет и, кивнув, объявила: — Ты также свободна, Элизабет. Позаботься о девочках. Элизабет ответила на её кивок. — Разумеется, — произнесла она. — Ведь это моя работа. С этими словами она встала из-за стола, и Джессика с Корделией последовали её примеру. Когда вся молодёжь поднялась с мест, каждый, согласно традиции, в последний раз почтительно поклонился главе. Затем они все покинули столовую, оставляя взрослых наедине с алкоголем... и кое-чем ещё.***
— Это я-то не умею пить? Да что эта сучка себе позволяет!.. Это были первые слова раздражённого Сида, едва за ними захлопнулась дверь столовой. Сида явно задел за живое комментарий Мияко, и теперь он гневно раздувал ноздри и скрипел зубами. Лаэрт, наблюдая за ним, вскинул брови. — Сид, ну ты бы хоть не в соседней комнате так её называл... — пробормотал он, приложив руку к лицу. — Тем более, ты действительно не контролируешь себя, когда выпьешь, — заметил Лев. Сид резко развернулся к кузенам и наградил их убийственным взглядом, который те встретили с совершенно каменными лицами. Тем временем Клара не принимала участие в их маленькой перепалке — вместо этого она бесцельно мерила холл шагами, то и дело поглядывая на гобелен со стихотворением, — всё ради того, чтобы лишний раз не смотреть на Элизабет Лавенцу. Элизабет находилась тут же, у лестницы, мягко придерживая своих подопечных под спины, — а те просто стояли, опустив глаза в пол. С самого момента их появления они обе не проронили ни слова — а ведь раньше, ещё пять лет назад, Клара, вместо неприкаянных блужданий, уже давно вела бы с сёстрами активный разговор, хихикая над братьями, которые никак не могут поладить. К счастью для неё, Лаэрт в какой-то момент наконец-то заметил её мучения. Понимая, что никто не собирается ничего предлагать, он вдруг убрал руки в карманы и громко сказал: — Кстати, раз уж мы тут все собрались, почему бы нам всем вместе куда-нибудь не сходить? Его слова привлекли всеобщее внимание. Разве что близняшки его проигнорировали и даже не шелохнулись; зато их гувернантка смерила Лаэрта внимательным взглядом. — Что вы имеете в виду, Лаэрт-сан? — поинтересовалась она, сощурившись. Лаэрт улыбнулся и обвёл аудиторию самодовольным взглядом. Затем он кивнул и объяснил: — Понимаешь ли, Лави-тян, — начал он (обращение подтвердило худшие догадки Клары: Лаэрт уже достаточно давно знал Элизабет), — если вы с девочками живёте в подобных особняках постоянно, то у нас, городских жителей, такой привилегии, как свежий воздух и прогулки по лесу, нет. Клара-тян, вон, вообще торчит в своей школе почти безвылазно, — на этих его словах взгляд Элизабет упал на Клару, и та неуютно поёжилась. Лаэрт же невозмутимо заключил: — Поэтому я думаю, что нам всем прогулка не повредит. К тому же, тут в лесу, кажется, было старое кладбище, верно? На подобное предложение Лев нахмурился. — Интересные у тебя взгляды на нескучное времяпрепровождение для четырёх молодых людей и трёх девочек-подростков... — пробормотал он, на что Сид одобрительно ухмыльнулся. Лаэрт смерил братьев скептическим взглядом. — А у вас есть идеи получше? — осведомился он и, увидев смущение на лице Льва, авторитетно заявил: — На безрыбье и рак рыба! Впрочем, если вы так против... — Вовсе нет, — пожал плечами Лев. — В конце концов, у нас и правда не так много вариантов: либо бесцельно в лес, либо на склад. Сид развёл руками. — Всяко лучше, чем торчать в этой дыре возле кучки психов! — прокомментировал он. — Я не возражаю, — без особого энтузиазма ответила Клара, когда вопросительный взгляд Лаэрта упал на неё. У неё и правда не было аргументов против, но... Но её дурное предчувствие, связанное с Элизабет, с каждой минутой всё усиливалось. Лаэрта её ответ, кажется, не особенно порадовал: он наградил её слегка обиженным взглядом. Но Кларе было как-то всё равно — гораздо больше её интересовала реакция Элизабет. Та же, возведя глаза к потолку, чуть помолчала, прежде чем одарить Лаэрта своей обычной улыбкой и, кивнув, ответить: — Да, думаю, в вашем предложении есть смысл, Лаэрт-сан. Да и девочкам явно не повредит небольшая прогулка, верно? — поинтересовалась она, обращаясь к Корделии и Джессике. Те лишь коротко кивнули. Лаэрт хлопнул в ладоши. — Что ж, тогда решено! — воскликнул он. — Тогда, думаю, все подготовятся к прогулке, как им надо, — а через десять минут встретимся тут же. Договорились? Ответом ему были единодушные кивки. А Клара, всё ещё не отрывая взгляда от Элизабет Лавенцы, гадала, что же принесёт эта невинная прогулка лично ей. И в голове, сбивая все чёткие мысли, упорно крутилось: "The lyre sings and spreads its song..."