Я хочу чай!

… Когда я выходила за него замуж, честно говоря, я и не думала о нем. Я вообще о нем не думала. Я думала о том, что у меня есть дядя — единственный кровный родственник, моя ниточка, соединяющая меня с моим счастливым прошлым… с моей мамой. И он, храбрый и мудрый дядя Хикмет болен. Неизлечимо болен. И если бы у меня были деньги, все деньги мира, я бы их отдала на лечение дяди. Но денег у меня не было. У дяди — были, но и они не могли его спасти. Да и не в деньгах дело. Дело было… в чем-то другом. Дядя знал, в чем. Я — нет. Это меня угнетало… до того момента, пока я не встретилась с Эмиром…. … Странная штука — судьба. Кажется, что всё в руках Всевышнего, что Он ведает всеми судьбами этого мира. И что именно Он подбирает тебе половинку, а уже ты встречаешь ее на своем пути, как встречают дорогого гостя. А у меня с этим как-то не так. Всевышнего мне заменил дядя Хикмет, сделав моим суженым своего сына. Я не упрекала его тогда. Мама учила меня быть почтительной к старшим. Да еще в его положении… Шутка ли — человек находится при смерти, в любой момент он может умереть… и что тогда?! Что будет с его делом, с его семьей? Ему нужен был тыл… такой надежный, спокойный тыл, в котором мог существовать и он сам, и Эмир. Дядя, честный и порядочный человек, меня всегда поддерживал и всегда напоминал о том, что я в любой момент могу отказаться от этой затеи… а я… я просто доверилась ему и своему чутью. Моё чутье подсказывало мне, что, если дядя Хикмет так честен со мной, значит и от его сына я могу ожидать того же. … Эмир не подвел своего отца. В том смысле, что он был его копией. Внешней копией. Я знаю о чем говорю — у моей мамы было много старинных альбомов, которые я в шутку назвала «реликварии». Там были вклеены не только фотографии, но и мелкие и кажется незначительные вещи… билетики из кино и театров, программки, даже прядки волос младенцев, тексты шахада — молитвы-свидетельства, которые произносились когда-то моими предками перед принятием ислама…. Фотография дяди Хикмета была самой красивой, то ли потому что она была по-особенному украшена, то ли потому, что сам дядя был на ней невероятно красив… Я не знаю… Знаю одно — Эмир бы точно таким же. Статным, темнокудрым красавцем, с красивыми усами и бородой… и совершенно черными глазами. Абсолютно черными, как темные, зимние стамбульские ночи. Глаза жили своей, какой-то другой жизнью. И иногда я читала эти глаза, как открытую книгу: они улыбались, когда хозяин сидел с каменным лицом… они грустили, когда Эмир улыбался, глядя на Суну… они становились бездонными от гнева, что порой накатывал на младшего из семейства Тархун… О, я хорошо помню, какими они становились при гневе… ведь гнев обычно изливался бурным потоком на меня. В этом, кстати, Эмир кардинально отличался от своего отца и был похож на матушку, госпожу Джавидан… Но я не боялась его гнева. Я знала, что мужской гнев непостоянен, ему надо выплеснуться и забыться. Я гораздо больше боялась моментов, когда глаза не могли мне сказать что-то, о чем хотел поведать мне Эмир. Это были минутные сцены, но я боялась их, как огня — они разъедали меня изнутри, не давали мне покоя ни днем, ни ночью… В такие моменты я по-особенному чувствовала себя без защиты и покровительства. И мне хотелось убежать, укрыться от этого взгляда, и рук, которые в те моменты властно держали меня за плечи… Эмир почему-то… любил… держать меня за плечи в такие мгновения.